Время для слабости

Это было просто прикосновение губ, которые жаждали встретиться друг с другом, лишая обоих натянутого достоинства. Это была просто игра двух слишком увлеченных, что хотели попробовать что-то новое, испытать те самые желанные страсти, которые будоражили внутри те невинные истинные мотивы, перевоплощая их в похотливые плотские порывы. Это были просто те двое, которые не заботились об эстетике норм и морали, выдвигая свои собственные пункты под новые законы. Это был просто сладкий поцелуй, который заставляет вонзаться в соседние губы с еще большим удовольствием после ощущения той дьявольской боли от чрезмерно напористого партнера. Это была просто ожесточенная битва, чтобы не потерять рассудок от этого мучительно давящего возбуждения в этой маленькой борьбе, где оба могли выйти победителями или оба потерять хватку в последние секунды, падая в безвозвратную пропасть неудержимой услады. Это первое нежное прикосновение заставило забыть об окружающей обстановке, что те высоковольтные волны от первого поцелуя с названным другом выпустили свои всплески, которые сковали от принуждения оттолкнуть М.С. и приказали расслабиться под пьянящим натиском приятной силы волновой боли в груди. Это мгновение можно сравнить с первым видением чего-то столь прекрасного и невероятно великолепного, от которого сердце заставляло с каждой долгой секундой трепетать все сильнее, сравнивая ваши мысли с землей, принуждая вас окунуться в эту незыблемую красоту окружения. Прильнув еще крепче с еще большей пламенностью, вложив все свои побуждения в эти сладостные касания эпизодически частых коротких поцелуев, которые вскоре превратились в ментальный и меняющий реальность секс, что жаждал проникнуть в мозг, навеянный детскими мыслями, заставляя в этот же миг повзрослеть и хотеть того же, становясь влажным и горячим от предательских губ напротив. Нам стало невероятно жарко, тела словно начали погружаться в новую иллюзию созданного мироздания, они горели и бросали вызов реальности, от которой мы отдалялись все дальше и дальше. Мозг полностью отключился, оставив свои попытки взять ситуацию под контроль. Покорно отдаваясь этому сластолюбивому пылающему огню, мои рвущиеся принципы о правилах были перевязаны толстыми веревками вожделения. Его губы вели этот неожиданный танец жажды и пристрастия, принимая меня все сильнее и сильнее, словно выпивая мои сладкие нектары все больше и больше. Эта нежность показалась мне самой долгой и самой странной по ощущениям, потому что, этот поцелуй, подаренный панком, который был так щедр на ласки, давал понять, что никто не хотел меня так неистово страстно и сильно, как сейчас. Наконец-то выпустив меня из плена на свободу, я оцепенел с широко раскрытыми глазами, забыв все выученные слова, которые, словно сами не желая портить такой жаркий миг своим бессодержательным смыслом, покинули мою голову. Встретив этот взгляд, раскрывший все секреты создателя нового бардака, цеплялся за собственные придуманные аргументы. Ударив себя мысленно по лицу и положив на него руки, что теперь уже не играли никакой роли, отстранился немного дальше, чтобы вновь у меня не было шансов отдаться его игре. Вглядываясь в это довольное лицо, которое полностью раскрывало те подленные намерения, старался оправиться от таких приятных поступков, прилагая хоть небольшие, но хоть какие-то усилия, чтобы отвести от себя эти глубокие глаза, что сейчас так лихорадочно ищут хоть какие-то зацепки. Мои щеки заплыли яркой краской смущения и стыда, понимая, что будет дальше, желая поскорее прервать его затею продолжить, что ясно, как светлый день, давало понять в его чёрных, как космос, зрачках. — Микки, отойди от него. — невдалеке от нас хрипел властный, злобный голос Свифта, уже начинавший приближаться. М.С. только облизнулся, сдвинув козырёк кепки набок, спустил мои руки с плеч, ведя их за мой панцирь, скрепляя каждую ладонь своей в замок, сковав таким образом в некий капкан, что выдернуть их теперь, как не хотелось не получилось бы. Это безумное желание довести дело до безвозвратного завершения переходила за рамки всех выстроенных и дозволенных правил любви, на что тот явно очень давно и сильно наплевал, продолжая тянуться за второй порцией своего неистового блаженства. Абсолютная безмятежность, алчность и полное погружение в ситуацию отодвинули в сторону этот скучный серый мир, заставив раствориться в океанах дьявольской страсти, ведь стремление показать всю свою любовь не проявилось еще даже наполовину. Он прикоснулся снова с новым более грубым нажимом, начиная тереться об мои губы своими, заставляя потеряться в его увлекающей похоти и зажмуриться до появление световых разноцветных кругов, тихо постанывая в этом поцелуе самого змея искусителя. Громкие шаги прекратились, и комната наполнилась шумом нашей работы. Этот невыносимый жар двух тел, дающих друг другу незабываемые ощущения согревал комнату так сильно, что даже тем, кто смотрел, казалось, стало трудно дышать. Эти садистские сухие губы вели себя довольно раскрепощено, никак ненасытиваясь своим тягчайшим грехом. Мои звуки были поглощены этой огненностью, что обжигал с каждым новым упорством ответить ему, руки онемели, пальцы пробивались дрожью, а ноги уже не могли держать меня прямо. Его желание заставляло оставить все на наитие, плывя по сильному течению в саму бездну безумия. Он становился все настойчивее и жестче, с громкими причмокиваниями впиваясь еще смелее и желаннее, словно хотел отпечатать свой след на том, что отныне и до самой смерти должно принадлежать только ему. Его учащенное тяжёлое дыхание заражало своей частотой, опаляя кожу со сдавленными созвучными стонами. Он все глубже погружал меня в бушующую тягу, все сильнее сжимая мои руки, заставляя забыть, что совсем недавно я так хотел вырваться и убежать. Эти невыносимо развратные и грязные звуки мокрых поцелуев словно звучали в мегафоне, что только усиливались с каждым новым напором, а тот, кто втянул меня во все это, скорее всего, вознамеривался разорвать в клочья моих красных и опухших жертв содомии, что начинали уже ныть от несдержанности развязного мутанта. Неожиданность и удивление от резкого порыва жесткости и бойкости губ, что так игриво ласкали до этого, заставили растеряно приоткрыть рот, чем быстро воспользовался юркий коварный язык, проскальзывая внутрь в пригласительном жесте дотрагиваясь до моего испуганного языка, что напряженно уходил вглубь глотки. Я застонал в протесте, прикладывая все силы на высвобождение из этих замков, на что лишь получил еще более мощную хватку и кокетливые заигрывания пальцев, что насмешливо разжимались в шутливых шансах на побег, затем заново забирали под воздействия своего обожания. Стоны смешанных чувств раз за разом отдавались в соседние губы нежной вибрацией. Не дождавшись ответа, он провел по моим зубам и небе пуская по телу тот электрический любовный импульс, что нетерпеливо и так предательски проскользнул глубоко внутрь, заставляя дрожать в несдержанности, а этот пирсинг так игриво пробивал щекоткой, временами царапая полость рта своим острым камешком. Это слишком долгое прикосновение заостряло на себе внимание слишком удивленных в стороне парней, что зачарованно наблюдали за тем, как их сейчас очень нагло и нечестиво обкрадывают на собственных глазах. Губы все еще касались друг друга, в то время как язык панка вожделевшего свой предмет пыток, проверяя его на устойчивость и прочность, уже полностью орудовал и доминировал над соседним ртом, ведя свою собственную погоню, так что пот, смешанный со слюной, начал капать из щели между теперь опухших пар губ, попадая на груди обоих, пока, наконец, воздух, ставший единственной проблемой, не заставил нас остановиться и отстраниться. Разорвав этот пылкий, накаленный поцелуй, оторвались друг от друга так, что после нас осталась та прозрачная ниточка слюны, что громко говорила об очень хорошо проделанной работе. Когда это произошло, мы резко вдохнули сладкий воздух и опустошенно посмотрели друг другу в глаза, которые отражали, как зеркало мечтаний, полное удовлетворение и новое возбуждение от таких маневренных и искусных приветливостей. Я никак не мог отдышаться, просто не находя в себе сил схватиться обеими руками за свой скользящий разум, встряхнуть его и приказать вернуться к работе. Было такое, что это первое переживание затмило все мое знание о любви, даруя тот истинный опыт между двумя влюбленными, которые жаждали друг друга. Глубоко вдыхая и выдыхая, потупив взор, слегка повернулся в сторону, чтобы новая волна смятения не заставила меня вспыхнуть, как маков цвет, и не застала врасплох от такого блудливого выражения напротив, пытаясь отцепить прилипчивого панка или хотя бы вытащить одну руку из-под его теперь уже вспотевших ладоней. Но словно либо у меня разом пропали все имеющие силы, либо и вправду М.