***
Артуру кажется, что все вокруг переменилось, когда он шагает через холодный просыпающийся замок, мимо снующих тут и там заспанных слуг; он чувствует присутствие магии вокруг и чувствует, как изменился сам. Магия оберегала камни этих стен; в тени этих ниш прятался Мерлин, подслушивая заговоры; магия латала дыры на его одежде и раны на его теле. Сам Артур был рожден из магии. Неудивительно, что и вся его жизнь подчинена ей. Быстрым шагом Артур спускается в оружейную и находит комплект доспехов. Невыносимо гонять по кругу одни и те же мысли, но груз открытий сдавливает голову, и он не может не думать о том, сколько он мог бы предотвратить, будь в Мерлине чуть больше доверия к нему, или как Мерлин мог однажды просто не появиться с утра в его покоях, и Артур списал бы все на его безалаберность, на чертову таверну — он морщится — пока через пару дней не были бы объявлены поиски, пока через несколько недель слуги не стали бы приносить скромные цветы к ступеням у двери палат Гаюса, и пока однажды кто-то не нашел бы его тело, и Артур не думает, что смог бы все это вынести. Холод подгоняет его двигаться быстрее, и Артур обнаруживает, что размяться и отдаться тренировке, совершенно одному на поле, припорошенном слоем свежего снега, помогает. Движение отгоняет мысли, а тепло разливается по мышцам, задеревеневшим без нагрузки за несколько дней, и Артур наконец-то чувствует, что контролирует ситуацию, не замечает, как проходит время, и не замечает, как сносит в хлам несколько манекенов для тренировки. Вокруг него светает, новый день после вчерашнего снежного шторма тих и ясен. Мысли расчищаются тоже, и постепенно краем глаза Артур замечает, что из замка появляется все больше людей. Сейчас сюда же придут и рыцари, тренироваться уже в положенное время; разделавшись с очередным манекеном, Артур, тяжело дыша, поднимает забрало, чтобы оглядеть площадку и, наверное, закончить положенный ему перерыв от забот. Он обводит взглядом поле и останавливается на высокой фигуре, темной раной прорезающей белизну снега. Она стоит на том же месте, где раньше всегда стоял и наблюдал за тренировкой Мерлин — и Артуру требуется несколько секунд, чтобы понять — это Мерлин и есть. Артур все еще успокаивает дыхание; щеки горят; меч в руке тяжелеет, но ноги сами несут его в сторону неподвижной фигуры. Ветер треплет темные волосы, тяжелый подол мантии колышется у ног в прохудившихся ботинках. Может, Артур сошел с ума, может, Мерлин заколдовал его, но он подходит к нему почти бессознательно, стягивая шлем. Снег скрипит под жесткими подошвами. Человек перед ним — знакомый и незнакомый одновременно. — Сир, — улыбается ему немного скованно маг. Вчерашняя ночь вспышкой проносится перед глазами и ожидаемо отзывается болью в груди — но все же вокруг новый день, и Мерлин, живой и здоровый, с надеждой в синих глазах, смотрит на него спрашивающе. Артур прочищает горло. Может, в этот раз все может быть легче, чем он страшится. — Пойдем уже, мне нужна ванна, — говорит он, закидывая руку в знакомом жесте Мерлину за плечо. Это странно, снова пытаться вести себя непринужденно и быть близкими на людях — но до тех пор, как у Мерлина на губах играет эта смущенная полуулыбка, Артур готов мириться со странностями.***
