Лай бездомного пса

— А?.. — явная неуверенность будто бы покачнула Кокичи. — Забудь вообще об этом. «А на что я надеялся?.. На что она надеялась? Он же всегда был скрытным, боялся кому-либо довериться, а тут — раз! — и должен раскрыть все карты? Нет, конечно же… Почему-то… От той мысли, что он и в самом деле всё тот же, кем и был в самой убийственной игре, так хорошо… Почему-то хорошо, что он может избегать…» — Так это что получается?.. — Секретные сведения, конечно же. — Не смей. «Сколько бы я ни пытался, правда всегда меня встречает болью… Может быть, ты и был прав? Стоит ли горькая правда того, чтобы её слышать, если можной обойтись сладкой ложью — имея во внимании то, что это знание особо погоды не поменяет? Я всегда был на стороне правды, но в итоге где оказался?» Но это было уже неважно, потому что приятная спокойная тёмная пелена сна накрыла Саихару лёгким одеялом безмятежности и блаженной усталости. *** Тяжёлые, будто бы налитые свинцом, веки неспешно приподнялись, заставив ресницы мелко затрепетать, чтобы потом снова опуститься, встречаясь с нижней частью глаз — Саихара, некоторое время назад расслабленно позволяя себе не вникать в происходящее вокруг, кроме того, что он лежал на боку на кровати, с небольшой задержкой вздохнул, вдруг начиная то судорожно хватать уже разгоревшийся с потом воздух, то со стучащим почти у самой глотки беспокойным сердцем замирать вместе с дыханием. Юноша резким движением дрожащей ладони взялся за горло, на некоторое время растянув губы в кривой усмешке, — и незамедлительно подмял под зубы постельное бельё, которое было, по ощущениям, новым, даже как-то трескучим, а на язык попал приятный аромат, который растёкся неожиданной горечью во рту. Напрягшись, Шуичи с отчётливым звуком сплюнул, несколько давящих мгновений подхватывая в лёгкие будто бы «ничего» вместо уже горячего, но такого привычного воздуха, и уже после заметил, что явно чужая комната, будто бы в насмешку, представляла собой простую тёмную подложку полотна, которое художник подготовил для работы с красками — слёзы скопились в глазах, несмотря на то, что их там не должно было быть. «Оума-кун», — нежно вспомнил Саихара, но мысль эта не имела продолжения: это имя, с бешеной скоростью воскресшее в разуме, оставило незримое, большое и колеблющееся пятно на языке, смешиваясь всё с тем же горьким вкусом чем-то внезапно кисловато-сладким, далее отпечатываясь непонятным шёпотом в висках, в которых без какой-либо синхронности то сжималось, то разжималось, — то справа, то слева — то натянутой леской прорезало сознание, оставляя еле проявляющиеся капли крови, как это выглядело бы на шее. «Имя. Всего лишь одно грёбаное имя… Оума-кун, что же ты делаешь?.. Что ты хотел сделать? Что ты хотел доказать мне? Что ты хотел доказать себе? Пожалуйста, Оума-кун… Пожалуйста…» От этого становилось невыносимо тошно: мысли будто бы сами собой плыли в невесомом потоке, небрежно задевая одна одну в лёгком хороводе, а после распадаясь и разбегаясь, но, снова выгибаясь и склеиваясь, собирались в ещё один круг, чтобы повторить всё снова. Всё снова и снова, снова и снова. Снова… Они искрились и кололись пёстрым потоком красок, разворачиваясь и выворачиваясь наизнанку и наискосок, ставили друг друга лицом к лицу, а после смешивали в разрывающую нескончаемую головную боль… Пытаясь вспомнить… что-то. «Что происходит?.. Зачем это происходит? Что я сделал не так? Что делаю не так? Зачем я это делаю? Что… Что я делаю?» Шуичи непроизвольно сглотнул, усилием воли подавляя желание лишний раз болезненно застонать — и поджал ближе к груди мелко дрожащие ноги, только через несколько тяжёлых секунд ощущая ставшие мокрыми щёки, по которым прозрачно-хрустальными тонкими ручейками стекали давно томившиеся внутри омертвевшие слёзы. Тихо, уже глубоко и нормально вздохнув, юноша раздражённо, но вместе с этим и нервно облизнулся, ненадолго резким движением ладони собрав языком с губ солёную воду, место которой заняли новые подступившие слёзы, тщательно следя за тем, чтобы из его рта не вылетало ни единого звука, кроме причудливого сопения. «Не забывай, не забывай, не забывай. Это точно нельзя забыть, нет… Не забывай, не забывай, не забывай, пожалуйста… Имя, имя, имя… Какое имя? Имя! Это… Это… Что не забывать? За что хвататься? Я… Я не знаю…» Чёрно-прозрачная ткань — темнота — застелила прежде затуманенный взгляд, ласково-успокаивающе промырлыкав что-то невнятное через постепенно набирающий обороты белый шум в ушах. «Почему я не умираю?» В голове взлетели оставшиеся от ярого огня сознания искры, оставляя безжизненную пустоту, которая как-то тихо, с тонким устрашающим скрипом содрогнулась, с едва ослабевшей упорностью сдавливая незримые острые когти на языке, который поспешно, будто бы сам по себе, прижался к верхним зубам. «Я же хотел умереть». Саихара молча, как на грани сна и яви, проскулил что-то невыразительное, вдруг перестав дрожать. «Я хочу умереть… Убейте меня, пожалуйста». — Шуичи? Шуичи, ты не спишь? «Конечно же сплю», — с исступленной и мрачной злобой прошипело что-то вместо давно ушедших мыслей в голове. — «Я пытаюсь не забывать… Ведь после такой боли я забыл о ком-то, кто был мне очень дорог — неважно, в какой реальности мне этот человек мог привидиться, неважно всё вообще». Шуичи ощутил лёгкое движение чужой прислонившейся руки к самим губам, что незамедлительно дрогнула, как только тёплый, если не горячий, воздух изо рта прильнул к ладони, стремительно пробираясь через нежную кожу глубоко к костям. Кокичи, едва не задохнувшись, подал тихий и слабый, совсем не похожий на прежний, голос: — Меня предупреждали об этом… Предупреждали, как могли, чтобы я не смел доверять себе в этом, но в итоге… Э… М-мне сказали, что ты очнёшься через сутки-двое… Но, похоже, меня обвели вокруг пальца… Ты не просыпаешься уже четвёртое утро… Хм, день? Вечер?.. Мне уже собирать на лечение, если ты не можешь проснуться, открыть свои прекрасно-супершикарные глаза?.. Я знаю, что обычные комплименты не сработают, ведь здесь нужно только ждать… Прости, что я ничего не могу сделать, чтобы ты проснулся. Тебе нужно немного свыкнуться с потерянными воспоминаниями, которые ушли за эти дни… Я просто не могу оставить тебя с воспоминаниями о том, какой я был легкомысленный в убийственной игре… Вот, это… Того… Ладно. Превышение полномочий? Да, конечно, и это плохое дело. Но кого это сейчас смущает? Раз уж ты спишь, то не будет ли слишком смущающе внезапно проснуться, но всё равно притворяться спящим, просто чтобы не упустить что-то? Да, хах… Ты же спишь. Это всё равно, что говорить с мёртв… Ладно, сделаю вид, что мой поганый рот не рождал эту фразу совсем. А то как-то… Не очень хорошо всё выходит. Это очень похоже на то, как ты когда-то очень сильно задумался о чём-то, конечно же, очень-очень и сильно важном, что перестал следить за ходом урока… Да, а потом тебя вызвали отвечать перевод. Но… Но ты был прекрасен. Как и всегда… Ты всегда был прекрасен. Я всегда был готов помочь, но ты справлялся без меня… Да и, к слову, сам я пиздецки был напуган просто предложить помощь. Ты же у нас гордый… Эх… Я помню, как ты подошёл и признался мне всем, чем смог тогда… Ты, очевидно, знал, что я заинтересуюсь твоим предложением, вне зависимости от того, будет ли это ложь — или правда. Но… Почему мне кажется, что всё остальное… Все мои счастливые воспоминания, связанные с тобой, — не более, чем мусор, который запихнула мне эта сумасшедшая сука?.. Не у одного у тебя есть чип — вот это точно правда, даже истина. И… Я же совсем не был с тобой никогда, да?.. Правда ведь… Шуичи. Прости меня за всю эту хуету, Шуичи, но… Ты, наверное, сам понимаешь, что… «Заткнись… Пожалуйста, не говори ничего… Я не знаю… Я не помню… Это не я, твою ж мать, не я. Нахуй твои эти чипы, я устал». — …Я запутался. Я… Я не знаю, применяли ли они на мне всё то, что применяли на тебе. Я даже не могу сказать, какие воспоминания оказались правдивыми, а какие — порождёнными моей больной головой. Знаешь… Это тяжело и, наверное, поздно признавать свои ошибки, но сейчас… Я сожалею. Я сожалею о том, что специально играл с твоей памятью, превратившись в какого-то монстра, я превратился в того, с чем… можно сказать, боролся, хоть это и был мой персонаж — с работниками организации убийственной игры. Я делал такие вещи… Я делал те вещи, которые делали они сами, и на самом деле даже не задумывался, кто я после всего этого. Я ебучее чудовище — это единственное, что остаётся. Я должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему, понимаешь?.. Это даже смешно как-то. Вот и как с таким быть, Шуичи? Как с этим жить, понимая, что ты — ничего, кроме