С. был настолько силен, что даже дернуть его от себя у меня не вышло, а эти пустые попытки лишь заставили его еще теснее прильнуть ко мне, начиная тереться своей разгорячившейся щекой об мою не менее горячую щеку, вдыхая мой запах все глубже, словно, это было единственное, чем он мог сейчас дышать. Он по-звериному облизнул губы, все еще цепко сдерживая меня в объятиях, в последний раз невесомо приложился ко мне, затем лукаво взглянул на своих братьев, которые, казалось, сейчас под тяжестью надвигающегося гнева и желания оторвать башку самому наглому, сваляться на самый первый этаж этого здания. — Ему понравилось. — блудливо похихикал с некой маленькой отдышкой от столь возбуждающих действий. — Отойди лучше по-хорошему, М.С., я не посмотрю, что ты мой брат. — возобновил свой ход Свифт, уже машинально тянясь к катане за спиной, как М.С. заставил повернуться меня с красным лицом прямо к ним, скрестив мои руки спереди, сам устраиваясь и прижимаясь уже сзади, сдерживая на месте надвигающийся смерч с холодным оружием. — Тогда посмотри на него. — уткнулся в щеку, медленно проводя губами по горячей коже, заставив меня сдавлено застонать от полыхающего дыхания. — Смотри какой он. Разве эта милая мордашка не возбуждает тебя, а, Свифт? Что ты с ним делал той ночью, когда он лег с тобой в одну постель? Дай теперь поиграть и мне. — Ничего не было, ты пизда двояковыпуклая! — прокричал, пытаясь устоять на месте, чтобы не сорваться и не накинуться. — Ой, правда что ли? Неужели я буду первым? Или кто-то успел до меня овладеть этой дырочкой ночью, пока никто не видел? Что скажешь, Сахарный Негодник? Теперь это прозвище приобрело свой полный смысл, сладенький, не правда ли? — М.С., несмешно! — попытался увернуться, но почувствовал только болезненное давление, от которого невольно зашипел. — Хватит! — До сих пор думаешь что я шучу? — устремился на других, над которыми начал злостно смеяться. — Ну что ребят, кто был первым? — М.С., не усугубляй свое положение. — свирепо выпалил Реб, нервно сжимая и разжимая кулак. — Ребел нет. Гоуст? — глянул на оружейника, что держался в стороне, словно осуждая своим немым взглядом, промолчал на дотошные попытки М.С. досадить ему. — И Гоуст тоже? Ахуеть, ну вы и тормозы, ребят! То есть я во всем у тебя первый? Эй, Микки, расскажешь потом какого это спать со своим двойником? Клептоман быстро вытащил катану, угрожающе направив ее, опасно устремив острие к нашим головам. — Отпусти его, я не хочу вас обоих калечить. — держал лезвие неподвижно, крепко сжимая рукоять, следя за движениями так сосредоточенно, что оно даже не пробивалось маленькой тряской, а покойно висело в воздухе. — А не легче ли просто сказать, что ты ебанный собственник, Свифт? — Свифт, отпусти оружие. — скомандовал Ребел, привлекая его внимание, уже предвкушая неотвратимое столкновение. — Пусть он отпустит его первым. — М.С., не доводи, если не хочешь после умываться слезами. — обратился уже к паркурщику. — Ха, на угрозы вы, блять, способные, а как доходить до дела, вжимаетесь в панцири! Я все равно буду первым. А если так приспичит, то мы с ним копии, додумайте сами, что такого можно придумать! — Вы не похожи. — сказал громко и ровно Свифт. — Он не такой, как ты. — А ты сравниваешь? Найди десять отличий и обведи маркером. — Довыебывался, сука! — Свифт начал молниеносно приближаться, но младший лишь провокационно оскалился, даже не дернувшись. — НЕТ! СТОЙ! — выкрутив запястье, выдернул руку и вытянул ее вперед на всю длину, быстро преградив путь старшему, что тут же моментом остановился и увёл лезвие в сторону от нас, чтобы не успеть задеть меня. Он вцепился в ручку с невероятной силой, пока костяшки пальцев не побелели, так что предмет в его руках слегка задрожал. — Ребят, а вас только что отшили. — весело пролепетал М.С., уже снова потянувшись ко мне, но я отскочил в сторону, успев вывернуться, попятившись. — Все, хватит! Зачем ты это делаешь? Это несмешно! — прокричал на него, прижимая руки к груди, словно пытаясь спрятать их в себе. — Я делаю то, что тебе нравится. Не ты разве ответил мне? — Как? Я не... — Не ломайся, не люблю долгие прелюдия. — пошёл на меня, как клептоман отбросив катану с огромным шумом, подлетел к младшему, хватаясь за жилет, почти приподнял его над полом, гневно оголяя зубы. — Ты не понимаешь с первого раза? Мозги прочистить? Я это быстро исполню! Не хотел с тобой драться, но все же придётся. — тот только продолжал хихикать, как будто предвидел такой исход с самого начала, лукаво глядя на это сердитое лицо. — Свифт, успокоился. — дернулся Реб за своими висящими тонфами, но как оглянулся на меня, лишь сдержано потер пальцами, убирая нависшую ладонь обратно паралельно себе. — Свифт... Я очень неуверенно перевел взгляд на эти полные ненависти глаза разбушевавшегося панка и прошептал как можно тише с неудержимой дрожью в голосе, что привлекло его внимание, встретившись с этими отчаянными глазами, которые теперь задавали немые вопросы, легко понятные без слов, потушив тот искрящийся блеск, который свойственен только ему. Он с огромной злостной досадой цыкнул и отпустил младшего на ноги, но также держась за его жилет. — Советую тебе засунуть язык в задницу глубоко и надолго, если не хочешь, чтобы я его отрезал. — Там места нет, там ты сидишь, Свифтти. — Ничего страшного, в твоей заднице места много, я подвинусь. — катананосец не выдержав, все же сильно пихнул М.С., затем развернулся и направился к выходу. — Ты куда? — бросил бунтарь, наблюдая, как тот, подобрав меч, заложив его за спину, направился к выходу из логова, одновременно натягивая на голову капюшон. — На охоту. — выплюнул, натягивая ткань все сильнее, пропал за кирпичными стенами. Гоуст оглянулся на пропавшего, затем плавно, но довольно быстро вошел в оружейную, сильным хлопком двери разразив эту нависшую тишину. Реб проводил всех и вернулся к нам, вернее ко мне, как бы прося меня как можно скорее покинуть их компанию. — Ты хотел в ванную? Грозный голос заставил жертву тяжелой ситуации втянуть голову в плечи и тут же указал на дверь, принудительно направляя в нужном направлении. Слегка вздрогнув, словно очнувшись от безмолвного шока, я подбежал к дивану, схватил новую одежду и бросился прочь от предстоящего серьезного разговора. Как последний трус вбежав за эти бедные двери с трясущимися ногами, припал панцирем к ней, накрывая лицо ладонями, пытаясь развеять это уже приевшееся выражение смущённого дурочка полыхающими пальцами, что, как и ноги, имели двенадцатый балл по шкале Рихтера. Не успев перевести дух, услышал голоса. — Неужели вы реально не чувствуете его феромоны? — голос М.С. звучал очень довольно и высокомерно. — Ты сексуально озабоченный, больной на всю голову, аморальный тип, М.С.. — Ой, какой ты подлиза. Продолжай мне нравится! — Не смей вести себя так, словно делаешь все правильно. — Чувак, пока вы будете стоять и топтаться на месте, я его уже трахну, и в отличие от вас, я не собираюсь ждать. Ах да, еще кое-что. То, что я раньше сказал про наши сходства, забудь о них, я не намерен отсасывать брату. — Похотливый щенок, хуй еще не вырос, чтобы вести себя, как ебанный кобель-донжуан. — Реб, в отличие от тебя, у меня опыта побольше и обаяния, так что он мне беспрекословно даст и в рот я ебал и тебя, и Свифта, и Гоуста, чтобы просто сидеть и мысленно надрачивать на его задницу, вместо того, чтобы присунуть. Кроме того, разве тебе не интересно, каково это - спать со своим видом? — С чего ты взял, что он тебе это позволит? — А ты видел его реакцию? У него явно не было нормального секса, плюс к этому он подросток на гормонах, у него это все быстро пойдет в гору, а я помогу ему исследовать новую науку ощущений своего тела. К тому же, он меня не ударил после того, как я его отпустил, а значит, я ему понравился. — Он не такой. Он не подзаборная шалава, которую пьяную возле мусорок можно выебать. — Я не говорю, что он шлюшка. Но сам посуди, ему приглянулись мои ухаживания, просто строит из себя недотрогу. Тем более, я хочу наконец-то трахнуть того, кто мне действительно приглянулся, а не искать обдолбанных баб и насаживать их до потери человеческого облика, пока стояк не уйдет. Ты сам знаешь, какого это. — Не знаю. Я не насилую женщин. — Кто сказал, что я их насилую? Это их работа, я просто им не плачу. Угроза насилия тут больше со стороны Свифта веет. Не задумывался, отчего он стал таким мягкопанцирным? Это все влияние, чувак. — Пойдем-ка, М.С., машину разгрузим. — было слышно, как тяжёлые шаги приблизились к собеседнику, "нежно" подталкивая и сопровождая до выхода. — Без резкости, мамуля, в угол меня только не став из-за того, что выбрали меня партнером. — громче засмеялся М.С., уносясь вместе с ним в гараж. Прижавшись всем телом, я окончательно сполз вниз по этой тонкой двери, которая пропустила каждые сказанные ими слова. Сгорая от чувства ненасытной совести, переполнявшей меня стыдом от моей ужасно аморальной реакции, которое теперь царапало изнутри своими острыми когтями вины за отзыв, неоправданный моим воспитанием. Я полыхал ненавистью к самому себе, потому что все, что происходило, мне действительно нравилось, но продолжал убеждать себя и в конце концов бросил все на действительно бушующие гормоны, которые вспыхивали каждый раз от любого косого взгляда, ведь, как догадался М.