I need you to need me

— Мы так долго едем сквозь лес, что если бы я не знал, куда мы, подумал бы уже, что вы меня на органы везёте сдавать. — Ну что ты, Чим, какие органы! Первым мы повезем сдавать твой шикарный зад. — Кажется, у меня только что освободилась позиция лучшего друга. Тэхен-щи, не хотите? — Нервничаешь? Чимин ловит серьёзный взгляд Тэхена через зеркало заднего вида и неосознанно отводит взгляд в окно на мелькающие деревья, засыпанные снегом. В Сеуле давно не было таких снегопадов, как в последнюю неделю, и, будь Чимин суеверен, решил бы, что это знак, а значит ехать сюда нельзя. — Мы приехали, выходите, — говорит Тэхен, паркуясь у ворот первого дома из линии редко стоящих коттеджей на выезде из леса, — Хосоки, помоги мне вытащить пакеты с едой. Чимин вылезает из машины, замирая перед воротами, холодный лесной воздух колко обжигает горящие щеки. Этот дом легко узнается даже так, в снежных шапках на крыше, с пустым двором и закрытым бассейном, с едва протоптанной дорожкой до крыльца… — Он выходит из дома? — тихо спрашивает Чимин, когда Тэхен дёргает дверцу ворот, не зная, с каким лицом тот на него смотрит, потому что не может отвести взгляда от окон, залитых тёплым светом. — Спроси у него сам. Конечно Чимин нервничает. Они не виделись почти полтора года с момента, когда Юнги, прожив с ним пару дней, решил пробовать снова жить один. Это были странные два дня, Юнги тогда не сразу спросил, можно ли ему остаться, а Чимин даже не подумал об этом — остался и остался, разве могло быть по-другому? Ему самому так было гораздо легче, не нужно переживать, все ли в порядке с Юнги, в порядке ли он сам, и облегчение, накатившее тёплой морской волной после пережитого стресса, вырубило его на несколько часов, едва он просто присел на диван. Ругань на кухне выдернула его из сна — вернее, ругался Тэхен, а Юнги, как всегда, отвечал мерным, успокаивающим голосом, Чимин уже на пороге в кухню поймал его спокойное, будничное: — Мне нужно время, чтобы привести голову в порядок. И я хочу побыть с ним, — и, видимо, поняв, куда вдруг уставился Тэхен, Юнги оглянулся и чуть смущённо продолжил, отведя взгляд, — если ты не против. Это были странные, тихие два дня: они снова говорили, смотрели нетфликс, ели то, что готовит Юнги, но теперь Чимин чувствовал себя в безопасности. В день, когда Тэхен приехал за братом, они так же странно, тихо попрощались, будто Юнги решил выйти в магазин, и больше Чимин его не видел. Иногда они переписывались, но с каждым разом все меньше, и Чимин знал, что совсем скоро прекратится и это, и все станет так, будто Юнги никогда и не существовало. — Господи, а ему оно вообще надо, чтобы мы припёрлись на новый год… — бурчит Чимин под нос, но Тэхен его, конечно же, слышит, у него уши как у гончей. — Он сам нас позвал. — Чим, выдохни, а? Щас засвистишь как чайник, — слышится голос Хосока за спиной. — Почему я так нервничаю, господи, как же тупо… — У меня в пакете есть мороженый лосось, могу треснуть тебя разок, чтобы охладился. Тэхен, кажется, смеётся, но Чимин плохо разбирает звук сквозь собственный резкий, шелестящий вдох. Дверь в дом открывается, роняя прямоугольник масляно-желтого света на заснеженное крыльцо, и все в Чимине трепетно, испуганно замирает, когда он видит, кто на пороге. Юнги, завернутый в большой, пушистый халат, лениво приваливается к косяку. — Вы плететесь целую вечность, где вас носило? Давай перехвачу пакеты. Юнги выходит на крыльцо в тапках, делает шаг на лестницу, но Тэхен торопится ему навстречу. — Не надо, хен, ну куда в тапках на снег, зайди обратно. — Чим? — обеспокоенно спрашивает Хосок, оглядываясь. Чимин не сразу понимает, когда