Пером по сердцу

      Всю сознательную жизнь Владимир любил цветочные поля. Особенной радостью было с разбегу прыгнуть, почувствовать, как щёки щекочут трава, листья и лепестки цветов, невероятную мягкость, будто мальчик прыгнул на перину, а потом повернуться, довольно щуриться, чтобы не ослепнуть от яркости светила, и улыбнуться самому себе, ощутив невероятное тепло. Единственным недостатком было то, что Ленский встречал подобные поля редко, так как почти не выходил из дома или гулял среди лесов или степей, то есть в ближайших местах. Сейчас он повзрослел, может позволить себе отправиться в такое далёкое странствие, но сидит дома. Почему же? Не пускает сервал в камзоле.       Евгений предпочитает гулять в саду или оставаться в четырёх стенах. Отличие заключается в том, что раньше Онегин спокойно переносил одиночество, даже любил его, но сейчас, когда вернулись светлые чувства и были необходимы, как дорогой алкоголь или хороший наркотик, мужчина даже не думает отпускать Володю куда-то далеко, даже угрожает и, возможно, обижается, хотя в это поверить трудно. Он хмурился, иногда игнорировал Владимира, отвечал несколько холодно, но при этом всегда был открыт к прикосновениям, довольно закрывал глаза, когда ему слегка ерошат светлые волосы, гладят широкие плечи и иногда делают массаж. А потом доносится ласковое: «Жень, может вина?». Ну как тут устоять?       Но время идёт, нравы меняются, и Владимир смог привить хотя бы терпимость к природе и убрать брезгливость Евгения. Уже на следующий день молодые люди запланировали поездку на лужайку, которая была за деревней. В этот день настроение Онегина было на редкость хорошим. Он ластился под нежную руку поэта и что-то сонно шептал по-французски. Ленскому это льстило, он улыбнулся и поднял лицо супруга по сердцу за подбородок:             — Проснулся, душа моя? Кто нарушил твой покой?             — Не кто, а что, — мужчина встал на одно колено, потом поцеловал тонкое запястье. — Твои шаги. Ты так беспокойно ходишь по кабинету и коридорам, что они стали мне сквозь сон мерещиться.             — Извини, — улыбнулся юноша и провёл ладонью по светлым кудрям. — Сначала я пытался поймать музу, потом заметил, что пера нет на столе. Вот и искал его.       Фразу «поймать музу» Евгений воспринял как оскорбление. Ещё задолго до их воссоединения Володя называл своей музой Ольгу, того самого суккуба, что соблазнил молодого поэта. Эта ветреная дама отпечаталась в его памяти вместе с этим выражением, потому оно и вертится на языке. Онегин ненавидел Ольгу всей душой: тихо презирал её, пытался сторониться как огня и еле сдерживался, лишь бы не оскалиться и не закрыть Володю собой с едким комментарием: «Моё, не трогать». Но сейчас Женя не проснулся до конца, потому отреагировал не так злобно и ревниво, как мог:             — Володя, боже правый. Перестань напоминать о ней. Или я уйду к Татьяне.             — Прости, свет мой, прости, — виновато улыбнулся Ленский. — Только не уходи к Татьяне.       Евгений снова взял в руки изящную ладонь, лишив возможности продолжить писать строки стихотворения, и поцеловал прохладные пальцы, согревая дыханием. Сегодня было так тепло и трепетно, что Евгений едва узнаёт себя. Владимир притягивал к себе так сильно, будто требовательная дама, вдруг захотевшая станцевать вальс именно с этим светловолосым господином. Так хотелось стиснуть в объятиях и целовать, умирая от нежности и утыкаясь в тёмно-русые волосы. Этот мальчик никому не принадлежит, кроме Онегина, и было всё равно, что будет говорить юношеское сердце. Если Онегин полюбил и поймал объект своих страданий, он его не отпустит ни к кому и никогда, особенно к Ольге Лариной, которая так истерзала душу юного поэта.       До сих пор, когда вместе с осенью или дождём приходят печальные мысли, Евгений вспоминает страдающего Володю: его руки дрожали, сам он метался, весь горячий, красный, как при лихорадке, беспокойно метался и спрашивал чуть плача: «О Евгений, что мне делать? Помоги мне! Дай совет!». Уже тогда чувства пробрались в ледяную душу мужчины и согревали изнутри, и именно он был главной причиной разлуки этих молодых людей. Пришлось выбирать между недельным страданием Ленского или вечным, а того и смертью столь ласкового создания. Теперь это создание почти живёт с ним, спит рядом, обнимая и прижимаясь, ни на шаг не отходит. Онегина всё равно это не напрягало: он только таял всё больше, пока, наконец, не смог позволить себе крепких объятий и заботливого взгляда.       Задумавшись, Евгений не заметил, как отпустил ладонь Владимира, прижался к боку и прикрыл глаза, на какое-то время даже задремав. Царапание металлического пера о бумагу резало слух и вскоре хорошо взбодрило. Владимир закончил стих, оказавшийся достаточно длинным. Взглянув на часы, юноша произнёс:             — Можно ехать. Ты готов?             — Я только тебя жду, — зевнул мужчина и поднялся, после, потянувшись, направился прочь из кабинета.