ничтожества, бездарности, отбитого наглухо придурка, ничтожества?.. Стой, слово «ничтожество» уже было. Как же… Я просто не знаю, как быть дальше. Я очень надеюсь, что ты не исчезнешь, Шуичи… Потому что ты-из-игры… Потому что Саихара-чан не поймёт. Саихара-чан обычный дурак, который только притворялся Абсолютным Детективом — в делах мирских он совсем никуда не годится… Но, в самом деле… Нет. Да что он обо мне знает? Ни-че-го аб-со-лют-но. И я знал только своего Шуичи… Или не знал… Возможно, пока ещё не совсем поздно… Мне нужно это сделать. В любом случае, последние события обязаны «поплыть» в твоих воспоминаниях, им ведь, по итогу, не за что будет зацепиться… Поэтому репетицию можно провести хоть сейчас. Может, я так почувствую себя счастливым человеком хотя бы на немного… Всё равно ты не захочешь этого, если программа даст сбой, а после ты вспомнишь убийственную игру. Только очнись раньше, чем вспомнишь совсем всё-всё, ладно? Просто эти воспоминания… Их слишком много, техника несовершенна, а значит, нужно выбирать, какие тебе нужнее… Если будет половина к половине, то ты не сумеешь никак ориентироваться нигде нормально. Но я ведь тоже как-то хочу воспользоваться ситуацией… Какая бы она не была. А после… А что будет после?.. Да и зачем думать о том, что будет после? Живём один раз. Да… Какой же я придурок — не нужно было вмешиваться в это дело никогда. Долбоёб я обыкновенный… В самом деле, кто я такой вообще на этом свете в плане… Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет… И всё такое прочее, но уже без хреновых поэтических штук. Ты навсегда останешься тем, кто ты есть, твоё сознание одно и то же, просто с воспоминаниями приходит другой опыт… Я… Я даже не подозреваю, что они могли — в теории — у меня забрать из прошлого… Возможно, стоит думать о том, что она перекручивала мне воспоминания каждую ночь… Романтично очень вышло, аж тошнит от этой приторности… Даже то, что сейчас я говорю, может быть именно хотелкой Широганэ-чан, а не моей… Вот и что из этого можно понять? Нужно ли подвергать сомнению обстоятельства, при которых мы попали в лапы экспериментаторам? И как я сам стал доверенным лицом для проведения… «Так всё же… Что происходит, Оума-кун? Ты сходишь с ума? Ты же хочешь, чтобы я полностью забыл те моменты, проведённые в игре? Почему, если процесс забывания уже «пошёл»? Или… Погодите-ка. А что я забыл? Я… Я же помню все важные моменты из убийственной игры, а память обычного человека устроена так, что она будет иногда подтирать опасные для психики события. Или просто избавляться от того, что в настоящее время не нужно. Логично, конечно. И до этого я додумывался так долго? Жаль, что теперь я бездарность наивысшего уровня…» — …Довольно-таки логично будет то, что они схватили нас, когда мы были абсолютно беспомощны. Подавлены, замучены глубоко в своей душе… Надо и самому игру забыть, да. Точно… А если и мои рисунки — это ложь?.. Их не я рисовал. Они отличаются друг от друга сильнее, чем chalk and cheese. Надо что-то с этим решить… Саихара едва-едва непроизвольно вздрогнул, ощутив запоздалые танцевальный трепет и мелодичную паузацию взволнованного сердца, что отдавались глухими ударами в горле, — Кокичи легко провёл тыльной стороной ладони по его растрёпанным волосам, после неожиданно остановился, но так и не решился наконец полностью отстраниться. «Это нехорошо… Я хочу… Я хочу, чтобы для тебя хотя бы этот вечер был самым счастливым в мире. Чтобы ты не мог забыть эту радость, что даёт как бы незримые крылья и приглашает в полёт за вдохновением к жизни… Я хочу увидеть твою улыбку — пусть она будет посвящена не мне, я… Я всё равно планировал умереть. Что такого в том, чтобы на немного позволить видеть в себе кого-то другого, переставив смерть на несколько позже? Я потерплю… По крайней мере, должен потерпеть ради тебя, я не подведу тебя, не расстрою твой план. Сегодня должно стать идеальным». — …И есть новый такой нюанс, хах… Ты можешь совсем забыть меня. «Или лучше уже сказать всё, как есть, без намёков?» — Ты о чём? — медленно, будто бы спросонья, поинтересовался Шуичи, тут же отмечая, что можно сделать с тем, что Кокичи сидит на жёстком полу. — У тебя прекрасные рисунки. Если ты беспокоишься о том, что они не похожи друг на друга… Но ведь их всех объединяет то, что именно ты их нарисовал? Даже