С., опыта в любви так такого у меня не было. Его слова прочно засели в голове. Мне просто не хотелось смириться с тем, что я всего лишь объект похотливых желаний одного из них, что уже планирует свою дальнейшую активность со мной в главной роли. Откинуть эти озарения также не получалось, как успокоиться и нормально встать на ноги, что уже точно превратились в вату, так что теперь меня смело и окончательно можно перештамповать в мягкую тряпичную игрушку. Судя по поведению паркурщика, по тому, как он ведет себя со своими братьями и разговаривает с окружающими, все же с большой силой заставил себя поверить в тупую ложную надежду, что все дело в его странном чувстве юмора, ведь как ни крути я не мог потерять друга в его лице и приобрести кого-то большего, что уже по-дружески не прикоснется к твоему плечу, а сделает это как можно любовнее. Полностью поднявшись на ноги, щелкнув дверным замком, подошел к комоду, бросил туда одежду, залезая в душ, отстраняясь от мыслей о пережитом. Этот поцелуй заставил чувствовать жутко болезненную судорогу во всех конечностей и жгучее ощущение на губах, которые смогли пройти только сейчас, как только удалось развеять образовавшееся облако спутанных мыслей под струей ледяной воды. Эти ощущения и вправду остались жарким отпечатком, что все время нашей близости, усиливали дискомфорт. На мгновение вспомнив его лицо, встряхнул головой, вновь стараясь отвлечься, чтобы после мне не пришлось избавляться уже от двух проблем, головной боли и давления снизу. Оглянувшись на новые вещи, во мне проснулся жадный скряга, который теперь смотрел на разорванные лоскуты бывшей футболки, не прожившие со мной и нескольких дней, готовый пролить скупую слезу за бывшую одежду, выброшенную на помойку. Поборов в себе новую личность, все же отложил снятые вещи и принялся разворачивать новый комплект, натягивая на себя. Как было не удивительно, что одежда была точно такой же, как и тот, кто выбирал ее по своему характеру внешне. М.С. успел выхватить перед побегом из магазина в мелкую полупрозрачную сеточку обтягивающую черную футболку с короткими рукавами, что на концах имели толстые плотные нашивки. Темные шорты с большими карманами на обеих брючинах и ярко-оранжевым поясом в такт с соответствующими болтающимися ремешками, которые цеплялись за шлевки на нем. В дополнение к новому набору он успел достать из кладовки пару кроссовок с толстыми ленточными шнурками, которые как раз сели на мою ногу. Прокрутившись вокруг зеркала и еще раз посмотрев на себя, усмехнулся тому, что все идеально подошло и сидело как надо. Но я стеснялся выходить в таком виде к остальным, словно ребенок, попавший в новую команду, не хотел выходить из коридора, боясь войти в комнату, переполненную такими же детьми, которые, как он думает, будут смеяться над ним без причины. Но они были не детьми и будут уже не смеяться. Но выходить голым было плохой идеей, поэтому не заботившись о своем новом образе, потянулся за наколенниками и бинтами, но когда слепо дотянулся до их бывшего места, то ощутил только пустоту. Осмотрев и обшарив все углы этой маленькой комнаты, нигде их не нашел, лишь обреченно вздохнул, наплевав на потерю, робко открутил защелку и выглянул в щелочку, наблюдая за пространством. Никого не наблюдая, уже смелее выскочил из ванной и быстро помчался на кухню, мечтая наконец-то напиться воды, жажда, которая мучила меня с самого начала нашей невыполнимой миссии и усугубилась еще пуще после столь странной выходки. Совсем затупив внимание, не заметил, как врезался в большое мускулистое месиво, стукнувшись об его пластрон. Ойкнув от неожиданности, глянул на совсем иное выражение лица Ребела, что сейчас пыталось пародировать Гоуста, выказывая мелкую хладнокровную раздражительность. В руке он держал неглубокий бокал с коричневой жидкостью, в котором плавали кусочки уже немного растаявшего льда. — По-моему ты говорил, что не пьешь. — пискнул, слегка отшагнув назад. — Это лекарство. — пробежался взглядом по новой одежде, немного встряхнув кистью, создавая маленький водоворот. Из соседней комнаты, словно жертва неудачного розыгрыша, выл М.С., появляясь на кухне, усиливая свои звуки. Он плюхнулся на стул и в отчаянии положил голову на сгиб локтей, заскулив еще сильнее. Это не было похоже на плач, скорее на крик безнадежности. — Что-то случилось? — пытался перекрикнуть его, спрашивая темперамента, что мелкими глотками начал опустошать стакан, немного кривляясь от горького привкуса. — Пусть он расскажет, его состояние хоть не требует выпивки. — после глотка, несмотря, обошел меня устремляясь в зал. — Реб, не бросай меня! Я не посмотрю, что мужчина и расплачусь прямо здесь и сейчас. — взвыл в спину уходящей черепахе, попутно вставая и направляясь следом за ним. Решив не упустить ни одной детали, тихо зашагал к ним в холл. Когда появился там, где уже был включен большой телевизор, по которому передавали новости об ограблении огромной частной компании какими-то гангстерами, которые каким-то чудом лежали без сознания где-то на дороге, заметил парней, что с неохотой сейчас слушали нудный разговор корреспондента с ведущим новостей. Я присел к сидевшему и совершенно изменившемуся Ребелу, что своим спокойным поведением и умиротворённым лицом лишь нагонял страху. М.С. сидел на полу, не глядя на экран телевизора, потирая пальцами виски, старался дышать ровно и спокойно, что выходило весьма хреново. Вслушавшись в разговор женщины, что вещала о страшном событии, показывая на экране те самые большие джипы, которые после наших маневров были всмятку разбиты, подробно рассказала, что произошло и передала, что полиция начала поиски грабителей. — Да, что случилось? — выхватив пульт с дивана, я убавил громкость заглушив его настолько, чтобы голос был различим, но мои слова были слышны четче. — Почему эти пидрилы не украли два чемодана с деньгами? — первый вступился М.С., сделав голос чуть тише, начал обсыпать их ругательствами, которые перевести было весьма сложно. — В следующий раз будешь следить за вещами. — заговорил Реб, полностью допив содержимое стакана, уже расслабленно держась на своём месте. — Да если будет следующий. Вот нахуя вам эти оружия, суки? Не могли украсть денег побольше, антагонисты ебанные! — кричал на телевизор, когда крупным планом показали фотографии наших преследователей. — Реб, что случилось? — обратился к единственному, кто сейчас мог нормально сформулировать мысль. — Чемодан с деньгами выпал из фургона, а в остальных были лишь какие-то бумаги и волыны — запрокинул голову, выловив нерастаявшие кусочки льда, начиная их грызть. — Вот так наша Золушка после двенадцати опять осталась с огромной тыквой. — Это не тыква, это полная задница! — выкрикнул младший. — Плюс к этому дряхлого старпера. Твоя Реб. — Я сейчас попробую натянут этот бокал на твою рожу, М.С.. У твоего старичка как раз сейчас такое игровое настроение, натягивать предметы на морды слишком шумных и наглых юбочников. — Простите, это скорее всего я виноват, ведь тогда я... — Да неважно, кто сейчас виноват! — перебил меня М.С., — То, что денег нет - это факт! Если бы я знал то раскидал побольше их по фургону. Если бы я знал, я бы… я бы… — не мог подобрать слова, под конец запрокинув голову натягивая рукой кепку до глаз, разразился звериным рыком, упал на пол в позу звёзды. — Я этими бумагами подотрусь, чтобы смягчить боль утраты. — Не порежься. — съязвил старший, — А, точно. Я кое-что забыл. — полез в карман штанов, вынимая аккуратно сложенную уже чистую оранжевую маску, протягивая мне. — Держи. — А, спасибо. — выдавил из себя, перехватывая предмет. — Я забыл о ней. — Как там твоя нога? Перевернув ногу с бывшей раной, демонстративно выдвинул ее перед панком, вертя со всех сторон. — Шрама не будет, что очень радует. — оглянулся младший, тоже разглядывая рану. — Спасибо вам. Сам бы я не справился. — Да уж вряд ли! — усмехнулся Ребел. — Ты не настолько беспомощный, чтобы не справиться с такой мелочью. — Боже, что я слышу? — наигранно удивился М.