***

      Солнце пекло не так сильно, как вчера. Молодые люди нашли одинокое дерево, к ветви которого привязали коней. Владимир предпочёл немного прогуляться, пока Евгений, сняв шляпу и усевшись под деревом, остывал. Всё же он редко бывал так долго снаружи в такую жару.       Он бегал и смеялся, как ребёнок; жмурился и звал к себе: «Онегин! Что ж Вы сидите?». Евгений не хотел и не шёл, пока не заметил, что шалун пропал из его поля зрения. Беспокойство овладело им моментально, оно стало побуждением для того, чтобы встать и пройтись сначала вокруг дерева, а потом и выйти под солнце, окликая:             — Ленский! А ну воротитесь! Живо!       Казалось, прошёл час-два. Онегина изнутри била тревога. Он бежал куда-то в сторону, пока дерево и кони не превратились в одну жирную точку. Было невыносимо жарко, дышать стало тяжело, и, наконец, последнее «Владимир!». Мальчишка выпрямился и тут же показался супругу. Тревога стала злостью. Как он вообще умудрился так далеко уйти? Так ещё и без сопровождения. А вдруг бы потерялся?             — Ленский, это безобразие! — голубые глаза Жени искрились от гнева. — Я чуть не умер во время поисков Вашего наглого силуэта. Вы меня не уважаете.             — Помилуйте, Онегин, — виновато улыбнулся виновник сердечных терзаний, что-то пряча за спиной. — Пока я занят был для Вас подарком, я совсем потерялся в пространстве.             — П... Подарком?             — Конечно, — он подошёл ближе и провёл ладонью по разгорячённой щеке мужчины. — Ты достоин всего самого лучшего, Евгений. Особенно ты достоин внимания, самого драгоценного для любого человека после времени.             — Пойдём в тень. Здесь жарко как в аду.       Они шли как малые дети, за руки. Обычно Владимир всегда шёл под руку, одновременно обнимая и иногда влюблёно поглядывая, но сегодня, видимо, был особенный день.       Уже в тени Владимир показал подарок для Онегина, сделанный вручную. Это был венок, пёстрый, из ромашек, васильков и разных-разных ярких цветов. И без того румяные щёки Жени загорелись сильнее. Ему никогда не дарили ничего как знак внимания, и Ленский был первым таким человеком. А ведь… Венок мужчине шёл. Юноша ахнул и прижался к широкой груди, касаясь шеи губами.             — Ох, Евгений… Ты так красив. Ты словно ангел, сошедший с небес по моему зову.             — Ангел-хранитель, — добавил в ответ дворянин и взял лицо поэта за подбородок. — Твой ангел-хранитель. И я вынужден тебя наказать за то, что ты от меня убегаешь.       В ту же секунду Владимир оказался лежащим на спине, прижатый к траве. Кудри не позволяли венку упасть, и вместе с ним такое гордое, немного ехидное выражение лица Евгения смотрелось так наивно. Сердце затрепетало, и из уст вырвался детский, тихий вздох:             — Ох, Евгений… Твой нимб делает тебя таким нежным, словно те же чувства, что ты испытал впервые.             — Mon cher, я рад, что Господь свёл нас вместе и переплёл наши судьбы, — после столь трогательной реплики последовал невинный, последний летний поцелуй. — Спасибо, дорогой.             — Meine Sonne… — и Ленский притянул Онегина к себе, укладывая рядом. Потом лёг сверху, устроив голову на груди. — Когда ты счастлив, ты светишь ярче любой звезды.       Евгений улыбнулся и погладил юношу по густым волосам, касаясь щеки. Всё-таки быть на природе не так уж и плохо, даже приятно. Даже стало интересно, что будет осенью, когда будут многочисленные дожди и холодный свет понурого светила? Что будет зимой, когда будет много-много снега, белого и мягкого, как перина? Что будет весной, когда природа проснётся и зажурчат ручьи? Ожидание заглушается любовью к этому человеку, желание снова услышать его по-детски написанные стихи и ощутить тот самый поцелуй с тихим «Женя», в котором сам Женя сейчас так нуждался. Он его получит. Он получит всё, что сможет дать ему Володя, а потом вернёт это же, даже с избытком и долей пустого беспокойства. Онегин изменился, навсегда и для Ленского, и он будет меняться для Ленского столько, сколько потребуется.