Лишь на стылом камне в тиши лежит колокольчик

Мэй Чансу поднимается, чтобы попрощаться — Цзинъянь видел это движение слишком часто, чтобы сейчас не узнать. Ведь, как бы сильно он ни был зол и обижен, но всё же знаком с господином Су уже больше года. Некоторые вещи просто невозможно не замечать, особенно с этим человеком. Он поднимается — и падает, захлёбываясь кашлем, сгибаясь пополам. Главнокомандующий Мэн подскакивает к Мэй Чансу мгновенно, даже быстрее, чем Чжэн Пин. На его лице — искренняя тревога. Только сейчас Цзинъянь понимает, что она притаилась там уже давно, ещё с тех самых пор, когда он всё же вышел к этому упрямцу, стоящему под снегом. Уже тогда он выглядел обеспокоенным. Как и Чжэн Пин. Но тогда Цзинъянь был слишком сосредоточен на себе, чтобы заметить. — Глава! — в голосе Чжэн Пина звучит нечто близкое к отчаянию, а Мэй Чансу лишь машет на него рукой, продолжая давиться кашлем. Он утихает — но слишком медленно. Цзинъянь может представить, что бы он бы сейчас сказал, если бы отрицать уже не было бесполезно. “Всё в порядке”. Как и всегда, даже если это очевидная ложь. — Мы должны вернуться, — сурово произносит Чжэн Пин, и Цзинъяню кажется, что он видит осуждение на его лице. Почему? Конечно, сегодня он был резок, но не без причины. Впрочем, он не может отрицать очевидное — Мэн Чансу даже в лучшие дни с трудом переносил холод, а сегодня… Даже в гневе Цзинъянь не мог не заметить слишком сильную бледность и очевидную слабость, о которых ненадолго забыл, пока они беседовали, сидя в тепле. И всё же… И всё же господин Су больше часа простоял на улице. Зная его упорство, Цзинъянь мог предположить, что он ждал бы его там хоть всю ночь, если бы потребовалось. Поэтому он и вышел, несмотря на то, что совсем не чувствовал сожаления. Ровно до того момента, пока не услышал, что союз Цзянцзо пытался забрать Су Чжэ силой. Именно это помогло ему сдержать эмоции ради разговора. — Ты должен вернуться в постель, — произносит главнокомандующий Мэн тихо, так, что различить получается с трудом. Мэй Чансу ничего не говорит и даже не смотрит на него, но слишком сильно опирается на поддерживающую руку. Очевидно, что сейчас он даже сидит с трудом. Цзинъянь в очередной раз поражается этому человеку — как только он, испытывая такую слабость, сидел тут и строил планы, выглядя серьёзно и убедительно? Ведь очевидно, что болезнь не появилась только сейчас, а лишь вырвалась из-под контроля. Но главнокомандующий говорит — вернуться? Цзинъянь уже достаточно успокоился, чтобы начать сомневаться. Ведь загнать господина Су в постель — далеко не просто. Для этого ему должно было стать совсем плохо. Возможно, какие-то слова и решения вызваны именно этим? Он останавливается. Нет, искать оправдания случившемуся нельзя. Вот только… Мэн Чансу не возражал , когда он напомнил о нарушении договора. Казалось, он вообще не знал, что сказать. Это было весьма не похоже на просчитывающего всё наперёд господина Су. Цзинъянь чувствует, что должен спросить, но не может позволить этим словам прозвучать вслух. — Ваше высо… — начинает говорить Мэн Чансу, поднявшись, опираясь на Мэн Чжи и Чжэн Пина, но снова прерывается из-за кашля. — Откройте дверь, — почти требует его помощник, и да, это совершенно точно осуждение. — Глава должен отдохнуть. Совсем скоро Принц открывает тайный ход, который, как он думал ещё недавно, не откроет уже никогда. Главнокомандующий Мэн и Чжэн Пин уводят господина Су аккуратно, но со всей доступной им сейчас скоростью. Не один из них даже не пытается скрыть сильного беспокойства. Все они сейчас слишком встревожены, чтобы соблюдать церемонии, но Цзинъяня это совсем волнует. Он смотрит на сгорбленную спину Мэн Чансу, опирающегося на сразу двоих людей, но всё равно двигающегося с трудом. Кажется, будто на каждый новый шаг ему нужно собирать силы. Цзинъяню странно видеть слабость этого человека, испепеляюще-очевидную сейчас. Потому что очень часто за разговорами с господином Су он — как и все — забывал о состоянии его здоровья, обманутый его манерой держаться и уверенностью в себе. В свете, падающем из комнаты, что-то блестит на ступенях. Колокольчик с перерезанной верёвкой. Такой важный — и такой хрупкий. Цзиньянь слышит, как закрывается вход с той стороны, и делает то же самое со своей дверью. А потом останавливается у лука Сяо Шу, дотрагивается до рукояти кончиками пальцев и замирает, как делал это много раз за тринадцать лет. Но сегодня это не приносит ему успокоения.