если есть картинки похожие, которые генерировал за тебя кто-то другой, это вообще не отменяет того факта, что я никогда не забуду, из-под чьей руки вышли эти рисунки. И почему это я должен забыть тебя, если твои рисунки получились не как под копирку? «Я боюсь — вот она, жестокая правда. Трусом был — трусом и остался. Я даже за свою судьбу не могу взять ответственность — решил, что умру, но при этом просто прошу в своей же голове всех меня убить?.. Глупость какая-то». — Шуичи?.. — в одном-единственном слове вновь расцвела радостная надежда, которая будто бы вцепилась противными ослабевшими пальцами с острыми когтями за спину Саихары, медленно и методично вонзая отвратительные клыки, покрытые скользкой жидкостью в самую глубину плоти. Он обязательно справится. Юноша резким движением дрожащей ладони подхватил едва ли не внезапно отдёрнутую чужую руку и с выражением насквозь искусственной полной расслабленности осторожно спросил: — Что такое? — …Телефон? — растерянно пробормотал Оума, задержавшись взглядом на нескрывающие гнетущую усталость глазах, в которых едва ли разжигались потухшие искры пламени прошлого. — Не нужен мне сейчас никакой телефон. «Забери себе, дарю. Я не знаю, зачем мне… Точно, и деньги возьми, ведь мёртвому они не к чему на том свете… Специальные, ритуальные нужны, если уж на то пошло». — Так… Что? — с мягким смешком протянул Шуичи. — Я что-то пропустил? — Э, нет, нет, если говорить напрямую, то не совсем… Просто во время твоего беспробудного сна я пытался связаться с… Ну, я уже не могу называть этого человека другом, потому что… Ну… — замялся Кокичи. — Такое себе вышло дело, если честно. Если честно, то и не совсем это дело можно описать как «такое себе», потому что это дело… Эта новость повлияла на меня куда сильнее, чем я думал, как она могла бы повлиять… Поэтому да. Это связано с моим работодателем, ты извини, я могу немного нервничать. — Ты хочешь об этом поговорить? — Я не знаю, понимаешь… Я уже ничего не знаю. А впрочем… Ты хочешь чего-нибудь… скажем, поесть? Может, в игры поиграем? Настольные или на компе… Хочешь? Или… Хочешь, сделаю… Я… Э-э-э… Хочешь, сделаю для тебя сюрприз? Ой, сюрприз должен быть позже… Я… Я не знаю, чего ты хочешь сейчас, поэтому просто скажи, что ты сейчас хочешь… Это типо… Блядь. Когда я перестал уметь пользоваться речью? Ты же не считаешь теперь, что я полная бездарность в?.. — …Всё в порядке, не волнуйся, — бесстрастно качнул головой Саихара, несколько мгновений присматриваясь к мрачноватой улыбке собеседника. — Чего бы хотел ты? — What I'd love is… А что, у тебя собственное мнение куда-то убежало? — непременно по-фальшивому приторно рассмеялся Кокичи. — Не знал, что от незначительной горячки можно потерять самого себя. А если серьёзно… Может быть, мы вдвоём ничего не хотим? — Может быть… Тогда я останусь здесь: будем ничего не хотеть вместе, — Шуичи взволновонно вздрогнул, непроизвольно сглотнув растекающуюся к горлу прозрачную слюну, и тяжело перехватил ставшее судорожным дыхание, только осознав, что Оума с грациозной радостью очутился рядом на кровати с юношей и теперь просто запрокинул ногу на него — уже после Кокичи удовлетворённо прошептал: — Ну вот, это мне уже нравится. Саихара едва-едва мимолётно посмотрел на прищурившиеся, сверкающие хитрым огоньком глаза, в тот же момент ощутив ярые всполохи невыносимой сердечной теплоты, которая остро сжалась под размеренное дыхание Оумы в шею — вид на глаза исчез, но Шуичи мог поклясться, что увидел бы там тот же лукавый смех. Саихара медленно, будто бы пробуя уже привычной натянутой неуверенностью ласково погладить подставленное чужое плечо, тяжело вздохнул и просто расслабился, отмечая приятную беспечную лёгкость, которую можно получить только под мягким колыханием прохладного летнего ветерка в особо тёплый день. «У меня всё затекло». — Эй, слушай, — вдруг настороженно пробормотал Шуичи, — может того… Эм… Слезешь с меня? Как-то, понимаешь ли, неудобно… — Хорошо ещё, что не рука затекла — я уже охуел от того, что инсульт близок, — отозвался Оума. — Ещё если и речь невнятную прибавить — так вообще жесть получается… — На такие темы шутить не надо. — Да ладно тебе, — болезненно прошипел Кокичи с последующим злостным скрипом зубов. — Никто же не умер. У меня ещё шутки про деменцию не закончились… — Не стоит отказываться