С.. — Это Реб так пытается флиртовать? Братец, у тебя отлично получается, как для пещерной черепашки, ещё чуть-чуть и у меня перестанет дёргаться глаз от твоих комплиментов. — От твоих сортирных шуток я получаю только расстройство, да и то только желудка. — Проехали. — остался недовольным тем, что его переиграли, следя за ухмыляющимся братом, — И кстати. — встрепенулся, заползая за диван, а затем подбираясь поближе с моей недавно исчезнувшей экипировкой, устраиваясь возле моих ног. Я вжался сильнее в спинку, желая провалиться сквозь нее, только чтобы ко мне не прикасались. Он пристегнул наколенники к ногам и слегка похлопал по ним, приказывая посмотреть на изменения. — Прости, что без спроса взял, но они меня заебали своей скучностью. — Нудностью. — издевательски подправил краснобанданный. — Однотонностью. — недовольно буркнул, — Решил разбавить, надеюсь понравится. —немного отполз назад, любуясь работой. Я оглядел колени с привычными мне наколенниками, но с весьма причудливыми узорами, которые больше походили на веселые и хмурые рожицы на каждом из них, аккуратно вырисованные белой краской. — Мне запрещали красить амуницию. — озабоченно, но все же очень довольно сказал, продолжая крутить ногами, глядя на простые, но очень интересно вышедшие картинки. — Ну, твоих строгих братьев сейчас здесь нет, так что не думаю, что они смогут отчитать тебя сквозь этот межпространственный туман, промеж измерений. — Что, если эти прыжки изменили мой геном и теперь я могу читать мысли даже между другими реалями? — Тогда, угадай, что я сейчас хочу сделать. — выпрямившись так, чтобы оказаться лицом к лицу, он сокращал расстояние, а я таким же темпом отодвигался назад, пока снова не уперся в мягкую спинку. — Ты так и не заказал пиццу. — захрипел, заглушая шум звуками крови, приливающей к голове и пульсирующей в висках. — Нет. — становился все так же близко. — Я сейчас думаю, какой ты ахуенный в этом сексуальном наряде и каким ты был горячим, когда стоял голый в душе. — Пошёл вон заказывать пиццу! — Ребел, перегородил ладонью наши лица, пихнув М.С. так, что он свалился на пол с громким звуковым сопровождением. — Блять, вот ведь ревнивец. — захохотал не обращая внимание на болевое падение. — Закрыл пасть, чтобы зубов не лишиться. — Ну ладно, мисс Мантис. — вставая на ноги, обошел диван, направляясь в свою комнату, но перед ступеньками, повернулся обратно к нам. — На этот раз пусть будет пицца, но в другой раз попробуйте прочитать мои мысли в более интимной обстановке, думаю, тогда уже не составит труда и догадаться. — Пиздуй. — раздраженно прорычал темперамент, что уже с гневом сжимал пустой стакан. — Сейчаааас, свинью копилку только разобью. Реб, прости, но сегодня твой последний рабочий день. — бунтарь поднял руку со стаканом вверх, демонстративно сжимая ее настолько, что она с громким хрустом начала трескаться, — Понял, я ушёл. Только без меня не начинайте! — весело смеясь, убежал, не дожидаясь, пока стекло рассыплется. — О чем он? — посмотрел вслед ушедшему, снова уставился на экран, двинувшись к пульту дистанционного управления, как мою идею опередили, отключив шумное устройство. — Только не говори, что это был твой первый. — Что? — Не говори мне, что ты сейчас впервые целовался. — оставшийся, не смотря прямо на меня, следил за нашими отражениями в пустом телевизоре. Я остановив глаза на его силуэте, которое так непринуждённо, и в то же время величественно держалось на месте, вертя в руках расколовшийся пустой стакан, увидел мерцание холодной ярости. Выражение лица было сложно разглядеть, но даже там я почувствовал ту сдержанную бурю нескончаемых осуждений и догадок, что так нарочито отражались в разных глазах. Мы не смотрели на друг друга, мы лишь видели наши отображения, что полностью отражали то, чего истине не хочешь видеть перед собой, но даже так было тяжело смотреть на собеседника. Взглянув на себя, осознал, что выгляжу, как подлый воришка, что снова что-то стащил, боясь быть раскрытым и наказанным, придумывая ложные слова оправданий. Передернувшись, опустил глаза на пол, чтобы больше не встречаться с этим трусливым мутантом, что не боялся смерти от лезвий, но испугался опасных диких глаз, что пронзали сердце. — Блять, даже это упустил. — Ребби резко поднялся с места, грозно топая ногами, исчез на кухне. Я не мог поверить, что веду себя так паршиво только из-за того внимания, которое мне уделили. Панки, пожалуй, всегда так себя ведут, а я расклеился и ждал от них чего-то ещё. Я не мог уловить искренне ли они или вновь смеются надо мной, что загоняло меня в тупик. Нежные слова, странные поступки, острые взгляды - все это для меня в диковинку, я малоопытен, чтобы уметь на это как-то отзываться. Я не знаю, какой должна быть правильная реакция, если такая по априори есть. Для меня все это неправильно. Все что они делают не должно происходить со мной. Так зачем они издеваются? Зачем они вытворяют такие странные вещи, выдавливая из меня ту невинную реакцию, которая была единственной? Похоже, им нравилось загонять меня в угол. Они затмевали все мои планы, словно приказывая мне подчиняться только их желаниям. Затем вступали в игру, где на шахматной доске играют четыре королевы и одна пешка. Ощупав каждую нить из чего была создана ткань моей уже потрёпанной маски, размотал и затянул крепкий узел на затылке. Глядя на трещины в этом потрескавшемся полу, словно пытался втиснуться между этими бетонными плитами, вновь осуждённый своими мыслями. Я тяжело вздохнул, придумывая, что мне делать дальше. Вдруг мою маску стянули набок, закрывая видимость. — Микки, это я, не открывай пока глаза. — прошептал М.С., где-то надо мной. — М.С., нет, погоди! — запротестовал, тянясь к нему, как он словил мое запястье. — Тихо, будет не больно. Будь паинькой и посиди смирно. — Стой! Я не хо... — он опустил меня и сразу же накинул мягкую ткань, которая так приятно легла мне на плечи. Я развернул маску, чтобы, наконец, увидеть, что он дал мне, наблюдая салатовую тонкую куртку. — Этому образу чего не хватает, поэтому я отдаю тебе свою куртку. Она мне немного мала, а тебе в самый раз будет. — весело проговорил улыбаясь во весь рот. Я встал с дивана, словно в зеркало , вновь оглядел себя в отражении телевизора просовывая руки в рукава и застёгиваясь. Прокрутившись несколько раз, что вызвало эмоции со стороны, засветился, как флуоресцентная лампочка, повернув голову к довольной черепахе. — Ты ужасный мутант, которого я видел. — От твоих уст это звучит, как комплимент. — обошёл диван и сел на пол, снова включив телевизор, на этот раз пропустив скучный новостной канал. Реб вернулся устраиваясь на то же место. Был уже вечер как мы добрались до дома, успев проиграть парочку драматичный сцен. Довольно интересно было бы наблюдать эту картину, хотя в реальности такой расклад дел убивал все твои намерения провести этот вечер в близи друзей наслаждаясь выполненной работой. Свифт так и не вернулся. Мне было не по себе оттого, что он так внезапно ушел, не сказав, куда и когда вернется. Мне хотелось чтобы он сидел рядом с нами, хоть и с ужасным настроением, но все же вблизи семьи. Гоуст, как пропал в оружейной, больше не издал ни звука, даже не выходил за новыми порциями кофеина в чашке. Было бы здорово, если бы он больше времени проводил за разговорами и чаще улыбался, думаю, улыбка ему очень подошла. М.С. вел себя не принужденно и так же естественно как до нашей близости, словно ничего этого не приключилось, за что я ему был неимоверно благодарен, ведь если бы он вел себя иначе я бы не смог вынести не единого его пристального взгляда. Те украденные деньги, что выпали их фургона, вероятнее при помощи меня, принесли больше несчастья младшему, который вскоре забыл об этом как по экрану стали показывать какие-то фильмы ужасов и ночные передачи, на которые М.С. перепрыгивал не задерживаясь дольше минуты ни на одном из каналов. Реб же сидел на диване временами нервно постукивая пальцем по подлокотнику, показывая всю скуку от быстрых перепрыгиваний младшего с канала на канал. На меня тоже вскоре навеяла скука, поэтому ища, чем же себя можно развлечь, вспомнил о той подвеске забытой в старых шортах, которые успел выбросить. Поднявшись с дивана, направился в ванную, чтобы вынуть драгоценность из мусорного ведра. Пройдя в комнату, прошарив всю мусорку, вынул украшение, и, наконец, смог разглядеть его гораздо внимательнее и яснее. Это была серебряная цепочка с кулоном в виде летящего воробья с распростертыми крыльями. Довольно маленькое, больше подходящее для женщин, но очень привлекательное. Оно, как настоящее серебро, очень быстро нагрелось в руке и стало одной температуры с телом, ярко отражая свет лампочек, немного ослепляя блеском. Цепь была тонкой и, в месте крепления, фиксатор разломался, поэтому, скорее всего, оно с кого-то и слетело. Починить было легко, поэтому я облегчено выдохнул, осознавая, что ещё увижу его на чьей-то шее. — Надо бы вернуть его ребя... — Неужели он настолько тебе понравился? — послышался немного усталый голос Реба, где-то в дверном проеме. — Боже, Реб, ты напугал... — он захлопнул за собой дверь оставив нас наедине, — Меня… — я нервно сглотнул. — Первую встречу, первый поцелуй, что ещё отнимут у меня. — шагал навстречу ко мне. Я резко вскочил на ноги и попятился назад, пока не наткнулся на стиральную машину. Он не останавливался, наступая так решительно, что вскоре оказался впритык. — Реб, посмотри. — привлёк его внимание на руку, в которой держал украшение, — Это выпало из фургона, оно случайно не твоё? Темперамент неохотно опустил глаза на ладонь, протягивая руку вперёд. Отдав ему кулон, он тут же выдал: — Нет, не мое. Это Гоуста. — Я тогда пойду отдам ему. — как можно максимально натянул улыбку, потянувшись за ним, но он быстро увернулся, оставляя кулон на раковине. — Я сам ему отдам. — он легонько толкнул меня назад, так что я сел верхом на стиральную машину, облокачиваясь с двух сторон от меня, — Не увиливай. — уже сильно понизив голос, пристально разглядывал что-то в моих глазах. От него немного веяло алкоголем, поэтому я несильно отвернувшись, машинально отодвинулся подальше. — Реб, ты пьян. — сказал я, не оборачиваясь и даже не пытаясь выглядеть рассерженным. — Нет, я еще в рассудке. — его строгие глаза пустились вниз. — Эту куртку я подарил М.