Конец POV Микеланджело
Довольно тихо. Даже очень тихо. Для этого места, где телевизор не перестает транслировать людские развлекательные шоу с озорным голосом самого младшего в попытке специально досадить старшим на несколько уделенных ему минут, здесь слишком тихо. В доме, где обычно слышны звуки избиения бедной искалеченной груши или лязг тяжелых металлических дисков, доносящийся из тренировочной комнаты с негромким ворчливым недовольством второго по величине брата, слишком тихо. Со старой временем убитой лестницы нельзя было не увидеть, не услышать комика, который направлялся на кухню, чтобы помешать приготовлению пищи единственному ответственному за это, или вновь стать в центре внимания проблем на голову озорника, который снова кого-то высмеивал, провоцируя на новые крики или немного сдержанный смех, слишком тихо. Для тех, кто быстро подбегали к дивану, смело подбирая любой снаряд, постоянно затевая свою короткую бывало даже кровавую баталию за право быть первым у телевизора или мстить за хлесткие слова, а иногда и неосторожные поступки, слишком тихо. Невыносимо тихо. Тот, кто, как тень каждого из них, не смел даже мельком показаться из своего темного пространства, куда не проникал ни единый луч света, ни малейшие звуки, не позволявшие прервать или остановить деятельность очень увлеченного парня. Каждый раз, проходя через звуконепроницаемые двери, словно забывая и отдаляясь от этого, немного загроможденного дисками, бутылками и завсегдатай неположенным сигаретным пеплом на полу, мира, превращаясь в безмолвную мертвую тишину. Его стены давно говорили об этом, как о парне, обреченному на исчезновение, как только закрывались в тот самый невозвратимый квадрат, если бы не виновники хмурого взгляда, вновь отвлекая того на сон или перекус в неположенное для нормального время. Так все дни, с утра до поздней ночи в тихом доме неугомонно гудит бас с уже почти сломанных динамиков музыкального центра по всей квартире, растекаются, тают облака пахучего дыма и светло брызжут из страстных уст яркие, новые слова расплываясь в светлой улыбке лучезарных сменщиков натуры при своем изысканном азарте. С утра до ночи экран телевизора гудит некогда купленной новой игрой, как выразился самый молодой из всех, «Лучшим дерьмом, которое творилось в его жизни», гулом из соседней комнаты, переросшим в угрожающее ворчание-признание «Надрать задницу полуночным мудакам», которые никогда не смогут настроить свой режим сна, пением из огромных наушников альтернативной музыки, характерной для индивидуального подхода к каждому из лиц, смехом от только что придуманной шутки или удачной шалости, который тоже вскоре превращался, не замедляясь, в шум быстро движущихся ног, в сопровождении легкого роздыха и криков о помощи. Слишком тихо. Страшно представить, что сейчас этот жутко занудный докучливый семейный гвалт перевоплощает некогда веселое и беззаботное логово в мрачный дом где-то на отшибе старой деревушке далеко от городской цивилизации средь густеющих лесов, где не хватало только заколоченных комнат и полупустых, темных прогнивших стен, с эхом какой-то висящей ауры мертвецов в пустынных коридорах, где мозг, перевоплощая и играя с реальностью во всю мощь, подносит страшные картины, в виде плачущих маленьких девочек в потертых белых грязных платьях где-то по углам комнат. Тихо. Хотя эти вечные зажигалки команды сидели рядом друг с другом на том злополучном диване, нервно выстукивая счет той, как они уже считают, долбаной секундной стрелкой, которая теперь била хуже кувалды каждую секунду их неуемного ожидания. Ходить и суетиться для них было бессмысленно, потому что они знали, что он придет, но только это мгновение, осознание того, что одна, может быть единственная минута может оказаться роковой для них всех, заставляло прижать голову к груди и разбить эти тикающие часы вдребезги, что словно говорили о том пропущенном времени с каждым разом все сильнее и громче. Больше всего он разъедал мозги своей невероятной скукой и напряжением суетливые головы, которые в один день стихли, словно от отягощающей мрачной исповеди. Слишком тихо. Лишь сбитое дыхание омрачало атмосферу чем точно нельзя было похвастаться, показывало всю подноготную и являвшейся всем фоном, и сдавленную нервозность ожидающих растворяло эту тишину, сопровождаемую тихими, раздражёнными выдохами. Говорить было бессмысленно. Все знали, что скажут друг другу. Это как давно прописанный сценарий, где исход событий и диалогов решает не сам тестер всех ролей, а какой-то леворадикальный сценарист, прописывающий сюжеты так, чтобы все шло именно к такому финалу. Как обычно, этот разговор приведет либо к очередному выяснению отношений, либо к новым догадкам, от которых уже все устали являя свой единственный плохой конец, что обсуждать как и в первый раз не очень сильно хотелось. Не было смысла, они придут к одному и тому же концу еще несколько тысяч раз. Постукивание пальца по мягкому подлокотнику и стук подошвы по полу отражались в замедленной съемке, искажая явь и отстраняя далеко от осознания жалкой действительности, выявляя всю коварность того пропущенного времени. Они были уже готовы сорваться и бежать сами на поиски, куда угодно, лишь бы найти его и узнать, что все в порядке и предсказания, инспирированные ими, оказались пустыми звуками, той ложью, которую они охотно приняли бы, но знали, всю пагубность неоговорённых ситуаций, уже проходившие через это и не один раз, так что монотонность битых часов являла лучший маразматический эффект на всех, что вскоре после выхода из комнаты они точно останутся душевно больными трахнутые простым звуком биения стрелок. Но, как видно, эти ожидания оправдались, потому что наконец-то появился тот, кого так сильно ждали. — Будьте прокляты, пидарасы! — завопил Свифт показываясь в зале агрессивно приближаясь к покойным до жути двум панкам, что оба выглядели хуже, чем грозовое облако внезапно нависшее над городом. — Словно не знаете где я, уроды! Чего вам нужно? Забыли как трахаться? — Свифт, почему так долго? — игнорируя бушующего ненавистника, Ребел медленно поднялся с дивана, наконец, немного размяв конечности от долгого прибывания в форме сидящей статуи. — Простите за задержку, но мне было абсолютно похуй на ваши проблемы, пока ты не начал набирать меня каждую секунду! Забыли где штопор находится? — Перестань вести себя как ревнивая школьница, Свифт. — не смотрел М.С. на брата, словно став повзрослевшим малым, что сейчас не хотел нарываться на злостные ответные подколы. — А тебе я искренне советую завалить своё ебало, шмаровоз! Своих мало, так на него решил перейти? — Свифт перенаправился на невозможно серьезного младшего, повышая хриплый голос. — Тебе какая разница? Хуй съежился, оттого что мне ответили? — Кто тебе отвечал? Его растерянность принять за ответ да еще и прикрываться этим для своих брачных игр, даже такому свингеру, как ты, должно быть стыдно. — Слушай, жиголо, фригидным стал? Если эта милая мордашка не висит у тебя на шее и на нем не получилось поставить пробу, еще не делает тебя его избранником. Всегда ищешь новых авантюристов для бешеного успеха плейбоя за тугие кошельки, а сейчас расплылся как айсберг перед Титаником. Ответ весьма очевидно быстро и ожидаемо вывел, что тот быстро подлетев к нему, вновь схватил за ткань одежды на этот раз уже более агрессивно приподнимая того с дивана, пристально разъедая ненавистными глазами. Прожигающее плетение успении пыталось поднять уязвленную гордость опущенного мутанта, который так же тихо, почти нависал над землей, прикрывая малейшую агрессию невиданной ему бесстрастностью, настолько не похожей на изначальные инстинкты, но лишь сдвинутая кепка в сторону невозмутимого молчания, как хозяин сохранял выдержку стройного спокойствия и лишения безумия. — Я хоть не каждую ночь обдалбливаюсь метоквалоном, ловя новые припадки с эпилептическими судорогами. — процедил старший, что готов был поклясться разорвать в клочья этот надоедливый снэпбек, который сейчас был не единственным его раздражителем. — У меня по крайней мере не было алкогольной делирии, в котором прыгал в порыве страсти. — Заткни свой грязный рот, щенок, только потому, что ты однажды вытащил меня из этого состояния, не значит, что ты можешь пользоваться своим положением. Мне несложно ввести тебя в полудохлое состояние. Доводить до суицида - это мое любимое. — пропел с нотками веселого безумия, злорадно ухмыляясь, растягивая губы в кривой джокерской улыбке. — Бешенный. — Я думаю, сейчас отличный повод, чтобы показать тебе все то, что я тогда испытывал. — Завалились оба. Тем обсуждений нет? — встрял Ребел, отрывая Свифта от М.