они успели его обогнать, пока не замечает, что стоит как полный придурок на тропинке и пялится на Юнги. Юнги, который вышел из дома. Сам. И который точно замечает ошарашенный взгляд Чимина, потому что в ответ усмехается немного неловко. — Привет. Больше, чем видеть его, Чимин рад видеть, что он в порядке. — Хен, ради бога, зайди в дом, — проходя мимо, говорит Тэхен. — Мы сейчас сами занесем все пакеты. — А есть еще, что ли? — Юнги наконец отворачивается, и Чимин страшно этому рад, потому что вообще не представляет, что сейчас происходит с его лицом. — Вы новый год встречать приехали или пережить апокалипсис? — А ты не знал, хен? — спрашивает Хосок. — Пока тебя не было, на город напали зомби, ищут человека с самыми пельмешными щечками, но мы тебя не выдали. — Ну, хоть что-то не изменилось, и ты все такой же остроумный. Они идут в дом, Юнги еще раз бегло оглядывается, чтобы убедиться, что Чимин идет за ними. Будто он вообще может сбежать сейчас — хотя эта мысль есть в списке «что делать, если приехать к Юнги через полтора года окажется плохой идеей». Чимин, изображая невероятную заинтересованность архитектурой загородного дома Юнги, смущенно плетется следом. Суматоха распугивает мерную тишину дома, как только за ними всеми закрывается дверь: Хосок подпевает песне, которая едва слышно доносится из телевизора в гостинной, Тэхен шуршит пакетами на кухню, забирает Хосока за оставшимися в машине вещами. Дверь хлопает снова, тишина возвращается. Чимину так неловко, что сбежать уже не кажется дурацким вариантом. — Пошли разберем еду. Ему аж завидно, насколько Юнги, судя по всему, нормально, в отличие от него, ну не виделись и не виделись, чего бубнить-то. Чимин, оперевшись на столешницу на кухне, наблюдает, как Юнги разбирает пакеты, что-то откладывает в сторону, гремит кастрюлями. Он пробует жить как нормальный человек, они все пробуют, так что ж Чимина так таращит как на первом свидании? О чем говорят нормальные люди, когда давно не виделись? Поговорить про погоду? «О, смотри, снег выпал, зима же, ого, да, снег, кто бы мог подумать». Да Юнги его отправит тест на айкью сдавать. Спросить как дела? А если Юнги не хочет об этом рассказывать? Не ему? Что если Юнги его вообще не хотел видеть, позвал из вежливости, надеялся, что откажется… — Я надеюсь, они не заставили тебя сюда приехать? — вдруг спрашивает Юнги, не оборачиваясь. Чимин даже не знает, что ответить. В его голове нормальные люди не спрашивают такое друг у друга, когда давно не виделись. Господи, да какие они нормальные люди, с каких пор? — А что, похоже? — осторожно спрашивает Чимин. Почему нельзя просто взять и сказать «знаешь, мне охренеть как неловко и я пока не понимаю, как мне с тобой общаться, но…»? — Немного, — Юнги набирает в кастрюлю воды, ставит на плиту, и наконец оборачивается, — мне несложно представить, как Хосок привязывает тебя к стулу и мучает щекоткой, пока ты не согласишься. — О, это точно в его духе. — Абсолютно. Они коротко посмеиваются, глядя друг на друга, и Чимин чувствует как болезненно распирающий воздушный шарик в груди медленно сдувается. Юнги идет снять халат, чтобы повесить на крючок вместо фартука, Чимин замечает, что на нем надето и взрывается смехом так неожиданно для себя, что чуть не сползает на пол. — Что это, господи, что это за хрень? — А? — Юнги смотрит на себя, потом на Чимина. Олень с объемным красным носом и дурацкой лыбой на всю морду тоже смотрит на Чимина. — Самый уродливый свитер в истории. Юнги в этом ужасном свитере и мягких домашних штанах выглядит как самый уютный, самый зефирный эльф и одновременно как человек, который выполняет наказание за проигрыш в