Снова оказавшись в покоях, Артур облегченно вздыхает и дает Мерлину сделать всю работу — тихо и быстро двигаясь по комнате, снять с него полудоспехи. Они делали это сотню раз, но сейчас новизна между ними с Мерлином отзывается покалываем под кожей. Мерлин молчит, но он не выглядит таким изможденным и отстраненным, как раньше. Он удовлетворенно хмыкает, когда последняя упрямая пряжка поддается под его длинными пальцами. В камине ярко горит огонь (Артур уверен, что еще минуту назад его там не было), воздух в покоях согрет, и в какой-то момент Мерлин расстегивает и снимает мантию, оставляя ее на ручке ближайшего стула. Король в облегчении бездумно стягивает с себя теплый ватник, оставаясь в рубашке и морщась от прикосновения воздуха к потной коже, расправляет напряженные плечи — Мерлин вдруг обнимает его со спины, и Артур застывает на середине движения. Артур застывает на середине движения, с раскинутыми в стороны руками и сведенными лопатками, в которые упирается лбом Мерлин; он осторожно делает вдох, затем другой, но наваждение не проходит, и настоящий вес рук Мерлина на его животе смещается, когда Мерлин сжимает свои пальцы в замок. Артур медленно опускает руки и касается длинных ладоней на своем животе. С Мерлином такие прикосновения всегда значимей и больше, чем что-либо более откровенное. — Ты не передумал, — бормочет Мерлин ему в спину; не вопрос и не утверждение. Артур оглаживает контур его рук, нет застревает в горле, и он закрывает глаза и разворачивается, чтобы самому заключить неподвижного Мерлина в объятие. Он сосредотачивается на неуверенном знакомом тепле в своих руках, и просто надеется, что Мерлин простит его за то, как невыносимо сложно Артуру сейчас говорить хоть о чем-то, связанном с его чувствами. Когда Мерлин сам неловко отстраняется первым, Артуру кажется, что его глаза блестят.***
Но говорить им приходится, и много; они проводят большую часть утра в покоях, и Артуру не раз и не два приходится закрывать дверь перед носом лордов и советников, рявкая, что занят. Поначалу слова идут скованно и топорно, но, когда Артур видит, как загораются в надежде глаза мага, то понимает, что может и хочет рассказать этому новому Мерлину про свои планы в изменении законов, допрос крестьянина и назначенный на сегодня разговор с кузнецом. Мерлин внимательно слушает, пока готовит ванну и ловкими пальцами развязывает шнуровку на нательной рубашке Артура, осторожно и уважительно, не переходя больше никакие границы. Артуру самому трудно поверить, что картины у него в голове — не отголоски сна, что он действительно целовал эти губы и глубоко зарывался пальцами в эти темные волосы, и Артур иррационально порывается перехватить и снова оставить поцелуй на уставших пальцах Мерлина, затем еще один, и еще, вместо слов, так ведь проще — я, черт побери, вымотался, запутался, пытаюсь понять, дай мне еще немного времени — вот только Артур не уверен, что сможет на этом остановиться, и не делает ничего. Когда он заканчивает с ванной и одевается без помощи и неловкости Мерлина, то просит его передать любому другому слуге убрать бадью с грязной водой. Мерлин смотрит на него большими глазами и смахивает волосы со лба. Свежий после ванны, Артур отчетливо замечает, что самому Мерлину тоже не мешало бы помыться; к нему словно все еще липнет тяжесть их вчерашнего разговора. Этой зимой замок тих даже днем, будто в полусне, и Артуру кажется, что в тишине его покоев сейчас снова раздастся эхо всхлипов и признаний. Он морщится. — ...Артур? — Мерлин нервно смеется. — Что же это значит? Увольняешь меня? — Ты не должен заниматься грязной работой, — Артур пожимает плечами и отворачивается, не желая, чтобы Мерлин видел его лицо. Рубашка липнет к мокрому телу, и Артур пытается подавить в себе эту вставшую волну досады, но предательские мысли уже пробрались в голову, одна за другой — все это только очередное напоминание о том, как слеп он был, и сколько унижения, должно быть, перетерпел Мерлин, когда выносил грязную воду и ночные горшки. Сносил тычки и шутки в свою сторону — со всей своей силой под кожей… — Слишком громко думаешь, — прерывает Мерлин его мысли и делает несколько шагов к нему по камню. Артур поворачивается. — Я же сказал тебе. Ты не слушал? Ты заботишься обо всем королевстве, а моя задача — заботиться о тебе. К тому же, мне не сложно все это убрать. Если ты… — Мерлин неопределенно шевелит пальцами, — позволишь. Он заканчивает, чуть стушевавшись, и Артур неожиданно сам для себя хмыкает: в этом румянце на щеках и оттопыренных ушах снова мелькает его друг, а не тот почти незнакомый человек, с которым Артур пытается справиться последние несколько дней. — Ты хочешь магией убирать грязную воду? Ситуация просто нелепая, и Мерлин скованно пожимает плечами. — Покажи мне, — требует Артур, и тогда взгляд Мерлина встречает его взгляд. — Хорошо, — тихо произносит он и вытягивает перед собой руку.***