С., уводя обоих друг от друга подальше. — Почему, есть. — усмехнулся старший, подправив свою одежду со змеиным шипением, словно отмахнулся от болезненного удара. — Путеводитель свиданий лежит в книжном магазине, а не у меня! — Микки пропал. Веселье, что лилось с недостаточным оправданием в миг оборвалось, вновь повесив тихое исступленное молчание на комнату. Дернувшись словно отрезвляясь от своих чокнутых выходок, Свифт бегал глазами по двум лицам, что грозно уставились на его слегка потрепанный вид от его неистового рвения скорее добраться до дома, ожидая хоть какой-то поддержки его мыслей, что уже начали свою бурную деятельность осуществляя все то, что другими братьями было обговорено не один раз. Повертя головой в разные стороны, он немного опомнился, но вскоре, опять потерял контроль заходя в огненную геенну. — Как пропал? — Вот так, блять! — на этот раз младший, который все это время прятался за вынужденным спокойствием, закричал во все горло, срываясь на дикий крик. — Мы это хотели тебе сказать, идиот! — Где вы были, два придурка?! — подхватил его настроение Свифт, уже выкрикивая на Реба. — Возьмитесь за задницу и прекращайте орать. Мы были в тренировочной. — скрестил руки на пластроне, внимательно слушал, о чем говорили собеседники, стараясь ни на кого не смотреть. — Мы не слышали, как он ушел. Свифт бешеными шагами резко подошел к нему, изучая давно знакомое изувеченное шрамами лицо. Он не отвел взгляда, провоцируя его показаться. Бунтарь держался прямо и из-под полуприкрытых век все еще смотрел острыми глазами, как его клинки на тонфах, могли резать внимательным созерцанием, лишь изредка медленно моргая. Глаза собеседника быстро метались из стороны в сторону, пытаясь осмыслить создавшееся положение. — Ты пил? У тебя зрачки расширены. — выдал, как немного отстранился, чтобы оценить внешний вид, учитывая его состояние, он немного выдавал себя, хотя сразу сделать такие выводы невозможно, ведь внешних черт опьянения не видно. — Представь себе, даже Реб успел, а ты, Золушка, удрала с бала чересчур рано. — усмехнулся младший, ощущая новую победу над старшим. Свифт медленно попятился в безмолвном шоке, пока не опрокинулся на диван, поражено оседлав подлокотник. Бросая быстрые, внимательные взгляды на них обоих, он нехотя начал признавать, что только что услышал, тихо усмехаясь про себя, чересчур вычурно и резко двигаясь на искалеченном диване, скорее всего от его новоприбывшего состояния, что до сих пор не могло отпустить и только сейчас начало давать сбои, а затем снова повернулся к Ребелу. — Реб, быстро опроверг слова этого малолетнего пробирочного сутенера! — обратился к нему с хоть какой-то маленькой надеждой отрешиться от слов назойливого пацана, что может и умеет вводить в заблуждение ради собственной выгоды. — Угомонись, лучше вспомни все места, где мы были и видели его, чтобы понять, куда он побежал. — не дал того ответа, которого от него хотели услышать, лишь сильнее стараясь не попадаться этому цепкому взгляду, что уже знал все, что случилось, без единого утверждающего слова. — Блять! Сука! — зашипел старший, опустившись на колени и обхватив голову обеими руками, когда получил подтверждение своим опасениям. Тихо проклиная Мать-природу за те бесчинства, которые она с ним сотворила, он прикусил губу, стараясь больше не срываться, громко выдохнув, поднял голову и серьезно посмотрел на виновников, — Вы проверили дом? — спросил четко и ровно, не задумываясь над дрожью, которая уже прошла по всему телу, оставив неприятный осадок на пальцах, от которого хотелось сжать их до хруста. — Площади внизу и наверху пусты, как и комнаты. Остается только оружейная Гоуста, но он был там все это время и не выходил из нее, так что этот вариант отпадает. — отрапортовал Реб. Свифт еще недолго сидел на том же месте, потом резко вскочил, громко поправляя косираэ, который, видно, использовался недавно в бою вместе с тёмным мечом, что неспокойно выглядывал из своего укрытия перепачканный какой-то грязью, уже украсился новыми царапинами и повреждениями, как его мастер, немного окропив его темными каплями, а также растрепав одежду, и ремень, который когда-то держался только на последних буквах слова "нить", наконец порвался и был завязан в небрежный узел, продолжавший свою деятельность в качестве крепежа на плече несущего боевое оружие. Искажая свой голос до хриплого рыка, он прорычал нечленораздельный неузнаваемый мат, быстро добежав до лестницы, поднимаясь наверх. Именно мат мог описать эти состояния сейчас, как ничто другое, потому что, если посудить, слова "Я немного испуган" или "Что это за сумасбродство?" со стороны покажутся гораздо более странными, чем короткие, быстрые, грубые, в которых теперь было больше смысла, чем если бы составлять предложения. — Ты куда? — потребовал бунтарь. — После вас я потерял всякое чувство доверия, так что проверять еще раз. — остановился на первой ступеньке, поворачивая к ним голову. — Будто нам это выгодно - прятать его где-то в своих комнатах. — Ты сам это сказал, так что первая комната твоя. — указал в его сторону, после продолжил свой подъем. — Эй, слышишь! Тебя вызывают, ответь! — М.С. снял кед и со всей дури бросил в голову Свифта, но не рассчитал, что играет с огнём, отчего тот лишь склонился, дав пролететь обуви мимо. — Косой, небось в девушек тоже с первого раза не попадаешь. — выпрямился, продолжая скорее подниматься, думая о чем-то своем. — Сука. — не сдержался младший, обращаясь к Ребелу. — Он уже подшофе, так что нормаль.... — получил хлесткий подзатыльник, на который даже отвечать не хотел. — Тебе реально лучше помолчать. — отозвался оставшийся, потеряно почесав затылок. Не дойдя до первой, как считалось, подозрительной комнаты, он навис над ручкой ладонью и замер в том же положении, быстро прыгая глазами, вспоминая все подробности на только что протрезвевшую голову. Скривившись в недоумении, Свифт сделал шаг назад, глядя на дверь, скорее всего, не для того, чтобы досконально изучить каждую микротрещину в этом гнилом дереве, а как бы выстраивая на ней план своих мыслей, как на белой доске, скрепляя каждую кнопками и множеством нитей разных цветов, которые все сводились к центру, приводя в нужное русло. Получив мощный удар по заднице, он, как ошпаренный осознавая всю свою оплошность, что упустил из виду, слетел с разрушенных ступеней направляя свой взор на недоумевающих черепах, что не понимают всю резвость от еще не проверенных комнат. — Где он?! — прокричал Свифт окончательно озверев. — В смысл... — Где Гоуст? — перебил краснобанданного, бегло взглянув на закрытые изоляционные двери, ведущие на лестницу этажом ниже, и быстро проскочил через них, не дожидаясь остальных. Мигом махнув за братом, все понадеялись увидеть его там и выяснить у единственного ничего не видящего свидетеля, что же могло произойти. — Микки! Микки, ты здесь?! — Микки. — Ребел с М.С. быстро спустились вниз стоя позади остолбеневшего старшего, что даже шаг без посторонней помощи сделать больше не мог. Заглянув через его плечо, остальных постигла та же учесть. Как жаль, что они надеялись на это так скоро. Почему они с самого начала не поняли, что этот шустрый комочек мог уже побывать у Гоуста и остаться в этой мышеловке, что тут же захлопнулась, как закрылись двери? Почему они не спустились в этот запретный коридор раньше, просто чтобы убедиться, что здесь никого нет? Микки был там, но они не были рады этому. Изуродованное кровоточащими перевязанными укусами и ранами тело лежало на грязной койке, стоявшей в углу комнаты, на тот случай, если Гоусту действительно нужно было отвлечься от работы, чтобы хоть как-то смягчить проведенное время в своей темной цитадели. Завернутое в немного теперь измазанную собственной кровью покрывало не полностью прикрывала изувеченные ноги, которым то ли не хватало бинтов, то ли инициатор просто решил забыть о них, были прижаты друг к другу и согнуты к груди, словно для того, чтобы скрыть или защитить, иногда мазали матрас кровавыми мазками, на котором кроме легкой ткани, что играло роль единственного тонкого одеяла, и подушек больше ничего не было. Частое дыхание и опухшее заплаканное лицо с умертвляющей бледностью было прижато к груди, стараясь подавить хлюпающие мелкие рыдания во сне, которые явно не сулили хороший конец, но просыпаться сейчас казалось тем худшим исходом кошмара, так что выбирать не приходилось. Распухшие, покусанные губы, все измазанные засохшей кровью, часто бормотали что-то надломленным, сиплым голосом, полным вопящей мольбы в каждом хрипе. Влажный лоб с каплями пота, стекающими со щек, попадая в глаза затем капая на матрас, пропитал всю ткань, впитывая эту переполненную горечью жидкость. Веснушки, казалось, утратили свой былой легкий, беззаботный вид и приобрели вид усопшего пятого океана. Только что вошедшие панки оглянулись на искалеченного Микки, пытаясь разглядеть заплаканное детское и любимое личико маленькой беззаботной черепашки, едва сдерживая чувства, которые делали их слабее. Они молча и потерянно стояли над руинным телом, сердце разрывалось на части, а в горле появился ком, что словно хотел остановить их жизни прямо сейчас, но внешне они старились не показывать никак своего волнения, но глаза и удивлённый испуганный рот, что ловил воздух все