игре. — Это, — выдавливает он, задыхаясь от смеха, — это потрясающе. — Я надеялся, что тебе понравится, — улыбается Юнги и, надев фартук, идет готовить. Воздушный шарик стремительно сдувается со смешным нелепым визгом. Как хорошо-то, а. Чимин занимает свое привычное место, полностью садясь на столешницу, — он никогда здесь не был, но в квартире Юнги, когда бы тот ни готовил, он всегда сидел так. Ловит еще одно ощущение чего-то привычного, простого, и позволяет себе расслабиться чуть больше. — Как твои дела? — тихо спрашивает он. Юнги молчит, только нож мерно стучит о деревянную доску, на которой он режет овощи. Чимин не переживает, что может перейти грань, зная, что они оба понимают, что это не вопрос из вежливости. Почему-то кажется, что хрупкое ощущение безопасной искренности, которое Чимин ощущает сидя на большой, светлой, очень уютной кухне Юнги, тот чувствует тоже. — Хорошо. Не думал, что однажды скажу это, но да, — Юнги пожимает плечами, — хорошо. Нашел хорошего психиатра, очень талантливая девушка. В городе я до сих пор не был, но по округе могу гулять, возвращаюсь в дом тоже нормально. Здесь хорошо, тихо, соседи меня знают, общаться не рвутся. Тэхен часто приезжает, иногда Хосока с собой берет, странный парень, но я понимаю, почему вы лучшие друзья, он не отстанет, пока не задружит до смерти, — он поворачивает голову, замечая странный пристальный взгляд. — Ты в порядке? Я много болтаю? Чимин промаргивается и растерянно смеется. Юнги говорит о себе, много говорит, не одним предложением, которое нужно разбирать на атомы и подсмыслы — и это завораживает. — Знаешь, мне охренеть как неловко и я пока не понимаю, как мне с тобой общаться, но… — выпаливает он, не думая, — я очень рад тебя видеть. Юнги, улыбнувшись, отводит взгляд обратно на доску. На кухню заходит Хосок, сгружает у холодильника ящик с вином и, демонстративно заткнув уши, быстренько сбегает. — А ты как? — Неплохо, — Юнги кидает на него внимательный взгляд, и Чимин смеется, — так, не надо мне этого сканирования на честность, я правда в порядке. Тэхен предложил мне стажировку у себя, я решил рискнуть, пока работаю ассистентом у одного из начальников, весной буду поступать, надеюсь, что получится совмещать с работой. — Тэхен очень тебя хвалил. Чимин закатывает глаза. — Он слишком добр ко мне. Отношения с Хосоком точно пошли ему на пользу. Они оба смеются, Чимин слышит возню за пределами кухни, шуршание мишуры, усталое тэхеново «Хосоки, ну нельзя столько украшений на одну стену!» и следом возмущенное «Льзя! В новый год много украшений не бывает!». — А у тебя, — немного нерешительно начинает Юнги, старательно не глядя в его сторону, — есть кто-нибудь? Чимин расплывается в улыбке. Ужасно хочется его подколоть, но если какая-нибудь дурацкая шуточка вынудит Юнги закрыться как раньше, Чимин просто пойдет утопится в снегу. — Пробовал, но как-то, не знаю, не срослось, — он слезает со столешницы, чтобы подойти ближе и утащить кусок морковки с доски. — Я, наверное, не готов пока. — Жаль. Чимин удивленно приподнимает бровь. Юнги на него все еще не смотрит и, цепляя палочками кусочек недавно приготовленной говядины со сковородки, подносит к его рту, а Чимин, конечно, не дурак отказываться от шикарного мяса, сделанного Юнги. — Просто я бы хотел, чтобы ты был счастлив. И это шикарное мясо чуть не становится причиной его смерти, потому что Чимин давится под смех Юнги, едва слышный сквозь бульканье в кастрюле. — Чертила, — фыркает Чимин, но от еще одного кусочка мяса, разумеется, не отказывается, — вечно так делаешь. — Иди отдыхай, чертиле надо сейчас изловчиться приготовить три блюда одновременно. — Нет уж, останусь, не