С. на пятнадцатилетие, а он так быстро вырос из нее. Я уже отчаялся, что он ее выбросит. Даже не думал, что она так хорошо на тебе будет смотреться. — Да, куртка клевая. У тебя определённо есть вкус в одежде, не то что у Рафи, ведь он вообще ее не носит. — слегка рассмеялся. — Мне кажется, твоему брату не очень нравится это прозвище. — Ему это вообще не нравится, он всегда злится на меня, а потом, если я достану его слишком сильно, начинает бегать за мной по логову. Он так смешно ругается, что мне хочется досаждать ему еще больше. — Какой ты плохой мальчишка. — слабо ухмыльнулся. — Не плохой, а потенциально полный энтузиазма веселый парень. — пролепетал, довольно показывая на себя пальцем. — Насколько ты хочешь домой? Бунтарь убрал руки, скрестив их на переднем пластроне, и сделался таким суровым, что мне вдруг стало не по себе. — Что? — Как часто ты думаешь о том, что попал сюда? Как часто ты сожалеешь об этом? — Реб, я не сожалею. Если бы я сюда не попал, я бы не встретил в... — Не ври мне. — стукнул кулаком по стиральной машине так, что я немного вздрогнул вместе с ней. — Я по глазам твоим читаю, что твои слова ложь. Не ври мне сейчас. Его кулак дрожал от напряжения, сам едва сдерживаясь и подбирая нужные слова, чтобы не упустить и не испортить свой, казалось, единственный шанс. Он напрягся в мышцах склонившись немного к моему плечу со сбитым дыханием, словно после марафона. Его состояние пробудило старые воспоминания о Лео. Несмотря на то, что он был самым старшим и лидером команды, его проблемы были такими же обыденными, как у обычного подростка. Загоняя себя в тупик, он часто терял голову и, зная о своем недостатке, всегда уходил в себя, чтобы не доставлять неприятностей тем, кого защищает. Голубые глаза, бесстрашно смотревшие на врага, потускнели перед лицом действительно внутренних проблем. Искажая внутренний мир, ломая его под построенные стандарты, он терялся в этом лабиринте, где выход был там, где начало. Ему казалось, что ответственность за все, что его окружает и кто его окружает, должна лежать на его плечах. Он так серьезно относился даже к простым ссорам о том, кто сегодня моет посуду, что Раф часто насмехался над ним за то, что он так накручивался, и это было его оправданием. Когда он входил в свою комнату, мне показалось, что он запирается в собственной клетке, прячется от самого себя. Я видел это со стороны, и мне было чертовски больно. Слезы для него были величайшей слабостью как для воина и героя, не имеющего права на чувственность. Единственное, что спасло его от саморазрушения - это разговор. Долгие разговоры с самим собой, потому что тогда он мог задавать себе вопросы, на которые знал однозначные ответы. Но это неверные ответы. Я слышал их однажды и чувствовал себя виноватым за свою слепую радость. Это именно те ответы, в которых не слышно искренних чувств. Именно они загоняли его в этот тупик. Отражение от полузакрытых глаз было направлено только на семью. Я не мог больше выдерживать этого, понимая, что ему не хватает слов. Усаживаясь напротив него и поглаживая его запястье, я с трепетом ждал его ответов, бывало даже заранее не зная вопросов. Я ждал открытости своему брату, что расскажет о своих сокрушениях. Я ждал пока он заговорит не сам с собой, а с тем кто действительно его слушает. Чтобы он не лгал и не ломался, а открылся для того чтобы стать сильнее. Разговоры и вправду наполняли его энергией. После даже короткого слова он начинал глубоко дышать, словно избавляясь от давящей причины неоправданной вины. Почему я вижу точно такое же отражение в этих глазах? Почему я также хочу, чтобы он открыл мне свою душу, даже в простом маленьком слове, которое может так сильно давить на нервы, больше, чем под огромным прессом? Я знал, что он держится со всей силы, поэтому положил руку ему на плечо и дал понять, что готов сделать все, чтобы ему было легче, чтобы он мог поговорить и узнать все, что ему нужно. — А в остальное время? — настаивал он. — В остальное время? Что ты испытываешь, когда думаешь о той жизни, которую потерял? Как ты себя чувствуешь, когда представляешь себе, что больше никогда не увидишь своих друзей, семью? — Почему ты не веришь мне? — Я вижу эти тоскливые глаза. Я знаю их. — он приложился мощной ладонью к моей щеке, начиная водить большим пальцем по моим веснушкам, соединяя точки в линии, выводя некий узор. — Я не могу поверить. Почему ты заступился за М.С., когда Свифт все равно бы его не тронул? Он сам не убегал только от того, что понимал, что тот угрожает напрасно. Так почему же ты пошел под лезвие? Неужели ты настолько отчаянный, что готов пожертвовать собой ради других? Самопожертвование уже не в моде. — Я просто пока вас еще не знаю, и не понял, что Свифт не был серьезным в то время. Вероятно, это было самосохранение или что-то в этом роде, поэтому я бессознательно протянул руку. — немного отвернулся, стесняясь этих до жути опасных глаз, которые читали сейчас каждую мою эмоцию, выводя мои слова на нет. Он резко прекратил поглаживания. — То есть, так бы ты сам оттолкнул М.С., если бы Свифт не влез? — Ну... он делал слишком смущающие действия, этот поцелуй был очень странный. — он повернул меня к себе, заставив вздрогнуть от резкой близости наших лиц. — Он называется страстный. — окончательно перешёл на шёпот, тянясь к моим губам. — И странный здесь только ты, что одним видом можешь ввести в самое что ни на есть замешательство о своей ориентации. Закрыв глаза, он невесомо приложился ко мне, невероятно нежно дотрагиваясь, словно пробуя и прося разрешения продолжить, выжидающе замирая. Он положил руки на ноги, ощупывая и царапая кожу мозолистыми ладонями. Даже легкое прикосновение вызывало озноб в телах двух новых поглощенных соседних энергий. Эти прикосновения усталых жестких пальцев оживляли иссохшие чувства. Они были другие, не те, что так уверенно дал мне паркурщик, они были гораздо бархатистее. Сверкающие огоньки бьющейся души подхватили бешеный ритм, пустив по венам все тот же осязаемый жар страсти, вновь содрогнувшейся в безудержном порыве. Эти мягкие губы, которые теперь ждали ответа, только тронули меня, но я уже предвкушал чудесный момент, когда отвечу ему. Я снова потерял голову. Закрыв глаза, я только дал ему намек продолжать, который он с радостью принял на свою сторону, теперь смело принимая меня в свое послушание. Он поднял руки к моей талии, обхватив ее с обеих сторон, прижимая меня так близко, как только мог, как будто боялся, что снова потеряет что-то важное, что было ему дорого. Поцелуй превратился в долгожданное влечение, снова заглушив окружение влажными звуками. Мне приелся этот звук. Я больше не слышал ничего, кроме него. Он гладил панцирь, обнимая своими теплыми большими руками, также страстно впиваясь в меня, пробуя на вкус все громче и громче, в промежутках, когда прерывался, шепча мое имя. Из этих уст оно звучало так блаженно, что мне хотелось слушать его снова и снова. Его руки блуждали, куда хотели, царапая и приподнимая ткань футболки, забираясь под неё, очень тщательно обводя контуры фигуры. Он не отступал, продолжая свой невероятно нежный поцелуй, от которого исходил горьковатый привкус виски, искусственно заставляя морщиться от выпитого алкоголя. — Приоткрой рот. — выдохнул мне в губы, вновь впиваясь с былым желанием оказать свою нежность, сладко обводя и покусывая. Я дёрнулся, отталкивая его назад, резко прерывая. — Реб, нет, погоди! — заерзал, после чего он отпустил меня. — Чувак, второй раз уже. — услышали, как М.С. прислонился к дверному косяку ванной, удовлетворенно потирая подбородок. — Ты явно не понимаешь намеков. Реб наконец отстал, повернувшись в сторону выхода и мелкими шажками начав молча удаляться. Паркурщик уступил место старшему, проследил за ним взглядом, потом вернулся ко мне, не успев дать мне слезть со стиральной машины, заменил темперамента, преградив дорогу. — Ну что? Может продолжим в моей комнате? Поверь мне, это только начало. — уверенно обнял меня, немного приподняв с места. — М.С., хватит! — вцепился в его руки, желая отдернуть. — Перестань, эти шутки надоели, они уже не смешные! — Чувак, любовью не шутят. — наклонился ближе к лицу, как я накрыл его рот ладонью. — Все, прекрати! Если не хочешь начать двухчасовую драку! — Бить раньше надо было, детка. — убрал ее, закидывая к себе на плечо, вновь стал безумно близко. — Но я не против начать двухчасовую драку в своей постели, может быть даже не двухчасовую. — А двухсекундную. — появился Ребел, отдергивая младшего на себя, потянув за повязку, затем сильно толкнув в сторону выхода, — Сделайся так, чтобы я тебя искал и не нашел. — М.