от теории вероятности, — с полумрачным тоном произнёс Саихара, несколько тяжёлых мгновений молчаливо рассматривая тяжело перекатывающегося на положение сидя Оуму. — Даже если нет никаких… — …Из-за простых слов? Шуичи, да ты… Да кто может умереть от одних слов?.. Неловкое молчание. — Ну… — осторожно попробовал сменить тему Кокичи. — Так какова вероятность того, что я прямо сейчас не сделаю что-то абсурдное? — Подож… — с нервным исступлением только начал Саихара, в тот же миг ощутив тонкое, какое-то поспешное движение иногда подрагивающих кончиков пальцев на своих губах, которые немного приоткрылись — не смея отказаться от нежно проводимых линий по их границам, Шуичи настороженно замер и, сам того не замечая, позже даже несколько подался ближе, когда обольстительная улыбка Оумы стала ближе к его лицу. Саихара послушно задержал дыхание и прикрыл глаза, прислушиваясь к тихому… Смеху? — У тебя такое лицо — просто пиздец! — весело заявил Кокичи, отстранившись без единого намёка на сожаление. — Зач… — непонимающе заикнулся Шуичи. — И это ты называешь чем-то абсурдным? Знаешь, надо уже заканчивать со всем этим. — Чего-чего? O Lord, O Lord, what I have done? I've fallen in love with a man on the run… Тихо поперхнувшись, Саихара приподнял уголки губ в ветреной улыбке и самым загадочным голосом, который иногда неравномерно дрожал от насильно сдерживаемых смешков, проговорил, не обращая внимания на то, что эти самые смешки всё же иногда вырывались наружу, только в виде прерывистого дыхания: — Чтобы определить, что перед тобой: апельсин или мандарин, который только хочет стать апельсином… — …важно понять, что ты — это всего-навсего гриб, который притворяется? — перебил Оума, и кривоватая улыбка Саихары почти незаметно дрогнула, тут же расплываясь в другой, уже более фальшивой и растерянной — мерцающее своей простотой веселье растворилось где-то внутри, не оставив и не выдавив ничего на место себя. Осталась уже знакомая, ставшая практически родной, бушующая пустота. «Оума-кун, это ведь работает в обе стороны в нашей ситуации», — зашептала скрытая внутренняя боль, но после она уже завыла, будто бы перемежаемая вороньим граем. — «Ты ведь точно знаешь, кто я, кем я на самом деле являюсь? Скажи, скажи, скажи. Мы же не мазохисты, чтобы любить выносить всё это. Просто скажи — и станет всем нам легче. Я не хочу терпеть это бесконечно… Пожалуйста». — Ладно, ты победил… Но ты одержал победу в битве, а не в войне, — заявил Шуичи. — Но какой ценой… Так тебя всё же повысили? — В каком смысле? — Ну, ты говорил про работодателя… — А, точно. I see, — понимающе вздохнул Кокичи. — Слушай, это совсем не то, что… Ну… Меня хотят уволить. Можно сказать, даже увольняют. — В смысле? Ты же никаких уставов не нарушал? — В том-то и дело, что… Вёлся за мной такой грешок. Но я честно выполнял все нормы. С какой такой стати за одно использование одной супер-пупер-дуперсекретной штуки меня лишают места? Уму непостижимо. Ещё угрожают мне, прикинь, что используют эту супер-пупер-дуперсекретную штуку на мне. Ну не с ума ли сошли? «Значит, ты точно сходишь с ума, пользуясь вседозволенностью в редактировании и контроле памяти, — нервно сглотнул Шуичи. — Но с кем ты пытался связаться, если эта ситуация просто «связана» с работодателем, а не… Ты бы сразу сказал, что пытался связаться с работодателем, а не увиливать, скрывать другую личность… Так кто же это может быть?» — За вседозволенностью обычно следует… — начал Саихара, но его перебили: — Да знаю я — не идиот совсем ещё. Ну а что делать-то теперь? Я ж ничего не умею, ещё и оконченного образования у меня нет никакого… Что, в общепит идти? — Если ты захочешь… — Шуичи, самый главный прикол в том, что… Ну плевать на то, что я смогу в лучшем случае в какой-то непонятной конторе опять работать — в случае, если меня уволят, то все воспоминания, все мои идеи пойдут коту под причинное место. А оно мне надо? Может быть, я смог бы сделать что-то гениальное… Но у меня не будет никакого финансирования. «А мне это надо было?» — …А на краудфандинговых платформах таким вот новичкам-«гениям» не доверяют ничего, никаких копеек. В общем, качусь я в полную ж… — Никуда ты не скатываешься, — как можно громче сказал Шуичи. — У тебя много опыта работы, ты владеешь иностранными языками, знаешь много того, чего не знает