откажу себе в удовольствии посмотреть, как ты облажаешься. Они оба знают, что он не облажается. И то, что Чимин просто хочет побыть с ним рядом. * — Что ты делаешь? — спрашивает Тэхен, когда замечает, что гирлянду ему больше не передают и он стоит на стуле как идиот в ожидании Санты, которому прочитает стишок. Хосок, высунувший голову из арки гостиной, над которой они вешали лампочки, заговорщически оборачивается обратно. — Жду звуки поцелуя. — Хосоки, — Тэхен смеется, прикрывая глаза ладонью. — Ну что? — обиженно тянет Хосок. — Тебе ли не знать, что отношения нельзя строить, когда вы оба не готовы. — Просто переживаю за обоих, — Хосок вздыхает и передаёт последний метр гирлянды, который Тэхен забрасывает на соседний шкаф. — Они разберутся без нашей помощи. — Я знаю, но так хочется, чтобы все были счастливы, это же новый год, время чудес. Хосок поднимает с пола коробку с украшениями, и хвост рождественского колпака от движения смешно шлепается об его висок. Тэхен поправляет шапку, сползшую по отросшим волосам, и Хосок улыбается в ответ. Ему так много времени понадобилось, чтобы начать замечать, что каждый раз, когда Хосок смотрит на него, его глаза загораются. — Будешь загадывать желание? — Моё единственное желание, это чтобы ты уже переехал ко мне. — Ну хе-е-ен, желание не говорят вслух, не сбудется же! — смеётся Хосок. — Я не выдержу, если оно не сбудется, — ворчит Тэхен, — я не люблю твой дом, и кровать у тебя кошмарно маленькая, и если мы не съедемся, то я точно умру от перелома позвоночника, когда в очередной раз с неё свалюсь, либо твой отец подожжет в ней нас обоих. Хосок роняет коробку, и его смех волшебно сливается с перезвоном тонких пластиковых украшений с колокольчиками внутри, упавших на пол. Тэхен любит его так сильно, что в груди все сжимается с терпкой, горячей нежностью. — Эх, и нет чтобы устроить романтическое свидание, — вздыхает Хосок, — свечи там, цветы… Тэхен достает зажигалку, решительно идет к столу, украшенному красивой посудой и свечами, но Хосок с хохотом бежит следом и дергает к себе за руку. — Хен, я же пошутил, что ж вы в семье оба прямые как рельсы! — А я не шучу, — говорит Тэхен, и лицо Хосока удивленно вытягивается, — переезжай ко мне. Ты и так практически живешь у меня, твоих вещей в шкафу больше, чем моих, зачем медлить? — Ты и правда этого хочешь, — растерянно выдыхает Хосок, будто это совсем не вопрос, потому что ответ написан у Тэхена на лице. С такой серьёзностью штурмуют города или зовут замуж. И почему-то именно так это и звучит. — После столького времени ты еще во мне сомневаешься? — Я не сомневаюсь, просто не ожидал. — Я хотел предложить раньше, — смущенно оправдывается Тэхен, — но боялся, что ты не согласишься. В начале их отношений он не смел даже подумать, что они продержатся столько времени, и тем страшнее было Тэхену, что однажды Хосок скажет, что серьезные отношения это все-таки не для него, что он слишком любит свободу. Но сейчас он знает, что Хосоку гораздо свободнее с ним, чем без него. — И кто из нас двоих в ком сомневается? Хосок улыбается, чувствуя прикосновение к щеке, ласково трется лицом в ладонь, и Тэхен наклоняется сцеловать улыбку с чужих губ, но тут же отпрянывает назад. В реальности будто резко выкручивает звук: Чимин с гоготом заходит в комнату, Юнги тянет насмешливое «Ой, как же так, кажется, мы не вовремя», собачье тявканье доносится с лестницы. — Кто это тут у нас? — воркует Чимин, поймав в руки рыжую кудрявую собачонку. Юнги довольно разглядывает их обоих и нежно отвечает: — Это Холли, еще одна любовь моей жизни. Хосок мстительно хохочет в ответ, и Чимин тут же, профессионально игнорируя