Старые раны

Через неделю Никита появился. Помятый, мало понимающий, что происходит, он завалился в агентство на глазах у ошарашенной Милы и упал в ближайшее кресло. Вика лишь хмыкнула и принесла ему стакан воды и таблетку от похмелья: — В последний раз, — предупредила девушка, садясь на соседний диванчик. — Успокоился? — Более-менее, — признался Никита хрипло, отпивая глоток. Послышавшееся от двери приветствие Полины прозвучало для него просто ангельской песней, но вот когда он повернулся, то решил, что допился уже до чёртиков. Впрочем, голос Вики за спиной давал какие-то надежды: — Блять, Поля, ну я же предупреждала… — А что не так? — недоумённо уставилась на неё Воронцова. — Да всё. Блять. Не так, — Виктория, откинувшись, качала головой. — Ты дура. Ты забыла. — Что? — Полина по инерции задала этот вопрос, но в голове уже поняла, что именно. И застыла с громким и обречённым: — Твою ж мать… Коробочка с карими линзами лежала на столе, Полина потирала зелёные глаза, обычно скрытые за этими самыми линзами. Никита сидел в том же кресле, уткнувшись лицом в ладони, пытаясь понять. Вика переводила взгляд с одного на другую и улыбалась своим мыслям. — Ты никогда ничего не забывала, — начала экстрасенс, чтобы хоть как-то разбавить эту гнетущую тишину, которая каким-то могильным камнем давила ей на плечи. — Ни секунды, — согласилась Полина, — хотя ты понимаешь, что я бы очень хотела. — Ещё бы, — Викторию передёрнуло. — По дороге в операционную у меня остановилось сердце, но меня реанимировали, — Воронцова начала разгоняться. — Этому придурку уже сказали, что я умерла, он уехал сразу же. Ссыкливая тварь. Я дала врачам в три раза больше, чем он, чтобы они рассказали нужную историю. — Которую они рассказали нам, — добавила Вика. — Да. Чтобы подтвердили, что это Лёша меня «убил». Но наши доблестные менты, — чуть язвительный взгляд в сторону потерянного Ника, — так и не докопались. — А сейчас ты сама нас вывела на них, — покачала головой Гончарова. — Вывела ты, — поправила Полина. — Я лишь чуть-чуть подтолкнула. А что ты чувствовала? Вообще? — Когда я в первый раз узнала о Прасковье, от Никиты, я чётко чувствовала, что она мертва. От Алексея тоже. Но вот родители… Я не знаю, это убеждение, или что-то ещё, но ощущение было какое-то смешанное. Мертва и в то же время жива. Как-то… частично, что ли. Наверное, кровная связь, она всё равно осталась между вами, — повернулась Вика к Воронцовой. Та задумчиво хмыкнула. — Но я ни разу не связывала тебя с ней, пока не поняла, что то, что я видела от тебя и от Алексея, это одни и те же события. — А то, что ты меня увезла тогда? — Я просто почувствовала, что вы можете крупно из-за чего-то поссориться. Наверное, ты всё-таки забыла бы про линзы раньше. — А почему ты не сказала мне? Сразу. Что этот ублюдок с тобой сделал, — глухо спросил вдруг Кирсанов. — Потому, Никитушка, что Лёша не дурак и следил за тобой, — снисходительно ответила Полина. — Если бы рядом с тобой появилась девушка, похожая на его покойницу-жену, он убил бы нас обоих. И ты прекрасно знаешь, что он может. — Ну, ты на себя больше не сильно и похожа, — признал Никита. — Кроме глаз, конечно. Это было дико — смотреть в такие любимые когда-то глаза на чужом, пусть и не менее любимом лице. Это был шок, пробирающий до костей ужас. Но вместе с тем в груди расцветало неведанное чувство чего-то большего, чем простое облегчение, чем простое чудо. У Никиты где-то внутри было своё «кладбище» — тех людей, которых он не нашёл, не спас. Там была могилка дочери Казариной, перепутанный близнец, сын коллеги. Там была и могила Прасковьи. А теперь она попросту исчезала с каждым словом Полины. И это было… необычно. Пусть Воронцова и утверждала упорно, что Прасковьи нет больше, для Никиты всё было не так однозначно. Она жила, пусть и под другим именем, улыбалась другим лицом, говорила другим голосом. Стали понятны те дурацкие сны — подсознание узнало её и подавало сигналы таким необычным образом. А Кирсанов не догадался даже. Теперь он, конечно, сделает всё, чтобы не копать эту могилу второй раз.