любой… даже с высшим образованием. Ты везде выигрываешь, смотри-ка. Всё будет хорошо. «А сам-то я в это верю — в то, что всё будет хорошо?» Саихара молча сковал свой бесстрастный взгляд на потолке, который, казалось, постепенно всё белел и белел, набираясь лучшей чёткости и резкости — от этого странного видения в голове что-то укололо, после неожиданно подалось назад, и уже там, вцепившись своими громоздкими когтями изнутри лба, стрельнуло уже знакомым неприятным ощущением. Шуичи судорожно вздохнул, на несколько считанных мгновений замерев с неморгающими, лихорадочно блестящими глазами и многозначительный растерянный взгляд, постоянно направленный в сторону собеседника. «Кто ты? Кто я?» — Моя «пьеса» без главного героя ничего не стоит, — загадочно проговорил Оума, с нечитаемым волнением смотря куда угодно, только не на Саихару. — Ты никогда не думал о том, чтобы… Ну… Чтобы вместе с нахождением работы… Ну… Стать… Стать семьёй? Брачный союз и всё такое… Я… Неловкое молчание… Сколько раз оно уже накрывало их своим незримым одеялом, превращая весь имеющийся воздух в помещении в вязкую, пьяно колышущуюся мутную воду чего-то невысказанного, но в то же время необъяснимо лёгкого, в настоящей деятельности нереализованного? Тишина запрещала издавать невыразительные звуки, слагать бессмысленные слова, озвучивать мысли даже в своей голове. Она настойчиво, но молчаливо звенела, будто бы сжимаясь и разжимаясь в такт взволнованного сердца, чьи глухие удары отдавались, казалось, и за пределы самого тела. Саихара, едва физически не задохнувшись от мнимого тянущегося потока молчания, непонимающе моргнул, решаясь только немного приоткрыть рот, чтобы после сразу же его закрыть, в глубокой задумчивости поджав губы. Шуичи резко поднялся с кровати, не отрывая взгляда от Оумы. «Что?» — А… Ну… Ты, это… Чай будешь? — внезапно едва ли не пискнул Кокичи, будто бы что-то наконец осознав. — Нет, спасибо… — не понял Саихара: разве он не должен был дать ответ? — Ты уверен? Выпьешь чаю — полегчает. — Уверен. — Точно? — Точно… «Чёртова гордость… — прорычал изнутри Шуичи. — План составил в общих чертах, а сам не следую ему даже на минимальный один процент… Тоже мне, идеальный вечер… Я ебучая бездарность, простое ничтожество, которое внезапно подумало, что в этот раз что-то сможет сделать… Ха-а-а… Не сможет. Уже и не подумает, что сможет. Никогда не подумает. Никогда… Тогда… Может быть, не стоило возлагать на самого себя большие надежды, чтобы потом не разочаровываться? Опять и опять, снова и снова я наступаю в те же самые проблемы». — …кое-что, — пространно выдавил из себя будто бы последние слова пронёсшейся мысли Кокичи. — Я разговаривал тогда с подругой со школы. Оказывается, я был репутационным щитом для неё — чтобы не сильно издевались над «будущей женой» богача. Вот и всё… Возможно, я сильно поспешил с… Этим тоже. Прости, просто мне показалось… Да что угодно мне могло показаться. Я… Я не знаю. Мне надо сходить проветриться. — Как звали подругу? — Акамацу Каэде. «Разве… Разве она могла?.. Нет, нет, нет, она просто лучик света в этом тёмном царстве, она не… Погодите-ка. Я… Как я могу продумывать такие слова, если… Если даже не знаю её? Я буду всех защищать с непониманием, клевета это или нет? Нет, нет, так не пойдёт. Каэде Акамацу. Акамацу Каэде… Пианино? Абсолютная Пианистка… И… О боги… Я её правда знаю? Я… Я её знаю! Я её знаю! Знаю! Она же помогала… Она жива? Она жива! Жива! Все они живы, просто не помнят убийственную игру! Когда мы все отказались голосовать… Это был тот момент, когда нас усыпили и разбили по разным местам… Они живы, они точно живы. Теперь никто не сможет мне солгать в этом». — Почему ты… — удивлённо выдохнул Оума, задержавшись многозначительным взглядом на нескрывающих лёгкую потеплевшую радость губах собеседника, а после — со странной въедливой горечью — едва ли слышно пробормотал: — Ты… Ты улыбнулся. — Что?.. — испуганно вздрогнул Саихара. — Правда? — Я… Я понимаю… Надо было раньше… Надо было раньше понять. Прости. Я пройдусь, пожалуй. Подумаю кое о чём. Если больше сегодня не свидимся: добрый день, добрый вечер и доброй ночи. Шуичи неловко пропустил мимо себя пропахшего неуверенностью Кокичи, практически бессознательно попытавшись хотя бы невесомо коснуться этих мелко дрожащих рук своими — чтобы на несколько считанных