свое яростно покрасневшее лицо, с преувеличенным интересом начинает рассматривать украшенную гостинную. — Какие вы молодцы, все украсили, вау. — Да мы только гирлянду повесили, — отмахивается Тэхен, — а, ну и взрыв на фабрике декораций в коридоре тоже наших рук преступление. — Хен? — Чимин в шоке уставляется на Юнги. — У меня сейчас суп выкипит, — выпаливает тот и сбегает обратно на кухню. Чимин оглядывается. Сколько времени он потратил, чтобы украсить здесь все? Повесить украшения и серпантин по всему этому большому залу, разложить пушистые еловые венки в порохе искусственного снега, идеально расставить посуду… Даже салфетки, с ума сойти, салфетки сложены над тарелками в красивые бантики. Человек, который кропотливо создавал ощущение праздника множеством маленьких, но таких значительных мелочей, очень ждал людей, с которыми хотел встретить новый год, и смог выразить это только так, когда не нашел смелости на слова. Чимин кутается в теплое незабываемое ощущение того, что его здесь ждали, и прячет улыбку в пушистых ушах Холли. За стол они садятся шумно, со смехом и громкими шутками Хосока, оживленно обсуждают все на свете, несколько раз Чимин ввязывается с Хосоком в споры о всякой глупой ерунде вроде того, сколько углов у снежинки. Иногда Чимин ловит на себе взгляд Юнги, спокойный, с нескрываемой тихой нежностью — Юнги счастлив так искренне и заразительно, что Чимин не может ему не улыбнуться. — Давайте загадаем желание! — пылко тараторит Хосок. — Ты месяц меня теребонил с вопросом, — говорит Чимин сквозь смех, — что я загадаю на новый год. — Это ты еще не видел, как он в торговых центрах несется к ряженым Сантам попросить исполнить желание, — Тэхен качает головой. — Санта исполняет только желания хороших мальчиков, — насмешливо тянет Чимин, подперев подбородок кулаком. — А я был хорошим мальчиком, — Хосок с ухмылкой подмигивает Тэхену, — правда же? — Разве? — невозмутимо отзывается тот. Чимин умирает со смеху. — Хен, в тебя когда-нибудь кидали говяжьими ребрышками? Юнги подает голос неожиданно для всех. — Давайте загадаем. Сейчас, — три удивленных взгляда его ничуть не смущают и, пожав плечами, он продолжает, — у меня есть одно. Хосок его, конечно же, с жаром поддерживает. Они оба складывают руки в молитвенном жесте, Чимин переводит вопросительный взгляд на Тэхена, но тот только улыбается. — Все, что я хотел, у меня уже есть. А у Чимина, наверное, все-таки найдется одно желание. Чимин складывает руки, прижимается к ним лбом и всем существом обращается в одну только мысль, в простую просьбу. Пусть Юнги будет счастлив, пусть они все будут счастливы. Когда он открывает глаза, Юнги, сидящий напротив, смотрит, будто перед ним не просто человек, а целый мир, желанная и неповторимая, огромная вселенная, ради которой, если невозможно прикоснуться, хочется просто желать, чтобы она никогда не погасла. Юнги это чувствует, а Чимин — видит. И от этой мысли сердце замирает. Хосок слегка улыбается, глядя на обоих, будто знает, что они загадали одинаковые желания друг для друга. — А еще фейерверков хочется, — смущенно отведя взгляд, говорит Чимин, стараясь перевести тему, — столько лет салютов не видел. — Мы закупали парочку простых, кажется, — хмыкает Тэхен, — можно пойти запустить во двор. — Надо еще елку нарядить, — тихо отзывается Юнги. — Тогда вы наряжайте, а я пойду помою посуду, — Тэхен поднимается из-за стола, Хосок сразу подскакивает следом. — А я помогу! Они молниеносно, вообще не скрывая, что намеренно оставляют их вдвоем, собирают посуду и сбегают на кухню. Чимин с Юнги коротко посмеиваются над их забавным поведением и тоже выходят из-за стола. Елка в ожидании пыток