равно выдавал их страх. Страх перед тем, что с ним случилось, и страх перед тем, сможет ли это тело снова двигаться и улыбаться, как раньше, и со своей пленительно-чарующей мимикой выдавать всю искренность. Повинуясь своей воле, Свифт на дрожащих ногах и с тяжелым сердцем заставил себя выпрямиться, прикрывая рот рукавом, стараясь не сойти с ума от увиденного, и подавляя желание обдолбать об башку Гоуста его же ухоженные стрелковые, который, как ни в чем не бывало, стоял за станком, как будто не ожидал никого здесь увидеть, ремонтируя какие-то сломанные детали от разобранного револьвера, единственного оружия, которое он не признавал, но почему то именно сейчас взялся за его работу, что так долго откладывал в дальний ящик. Все же обернувшись, оружейник посмотрел на вошедших, равнодушно и холодно изучая каждого, снова переглянувшись на Микки, который продолжал скулить во сне, повернулся обратно даже не собираясь давать объяснения тому, что только что видели мутанты. Как будто так и должно было быть. Как будто все так и должно было случиться. Смутившиеся продолжали стопориться на месте не решаясь даже заговорить. Они просто продолжали лицезреть этот ужасающий вид, пока наконец не собрались с духом и не дали оценку происходящему. — Срань господня, — выдал младший немного шагнув вперед, подходя ближе к койке, проводя медицинские манипуляции, проверяя жизнеспособность, нащупывая пульс и фиксируя дыхание, — Живой. — выдавил нервный смешок, растерянно поворачивая голову к стоящим братьям, безмолвно открывая рот от ясной радости и нервно жестикулируя, в то же время не выпуская руки покалеченного, нежно сжимая ее под собой, словно теперь стараясь никогда ее не потерять и не отпускать, мечтая только об одной защите. — Ебанный Иисус… — поддержал Ребел, что временами нервно сглатывал, но вскоре тоже подошел ближе к кровати. — Больной ублюдок! — единственный кто пришел в себя, Свифт подлетел к оружейнику силком развернув к себе, замахнувшись для удара, но Гоуст изящно уклонился, обойдя нарушителя его порядка со спины. — Как ты посмел прикоснуться своим грязным пальцем к нему? — развернувшись, снова налетел на него, на этот раз перехитрив маневрами, ударив в челюсть, тот скрючившись упал на одно колено. — Свифт, ты что делаешь? — подбежал Ребел, но получил только локтем в грудь, что немного оттолкнуло его назад, после чего он снова замахнулся на сидящего, но попал в выставленный блок. — А кто он тебе такой? — заговорил Гоуст с окровавленной губой после мощного кулака, сдерживая Свифта на месте. — Кто он для тебя, раз ты так яростно его защищаешь? Разве не ты говорил нам избегать тех, кому легче всего доверять? Разве не ты говорил, что каждый способен солгать, что каждый способен бросить тебя когда подвернется подходящий момент? И ты думаешь, что он не способен на это? Разве не ты мне говорил все это? Ответь! Не ты ли?! — выкрикивал оружейник, оттолкнув его от себя, выпрямляясь на ноги готовый обороняться. — Заткнись, это совсем другое! К нему это не относится! Он не тот, кого мы должны бояться! — вновь стал наступать, не желая сбавлять своей злости. — Почему ты так говоришь? Что он сделал? Обрадовал тебя пустыми словами и ты теперь готов бросится в огонь ради него? — продолжал выставлять блоки на разъяренные кулаки. — Решил пойти на сторону? Отталкиваешь нас ради какой-то хорошенькой мордашки? — не выдержав последний удар, что прилетел прямо в поддых, упал на спину, чем Свифт воспользовался запрыгнув сверху, начиная свои беспрестанные удары по лицу. — Заткнись, заткнись, заткнись! Он не такой! Я никогда не отрекусь от семьи! Ты хоть и тупой кусок недоделанной черепахи, но даже тебя я никогда не брошу! Он для меня семья, а семью я берегу! Гоуст все же смог оттолкнуть его ногами, встав ровно, вытираясь от новой крови на лице, незаметно потянувшись к кобуре на ремне штанов. Ребел остановил новый заход Свифта, держа его руки за спиной, пытаясь привести того в норму, крича, чтобы он остыл, хотя ожидаемо, что в его состоянии это никак невозможно сделать. — Я тебе не верю, слишком ты таешь перед его персоной. Всю жизнь твердил, что любовь только разрушает, а теперь смотришь на него такими глазами, как будто ничего до этого не было. Подбери свои слюни, смотреть на тебя противно. — И ты решил мне так указать на мое место?! Искалечив и разрушив то, что я люблю? Ну да, конечно... как смешно! Как тупо! Да он просто рехнулся! Рехнулся от страха. Что еще от него ждать? Свифт отмахнулась от бунтаря, становясь на ноги, больше не собираясь набрасываться, но злобно сжимая кулаки в том же порыве и немного безумно нервно посмеиваясь. — Это плотские желания, и ты этого не понимаешь. — Значит, теперь ты здесь главный, чтобы решать, чего я хочу и что мне нужно? То есть за советом, что мне делать, я должен теперь бегать к тебе? — Я же бегал. — он все еще невозмутимо сжимал рукоятку пистолета, готовый в любую секунду вытащить его, медленно выдыхая с небольшой задержкой, чтобы прийти в норму. — Теперь твоя очередь, раз ты стал таким тупым романтиком. Я заставлю тебя открыть глаза, даже если ты этого не хочешь. У тебя есть только один выбор: избавиться от него или быть разбитым. — Не ставь мне условия. А бегал ты ко мне только от своей глупой веры ко всякой лживой мрази, которую даже не мог различить, как новорожденный слепой котенок. Ты бегал, когда заходил в тупик в своих решениях, и я, как истинный и единственный, кто только хочет, чтобы ты был счастлив, не претендуя даже на малейшую взаимность, помогал тебе не погружаться еще глубже в собственное дерьмо. Чтобы ты жил, тупое ты животное! Я видел, что ты на грани. Ты метался между ними, но я знал, что ты больше всего хотел не все это. В ту ночь я позволил тебе выплеснуть все, с чем ты не мог справиться. А взамен, я заслужил это? Отвечай! За все, что я для тебя сделал, я это заслужил? Ты этого хотел? — Успокойтесь! Шагнул вперед Ребел, загородив их своим телом, потому что видел, что они держатся из последних сил, чтобы хоть как-то предотвратить новую стычку, глядя на каждого из них сурово и обвиняюще, которые явно перестали вести себя как братья, как только переступили порог этой комнаты. Бунтарь, осуждавший каждое их слово, стоявший у них на пути, не тянулся к оружию, чтобы не ранить никого из них, потому что они по-прежнему оставались его единственными и самыми близкими из всех существующих на этой проклятой планете, полагаясь только на свои навыки деликатного разговора, силу и спокойную манеру, с помощью которых, хотя вероятность нормально поговорить еще невелика, но они смогут понять, что стало. М.С. также сидел рядом с Микки, нежно сжимая его ладонь, якобы прося прощения за всех и за все, что с ним произошло, глядя на новые ссоры, постепенно смирившись с тем, что он был центром всех проблем, вновь беря на себя всю ответственность. Прижав голову к локтю, сдерживая себя, он прислушивался к тихому нытью под рукой, все еще утешая себя тем, что они смогли найти его живым. Хотя бы для начала живым, пусть и с ранами, но он был здесь с ними и скоро поправится. М.С. сумеет, он приложит все усилия, не только он, бывали и случаи похуже, просто нужно время и спокойная обстановка, чтобы все лечение прошло быстро и успешно, как никогда сейчас эта обстановка не помешала бы и другим членам команды. Слегка откинув одеяло, чтобы оценить повреждения Микки, паркурщик прикрыв рот рукой, упал на колени перед нервно спящим, нежно начав успокоительно поглаживать его щеку, отвлекая от его такого мучительного кошмара. — Гоуст, как ты мог… — прошептал сам себе под нос. — Перестаньте вести себя как дикие звери. Мы на ступень выше людей, а по поведению вы схожи с приматами, которые бросают друг в друга камни. Мы понимаем, что произошло, Гоуст, — высказался темперамент, выставляя руку вперед указывая на него. — И поговорим об этом. — Ты собираешься с ним разговаривать? — взорвался Свифт, которому не понравилось играть в злого и доброго полицейского, — Как ты собираешься с ним разговаривать? Его диагноз лечится побоями на теле и я выбью из него всю его дурь. — понесся вновь в ту сторону, как Ребел перегородил ему путь, остановив и толкнув к стене. — Свифт, прекращай истерику. Ты пропустил все мои слова. Успокойся. Раздался щелчок предохранителя, и когда все трое обернулись, чтобы посмотреть на него, Гоуст направил пистолет прямо на тех, кого так долго и настойчиво называл своими братьями в течение стольких лет. Ребел мог бы поклясться, что никогда прежде не чувствовал в груди такой острой боли. Он готов был броситься защищать всех от обезумевшего мутанта, в том числе готовый спасти его самого от своего же безумия, готов был сделать все, чтобы все вернуть в прежнее русло и вновь смело обнять всех и ласково, как он умеет, называть «остолопами» или «упрямыми ишаками», но Свифт лишь оттолкнул его в сторону, уводя от гибельного направления, обращая его только на себя, давая понять, что это его разборка и он должен разобраться