Сжигать в пепел

      Сашке — семнадцать, мир вокруг неё — непонятен и чужд. Сашка закрывается от этого мира в панцирь из иронии и язвительности, кривит дрожащие губы в едкой усмешке и вперемешку с загазованным воздухом дышит запахом дешёвеньких сигарет. Лёгкие у неё давно, наверное, уже сгнили, но некому отругать и поставить в угол — Сашка живёт одна. Родители у неё, возможно, когда-то и были, но предпочли сбагрить новорождённую дочурку подслеповатой Сашкиной бабушке, а сами махнули на заработки в Китай. Или в Америку. А может, и во Францию — возвращаться они в любом случае не собираются. Так Сашка и живёт — в дрянной убогой квартирке с загибающейся без лекарств бабушкой; вместе с вечно орущими и плодящимися, будто кролики, тупицами-соседями и с постоянной сизой хмарью за окном. Ни единого луча, ни проблеска — только серость, сплошная серость. Единственное, что держит Сашку на плаву — какое-то больное, безнадёжное упорство. Сашка отчаянно хочет вырваться из наводящих тоску одинаковых бетонных домов, из вечной нищеты и безнадёги. Именно поэтому она взгрызается в гранит науки, прекрасно заканчивает все классы, включая десятый, и с мнимой лёгкостью поступает в одиннадцатый. Там Сашка впервые и замечает его — такого же надменного, колкого и безмерно — как и она — уставшего.        Он тоже — Сашка, только все почему-то услужливо именуют его Александром, и тоже — безотцовщина. Правда, у него есть мать — ухоженная красивая женщина с приятной речью и безупречными манерами. Фамилия у Александра тоже красивая — Оболенский; Сашка помнит, что такая же фамилия была у давным-давно сосланного в Сибирь князя. Если бы подтвердилось, что Александр — его потомок, Сашка не удивилась бы ни на йоту. Есть в Александре что-то такое, что заставляет трепетать даже самых отбитых ублюдков; какая-то необъяснимая уверенность в собственных силах и способность до конца настаивать на своих убеждениях. Один раз Александр начинает о чём-то спор с учительницей литературы — и выходит из него победителем, что прибавляет ему авторитета в глазах класса. В глазах Сашки он, правда, так и остаётся заносчивым занудой со эмоциональным диапазоном холодильника. Удивительно, что при холодности Александра за ним постоянно ходит хвостиком стайка поклонниц, чьё число неуклонно растёт с каждым месяцем. Сашка разглядывает Александра из-под полуопущенных ресниц и решительно не понимает, что в нём находят девчонки. Он же ни капельки не красивый, ну вот совсем. Слишком угловатый, сухопарый, разве вот что лицо смазливое — даже слащавое, на взгляд Сашки. Единственное, пожалуй, красивое в Александре — глаза. Глядят серым, стылым, будто два осколка грязного мартовского льда. Иногда Сашка ничего, кроме этих глаз, и не видит; захлебывается в их злом — как ей кажется — холоде, теряется в почти металлической тяжести. Боится. Боится, сама не зная почему — Александр не давал ей поводов для неприязни и страха, они почти никогда не сталкивались, пусть и были одноклассниками.        Поэтому они, случайно столкнувшись в школьной библиотеке, неловко молчат. Сашкин взгляд невольно цепляется за книжку в твёрдом переплёте в руках Александра, и книжка эта — до боли знакома. У Сашки под подушкой лежит точно такая же, только потрёпанная и зачитанная до дыр. — Хороший выбор, — скупо улыбается Сашка, кивком указывая на книгу. — Ага. — На миг задумчивое лицо Александра будто светлеет. — Думаю, среди всех книг Брэдбери эта — лучшая. Сашка хмурится: она не особо хочет поддерживать разговор с Александром, но и не влезть со своим мнением также не может. — А как же «Вино из одуванчиков»? — почти оскорбленно интересуется Сашка. — Слишком образно и слащаво, — морщится Александр. — Аргументируй. — Я был бы и рад, но меня ждут дела. Увидимся в школе.       Слился, решает Сашка и подходит к окну — оттуда открывается живописный вид на старую детскую площадку и на «дела» Александра. «Дела» обладают длинными стройными ногами, гривой вьющийся рыжих волос и выдающимся бюстом. На мгновение Сашка даже ощущает зависть, но потом с возмущение отмахивается от подобных мыслей. Да, она не слишком красива — точнее, просто неухожена; не умеет произвести впечатление и выгодно себя подать, но ей это и не нужно. Её интересуют только знания, которые помогут вырваться из опостылевший бедности. Поэтому Сашка запрещает себе даже думать об Александре и с удвоенными силами налегает на учёбу.        Александр находит её сам. В курилку, где Сашка пытается расслабиться после учёбы, он забредает будто бы случайно. Сашка не то что бы не рада его видеть — Александр больше не вызывает неприязни — но дешёвая виноградная сигаретка занимает её куда больше. — Угостишь сигаретой? — неожиданно просит Александр, заставляя Сашку поперхнуться дымом. — А тебя мамочка не отругает? — ляпает Сашка первое, что приходит в голову. — Думаю, у неё найдутся дела поважнее. Сашка вздыхает и протягивает ему сигарету, прикидывая, на сколько ей удастся растянуть пачку. Дальше они курят в молчании, изредка посматривая на тёплый розовый закат. Сашке в нём видится зарево пожара и дотлевающий пепел, Александр же не видит в нём ничего. — Как думаешь, — задумчиво проговаривает Сашка, — наш мир действительно мог бы стать таким, как его описал Рэй Брэдбери? — Да. И тебя первой убила бы механическая гончая — ты слишком отличается от остальных. — Я польщена. — Сашке почему-то становится неловко. — Жаль, что из меня бы не вышло Клариссы. — И хорошо, — неожиданно широко улыбается Александр, — Клариссе не слишком-то и повезло. — Да уж, — нервно передёргивает плечиками Сашка, — точно. — Но ты можешь не беспокоиться, — всё с той же улыбкой продолжает Александр, — в отличие от Гая я точно смогу тебя защитить. Нежную кожу Сашки трогает душный румянец, она с трудом давит желание спрятать порозвевшее лицо в ладонях и с фальшивые равнодушием отвечает: — Видимо, мне не остаётся ничего, кроме как поверить тебе.       Небо над ними пышет почти осязаемым жаром, и Сашке кажется, что они вот-вот сгорят в нём — точно как книги при температуре в 451 градус по Фаренгейту.