Птичка

Ши Цинсюань, как всегда, слишком много болтала. Этим вечером она слишком много болтала и слишком много выпила. Настолько, что ее пьяного угара вполне хватило, чтобы вдруг взять и провести рукой по холодной щеке Хэ Сюань, сидящей на барном стуле рядом. — Ты такая красивая… И тут же до ужаса смутиться своих слов и действий, вспыхнув после невинной близости, отдернуть руку и начать что-то лепетать. Но правда в том, что Хэ Сюань и правда чертовски красива в этих чёрных кожаных штанах, облегающих ее длинные ноги, чёрном топике и в металлических браслетах с маленькими рыбками на руках — слишком милые для такого дерзкого образа, но Ши Цинсюань решила не развивать эту мысль. «Соберись», — успокоить голову не получилось, потому что тут взгляд зацепился за то, что так отлично контрастировало с белоснежной кожей Хэ Сюань, пока на ее лице кружились отсветы дискошара. Губы. Где она взяла эту красную помаду? Ответ неизвестен, и Ши Цинсюань просто сгорает изнутри со стыда оттого, что понимает — в данную секунду ее больше всего интересует, каковы эти губы с красной помадой… На вкус. Боже, они с Хэ Сюань работают вместе целую вечность в одной нотариальной конторе. Пыльные бумаги, нудные клиенты и очень-очень много законов — нужных и не очень. К слову, к числу того, от чего следовало бы избавится, Ши Цинсюань причисляет свои странные мысли и взгляды, которые она все же против воли каждый раз бросает на Хэ Сюань, когда они выбираются выпить кофе — та каждый глоток совершает так, будто рекламируют этот напиток, а не пьет его в обычном кафетерии. Ши Цинсюань знает свою подругу не день, и не два, они не первый раз пьют вместе — чего только стоил ее прошлый день рождения, где именинница напилась так, что потом полночи Хэ Сюань держала ей волосы пока… В общем, это было совсем неэстетично. Зато в деловой одежде та была чудо как хороша. Стройные ноги на высоких шпильках, юбка карандаш — сама элегантность — и блузка, в вырезе которой… Ши Цинсюань всегда радостно ее обнимала при встрече, тянулась к шее носом со словами «О, у тебя новый аромат!» и представляла совсем не это. Как она аккуратно расстегнёт белые пуговки, приспустит пальцами тонкую ткань и вместе с ней бретельку бюстгальтера, чтобы аккуратно прикоснуться губами к груди. Легко, совсем нежно, обхватить ими сосок и дотронуться языком. Интересно, какое тогда у Хэ Сюань было бы выражение лица? Все это крутилось у неё в голове, не находя выхода и заставляя ее лишь дольше задерживаться в ванной — потому что у Хэ Сюань вечно неприступно холодное выражение лица. И хоть Ши Цинсюань хорохорится и гордо называет ее подругой, это лишь потому, что с другими Хэ Сюань вообще не общается. Остальные просто не подходят к ней на пушечный выстрел. Все почему-то боятся эту женщину. Все. Кроме Ши Цинсюань. Ведь она всегда открыта для нового общения, стремится узнать о людях побольше — такова была версия для окружающих. И лучше было ее придерживаться, потому что настоящее положение вещей со временем становилось скрывать все труднее. Поэтому Ши Цинсюань всегда очень много болтает, практически без умолку. Таскает подругу на всевозможные выставки, гуляет с ней по паркам, даже как-то готовила еду у себя дома. И говорит, говорит, говорит… Лишь бы не думать. И вот сейчас под влиянием нескольких выпитых коктейлей она вдруг остановилась, и слова… сами вырвались наружу. Ши Цинсюань уже готова побиться головой об стол от того, как неловко все вышло. Она быстро оглядывается по сторонам — но нет, остальным гостям нет никакого