с ним сам. Поглядывая на совершенно невозмутимых братьев, что каждый отличался манерой ведения своих переговоров, что росли бок о бок друг с другом, все внутри замирало, осознавая всю картину, как брат готов пустить пулю в лоб собственному защитнику. Как сверкали их глаза огнем соперничества, готовые прожечь противника насквозь за право быть правым. Они преследовали одну и ту же цель, но использовали для ее достижения разные методы. — Как и ты, я только мечтаю о спокойной и осторожной жизни, но поскольку ты не хочешь того же, я думаю, ты не будешь возражать против того, чтобы последовать за ним, поскольку он теперь часть нас. — оружейник шагнул вперед, его пальцы дрожали, что так нехарактерно для опытного стрелка, который никогда бы не осмелился дать себе слабину в виде вырывающегося страха, что оттуда, где стояли панки, не видно этой неприкрытой дрожи, нажимая на спусковой крючок, вцепившись в него мертвой хваткой. — Мой первый совет тебе: если ты любишь кого-то, то ты должен быть готов следовать за ним хоть на край света. — Стреляй, раз такой храбрый! — Свифт с невероятной гордостью похлопал себя по груди, отстегнув толстовку, обнажив синюю футболку, местами с несмываемыми пятнами от какого-то соуса и прожженными дырами от горящего сигарного пепла, демонстративно развел руки в стороны, выпятив грудь колесом. — Поскольку ты уже не раз наставлял на меня пистолет, я думаю, что ты давно мечтаешь покончить с этим! Стреляй, пуля - не дура, она свое дело знает! Так что давай поскорее разделаемся с этим! — Свифт, не дури… Отозвался Ребел откуда-то из-за спины брата, схватив его за плечо, сжимая невероятно сильно, чтобы использовать боль для прояснения разума. Всякий раз, когда он пытался вразумить старшего брата, от невероятных последствий, тот отшучивался, отмалчивался или вовсе делал вид, что не понимает, о чём речь, за что и часто получал, но сейчас, ему показалось, этот вагон, что сошел с рельс может остановить только чудо. — Гоуст, хватит запугивать, пистолет не заряженный же. — раздался голос М.С., осознавшего, что дело зашло слишком далеко в бесповоротный конец. — Струсил? Или и вправду мозгов не хватило зарядить свои игрушки? Сдаешь позиции, Гоуст… Он продолжал язвить с нескрываемой злобой, его темно-синие глаза, казалось, резко изменили цвет радужки, чтобы соответствовать цвету расширенных зрачков, сливающихся почти в черный отлив, создавая видимость хищника. Бесстрашные кровавые оттенки, напротив, только заполняли все свое пространство собственным цветом, создавая иллюзию кровавых рек, воды которых бьются об острые камни, бушующие хуже, чем в море в страшную непогоду, бури и штормы, разбрызгивая от такого холодного и сильного ветра свои острые и мелкие капли, которые так быстро и так ловко могли рассечь все что можно, как быстрая пуля, пролетевшая мимо, поражая лишь часть мишени своим корпусом, давая шанс на осознанное поражение. Оба стояли, как два воинственных титана, совершенно забыв, кто они друг для друга. Бессмысленно было останавливать их до тех пор, пока они не разрешат конфликт между собой, этот бушующий очаг агонии и ненависти никогда не утихнет, лишь продолжая полыхать яркими языками своего пламени, унося с собой все, к чему можно прикоснуться, поражая одним лишь прикосновением. — Микки… Микки, лежи, тебе будет только хуже. Сказал паркурщик сквозь странные стоны и шуршание ткани, которые стихли, когда зачинщик сам поднялся с постели, стоя на трясущихся ногах, стараясь заглянуть прямо в своих Странников. Именно Странники в его жизни на его тропах, которые вытаптывали новые дорожки, озеленяя старые следы, из которых росли кровавые лилии, как внезапные всполохи пламени, которые не жгли, а резали и разрывали. Осторожными шагами он подошел поближе к своему бывшему истязателю, пройдя мимо ошеломленных старших, легонько коснулся и прикрыл дуло пистолета рукой, повелев его опустить. — Не делай этого, я знаю, ты не хочешь. Не заставляй себя. Он позволил спрятать пистолет прямо в кобуру, убрав немного бледную ладонь и заставив себя поднять глаза с лопнувшими капиллярами, которые показывали весь стиль его мучений и страданий не только во сне, изредка капая снова маленькими капельками слез, падающими прямо на пол. Подойдя ближе, он нежно накрыл ладонью растерянное лицо, согревая его своим теплом, пронзая своей невиданной лаской. Казалось, он взял на себя всю агрессию, оставив только невозмутимое спокойствие и холодное суждение. Он так обреченно посмотрел в эти глаза напротив, что что-то снова дрогнуло в душе спокойного мутанта, скорее всего та самая крепость, которая удерживала шквал внешних эмоций, наконец-то прорвала брешь. — Не жертвуй теми, кем ты дорожишь - страдание будет единственной причиной, по которой жизнь будет казаться никчемной. — Микки... — прошептал оруженосец, пытаясь накрыть его руку своей, но Майки быстро отдернул ее, отступив немного назад, уже обращаясь ко всем. — Единственная проблема, которая сейчас мешает вашим отношениям в семье, - это я. И ты прав, мне не следовало быть здесь, так что мне очень жаль. Я обещаю вам, что это будет наша последняя встреча. Он уже собирался уходить, когда Гоуст остановил его, схватив за руку. На его лице промелькнула немая мольба, но Микки только притворился, что не заметил ее. — Нет! Микки, стой! — подлетел Свифт, выдергивая руку от Гоуста, хватая его за плечи, решительно желал заглянуть ему в глаза. — Ты не можешь просто так уйти! — Не останавливай меня. — отвел глаза, пробегая по полу, где остались неопрятные остатки их кровавой бойни. — Нет! Микки, ты не прав! — выкрикнул клептоман, все также нарочито стараясь посмотреть в его спрятанное лицо. — Я знаю. Я всегда ошибаюсь, но это не мое решение, это единственное решение. — Микки, посмотри на меня. Давай же, взгляни на меня, Майки. Приподнял его за подбородок, уже прямо взглянув на него. Обреченно вздохнув этому убитому взгляду, он вытирал большими пальцами почти иссохшие дорожки из слез, сам редко нервно сглатывая. — Микеланджело, пойми, что это не так. Только не плачь, милый. Пойдем, я отведу тебя отсюда. Свифт потянулся к его слабой висящей руке, чтобы вместе взобраться наверх, ради того, чтобы наконец увести его из этого страшного места. Но как только он коснулся его пальцем, Микки резко отдернул руку в сторону, с силой развернув его к остальным, толкнув в спину, затем бросился к выходу, громко хлопнув дверью, повернув ключ в замочной скважине, который он так ловко украл у оружейника, сделав несколько поворотов, заперев всех внутри. Не ожидая этого, Свифт тут же бросился к двери, нервно теребя ручку, которая уже не поддавалась ему. Прислонившись к холодному металлу, Майки слышал, как панки кричат ему, чтобы он поскорее открыл их. — Нет! Нет! Микки! Открой дверь! — кричал Свифт, стуча кулаком. — Блять, Гоуст дай ключ. — решительно сказал М.С., но когда оружейник обшарил все карманы и в смятении посмотрел на него, он понял, что единственный ключ, который существовал сейчас, находился по другую сторону комнаты. — Ты прав. Как я смог стать ниндзя, если не могу остановить вас? — раздался легкий смех с той стороны. — Микки, пожалуйста, не бросай меня... Микки! — клептоман больше не барабанил в запертую дверь, а просто слушал этот мягкий бархатистый, теперь уже слегка хрипловатый голос. — Прости, но я делаю это для вашего же блага. Вы поймете, как пройдет время. — Нет! Я не понимаю! Как можно привыкнуть к отсутствию мутанта, который тебе небезразличен? Почему ты так говоришь? Неужели мы стали для тебя никем за эти дни? — За эти дни вы стали для меня всем. Вы изменили меня, вы стали для меня новой средой, вы стали воздухом, которым я дышу. Я так люблю вас, что мне трудно говорить это. Я не знаю, люблю ли я вас так, как вы меня. Я не умею делать это как вы, и это делает нам всем плохо. Вы заботились обо мне, вы защищали меня. Вы смогли мне поверить. Вы смогли преодолеть себя и поверить, за что я вам чрезвычайно благодарен. Вы добрались до самого сердца, мало-помалу отнимая его у меня, и я, как дурак, добровольно отдал его вам, думая, что все делаю правильно. — Нет, нет! Не говори так. — Вы уничтожаете препятствия на своем пути, расчищая дорогу, на которой я оказался таким же препятствием. Ключевые слова для вас в каждом предложении перекликаются с вашим лозунгом: "Я здесь, чтобы выжить и ничто не встанет у меня на пути". Но я не виню вас, потому что это действительно единственное, с чем вы можете выжить. То, ради чего вы живете и продолжаете жить. Вы просто защищаетесь, а я случайно напал на вас. — Микки, пожалуйста, открой дверь. — умолял Ребел, вслушиваясь в каждое красноречивое слово, в котором звучало многострадальная безнадежность. — Вы стали моей семьей. Я подумал, что если найду общий язык между нами, то смогу изменить ваше мнение и показать вам хорошую сторону мира. Я думал если мы похожи внешне то будут схожие черты и внутренне, — еле слышно рассмеялся, больше сам понимая всю абсурдность. — Но