С. перевоплотился из-за гнева, адски бросая вызов старшему. — Это все, на что ты способен? Пустая тупая угроза? — Это все, чего ты достоин. Пойдём, со мной поборешься в постели. Направишь свою энергию в нужное русло. — дёрнув того за капюшон, повёл за собой. — Ты серьезно? Эй, стой! Они ушли, хлопнув дверями тренировочного зала, вновь предоставляя меня самому себе. — Я уже ничего не понимаю... — заскулил держась за голову, прижался к коленям. — И Реб туда же. Как мне понять его? Чего мне ожидать? Нужно ли готовиться к чему-то? Почему никто не может мне ответить? Чего они добиваются? Чего? Осторожно соскользнув с этой пораженной машины, я посмотрел на раковину, где Реб оставил подвеску. — А он обещал отнести ему сам. — подхватил ее в руки, решившись отдать оружейнику. Я оробело выглянул из ванной, поклявшись себе впредь закрывать ее на ключ каждый раз, как войду, подошел к пристанищу Гоуста и также робко постучал в дверь, не дожидаясь ответа, легонько толкнув эти железные сплавы проходя внутрь. Спускаясь вниз по редким ступенькам услышал шум переставляющего железа. — Гоуст? — выглянул из-за стен, как только спустился. Мастерская, или, можно сказать, оружейная комната Гоуста, выглядела довольно большой и просторной. Несмотря на то, что там было довольно много инструментов и приспособлений, все было опрятно. Обилие всевозможных деталей, рукояток, деталей оружия, даже на полу стояли различные инструменты, которые вполне могли понадобиться при починке. Сам Гоуст стоял за столом и что-то делал, иногда откладывая в сторону различные части. На креплениях на стене висело различное охотничье и табельное оружие, как видно которое использовалось не раз, но все еще находилось в отличном боевом состоянии. Различные аксессуары для чистки и хранения такого боевого снаряжения были аккуратно разложены на столе и в огромных ящиках, что свидетельствует об аккуратности и ответственности его владельца за их содержание. Спецсредства и средства самообороны в виде наручников и электрических дубинок, свисавших с гвоздя в стене, наводили ужас, придумывая, где их можно использовать. Патроны, боеголовки, ножи, оптика занимали все пространство на соседнем столе, где занимался Гоуст, аккуратно сложенные друг с другом, никому не мешая, были рассортированы даже по размеру лежа на своих местах. Изучая его комнату, я удивился, что у него даже были луки и арбалеты, что заставило меня слегка приоткрыть рот от такого количества боевого оборудования, где была даже экипировка в виде бронежилетов, шлемов и щитов спецназа, что заставляет задуматься, откуда он мог все это взять. Проходя глубже, заглядывая через плечо спокойного мутанта, увидел, что он теперь возится с моими нунчаками, разбирая цепь и отсоединяя лезвие от кусаригами, затачивая его о точильный брусок, откладывая деревянные палочки в сторону. Я был немного удивлен его механикой, как точно и сосредоточенно работал, хотя был более опытен с дальнобойным, чем с холодными клинками. Да и вообще, то, с какой сноровкой мутант расправлялся с моими железками, очень удивляло. — Так вот где они. — стоял в стороне, не мешая мастеру в его работе. — Кто тебе разрешал спускаться сюда? — не отвлекаясь, холодно спросил меня. — Я просто… — Не жди от меня благодарностей. То, что ты сделал, только показало тебя в худшем виде как легкомысленного и безответственного, который не думает о последствиях и действует опрометчиво. Твои действия направлены против тебя самого, что уже указывает на твой слабый интеллект. — оставил камень в покое, приподнял лезвие к свету лампы, оценивая остроту, — Любишь же ты влезать в чужие дела, Сахарный негодник. Как нелепо. — злостно усмехнулся, продолжив своё дело. — Я тебе ничем не обязан, поэтому и ты должен оставить меня в покое. — Не думаю, что… — Слишком громкий. Как ты вообще стал ниндзя? Глядя на твою персону, я сомневаюсь, что твои братья будут поумнее тебя, скорее всего, такие же полудурки, что лезут не в свои дела. Как тебя не прикончили с такими навыками выживания, если твое рвение найти неприятности превосходит и затмевает тебя как ниндзя своей глупостью. И это, кажется, уже не лечится. Ну, пусть будет тебе подарком к дню рождения. У тебя же нет дня рождения, правда? Покончив с этим, он принялся собирать их вместе, закрепляя и укрепляя цепи, снова проверяя работу, вертя нунчаки в воздухе, как обычно делал я. — Своими пустыми словами ты ничего не добьешься. Если решил, что все растают и потеряются в твоей лжи, то ты глубоко ошибаешься. Все, что ты говоришь – пустая шелуха. Внеси в свой теперь непустой список исключений всех, чтобы перестать вести себя, как лжец и лицемер, притворяясь невинной овцой. Если собираешься доводить свое дело до конца, то будь добор, поторопись, я больше не собираюсь наблюдать твое лицо. Он отложил их подальше, теперь просто стоя у стола облокотившись руками, смотрел на стенку, где висел дробовик, покрытый глубокой рельефной цветочной гравировкой с золотыми вставками и каймой. — Когда я вижу, как ты улыбаешься. Все, о чем я могу думать в такие моменты, так это о том, насколько ужасной будет моя очередь. Мне стыдно за тебя. Что бы ты там ни говорил, но я знаю что ты замышляешь. Поскорее возвращайся в свой мирок к своим любимым братишкам и оставь нас в покое. Я поспешно подошёл к его столу, с силой ударив ладонью, в которой держал кулон так, что он неслабо так вздрогнул от моего яростного удара. Взглянув на него с переполненной ненавистью за нарочно сказанные им слова, намерено выводя меня из себя, сдерживал в себе желания с такой же силой милостиво долбануть кулаком по его лицу. Он также оглянулся на меня, не дрогнув ни от одного моего движения, обнажая клыки, переводя взгляд на сжавшую до хруста костей ладонь, что прятала за собой очаг нашего совместного гнева. — Извини, что хотел вернуть тебе это! — небрежно кинул ему под руку кулон, показывая своей грубостью все свое презрение. Опустив глаза на стол, переменился в лице, что теперь было на порядок более удивленное и озабоченное. Он нерешительно поднял подвеску, сдавив цепь болезненно сильно, так же сводя челюсти вместе. Кинув на меня свой новый зверский взгляд, спросил: — Откуда оно у тебя? — Лжец здесь только ты, что врет лишь самому себе! — не стал отвечать ему на его же вопрос показывая, что у меня еще остались осколки гордости, которые теперь рвались наружу смелыми порывами ветра, сдувая гнетущую щепку безразличия и пренебрежения. — И не смей ничего говорить о моей семье, ты их не знаешь, не делай выводов по другим, пока лично не убедишься в своей правоте. Они не такие. И да, если ты так хочешь услышать это от меня, то я глупый, безмозглый идиот, который безрассудно лезет на помощь эгоистичным придуркам, которые даже спасибо не могут из себя выдавить. Моя семья такая же, как и твоя, и я не такого уж плохого мнения о вас. Мой список исключений все еще был пуст, но я так больше не думаю. Он негодующе оглядывал предмет своим пытливым взглядом, переводя его на меня, пытаясь сложить полную картину прошлых событий, вспоминая своё упущение. Как будто его вдруг окатили ледяной водой, его сжатая рука задрожала, как от холодного ветра, и он опустился на локоть, прислонившись к столу. — Знаешь, не ты один мечтаешь о моем скорейшем возвращении. — отвернулся, направляясь к выходу быстрыми шагами, оставляя его. Но в этот самый момент совершил самую большую ошибку в жизни, из-за своей глупой сентиментальности, что с досадой решила взглянуть на испытателя душевных мук, подписал новый контракт на новые пытки, сам того не сознавая. Гоуст резко отстранился от стола, быстро стал приближаться, оставив кулон, силой толкнул к стенке, прижимая меня к ней с болезненным вздохом от удара затылка о холодную металлическую дверь, у которой остановился. Он преградил мне путь к отступлению, который я с большой легкостью ему предоставил, встав как вкопанный прямо у самой финишной черты, несколько раз повернув защелку, заперев нас обоих в своей камере истязаний, загоняя меня все глубже и глубже в эту металлическую толщу. Положив руку мне на шею, сжал ее пальцами, так что мой кадык стал глубже впиваться в горло, затрудняя вдох. Я напрягся, пытаясь освободиться. Мои пальцы сжались вокруг его руки. — Не думаю, что ты имеешь право говорить со мной в такой манере. Советую спрятать свою вырывающуюся храбрость. Не герой, не похож. — я попытался вырваться, но он только добавил вторую руку, которой схватил меня за лицо, заставляя нас выровняться на один уровень. Ответив ему не менее твердо, схватил его за запястье и попытался оторвать. — Не для тебя точно! Скорее всего никогда и не буду! — пробормотал, через сжимающие пальцы, ведь говорить стало намного труднее. Я прищурился от