стоит в дальнем углу комнаты, большая, высокая и очень пушистая, Чимин задумчиво тычет в пластиковую иголку и улыбается. — А почему ты не нарядил елку? — У нас традиция была в семье, все вместе наряжали елку после ужина, — Юнги подтаскивает коробку с игрушками, — я, наверное, неосознанно оставил ее напоследок. Чимин не может убрать эту ужасную лыбу с лица как ни старается. Он не знает, считает ли Юнги его своей семьей, да они даже друзьями маловероятно могут назваться, но Чимину до одурения приятно, что Юнги в душе хотел разделить с ним и эту традицию. Чимину не неловко, несмотря на дурацкие выходки этой парочки, ему хорошо и спокойно; они мирно развешивают игрушки под приглушенные звуки трот песни с концерта по телевизору, Юнги мычит под нос ее мотив, и это так прекрасно, так тепло, словно в объятии близкого, дорогого человека. — Никогда не дотягивался до верхнего ряда, — глядя наверх, тоскливо вздыхает Юнги, когда они заканчивают наряжать до куда могут дотянуться, — Тэхен всегда наряжал шапку. — У меня для нас плохие новости, — Чимин вытягивает руку, показывая, что не дотягивается тоже. Они смотрят друг на друга секунду, хлопая глазами, и — Чимин видит, видит, как у Юнги очаровательно щурятся глаза, округляется лицо, — одновременно взрываются от хохота. Смеются долго и беззаботно, возможно, пугают своим приступом смеха Холли, потому что он бегает у них под ногами, тревожно виляя хвостом. Когда смех потихоньку спадает, они все еще смотрят друг на друга, Чимин замечает, как веселье во взгляде Юнги плавно, мягко меняется в приглушенную, нежную ласковость, как он сам ощущает это изменение внутри, хрупко, еле слышно, и выбирает не пытаться понять. Они шагают друг к другу одновременно, ни секундой позже, просто раскидывают руки и мягко вплавляются в объятие. Чимин вцепляется в лопатки, вжимается лицом в плечо; нос с дурацкого свитера Юнги вжимается ему между ребер там, где оглушительно колотится сердце. — Я очень скучал, — бормочет он в мягкую пряжу на воротнике, Юнги в ответ сжимает его чуть крепче. — Я тоже, — красивый, бархатистый голос Юнги в ухо осыпается мурашками по шее. — Прости, что отдалился. — Не надо извиняться, бери столько времени, сколько потребуется. Чимин не говорит, что будет ждать, но сам он знает, что будет. — Ой, — доносится от дверей нараспев язвительным голосом Хосока, — как же так, кажется, мы не вовремя. Чимину ужасно нравится, как медленно они отрываются друг от друга, как Юнги смотрит на этих двоих, невозмутимо приподняв бровь. Тэхен беззвучно ржет над его реакцией, сотрясаясь в плечах, и кивает на выход. — Пойдемте запустим фейерверки. Идут только они вдвоем, потому что Тэхен с Хосоком не идут, а бегут, стремительно запрыгивая в куртки, будто на перегонки, и уносятся во двор, Холли с тявканьем бежит за ними. Чимин с Юнги остаются на крыльце, привалившись к перилам, смотрят, как Тэхен ставит цилиндры фейерверков в снег, поджигает, Хосок и Холли с почти одинаковыми визгами бегают по кругу. В небо взлетает первый выстрел, второй, третий, Чимин пропускает их все, потому что смотрит, как курит Юнги на фоне красных, зеленых, золотистых искр на темном небе — красивый эфемерно, не человечески. Теплый отсвет фонарей во дворе ложится на его улыбающееся лицо мягкими, нежными линиями. Чимину тепло просто на него смотреть. Еще несколько выстрелов с грохотом и шипением разрывается в небе, Хосок счастливо хлопает в ладоши, бежит к Тэхену, тот бросается в сторону и они начинают бегать друг за другом по снегу. — Придурки, — смеется Юнги, и Чимин хихикает тоже, глядя на счастливую возню трех щенков на снегу. Они носятся, бросаясь снегом, хохочут