это не так. Ведь как ни посмотри, в этом мире нет абсолютно одинаковых вещей, каждый никогда не будет выглядеть как зеркальное отражение своей копии. Как говорил наш мастер: «Мы не видим вещи такими, какие они есть на самом деле, но мы видим их такими, какие мы есть». Это установившееся мировое правило. А я совсем забыл об этом. — Микеланджело, не глупи открой дверь. — Но я был так же глуп и слеп, как всегда. Я лелеял ту маленькую надежду, которая всегда оправдывалась на моих братьях, забывая, что вы другие. Вы не те, которых я слепо себе рисовал. Но даже таких. Даже таких не похожих сильных грубых отстраненных и одиноких я сравнивал со своей семьей и ставил на один уровень. Да, вы правы, я был глуп, слепо веря, что могу что-то исправить. Я прошу прощения у каждого из вас. Я прошу прощения за то, что не стал виновником восстановления вашей чахлой преступной жизни. Простите меня за то, что я пришел так неожиданно и ухожу так тяжело. Сможете ли вы выполнить это мое последнее желание? — Микки, не вытворяй это со мной. — вступил Свифт. — Прости меня. — Не извиняйся, ведь тебе не за что просить прощения. Ты исправил меня, ты сделал меня другим. Я открыл глаза на новые вещи, которые считал тривиальной и пустой ерундой. Ты подарил и поселил во мне любовь. Неужели это такое пустое слово для тебя? — Ты действительно думаешь, что любовь существует, а? — Как ты можешь говорить такие вещи? Конечно, иного здесь быть не может! — Хорошо, — сказал он. — Когда-нибудь я расскажу тебе, чем отличается любовь от привязанности. — Это любовь, Микки. Именно та, о которой ты мне рассказывал. Помнишь наш ночной разговор на кухне? Я до сих пор не могу выбросить из головы твои слова, потому что ты был так искренен и так прекрасен в моих глазах, что я сразу осознал, кто ты для меня. Они воскресили во мне самого себя. Это то, что я не хочу скрывать и готов кричать об этом на весь мир. Разве моя любовь не имеет для тебя смысла? — Тогда ты все же был прав, любовь, на самом деле, - самая страшная ошибка в жизни каждого… — Нет! Не слушай меня! Я лжец, что говорит напрасно! Если ответная любовь истинна, она не должна причинять боль. Это не должно быть так больно. — Но почему мне так больно? — Потому что ты мешаешь своей любви! Она рвется показаться, но ты сдерживаешь ее не давая проскользнуть к тебе. Вот почему это причиняет боль. Ты же сам говорил, что если любишь и готов на подвиги ради нее, то нужно это показывать, не нужно мешать тому, что связано красной нитью. Не рви ее. Микки, не рви нашу нить. — Нет никакой красной нити. — Микки, почему ты мне не веришь? Пожалуйста, не заставляй меня снова идти по этому пути. Я никогда не сдамся ради тебя. Моя новая цель в жизни - это ты! Так почему же ты так обращаешься со мной сейчас? Микки, моя жизнь теперь всецело принадлежит тебе, я добровольно расстилаю ее на твоих руках, потому что доверяю тебе, потому что ты украл у меня ту самую часть, которая отвечает за биение моего сердца, чем дальше ты от меня, тем слабее оно бьется, и я не могу его услышать. Ты нужен мне, малыш. Я буду ждать сколько потребуется. Но ты будешь моим до конца этой жизни, и это обещание я выполню. Казалось, что в этот момент даже Земля остановила свое вращение только для того, чтобы услышать эти слова, которые для клептомана давались через силу, но желание произнести их мотивировало на победу. Это было трудно, но панкам было слышно, как он старается, уберечь вновь, что стало для них дороже всего, но и для них было тяжело прислушиваться к тому, кто за стеной. Биение пяти сердец, бьющихся в унисон, уже разрывало грудь. Так хотелось заглянуть в эти скрытые глаза, заглушить горький плач в объятиях и попросить прощения за тяжесть всего мира, которая мешает радоваться единственному лучику их потухшего солнца. — Микки, слушай меня внимательно. Сожми руку в кулак. Что ты видишь? Майки неохотно опустил взгляд на ту же руку, покрытую синяками и царапинами, которую он так небрежно пытался перевязать, напрягая все силы, чтобы согнуть пальцы, мышцы, которые больше не поддавались и тянули назад. — Я вижу согнутые пальцы. — оглядел свой слабый кулак, что не переставал трястись. — Микки, скажи мне, разве ты можешь что-нибудь вложить в эти согнутые пальцы? — Нет, я не могу. — Теперь раскрой ладонь и расправь ее. Микки повторил за клептоманам и разжал руку, что далось с огромным облегчением, ладонь сразу расслабилась и вновь показала себя. Он демонстративно выдвинул ее на уровень головы, чтобы понять, что же хотят до него донести. — А теперь? Что ты можешь сделать сейчас? — Сейчас я могу положить туда что-то. — Сейчас ты можешь уместить в своих руках весь мир, вложить в нее все, что захочешь. В сжатом кулаке ничего нет, а все небо помещено лишь в раскрытую ладонь. Но запомни, только в раскрытую. Если ты пытаешься за что-то зацепиться, ты упустишь это. Если ты не пытаешься, ты увидишь, что оно у тебя есть, и оно лежит прямо перед тобой. Если ты не будешь стараться, все небо поместится в твоих открытых ладонях. Если ты попытаешься схватить небо и сжать его в кулаке, все исчезнет. Пойми, что это относится не только к небу. Если ты сжимаешь свое сердце, ты ничего не можешь впустить, никто не может достучаться до тебя. Ты пытаешься удержать себя внутри, запертым в самом себе, пытаешься цепляться за прошлое, но любовь от этого только мечется в напрасных попытках. Она будет стараться, и тебе будет очень больно от ее попыток. Но если ты готов открыть для себя этот мир, показать себя и дать чувствам пройти без помех, принимая себя таким, какой ты есть, и искренне осознавая это, тогда ты поймешь, что для тебя открывается и чего ты сам хочешь и ожидаешь, не принуждая и не прилагая, никаких усилий. Знаешь, мне кажется, что до того, как я встретил тебя, я даже внешне был совершенно другим. Честно говоря, я сейчас хочу надеть деловой костюм, подарить тебе букет роз и взять тебя за руку, чтобы вместе пойти смотреть закат у берегов самого красивого моря в мире. — Розы очень сильно колются, но они такие красивые. — Хорошо, милый, я подарю тебе все цветы, какие ты захочешь. — немного усмехнулся Свифт, с осторожной улыбкой на губах продолжил. — Но ни один цветок в мире не может выразить своим скрытым смыслом, как сильно я люблю тебя. Я стал по-другому одеваться, по-другому улыбаться... Даже говорить по-другому. Ты изменил меня. Я перестал прятаться и тесниться, я просто отпустил все и посмотри, что со мной случилось. Просто когда ты встречаешь своего того самого, ты расцветаешь в его руках и хочешь никогда больше не увядать, как я хочу смотреть на тебя и восхищаться тобой. Любовь - это не сжатые кулаки, а разжатые руки. И я понял это только сейчас. Микки, поэтому, открой дверь, я прошу тебя, и дай мне тебя обнять. И снова это безумное молчание. И снова время остановилось. Но им хотелось говорить без умолку, а жаль, что слов больше не было. Покалеченные, поверженные и побежденные, панки тихо стояли у той же двери, мысленно пытаясь общаться друг с другом, просто чтобы дать волю своим ощущениям и допроситься до Микки. Он всех понимал, ко всем находил подход, но они сами отталкивали его и бессознательно сбрасывали с обрыва, стоя на вершине и наблюдая за его падением. Их сердца болели, глаза щипало от непролитых слез, и они не понимали, зачем это делают. Они не хотели такого сумасшедшего финала. Ища новые пути выхода из этого лабиринта, в который он вел их, направляя своим спокойным голосом, они все чаще находили ключи к раскрытию своего "Я", которые вскоре просто собирались в единую головоломку. В своих поисках они просто упустили его. Жаль, что нельзя было повернуть время вспять, так они бы исправили кучу дерьма, которое им удалось сделать. Но увы, нужно уметь отвечать за свои последствия, вот почему их заперли в оружейной, таких раскрытых и сознающих себя, но запертых в душной комнате. Честно говоря, Свифт и М.С. давно могли бы открыть ее отмычкой, но почему-то хотели, чтобы он сам их выпустил и поговорил с ними лицом к лицу без принуждения. Но даже им, глядя в любимые глаза, было бы все равно так же тяжело, поэтому они даже немного радовались своему плену, ведь именно сейчас они могли поговорить на чистоту не только с Майки. — Я знаю, как больно расставаться с семьей, как ни с кем другим. Эти ночи, которые я провел на этом скрипучем диване, слушая шум за окном, мелкие частые капли, которые капают из полузакрытого крана в грязную посуду, незнакомый скрип неведь откуда, и понял, что это не мое. Это не мой родной шум. Нет шумных мышей, которые бегают по канализации, забираясь в наш холодильник, которых я даже не хотел выгонять. Морозильной кошке они так понравились, они часто вместе играли, что я решил постелить им постельки, жаль, что Раф не одобрил эту идею. Я не слышу голоса нашего Лео, который так отчаянно пытается пробиться в закрытую лабораторию Донни, что кажется, по его бессонным ночам можно составить отдельный календарь на целый год вперед или буйные многочасовые обсуждения, споры, кто прав больше и вернее в своем плане охоты на преступников. Или тащить меня обратно в постель после долгой игры в приставку, где я поспорил с Рафом поставить новый рекорд, посвятив этому всю ночь. Я не вижу восторженного лица Рафи-боя, который также наблюдает за боями без правил, практикуя удары на первом попавшемся предмете. В основном этим предметом был я, но мне даже было весело от этого. Я не слышу отчаянных вздохов Ди, когда он снова перевязывает мне ноги после неудачного трюка на своем скейтборде, и не чувствую его теплого прикосновения к моей макушке, чтобы погладить и успокоить меня, что раны скоро заживут, хотя я очень хорошо знаю, что они не первые и не последние. Я не вижу их улыбок, которые я так привык видеть каждое утро, даже сквозь их ворчание, но они проскальзывают. Я так по ним скучаю. — Я могу запустить пару мышей в дом, но только мы поселим их всех в комнату к М.