боли. Предательский страх вновь одарил меня паникой, что я с силой пытался утаить, пряча вырывающиеся слёзы. Я сжал зубы, стараясь не кричать и не поддаваться панике. Я уже устал принимать его невесомые удары своими холоднокровием и безжизненностью, что каждый раз заставляли меня чувствовать себя беспомощным животным, которого браконьеры пытаются застрелить сотни раз. Я был таким беззащитным, хотя должен был давно привыкнуть. У меня же всегда было чувство, что я всегда под надежной защитой. Мои способности были сильнее моих страстей и эмоций. Это было как бы моим предназначением, дарованным мне от рождения. Эти порывы показать все мое неправильное положение в их жизни, заставляют меня укрощать острые мечты о дружбе или просто хороших отношениях между нами, потому что эти отблески ядовитых глаз, все также распространяют свой яд, отравляя тщеславием и презрением, направляя мысли только в сторону построения планов пути возвращения домой. Я не мог сдержать некоего неистового рвения добраться до истинных чувств каждого из них и разорвать те вросшие железные цепи, которые рвали конечности в местах соприкосновения с давлением повиновения их желанию уничтожить истерзанную душу глухим кручением былого горя. Я не хотел этого допустить, но яростное сопротивление панка не позволяло даже маленькому лучику надежды проникнуть в его темный, закрытый, потрепанный, застроенный мир. Он, казалось, боялся новых привязанностей, он опасался новых чувств, он, казалось, сожалел о своих прошлых поступках, но он знал, что ничего не может вернуть. Его истинные мотивы скрыты за холодным гневом осуждающего принуждения запереть себя в том, что, как он думает, ограничит его действия, чтобы он больше не нарушал клятву, данную самому себе. Оружейник продолжал сжимать мне лицо и горло, так что я начал задыхаться. Я обхватил его мускулистую руку, оттягивая назад, чувствуя под пальцами, как его крепкие мышцы играют при каждом невесомом движении. — Тогда стань моим личным врагом. — понизил свой голос, приближаясь к моему лицу, — Заставь ненавидеть тебя всеми фибрами души. Создать тебе мотивацию поскорее съебаться к своей наилюбимой семье? — он немного приоткрыл мой рот и резко припал ко мне с ужасной болью от грубого нажима таких сухих губ, уже не деликатничая и без всякой ласки, проник внутрь, жестоко господствуя там. Я не успел глотнуть воздуха и просто начал терять силы от недостатка кислорода, от которого ослабел, не в состоянии его оттолкнуть. Хлопнув его по плечу, пытался остановить новые истязания от острого языка бывшего собеседника, но он только поймал мои руки и пригвоздил их к стене. Громко застонав в нашем боевом поцелуе от грубости и дерзости, от которых у меня разболелась голова, пытался бороться с ним, стараясь соединить ноги, но он только сильнее прижимал меня к стене, просовывая колено между ними, так чтобы я сел на него сверху, таким образом ограничивая возможность помешать ему. Я не понимал, зачем он это делает. Почему он издевается над моей неопытностью в области любви, что колючая болезненная реальность так и бьет, и режет сердце только потому, что познать и постичь такое высокое чувство совершенно не дано такому мутанту, как я. Этот мир, который просто строил свои незыблемые правила о форме и характере отношений между близкими, выдвигал категории, под которые я просто не подходил из-за своей натуры. Может быть, мир ещё не готов к таким отношениям, но думаю, что вряд ли кто-то захочет видеть рядом с собой мутировавшую черепаху. Стараясь не думать об этом, просто чтобы понять и принять свою судьбу быть одиноким всю жизнь, полностью отдался своей семье, дабы хоть как-то заглушить тяжелую жизнь. Я понимал, что братьям от этого не менее больно, особенно осознавая свою пустую безответную любовь, пытался увести их от этой темы, засевшей в мозгу, иногда грубыми, но эффективными методами. Мне было просто больно видеть, как порочность этого мира обрушивается на нас, умело и вероломно ломая судьбы будущих счастливых семей о жестокую действительность. Испытывать эти высокие аффекты к своей второй половинке - самое прекрасное чувство, которое не запятнано грязной похотью, и когда оно также чисто взамен, скорее всего, нет более совершенного, чем это. Я не мог постичь такого счастья, я мог только наблюдать за этим со стороны, артистично пряча горькие слезы. Но то, что панки делают со мной, просто не было частью моего построенного мира будущего одиночества, где нет ничего, кроме ожидания смерти. Он продолжал свой горький поцелуй, больно сжимая мои губы своими, невыносимо отчаянно пытаясь высказать смысл того, что не мог выразить словами. Эти дьявольские прикосновения невероятно горячих тел приводили в бешенство. Я словно сошел с ума, пытаясь сопротивляться натиску этого мучителя, который продолжал сжимать меня собой, так что теперь моя грудь болела от бьющей силы внутри и каверзного давления снаружи. Он кусал язык и губы до тех пор, пока не появился кровавый привкус, смешивая слюну и кровь, пробуя новые ощущения, так восторженно, что уже смешанная прозрачная красная жидкость начала капать от таких энтузиастических пыток. Когда воздуха почти не осталось, он отстранился, глядя все теми же полными немого смысла глазами вглубь результата проделанной работы и тяжело дыша от такого грубого поцелуя, нервно сжимая губы в тонкую полоску. Я обречено посмотрел на него и стал вырываться и хрипло кричать от испуга, чтобы позвать на помощь, дабы хоть кто-нибудь меня услышал. Изо всех сил пытаясь оторвать его от себя, что ему явно не нравилось, дергал руками, на что только вызвал ещё сильную злобу, оскалив зубы и уже агрессивно стянув маску с моих глаз, натягивая ее на рот, заглушая звуки. Он снял куртку, откинув ее, и приподнял новую футболку, оставив торс открытым, закрепив ею руки. Я истерически скулил в ткань, брыкаясь на его колене. Успев выдернуть одну руку, старался ударить его по лицу, но он вовремя увернулся, в полете схватив ее, отбросил меня в сторону стола так, что я не удержался от резкого выпада, и больно упал на пол. Я старался быстро развязать тряпку, но он ухитрился затянуть ее так туго, что было очень трудно высвободить рот. Отбросив новый верх, чтобы он не смог снова блокировать мои руки, я пополз под стол от надвигающегося безумия, испуганно скуля от буйного помешательства. Он также стремительно подлетел ближе, успев схватить меня за ногу, притянут к себе, грубо поднимая на руки и кидая на стол, где лежали его амуниция и боеприпасы. Я завертелся ещё сильнее, на что он впечатал меня грубее, надавив на шею и наклонившись к самому лицу грозно прошептал: — Не смей ни к чему прикасаться. Именно дрожь, которую он выпустил, как толстые острые иглы, пронзила меня своей эгоистичной моралью, заставив принять тот факт, что мой покровитель теперь не пытался шутить, а излагал свои агитационные намерения. Я боялся, что он сделает со мной что-нибудь ужасное, потому что начало мирного и дружеского разговора не может иметь такого исхода событий. Эти экспрессивные глаза, которые теперь показывали всю боль своих страхов и мук в жизни, обрекали тебя на такую же быструю учесть, заставляя понять, что они на самом деле выстрадали под этим цветным стеклом. Я пытался ударить его ногами, но он успел встать между ними, запрокидывая их к себе на плечи, крепко держась за них, до появления новых синяков. Я развернулся на столе, одной рукой также пытаясь развязать маску, другой стараясь найти что-нибудь, чем можно было бы напасть, но не причинить ему вреда, за что вскоре получил сильный укус в ногу. Закричав от резкой боли, меня хватила вновь судорога. Гоуст не сдерживался, прокусывал кожу до крови, все еще держась за мою плоть зубами, игнорируя мои умоляющие крики отпустить меня. Я дёрнулся, чтобы отстраниться, но он только аналогично впился в другое место, выпуская струйки алой жидкости, которые начали стекать вниз, громко говоря о грядущем ужасе, пачкающем меня и белоснежные зубы. — Не трогай. — процедил сквозь зубы, после слизывая красные дорожки. Зарыдав, старался дотянуться до его шеи, чтобы безболезненно вырубить, но он, словно, догадался, поэтому быстро перевернул меня. Он развязал свою маску, скрепляя мои запястья вместе. Я был полностью обездвижен и скован так, что невозможно было повернуться. Завыв ещё сильнее в насквозь пропитанную маску, после осознания, что бежать мне просто было некуда. Я не хотел такого исхода событий, я боялся его. У меня не получалось сконцентрироваться на том, что он собирается сейчас сделать, где-то подсознательно уже понимая его мотивы. Я не мог сдаться, поэтому продолжал ерзать под ним, пока не почувствовал, как сильные руки стянули вниз шорты оголяя мою нижнюю часть. У меня не было другого выбора, кроме как взять его оружие, лежащее рядом со мной, и как бы мне не хотелось, остановить его именно тем способом, каким он всегда пользовался. Но как потянулся к пистолету, дотронувшись до него пальцем, ощутил сильный удар ладони по