так всегда будет, да?

Солнечные лучи ласкают кожу и глаза, от чего парень ворочается, мычит недовольно (его сон был нарушен!) нехотя открывая их. Пробуждение не такое как обычно. Тэхён ведь любит свет в комнате, поэтому и открыл шторы. Чонгук к этому не привык в прошлый раз и, наверное, не привыкнет никогда. Любящий, чтобы в было темно и, чтобы окна были закрыты, сейчас он укрывается одеялом с головой, в которой снова появляются эти мыслишки о том, что его видит половина города (Тэхён скажет о том, что это глупость). Но также он обнаруживает, что находится в кровати один. Без объятий младшего становится прохладно (очередное самовнушение, Чонгук). Желание захныкать подобно маленькому ребёнку появляется очень быстро, но также быстро исчезает, когда опустив одеяло, руками за края придерживая, Чон видит как Тэхён стоит, подперев плечом дверной косяк, а на лице эта его квадратная улыбка, с которой он смотрел на ворочающегося на кровати парня всё это время. А сам медленно, короткими шагами подходит. Утренние лучи также ласкают кожу, в глаза слепят. Но улыбка с лица не сходит. Он садится на край кровати, с чонгуковой стороны, рукой тянется к наполовину прикрытому лицу, стягивает одеяло к шее, водит кончиками пальцев по щеке, касается губ и, приблизившись, обставляется много-много поцелуев по всему лицу, три с которых (Чонгук считал) припали к его сухим с утра губам. Старший чувствует, как щёки начинают пылать, — они точно-точно уже красные. И знает ведь, эти действия и самого Тэхёна смущают, но тот не прекращает, приглушённо смеётся вместе со своим хёном, и шепчет тихое «с днём рождения, моя вселенная» выделяя последние два слова и позволяя Чону обнять себя. Но имениннику было мало такой связи и он, преодолев слабость, потянул немаленькое солнышко на себя, укладывая почти полностью и так, чтобы смотреть в любимые глаза, находящиеся всего в десятке сантиметров от собственных. — Доброе утро, — хрипит Чонгук, поднимаясь одной рукой выше, поправляя спавшие наперёд пряди, проводя нежно по щеке и желая видеть этот образ каждый чёртов день, а не три раза в году по одной недели каждый раз, которую они проводят только вдвоём. Доброе, отвечает про себя Тэхён, прикрывая глаза и укладывая голову на вздымающуюся грудь. И он улыбается звуку колотящего сердца, стоящему, кажется, не в ушах, а в собственном сердце. Первым, после нескольких минут равномерного дыхания и молчания, шевелится он же, приподнимается на локтях, намеренно целует Чона куда-то в уголок губ и быстро встаёт, произнося по пути к двери: — Вставай, чудо, завтрак готов. Нам ещё подарок твой забирать, — и подмигивает напоследок, скрываясь за дверным проёмом, шагая на кухню. Полежав ещё смущённым, а затем встав с такой яркой улыбкой на лице, парень сразу же пошёл на кухню, где уже сидел Тэхён за столом, на котором стояли две кружки кофе и одна тарелка, на которой два бутерброда (только для Чонгука, — Тэхён не ест по утрам). Всё, как и любит Гук. Просто, но сытно. Кажется, таким и должен быть идеальный завтрак: с самым любимым из всех напротив, — думает Ким. Уже через минут пятнадцать они, одетые, выходили из подъезда. На улице сегодня много теплее, чем вчера. На Чонгуке большущая чисто чёрная футболка (одна массивная цепь, взятая у младшего, так идеально подходит под этот образ), не заправлена в такие же большие джинсы, и любимые чёрно-белые найки. Тэхён на его фоне выглядит как Янь смотрится рядом с Инь: в белых адидасовских кроссовках, светлых обтягивающих идеальные ноги джинсах, белой футболкой с «get you the moon» посредине и тремя цепями разных размеров на шее. Усмехнувшись чему-то своему, уже будучи на улице, Тэ спешно взял маленькую руку хёна в свою, переплетая пальцы, и вот так уже продолжил путь, идя с Чонгуком в ногу. — А что за подаро-о-ок? — протягивает, улыбаясь и глядя всё в сторону человека, идущего рядом. — Увидишь, — ничего неожиданного, — тебе очень понравится, — заверяет, отвечая улыбкой. Чонгук и понятия не имеет, куда они идут. Кажется, будто Тэхён знает Пусан лучше него самого: он начинает плохо ориентироваться. Но всё шагает следом. Если Тэ решил идти, а не ехать, значит, дорога не далёкая. Но за эти пятнадцать минут тот, который уже «взрослый мальчик», успел спросить о подарке, его цвете, происхождении и так далее, раз так сто сорок пять. «Светлый» только терпеливо отвечал, смеялся или игнорировал, желая оставить тайну тайной. И вот они уже стоят пред высокими вратами. Везде послышался лай собак, когда калитку открыли, а за порог вышел мужчина средних лет, с доброй улыбкой на лице. — Неужели это… — Чонгук пищит, определённо. Его глаза становятся большими-большими, как у тех собак, просящих у тебя что-то. Хорошее сравнение, но так и есть. — Да, Чонгук-а, это приют, — хихикает и отпускает руку, к мужчине подходя, пожимая его протянутую, жилистую. — Это я Вам звонил по поводу… — он оглядывается на ожидающего в паре метров парня, потом снова на рабочего, который понимает всё по взгляду. — Да, я понял. Сейчас выведу Вам Вашего красавца, — этой его улыбке хочется улыбаться в ответ. А мысли о том, что сейчас осуществится их маленькая мечта такие яркие… Такие яркие, как и Чонгук, излучающий один только свет небесный, подходящий к собаке, ставший на колени, чтобы быть с самоедом на одном уровне. Он гладит его, обнимает, весёлого и скачущего на нового хозяина тоже. На щеках опять слёзы, опять текут по одной, разбиваются и остаются в тэхёновой памяти. — Плакать — противозаконно, — повторяет он вчерашние чоновы слова, садится на корточки рядом, тоже гладит собаку, целует в мокрый носик. Эти трое на одном уровне. Дурачатся и смеются. Ради этого можно и всё на этом свете отдать. Тэхён за Чонгука — обязательно. — А что у Элио со взглядом? — уже поднявшись и отряхнув с коленей грязь, спрашивает Чонгук, чуть обеспокоено наблюдая за белым принцем, что просит ласки, сам подходит, тычется носом куда только может. — Из-за этого он и оказался в приюте, — с сожалением, но с такой же доброй лёгкий улыбкой произносит мужчина. — Он слепой. — Милый мой Элио, — слышать о таком определённо не приятно. Даже больно. Но разве это главное? У собак ведь раздвинуты слух и нюх, значит, он — самый обычный собака, что может быть. Просто особенный. Чон снова гладит собаку, носом трётся о нос животного и снова, нагнувшись, обнимает. — Элио? — подаёт голос Тэхён, прекрасно знающий, что у Чонгука не могло быть иной реакции, и обнимает за талию сзади. — Элио, — улыбается ему, обнимает, бесконечно благодарит и шепчет, что очень и очень сильно любит. Поблагодарив и переняв поводок, они также пошли своим ходом. Только теперь раз за разом к собаке обращаясь, не обделяя её вниманием и, не обделяя вниманием друг друга. В дальнейших планах на день: пойти в зоомагазин, чтобы купить всё необходимое, повести пушистика к грумеру, дабы привести в порядок и просто быть, теперь уже точно, полноценной семьёй.