С., ведь они там даже смогут найти себе еду. — дослушав, шутливо высказался бунтарь пытаясь хоть как-то заставить себя улыбаться. — Да, это правда, я не жадный, вместе пожрем, — присоединился М.С., сползая вниз по стене, отчаянно прислонившись затылком о холодный металл. — Человеческие деки слишком малы для наших ног, я сам падал с них, пока не перестроил. Если хочешь, я переделаю твой по-новому и сделаю похожим на мой. После этого ты не упадешь. Обещаю, я уже пробовал, думаю, тебе обязательно понравится. — Нет, спасибо, я думаю это уже ни к чему. — Почему? Я думаю, это отличная идея. М.С. дело говорит, а то ты все время будешь падать. — подхватил Ребел. — Ребята, я здесь пятый лишний. — Микки продолжал, больше не пытаясь скрывать пыл, который держал за тонкой завесой спокойствия, начиная говорить дрожащими губами. — Вы все это знаете, и всем будет лучше, когда я уйду. Я просто хочу, чтобы вы были счастливы, так что, пожалуйста… Прекратите все это и просто… Отпустите меня. — Микки, да открой ты эту чёртову дверь! — положив ладонь на дверь, Свифт, казалось, потянулся к этому мутанту за ней, что также отразил жест на той стороне. — И поэтому... — Микки заплакал еще сильнее, прикусив губу, чтобы не быть слишком громким, потому что он был не единственным, кто был отторгнут этими звуками. — Нет, нет, не плачь, Микки! Пожалуйста, я умоляю тебя. Открой эту ебанную дверь и дай мне тебя поцеловать. Пожалуйста. Я очень сильно тебя прошу. — Прощайте. Сквозь маленькую щель под дверью показывается маленький ключик, и топот торопливых ног, словно бьющееся стекло о каждое из удаляющихся с каждой бесконечной секундой сердец, все больше охлаждает кровь и душу, делая комнату тихой и черной, что в такой темноте даже само сознание казалось притупленным. Лихорадочные попытки и истерические крики быстро открыть дверь увенчались успехом, но только когда они выбежали и поднялись наверх, то увидели все ту же старую заброшенную квартиру, где, вероятно, никогда больше не будет счастья.***
Отныне этот город, чуждый тем, кто непригоден для выживания в городских джунглях, становится ловушкой, из которой могут вырваться лишь немногие. Отложив в сторону накопленный опыт и знания о людях, живущих здесь, можно сделать вывод, что все они - хищники в этом темно-сером лесу, готовые на любые действия против любого, чтобы спасти себя. Эти сумеречные тени, которые покрывают город каждые сутки, только дают выход одному и тому же зверю, освобождая их, давая им знак нового грядущего ужаса. Город, который с каждым днем становится все громче и ярче, здания становятся все выше и больше создает среду обитания для тех же самых. Город, который виден издалека, его огни ночных уличных фонарей и многоэтажек уютных маленьких квартирок, только притворяется и обескураживает, играя с нашим восприятием. Но истинные отныне теперь и руководящие позиции открываются только ночью, когда все маски сняты, двери давно открыты, запретные и незаконные фигуры выпущены на охоту, показывает весь фон и скрытую жизнь этой самой светлой и чистой части столицы. Как будто у этого города есть какие-то маниакальные тенденции, притягивать к себе своей чистотой и намерением к счастливой жизни, а потом топить в топе тех самых искаженных реальностей. Мало кто способен познать это, равно как и остаться в нем целым. Но тот, кто сумел это сделать и не погрузился еще глубже, пытается выплыть из этого омута разврата и жалких восторженных мук над самим собой. Ну а тот, кто тоже невиновен и не способен открыть глаза, так и будет валяться в луже из собственных несбывшихся надежд, не осознавая той самой, которая зовется его смертью. Законные действия и незначительные стимулы не мешают вам лгать себе о счастливом будущем. Большой город никогда тебя не отпустит. Он только лишает тебя последнего шанса выжить, заставляя работать на себя. Это как черная дыра, которая засасывает всех и вскоре уничтожает их в своих каменных пустынях. И многие даже не думают с этим справляться. Они просто закрывают уши и глаза, не желая соглашаться и принимать это, думая, что все вокруг привирают и их путь ведет только к тому лучшему будущему, которые им описывали по тем ящикам, что вещают только ложь и ничего более. Если вы слепы и глупы и не осознаете глубины скорби своей души, то вряд ли вы здесь выживете. Скорее всего, вы закончите так же, как и другие, оставленные гнить там, где-нибудь на заднем дворе какого-то дома. Одинокий, забытый, бесполезный. Вот что вас ждет. Да, многие говорят, что если приучиться адаптироваться и привыкнуть, то можно выжить. Что ж, ради этого нужно очень сильно измениться. Многие люди говорят, что вы должны оставаться собой, но для того, чтобы жить, ваша личность и индивидуальность здесь никому не нужны. Вы будете строить себя до такой степени, пока не войдете в этот логический пазл из людей, которые также построили себя, чтобы жить, а точнее просто выжить, и процветать здесь как существо. Никаких снов, никаких целей, никаких мечтаний, просто чтобы выжить. Пробегая все глубже и глубже по темным закоулкам этого злополучного города, Микки все больше и больше удалялся от здания, где он вряд ли мог принести радость кому-то еще. Деваться было некуда. Он был один в стеклянных зарослях. Пустынные улицы, где ниоткуда мелькают вновь обкуренные подростки, мечтающие найти место для перепихона, щурились на непонятного чудака, переодетого антропоморфной черепахой, которому уже не было дела до собственного мнения, мнения окружающих, видов, взглядов или чужих мыслей, а просто бредил выбраться отсюда как можно скорее. Сколько бы он ни бежал, сколько бы ни шел, он все равно вернется в знакомое ему место, где чувствует себя защищенным. Защищенным от глаз, от этих пожирающих злых глаз. Место, где его не увидят, где не смогут попытаться прикоснуться или попытаться найти неведомую правду, что скрыта даже от него самого, непостижимую, которая не имеет смысла, кроме собственных тараканов в этой полупустой башке, что только сбивают с толку. Это было уже на уровне инстинктов. Подобно животному, он искал убежища для собственного спасения. Он бежал мимо знакомых домов, шел по главной улице, тоже не замечая, игнорируя косые взгляды. Он пошел только для того, чтобы что-то найти. Он не знал, что ищет, потому что то, что он найдет, вряд ли принесет ему какую-то пользу или душевный покой. Все попытки возвратиться домой были безуспешны. Он не мог найти Хана, потому что не представлял, куда тот мог пойти или укрыться. Место, где он предположительно находился, было окружено и захвачено какими-то бандитами, которые явно были настроены против него, что приводит к выводу, что они не могли сотрудничать. Поэтому остается только надеяться на чудо или несчастный случай, который приведет хотя бы на маленький верный путь к возвращению домой. Но сейчас это наименьшая из проблем и желаний, которые хотел бы иметь Микки. Ему сейчас хочется побыть одному, чтобы его никто не трогал, он хочет побыть наедине со своими мыслями, он хочет забыть все, что с ним произошло, но этого не произойдет. Все, что было раньше, все, что сейчас происходит не дает ему покоя. Он уже никогда не будет прежним, это ощущение грязного тела и истерзанной души, никогда больше не покинет его. Она оставалась единственным знаком, который ощущался как жгучая рана на его душе, но так явно давая понять, что он все еще жив, уже не радуя своими намеками. Пройдя приличное расстояние от места несчастья, он снова упал на землю между этими вонючими мусорными баками, всхлипывая, закрыв лицо руками, понимая, что идти ему некуда. Слезы текли свободно, не желая останавливать или даже немного облегчать его боль. Они не способствовали, они просто показывали ему, как это больно. Боль была повсюду, все тело было пронизано этим извращающим, отвратительным, болезненным чувством. Его руки, ноги и шея были покрыты синяками, сильно свербели и болели. Израненная кожа, изуродованная укусами, была испачкана собственной кровью. Одежда осталась в той квартире, и он снова стал