мгновений невыносимое трепетание чужого тела успокоилось, принимая знакомый жест. Но Оума, сдержанно качнув головой, только ускорился, в конце концов уже действительно сбегая. — Ты… Понял… Понял что?.. Что ты понял?.. Саихара сосредоточенно смотрел юноше вслед, пока невнятная, бессловесная мысль всё же не ударила его в виски, принудив зажмуриться и болезненно что-то прошипеть, когда уже где-то вдалеке хлопнула входная дверь. Ощутив запоздало взбирающийся в груди неконтролируемый тягучий страх, Шуичи резким движением одних кончиков пальцев потянулся к горлу… Но только осторожно погладил беззащитную липкую кожу, делая несколько шагов вперёд. Последний рубеж пройден. «Нужно найти… Найти, найти, найти это… Это сможет послужить мне проводником в другой мир… В лучший мир, где никому больше не будет плохо от моей больной грязной лжи. Я больше не хочу притворяться. Я не актёр — я просто устал. Люди вокруг меня заслуживают лучшего… Ты заслуживаешь того, чтобы тот, кого ты ждал, вернулся на самом деле… Но из-за меня, это только из-за меня у тебя ничего не получается. Я здесь всем помеха». Саихара настороженно и тихо прокрался к неизвестной тёмной двери, прислушиваясь к глухим недовольственным ударам отчего-то кольнувшего на несколько секунд сердца, которое постоянно сбивалось с намеченного с рождения ритма своей музыки. Шуичи скользнул через проём, лихорадочно блестящими глазами рассматривая то левую, то правую стороны, и быстро подхватил в неуверенную трясущуюся руку первый попавшийся нож. Взгляд почему-то сильно размылся в отдельные цветные пятна, стоило только немного надавить лезвием поперёк виднеющейся через такую тонкую кожу вены — но пореза не осталось. Ничего не было. «Я должен. Это уже понятие чести». Кожу опять обожгло пульсирующим ярым пламенем от непрерывных водящих туда-сюда нож движений, которые едва ли могли проделать выход к мелким неаккуратным бусинам крови — Саихара болезненно прошипел, спешно собирая языком горячие слёзы в рот, едва ли не сплёвывая их из-за вставшего кома в горле. Юноша немедленно остановился, попытавшись рефлекторно глубоко вздохнуть хотя бы частицу живительного воздуха, но вместо этого издал странный скулящий звук, закашлявшись. Как бездомная псина, которая отходит назад с жалостливым воем, стоит только ей увидеть человека. «Скажи, как мне быть, скажи, что мне делать…» Шуичи сморгнул новые подходящие слёзы, одновременно равнодушно и тщательно следя за тем, как из тонкой полоски исчезнувшей прослойки кожи пробивается маленькая капля крови, за которой последовали ещё несколько, образовывая тем самым струю тёмно-красного цвета. Абсолютный Детектив — теперь это точно был он, и никак иначе, — криво усмехнулся и удобнее ухватился за рукоять ножа, нерешительно направляя его в живот. «Что делать, если я не достоин жить? Я не сумел сдержать ничьё обещание… А были ли эти обещания? Возможно, все они остались только у меня в голове… Если никто вокруг этого не помнит, то, возможно, это моя проблема — в том, что я это помню… И хочу помнить. Однако, здесь эти знания ничего не сделают. Если после смерти ничего нет, то это хорошо. Если что-то есть, то это просто прекрасно…» — Стоять! — резко вскрикнул Кокичи, отчего Саихара с тихим щёлкающим звуком выронил нож, конец лезвия которого покрылся красно-багряной вязкой плёнкой. — Оум… Оума-кун?.. — Стой там, где стоишь! Шуичи растерянно сморгнул слёзный туман, уловив почему-то обострившимся слухом мягкий треск ткани футболки, которую Оума совсем без раздумий порвал наполовину снизу вверх, скинув несколько выпирающих ниток. — Дай сюда руку, — вполголоса потребовал Кокичи, но не стал дожидаться доброй воли от Саихары, поспешно и не слишком-то и умело туго обмотав порванную ткань на приподнятой руке. — Саихара-чан, Шуичи, счас в больницу поедешь, честное слово… В психлечебницу, блядь… Тебя там обязательно вылечат. И меня вылечат, сука… Всех вылечат. Какого хуя ты творишь, Саихара-чан?.. Нахуя… Вот просто нахуя? «Ты не поймёшь. Оставь меня в покое». Оума быстро провёл дрожащей ладонью по чужому животу, отчего Абсолютный Детектив смущённо отпрянул вбок, однако, рассмотрев в потухших аметистовых глазах знакомый, помутневший слёзной пеленой больной блеск беспокойства взгляд, в тот же момент сдался в объятия — и услышал тихие, практически неуловимые мелкие