ягодицам, что жар от такого мощного движения смог углубиться до самого мозга. Истошно завопив до хрипоты в голосе, выгнулся от сильной хлынувшей боли. Слезы, больше не просившие разрешения, капали на стол, образуя большие соленые лужи. — Я тебе говорил не прикасаться? За этим последовал еще один удар, более грубый и сильный, а затем еще и еще. Он продолжал покрывать меня злыми безудержными ударами, вкладывая в них всю накопившуюся боль, которая только что вышла в таком уродливом и очень страшном свете. Я продолжал кричать от адской боли, которая притупляла мои эмоции, заставляя меня просто гореть от серии последующих ударов в то же самое место, принуждая эти избитые области гореть изнутри. Эти громкие шлепки отдавались неприятным резким эхом от металлических стен, которые играли роль очень хорошего шумоизоляционного препятствия, только усугубляли ситуацию, заставляя морщиться от отвращения при таких неприятных и невыносимых звуках. Снова и снова они вызывали новые вспышки слез и новые причины отчаяния. Я плакал уже не от приевшейся боли, а от последствий нашего разговора, что я пришёл сюда, что я нашёл тот кулон, что я поднялся к нему на крышу, да просто оттого, что я попал в этот мир. И ещё от того, что мне стало казаться, будто я понимаю, что такое страдание. Ведь всё было так хорошо. И только из-за меня всё пошло под откос. Я понял, что в этом мире не может быть всё хорошо, если я здесь. Мне было страшно и одиноко. В груди у меня что-то сжалось. Меня тошнило и мутило, и ещё была дикая боль в голове, но я даже не знал, как это описать. Я просто не хотел быть здесь, и неважно как долго это будет продолжаться. Я проклинал все события, которые привели к таким неминуемым ужасам. Моя семья, мои мысли о ней затуманили и закрыли мне глаза на истинную сущность тех, кто родился и вырос в так называемом новом Нью-Йорке, на то, какими жестокими зверями они были, что выжили, путём растления и погребения всех мешающих и препятствующих, что преграждали дорогу дальше. Что их природа - это только агрессия и жадность ко всем, кроме самих себя. Я беспомощно упал плашмя на стол, держа руки в воздухе, все еще стараясь не касаться этих несчастных предметов сейчас, кусая ткань так сильно, что она начала врезаться в щели между зубами. Весь стол был покрыт мокрой пленкой от моих слез, которые уже текли безостановочно. Это время когда он бил меня, я продолжал невнятно звать на помощь, пусто понимая, что делаю это напрасно. Руки тряслись, что я больше не мог держать их, но до сих пор не осмеливался опустить снова. Наконец прервав мою агонию, я больше не чувствовал его рядом и окончательно ослабел, лежа на столе, мечтая наконец-то уйти от мучающего меня панка. Нижняя часть тела была почти атрофирована, поэтому я просто чувствовал смертельный жар от бесконечных ударов. — Шлюха! Со всеми мечтал это сделать? Если хочешь, я дам тебе первое впечатление. Послышался лязг металлической застежки и шуршание штанин, от которого я, словно очнулся, вздрогнул, когда почувствовал, что он с лёгкостью приподнял мой таз и что-то настолько твёрдое и горячее прикоснулось ко мне, обмазывая своей жидкостью, что единственная сейчас хоть и немного, но облегчит мучительное продолжение. Он схватился за мой хвост, неимоверно сильно сжимая в своей ладони и придерживая меня навесу именно за него, так что я снова заскулил от столь теперь невыносимых и ненавистных касаний, притянул к себе намного ближе, начиная углубляться в сухое и тугое кольцо мышц своей стремительностью довести дело до конца. Я округлил глаза от страха и убито посмотрел на уверенное лицо, которое показывало всю правильность и твёрдость своих действий, не обращая внимания на мое молитвенное рыдание, которое вырвалось и перешло в звериное рычание. Новая волна боли снова пронзила меня по-другому, заставляя кричать и брыкаться с новой силой, не понимая, что делаю себе только хуже. Не дожидаясь ни секунды, он ускорил бешеный темп, начиная новую пытку. Я чувствовал, как он наполняет меня с каждым толчком, словно проникая все глубже, так что вскоре я начал истекать смесью из собственной крови и его возбуждения. Я скреб горло криками, поэтому вскоре просто хрипло скулил. Я начал ненавидеть. Я ненавидел всех тех, кто был причастен в том, что я сейчас прохожу. Я ненавидел даже тех, кто не имел никакого отношения ко всему этому, выискивая виноватых в безвинные лицах. Я ненавидел его прикосновения, эти горячие ладони, впивающиеся в мою кожу, царапая ее ногтями и оставляя огромные синяки от такого сильного давления. Я ненавидел его укусы, которыми он продолжал покрывать мою шею, слизывая кровь языком и насмешливо обводя контуры. Я ненавидел его дыхание. Его учащенное возбуждённое похотью и гневом, что сейчас искало место в моей голове, чтобы заполнить и затмить собой ещё больше пространство. Я ненавидел это огромное, давящее ощущение снизу, которое заставляло меня вновь с головокружительной скоростью ощущать теплую плоть, вбирать ее снова и снова, испытывать агонию невыносимой первой боли, заставляя лезть в петлю. Я ненавидел эти глаза. Я искал в них что-то хорошее, луч будущей надежды на новую жизнь. Я хотел изменить образ прошлого и заставить заглянуть в будущее, но только сейчас понял, что в них отражается лишь разбитый мир, который никому не суждено исправить. По крайней мере, сделать это мне точно не удастся, ведь найти к нему подхода я так и не смог. Он лихорадочно проникал все глубже, выбивая из меня последние отчаянные надежды на незавершенный конец. Он вдалбливался с такой огромной, ненавистной страстью, что теперь стол, на котором я уже лежал, сотрясался в такт его движениям. — Где же теперь твоя храбрость? Где она? — продолжал, не сбавляя бешеного темпа. Он старался проникать все глубже и глубже, меняя углы наклона, что выбивало из меня ощутимую вибрацию. Громкие, теперь хлюпающие звуки наполнили комнату тяжелыми шлепками тел, ударяющихся друг о друга. Он продолжал издеваться надо мной с моими же прерывистыми, болезненными стонами. Кровь и смазка, которых стало слишком много, начали капать и стекать вниз по моим ногам. Опустив руку к моей полуоткрытой щели, откуда никак не могла появиться моя эрекция, потому что такие ужасающие движения просто не могли наполнить меня, заставляя только содрогаться от отвращения. Он сунул палец в мешочек, продвигаясь все глубже, пока не достиг цели. Добавив еще один и с большим нажимом войдя во внутрь, обойдя мою форму болезненно растягивая, чтобы я смог его выпустить. Я задёргался еще сильнее и мучительнее, когда он уверенно раздвинул пальцы ещё больше, приказывая моему телу подчиниться. Толкнувшись под определенным углом, я выгнулся и непроизвольно из-за того, что пластины все еще были раздвинуты, мой член резко выскользнул наружу, а Гоуст быстро воспользовался этим и крепко сжал его в ладони. В том же темпе он начал стимулировать мою набухшую эрекцию, размазывая мой сочащийся предэякулят, отчего мой узел непроизвольно начал входить в тот знакомый дискомфорт, который теперь совсем не приносил удовольствия. В конце концов он победил меня, совершив все эти зверства надо мной, которые хотел. Мне было все равно, почему и как мы к этому, пришли мне поскорее хотелось выйти от столь болезненных ублажений спереди и сзади. На последних силах, что держал руки навесу, чтобы не касаться того, чего не суждено подержать в руках, я поражено опустил их на немного разбросанные по всему периметру орудия, бессильно прикладываясь лбом об поверхность стола, уже смирившись с дальнейшим. Протянув руку вперед, схватил концы промокшей маски и притянул меня к себе, поднимая со стола и впиваясь зубами мне в плечо. Он мучил его так же сильно, как и воплощал свой гнев в реальность на моей нижней части тела. Он словно откусывал кусочки, жадно слизывая кровь, потом двинулся к шее, оставляя такие же кровавые огромные засосы. Жар от тех мест, где его тело и руки касались меня, вызывал желание обцарапать или отрезать, считая его уже бесконечно и нескончаемо грязным. Он терзал меня ещё долго, пока наконец я не почувствовал уплотнение и увеличение сопровождающиеся уже более громким и звериным рычанием. Гоуст, что с бешеной силой сдавил мою головку, прикрыв уретру большим пальцем, начал вколачивать меня уже почти навесу, держа другой рукой за тело, так что я стоял на цыпочках. Несколькими отрывистыми рывками он добрался до края, наконец несколько раз полностью выйдя наружу, потом снова грубо вбиваясь, кончил внутрь, наконец, убрав от меня большой палец, уже в более медленном темпе, позволил излиться вслед за ним с душераздирающим мычанием. Он полностью вышел и отпустил меня, что сразу после этого я бессильно упал плашмя, закрывая глаза опустошенно теперь погружаясь в забытье. Напоследок почувствовал, что меня небрежно подняли над землей куда-то унося мое почти бездыханное обвязанное искалеченное тело. Я больше ничего не чувствовал. Я просто хотел никогда больше не просыпаться.

Конец POV Микеланджело