тем, кем был, кем родился, или, вернее, кем стал. Холодный ветер пробежал вдоль этого небольшого поворота, в который он повернул, заставляя его содрогаться и дрожать, но это не могло привлечь внимания больше, чем слезы. Прятать их было бесполезно, сил уже не было. Сидя на мокром камне, прижав колени к груди и еще больше пряча лицо, он пытался спрятаться в себе. Он стал чужим в настоящей степи и не узнаваемым самим собой. Его ненависть ко всему постепенно переросла ненависть к самому себе. Он ненавидел себя за то, что повиновался и совершил непоправимое. Многие советовали ему думать о последствиях, не спешить вперед, если еще ничего не обмозговал. Но он никогда не слушался их и теперь только горько плакал и жалел, что слеп и глуп, как всегда. Гул городских машин и шумный поток людей стали нарастать, говоря о том, что время приближается к утру, будя весь город. Тихое место за углом разразил громкий стук задней двери о каменную стену и мягкий монотонный стук каблуков, приближающихся к его месту, был словно не слышен только ему единственному. Из-за мусорных баков появляется голова с уже знакомым оранжевым цветом волос, немного взъерошенная, что вертит головой по сторонам, ничего не понимая и не догадываясь, оглядывая местность, чтобы увидеть кого-то еще. — Ты что здесь делаешь? — спросила Эйприл, немного выпрямившись после того, как осмотрелась вокруг. Она придвинулась к нему поближе и села на колени, пытаясь разглядеть и понять, кто сидит перед ней. — Микки? Ты как здесь оказался? — обескураженно вопросила она, слегка похлопав раненого по плечу и попросив его поднять голову, чтобы она могла посмотреть на него. Заплаканное лицо с красными глазами, ужасно большими синяками на лице, освещенное синим уличным фонарем, который испускал ужасный противный свет, осветило его, и тогда девушка с огромным удивленным вздохом откинулась назад и застыла с возмущенным выражением на лице, как будто увидела привидение. — Твою мать… — прошептала она и попыталась как можно быстрее встать и стряхнуть с себя пыль и грязь. — Пойдём скорее со мной, здесь делать тебе нечего. Она схватила его за руку, помогла подняться и быстро повела к той самой двери, из которой вышла. Дверь снова захлопнулась, и на этот раз ключ несколько раз повернулся в дверном замке. Приведя его в здание, вновь посадив за барную стойку, она уже села рядом с ним и заговорила на пол тона тише. — Что с тобой случилось? Почему ты так выглядишь? — заговорила, немного поглаживая его панцирь и полностью осматривая со стороны. Микки только тихонько скулил и не подавал признаков жизни, лишь изредка моргал, чтобы те слезы, что скопились у него на глазах, могли упасть горячими каплями на саму барную стойку. Растерянная девушка не знала, что делать, поэтому просто быстро подбежала за бар, выхватив стеклянную фигурную бутылку, профессионально одним движением руки открутив крышку, быстро налила прозрачную жидкость по простым стеклянным стаканам, снова обойдя стойку, села на стул, сунув под дрожащие пальцы предмет, упрашивая сделать хотя бы маленький смягчающий глоток. — Попей, мозги придут в норму. — сказала, сама несдержанно быстро опустошив стакан от незначительного шока. Посмотрев на него и проследив, как он сделал маленький, хлюпающий глоток, давший волю внятной речи после стольких рыданий, она накрыла его плечо рукой, слегка сжав под собой, тихо, но по-своему едко начала допрашивать возбудителя своих бурных фантазий. — Блять, мужик! Ты почему все ещё здесь? Я же тебя предупреждала, что с ними иметь дело очень опасно. Они не те, за кого себя выдают. Почему ты все еще не отправился в свой мир? — Я уйду. — не дал ей договорить, быстро выкрикнул, заставив ее немного вздрогнуть. — Клянусь тебе, я уйду! Перестань меня беспокоить, я не знаю, как вернуться. Я стараюсь изо всех сил, но я не в состоянии узнать больше, чем сейчас у меня есть. Слишком мало информации, я не могу собрать картину из сломанных частей. Я клянусь вам, что уйду и буду потерян навсегда. Но не гоните меня, пожалуйста, не торопите! — крикнул Микки, не осознавая, что повысил голос и зарыдал еще сильнее. — Ладно, ладно, успокойся. Кто тебя гонит? — Я выгоняю себя отсюда сам, я больше не хочу здесь находиться. Я не больше вас рад, что оказался здесь. Я скорее хочу попасть домой. Я приношу слишком много проблем, я понимаю это, но ничего не могу с этим поделать. Неужели я слишком много прошу? — Успокойся, я ничего тебе не сказала. — растеряно развела руками девушка, наливая новые порции воды обоим. — Мне слишком больно. Я не знаю, что будет со мной дальше. После всего этого мне просто хочется исчезнуть. Это не для меня, я никогда больше не буду собой. Я уйду, обещаю, но, пожалуйста, подождите немного. — Тебе лучше спрятаться, в этом городе тебе опасно находиться. — быстро огляделась, словно боялась, что кто-то невидимый следит за их разговором у них над головами. — Куда я пойду? Я никого и ничего не знаю. — У меня за городом есть заброшенная знакомая ферма, на ней перекантуешься некоторое время. Но тебе лучше держаться подальше от города. — Как я могу найти телепортатор, не появляясь в городе? — обернулся на нее, с душераздирающим выражением на лице. — Хан, должно быть, где-то здесь, кроется, потому что он ищет себе союзников. Как я могу его найти, находясь загородом? — Ты идиот? Я тебе сказала, что здесь для тебя опасно! — девушка тоже повысила голос, хлопнув ладонью по мраморной стойке. — Я хочу уйти, а не прятаться. — взмолился парень, протягивая руки как бы для молитвы, становясь немного приглушенным, разговаривая уже шепотом, ведь голос окончательно сел. — Пойми, я хочу исчезнуть отсюда, а не скрываться. Почему ты меня не понимаешь? — Ладно, ладно, просто успокойся. — беспокойно почесала затылок от волнения и жестом остановила разговор мутанта, — Сейчас я отвезу тебя на ферму, но сначала куплю тебе кое-какую одежду. Я не могу смотреть на тебя, пока ты в таком виде. Она быстро встала и снова побежала за стойку, на этот раз схватив небольшую сумку на маленьком ремешке, вытащив оттуда дистанционный пульт отключив подсветку во всем баре, после достала телефон с включенным фонарем, жестом приглашая его следовать за ней. Майки только еще больше склонил голову, не только от нежелания идти за совсем ему неизвестным человеком, но и потому, что больше не имея сил даже ходить. Девушка недоуменно посмотрела на него, осветив маленьким ослепительным лучом, после резво подлетела, схватив его за руку, и попыталась заставить последовать за ней. Он лишь слегка отдернул руку и отвернулся. — Эйприл, как ты не поймёшь. Я не поеду туда. Я буду искать Хана в городе. — Ты не останешься в городе! Я тебя отвезу! Я помогу тебе найти Хана, или как там его, только заткнись и поехали со мной на ферму! — вновь потянула его, но была не такой сильной, как мутировавшая черепаха. — Зачем ты это делаешь? Почему я должен тебя слушать? Посмотри, что со мной сделали панки. Почему я должен тебе верить? Расскажи мне о своих целях. Что ты пытаешься сделать? — Я хочу тебя обезопасить. — она села на барный стул, прижимая сумку к коленям, пытаясь уговорить его. Схватив его за палец, слегка потянула на себя, привлекая его внимание. Он все же поднял на неё свои глаза. — От кого? От панков? Я почти уверен, что они тоже знают об этой ферме, поэтому это место тоже не безопасно. Это станет только ловушкой для меня. Ты этого хочешь? — Нет! Послушай... — вновь девушка попыталась препятствовать ему, но он кажется уже перестал ее слушать. — Как я могу доверять кому-то сейчас, после всего, что случилось? Я хочу тебе верить, но не могу. Я тебя не понимаю. Прости, прости за все, что я для вас сделал. Я клянусь вам, что мы никогда больше не увидимся, просто дайте мне немного времени, чтобы уйти. Микки схватился за голову, чтобы скрыть весь свой стыд за то, что расплакался перед девушкой и просто за столько слез, пролитых за эти несколько дней, как за воина или отважного героя, коим он себя видел и воображал, которым ни одной слезинки не позволено допускать, сразу принимая насчет того, что он действительно слаб и не достоин звания носителя оружия. Он вытирал нескончаемый поток от соленых струй, уже ругая себя за столь долгое проявление своей детской натуры, приказывая взять себя в руки и преодолеть это искушение. Но апатия, а теперь и навеянная депрессия, казалось, опустошили его, как тот самый кувшин, из которого лились потоки эмоций, оставив в душе некую бытийную пустоту, отныне заглушавшую даже осознание физической боли. Раны ныли и саднили, но уже были где-то на заднем плане, не отвлекая от горя. Девушка нервно и беспокойно постукивала каблуком по плитке, тоже понемногу теряя контроль, поэтому, сделав глубокий вдох и выдох, она опомнилась и снова повернулась к оранжевой черепахе, сжимая его трясущуюся ладонь в своей. — Слушай, если мы с тобой сейчас не уедем, то ты точно не сможешь отправиться ни в свой мир, ни на квартиру к панкам, и никогда больше туда не