судорожные вздохи у своего плеча. — Ты знал? — Саихара уткнулся во взъерошенные чужие волосы, мягко, на бессознательном уровне прижавшись к ним губами. — Ты же знал. И как давно?.. — …Подозревал уже давно, что тебя одного ни под каким предлогом нельзя оставлять, — словно не услышав тихие вопросы Шуичи, начал Оума. — Вот какой ты болезненный, только посмотри. Ты же… — …Оума-кун. Т-ты говорил, что… — Нет. Мне можно поныть или нет? Что важнее всего… Кто разрешал тебе калечиться, Саихара-чан? Никто тебя ещё не отпускал никуда, ты ещё здесь нужен… Возможно, Цумуги-чан тоже это знает — нет, я уверен в том, что она знает. И поняла она всё раньше меня. И почему она тогда… Ладно. О чём и чем ты хоть думал, Саихара-чан? — Откуда ты знаешь про… — Я хотел понять тогда… — нервно усмехнулся Кокичи. — Когда «умер» я, что ты чувствовал? И когда я «воскрес»? Никогда бы не подумал, что пойму всё это так скоро. Понимаешь… Так спокойно сейчас? Мне хватает того, что ты жив. Пожалуйста, Саихара-чан, Шуичи… Это же всё ты и есть. Я рад любому тебе… — Это ложь — и ты это прекрасно знаешь, — резко заявил Саихара, отстранившись. — Я помню всю убийственную игру, и твои высказывания в мой адрес в этом «мире» совсем тебе не идут на руку. Зачем тебе вообще кольца и свадьба? Сериалов Цумуги-сан уже не хватает? Давай, говори опять, какой я нужный и приятный, чтобы потом сказать, что мы не рассматривали друг друга никак иначе, кроме как с точки зрения исследовательского интереса! А, да, мне же плевать. Оума-кун, что насчёт того, что нельзя сказать то, что думает другой человек? За себя говорить надо, а не других приплетать к тому, о чём они даже не подозревают… — …Ты никогда не думал о том, что существовал «сценарий» вне «сценария вне сценария»? — перебил Оума. — Лично я про тебя так никогда не думал. — Как же всё сложно… Всё лжёшь и лжёшь без остановки — ложь у тебя в крови. До сих пор, понимаешь? Это ужасно. — Да, гадко, понимаю, самому противно… Но, слушай… Это хорошая работка для Абсолютного Детектива, правда, Саихара-чан? Я даже не подозревал, что ты реально будешь подслушивать каждый мой вздох, — горько усмехнулся Кокичи. — Я же обещал, что со мной не будет скучно, — а после добавил, что можно было только прочитать по губам: — Кажется, такое не прощают? — Здесь были камеры? — Это слепое место всего здания, — без колебаний ответил Оума. — Понимаю, удивительно, но кухня изначально не была предусмотрена при планировании интерьера… Из-за меня график рабочих сбился, поэтому они не успели рассмотреть и переделать, что надо было рассмотреть и переделать. Даже звуковой записи нет. — Отлично, — нервно сглотнул Шуичи. — Ты ничего не скажешь о моей… Да. Ты ничего не скажешь об этом самой организации. И ты больше никогда не притронешься к этому… Механизму? Который память редактирует с переменным успехом. И именно ты закроешь эту лавочку, понятно? Я здесь предмет интерьера, я ничего не могу делать. — О, Саихара-чан, как же дурно я на тебя влияю… Ты можешь всё сделать. Именно ты можешь саботировать работу механизма, как сделал это, когда по своей воле убрал внешнее вмешательство и вспомнил убийственную игру. Не недооценивай себя, baby. — Так что же? — печально скривился Саихара. — Реально так быстро переключился с «Шуичи» на «Саихару-чана»? — Who knows?.. Вообще, я тебе это уже говорил, но вы, Мистер Детектив, похоже, упустили весь смысл. Или правда просто не поверили… Я всё ещё не умею отпускать воспоминания, но ты неповторимый человек — смотри статью про запрет клонирования человека. Может быть, чему-то и получится достучаться. — …Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет? — Какой ужас, Саихара-чан, ты читаешь эти сопливые пьесы? — явно театрально воскликнул Кокичи. — Неужели они тебя и вдохновили на всё это? Запрещаю тебе это читать, теперь только детективы. Всё. Никакого театра. Надо бы ещё агрессивную кошку с огромными когтями завести, чтобы спихнуть на неё твоё… Это. И никаких философских штук, ладно? Правда сделает нас свободными, но сначала она сделает нас несчастными... И всё такое. «А сам-то…» Шуичи тихо рассмеялся, наконец полностью игнорируя жаркую боль в руке, — но сомнения в честности Кокичи всё ещё вились в груди, бесшумно и ненавязчиво покусывая лёгкие: — Кажется, на улице дождь собирается.

Больно. Горько. Неоценимо. Лживо.