Артуру нужно выпить, срочно. Мерлин колдует. Для него, всегда для него — и магия оказывается знакомой и мягкой; манящей, черт бы ее побрал. Сначала Мерлин щелчком пальцев делает воду снова чистой, и ноздри Артура щекочет запах его любимых трав — запах дома и безопасности. Потом показывает Камелот — золотом рисует в воздухе камелотского дракона, самого Артура и чудищ, с которыми им доводилось встретиться; это жутко, и это красиво, и Артуру остается только принимать все, что он видит, отступив на полшага назад. Золотые искры танцуют меж длинных пальцев лжеца, и, наверное, отражаются в расширившихся глазах Артура. Его сердце снова немного сходит с ума, заходится в бешеном ритме, потому что, кажется, магия мало что меняет; потому что колдун Мерлин или нет, его желание все так же велико; нужда прикасаться к Мерлину, видеть его, знать его — все так же невыносима. — Они обжигают? — спрашивает Артур, следя за языками пламени в чужих ладонях. Мерлин переводит на него взгляд и улыбается уголками губ: — Только если я этого захочу. Артур кидает взгляд на дверь, и Мерлин тут же запирает ее с громким щелчком, взглядом, этой невидимой, вездесущей силой. Если такое вообще возможно, то Артуру кажется, что Мерлин колдует быстрее даже, чем думает — как будто золото в его глазах встрепенулось, чтобы исполнить его, Артура, молчаливую просьбу. Тело короля отвечает на это волной возбуждения, волнения — каким-то образом магия, от которой он отрекался всю свою жизнь, вблизи оказывается слишком уж хороша и кажется ему родной, как воздух самого Камелота. Артур смотрит на колдовство в своих покоях и пытается подставить этот образ в историю, рассказанную Мерлином вчера, но он видит… За золотыми всполохами он видит только лицо самого Мерлина, знакомое, сосредоточенное. У Артура у самого подрагивают пальцы — не от колдовства, а от противоречивых чувств внутри. Он знает, что как только магия закончится, комната тут же станет темнее и холоднее, и вернется ненавистная Артуру скованность, и в глазах Мерлина снова будут плескаться сожаления — А Артур так, так сильно устал от сожалений. Дверь в покои заперта. Мерлин признался, что любит его, Мерлин колдовал для него, а все извинения уже были произнесены — больше даже раз, чем нужно. Чего тогда еще он ждет? Золотые искры не успевают умереть на кончиках длинных пальцев, когда Артур берет Мерлина за запястье и тянет на себя — а в следующую секунду все, что он видит — это его большие глаза. И пока голова Артур все еще гудит от слишком многих и слишком быстро раскрытых секретов, где-то внутри он чувствует, что единственное важное теперь — это удержать Мерлина, не дать ему ускользнуть в очередной раз. — Я могу многое, — порывисто говорит Мерлин. Он переводит взгляд с лица Артура на свою руку, зажатую в его, и сглатывает. — Я не могу измениться, это часть меня. Но… — Я не хочу, чтобы ты менялся, — перебивает Артур, и Мерлин замолкает. — Я хочу, чтобы ты всегда оставался собой. Артур не помнит точно, что было дальше, были ли после этого еще какие-то сомнения, но это Мерлин не выдерживает первым и это Мерлин целует его, и Артуру, он может поклясться сейчас на всем своем королевстве, до чертиков все равно — синие у Мерлина глаза или золотые.