вернешься. Постарайся не сопротивляться и иди со мной, желательно как можно скорее. — как сейчас она могла спокойно и четко достучаться до него, который теперь был полностью закрыт для воспринимания окружающего. Нежно поглаживая, она ждала, когда он придет в себя, чтобы смог понять и услышать ее. Она ждала, что он выплачется, может быть, расскажет ей, что именно произошло, и тогда она тоже скажет ему, чего хочет. Она скорее ждала этого, потому что нет времени на пустую болтовню, но торопить события сейчас - самое худшее, что она может сделать. Ведь сколько бы времени у вас ни было, все равно его будет недостаточно, чтобы оплакать ваше горе, потому что оно навсегда останутся с вами и вы можете плакать бесконечно, но душа, которая тратится на слезы, становится с каждым разом все суше, грубее и меньше. Она поняла, как ему больно, и просто ждала. Время дает нам возможность рассуждать и приводить в порядок все случившиеся факты, чтобы явилась истина, но оно не дает нам ответов. Каждый должен сам для себя понять, сколько у него времени и для чего оно ему предназначено. Спешка плоха уже тем, что отнимает уйму времени. К сожалению, мы все еще смертны, и наше время очень ограничено. Каждая потерянная минута, секунда или час не дают нам права забыть об этом упущении, просто так, от нашей невнимательности. Тот, кто говорил, что время лечит все раны, сильно ошибался. Время только помогает научить переносить удар, а потом жить с этими ранами, привыкая к их наличию. Но, все равно, каждое утро стоит только открыть глаза, как вы чувствуете утрату, ту самую утрату времени, которое было дано вам для себя, но вы потратили его попусту, сознательно выбрасывая свою бессознательную дорогую секунду. Можно убегать от этого бесконечно, вернее до скончания лет, но убежать все равно невозможно. Время проходит сквозь пальцы в опущенных руках. Время идет всегда, даже когда ты за ним не следишь, вот в чем беда. Прошлое растет, а будущее сжимается. Все меньше и меньше шансов что-то сделать - и все больше обидно за то, что не успел. — Послушай, Микки, я пытаюсь понять тебя, но, пожалуйста, постарайся понять меня тоже. Я... — Здесь работает Эйприл О’Нил? Откуда-то со стороны входа раздался строгий мужской голос, сопровождаемый группой таких же здоровенных остолопов в деловых костюмах, похожих на телохранителей президента. Из-за погасшего света и полумрака, в котором ничего нельзя было разглядеть от привлекающего внимание маленького фонарика телефона, девушка не сразу обратила на них внимание и только громко и раздраженно крикнула: — Мы закрыты. Валите наху... — Мы от Мистера Гонсалеса. — перебил ее громила и только громко постучал костяшками пальцев по набитому железом чемодану, подняв его чуть выше головы, — Мы прибыли по заданию, пройдите с нами, мисс. — Он указал на заднюю дверь и, не дожидаясь ответа, направился прямо туда, приказав мужчинам если что, привести ее к нему. — Черт... — выругалась, понимая, что не сможет убежать сейчас. Поднявшись со стула, она незаметно наклонилась к голове Майки, якобы не удержав равновесия, упав на него, быстро выпалила: — Скорее уходи... Выпрямившись, поправив край своей черной толстовки, которую она сменила перед их встречей, она быстро выбежала за дверь на своих высоких каблуках, оставив его наедине с несколькими людьми из этой банды, что не торопились следовать за главным, оглядываясь на сидячего в той же позе, моля, чтобы этот идиот сейчас понял ее и удрал со всех своих черепашьих ног далеко из этого места. Выйдя на улицу к тому же мужчине, который тоже был не один, она оглядела всех, искоса наблюдая за выходом и улицей позади них, отслеживая силуэт Майки, который сбежал из ее бара, но он пока не появлялся. Она нервно постукивала каблуком, пока тот снова не заговорил с ней. — Вы честно потрудились и предоставили нам правдивую информацию. — заговорил гангстер, — Мы благодарим вас от всей команды за сотрудничество и даем вам обещанную награду. — он развернул открытый чемодан, в котором лежали аккуратные купюры огромной суммы денег, затем захлопнул его и протянул ей на перехват. — Это не он, это не тот, кого вы ищете. — внезапно выпалила, немного запнувшись, нервно перебирая волосы и переминаясь с ноги на ногу, все еще наблюдая за тем переулком, уже проклиная этого недоделанного ниндзя, все еще надеясь, что он сумел ускользнуть даже от ее взгляда, — Тот, которого вы ищете где-то в другом месте. — довольно фальшиво рассмеялась девушка, сильно жестикулируя в воздухе. — Так что деньги отдавать рано, когда я его поймаю, то обязательно вас набер... — Нам не нужен конкретный, нам нужен любой из них. — прервал ее бандит, опустив чемодан на землю. — Так что даже он сойдет. — Нет, подождит... — Мы еще раз благодарим вас в содействии и просим больше не вмешиваться. — мужчина, стоявший рядом с ней, вытащил пистолет, демонстративно перезарядил его, затем, не выпуская из рук, направил прицел прямо на нее, — Теперь все зависит от нас. Я не думаю, что вы хотите больше неприятностей, чем сейчас. — он шагнул на ступеньку и исчез за дверью, оставив с ней парня, который продолжал угрожать расправой. Она бросила последний взгляд на переулок, затем обреченно махнула рукой, схватившись за голову. — Бляди. — выругалась девушка, — Микки, надеюсь тебя там нет. — прошептала себе под нос, уже придумывая расправу над мужчиной напротив. Главарь, что вновь появился в баре подошел к мутанту и громко заговорил: — Микеланджело? Пройдите с нами, миссис О’Нил ждёт вас на улице. Майки еще немного посидел, потирая большим пальцем контур пустого стакана, в котором теперь отражался только слабый свет, исходивший из коридора, где девушка не выключила освещение, отражаясь от бутылки и падая на стол, создавая видимость сверкающих драгоценных камней. Налив себе напоследок воды и осушив стакан, Майки с трудом поднялся на ноги и направился к главному входу, по-прежнему ни разу не взглянув на мужчину. Он незаметно спрятал в руке осколок разбитого стекла, который заметил на полу, медленно приближаясь к бандитам, блокировавшим выход. — Прошу прощения, но мы выйдем с чёрного выхода. Послышался знакомый щелчок пистолета и тот, что спокойный, как тень, не свойственный его нынешнему состоянию, бросился на стоявших в куче мужчин, схватив одного за туловище, мгновенно отбросил его к самому дальнему стоящему, который уже успел выстрелить, попав в своего сообщника. Вытащив осколок стекла с небывалой яростью, словно заточкой, он ранил второго, сбив его с ног, пнул ногой, от чего тот отлетел на довольно приличное расстояние. Он не нанес глубокий удар, он все еще мог контролировать себя и свои атаки, над которыми он так упорно и долго работал в течение стольких лет. Оставшиеся двое решили окружить ниндзя, но Майки с помощью сальто на руках обхватил ногами шею менее спортивного парня, крутанув его в воздухе, снова бросил на растерянного, что не решался стрелять, сбивая обоих на пол. Выпрямившись, мутант оглядел всех противников, убедившись, что больше никто не встанет, снова смело направился к выходу, как вдруг почувствовал болезненный укол. Посмотрев на плечо, куда угодил дротик с транквилизатором, он быстро вынул его и, поняв, что инъекция уже проникла внутрь, бешено выбежал на ярко освещенную людную улицу, пытаясь позвать на помощь. Теперь единственный, кто может его спасти, - это человек, который случайно вызвал полицию, поэтому, создавая громкий шум и привлекая к себе внимание, не заботясь о том, что его снимут на камеру, он побежал по улице, яростно размахивая руками. — Помогите мне! Кто-нибудь! Помогите! Майки кричал людям, что только увидев непонятное существо напротив их дороги, стали убегать, избегая путь, на котором он стоял. Микки пытался привлечь к себе внимание, что ему хорошо удавалось, но никто к нему не подходил. Ошеломленные и перепуганные люди только шарахались от него и пятились, не смея даже взглянуть в его сторону и почему то даже не пытаясь вызвать полицию. Они как испуганные тараканы, мигом попрятались или вовсе разворачивались у бегали прочь. У мутанта все больше и больше отнимало сил снотворное, отчего он уже полз по тротуару, так же отчаянно зовя на помощь. Он старался не закрывать глаза, несколько раз хлопая себя по лицу, но понимал, что это не спасет ситуацию. На этот раз снова появился страх быть пойманным браконьерами и посаженным в клетку. Теперь он понял, что испытывают городские животные, которых ловят для эвтаназии. Он понимал, каково это-быть забитой дворняжкой, которую хотят усыпить. — Пожалуйста... спасите меня... Ползая по разбитым камням, он наконец упал на живот, не в силах даже пошевелить пальцем. Глаза медленно закрылись, а рот продолжал шептать какую-то надежду на спасение. Темное облако заполнило его разум, и ветер снова начал дуть в его голове, отправляя Микки в пустой, тяжелый сон. Гвал и шум все постепенно затихал, принимая его вновь. Он наконец понял, что в этом мире категорически запрещено на что-то надеяться.