громко, задыхаясь, и белые облачка горячего дыхания тают вокруг их раскрасневшихся лиц — Чимин запоминает это, перекрывая воспоминание со старого диска, запечатывает счастливой улыбкой Тэхена, который несется за Хосоком, убегающим от него с надрывными визгами. Тэхену хватает своих длиннющих ног, чтобы нагнать его в три шага, повалить в снег, они смотрят, вцепившись друг в друга с бешеными улыбками, забывают, кажется, обо всем, потому что Тэхен с жаркой искренностью говорит: — Я тебя люблю. И Хосок тут же тянется его поцеловать. Юнги, перехватив Чимина за запястье, тихонько говорит «пойдем» и уводит его с крыльца. Они проходят через гостиную, почему-то не включая свет, и огоньки гирлянд тихонько поблескивают в полумраке все время, пока они пробираются до лестницы, держась за руки — Чимин не сразу понимает, когда они успели переплести пальцы, но это и не важно. Не включая свет, Юнги заводит его в какую-то комнату, ведет по ней сквозь темноту, и Чимин не может не улыбнуться. Это вот так, в таком доверии был Юнги, когда его вели в никуда с неизвестной целью? До чего же безусловно можно кому-то доверять. Чимин начинает распознавать очертания комнаты, когда они доходят до теплой лоджии, и Юнги приглашает его внутрь. Чимин падает в одно из плетеных кресел, смотрит на верхушки деревьев и темное вечернее небо сквозь панорамные окна. Что-то напоминает ему о прошлом, когда они сидели с Юнги почти так же, еще совсем не зная друг друга, но Чимин не чувствует ничего из того, что ощущал тогда. Все другое, Юнги другой, они оба другие. Чимин искренне в этот новый год хочет поверить, что все будет по-другому, еще лучше, чем сейчас. — Как мы вовремя, — говорит Юнги, кинув взгляд на наручные часы. Чимин смотрит непонимающе. — Каждый раз прихожу сюда и думаю, что в следующий раз возьму плед, сделаю какао и точно поймаю дзен. — И забываешь? — улыбается Чимин. — И забываю, — Юнги улыбается в ответ. Чимину хотелось бы приехать сюда снова, если Юнги захочет, принести плед и какао, он-то точно не забудет — но решается об этом не говорить. Какая разница, что будет завтра, если сейчас сидеть рядом с Юнги ему просто хорошо. Просто и хорошо. Юнги снова смотрит на часы. — Ты куда-то опаздываешь? — смеется Чимин. — Это не я опаздываю. — Что ты имеешь… Приглушенный хлопок где-то вдалеке заставляет Чимина посмотреть в окно и увидеть, как над макушками елей взрываются, рассыпаясь, красочные, огромные пионы фейерверков, множатся, наслаиваясь друг на друга как большие елочные шары. Они ширятся по небу, все больше и больше с каждым выстрелом, и в какую-то секунду одновременно с хлопком Чимин слышит, как у него перехватывает дыхание. Это не домашний фейерверк, это салют. — Какого… — едва слышно выдыхает Чимин, не в силах оторвать взгляд, — как ты это сделал? — Мне еще Хосок сказал пару недель назад, — в голосе Юнги слышится улыбка, — что ты хотел праздновать в городе, только чтобы посмотреть на салют. Я попросил охрану поселка сделать для местных сюрприз… чтобы ты тоже увидел. Салют все взрывается и взрывается, хлопает часто-часто в такт с тем, как стучит сердце у Чимина. Он все-таки поворачивает голову, смотрит на Юнги с безграничной благодарностью — за тепло, за веру в чудо, за надежду на то, что всегда может быть по-другому, за него самого, за все, — и тот, улыбаясь, протягивает ему руку с соседнего кресла. Юнги смотрит на едва заметные отблески вспышек в чужих глазах и надеется, что когда-нибудь сможет найти в себе смелость сказать, что благодарен тоже. Переплетая пальцы, они смотрят на салют и загадывают новое желание — чтобы в следующем году им обоим хватило смелости сделать еще один шаг навстречу.