дела до ее неосторожных слов. Да и шумно вокруг. Девушка справа на секунду замирает, после чего негромко выдаёт — выдыхает — в шот около своих губ: — Ты тоже. Но Ши Цинсюань слышит. И изумлённо распахивает глаза — первые несколько секунд ей упорно кажется, что она ослышалась, что Хэ Сюань сказала это случайно или под действием алкоголя. Но потом до Ши Цинсюань доходит правдивость ситуации, и она очень забавно краснеет — у неё вспыхивают щеки и уши, и это видно даже в темноте ночного клуба. И пока она хлопает глазами — невинная пташка, пришла в такое место в белой свободной рубашке, белых джинсах и с кучей браслетов с зелёными камешками на руках — Хэ Сюань, до этого неотрывно смотревшая на нее, вдруг хватает ее за предплечье и тащит на танцпол. Кажется, ещё чуть-чуть и глаза у Ши Цинсюань вылезут окончательно, а сердце все же выскочит из грудной клетки. — Чт… — Потанцуй со мной, — Хэ Сюань вдруг резко разворачивается. Вокруг них уже сомкнулось плотное кольцо из людей — пробиться наружу выйдет только, пожалуй, изрядно поработав локтями. И пока Ши Цинсюань стоит и пытается сообразить, что же делать в этой ситуации, Хэ Сюань начинает… двигаться. Ее движения плавны, как ликерный сироп. Она почти сразу подхватывает ритм, выражая его всем телом, пропуская через себя — оторвать взгляд от этого тягучего танца решительно невозможно. И когда Ши Цинсюань нерешительно начинает двигаться в ответ, Хэ Сюань будто переходит… в наступление. Она вдруг как-то очень быстро оказывается рядом — Ши Цинсюань видит прямо перед собой идеальные бёдра, обтянутые чёрной кожей, стройную талию и… взгляд ползёт выше, а потом у неё перехватывает дыхание. Голова взрывается ворохом неприличных мыслей, и девушка дёргается, чтобы убежать, но у неё не получается. Потому что ее рука неожиданно оказывается в плену у цепких пальцев, и Ши Цинсюань только успевает проследить взглядом, как та плавно опускается на талию… Хэ Сюань. Во всем этом есть что-то неправильное. То, что из последних сил удерживает разум Ши Цинсюань от того, чтобы нырнуть в происходящее с головой. Самое изумительное, что Хэ Сюань все это время не прекращала танцевать. Ши Цинсюань вдыхает глубоко и… Да пошло оно все к черту. Живем один раз. С работы, если что, всегда можно уволиться. Она опускает руки ей на талию, угадывая движения, двигаясь в такт — не с музыкой, с Хэ Сюань. И совершенно не останавливается, когда руки сами по себе начинают подниматься выше. От этой гармонии, от ощущения, что каждое движение друг друга они словно угадывают за секунду до, голову сносит окончательно. А у Хэ Сюань, оказывается, под одеждой всегда скрывался просто умопомрачительный пресс. И очень тонкая талия. Непонятно, о чем сейчас думает Ши Цинсюань, когда забирается пальцами под топик. И двигается выше. И… Она испуганно вскидывает взгляд. Но вместо раздражения или злости обнаруживает там… желание. Такое же сильное, как ее собственное. Такое, от которого становится очень жарко и страшно одновременно. У неё есть буквально доля секунды, чтобы заметить это, потому что в следующий миг рука с длинными пальцами ложится ей на шею и тянет вперёд. Сегодня Хэ Сюань пахнет гвоздикой. Терпкий запах ударяет прямо в нос, и Ши Цинсюань даже успевает подумать, что этот запах ей очень подходит, особенно сейчас, прежде чем чужие губы — сухие, горячие — накрывают ее собственные. Помимо того, что у Хэ Сюань шикарный пресс, талия, господи, да она вся идеальна, она ещё божественно целуется. Это длится несколько секунд, за которые Ши Цинсюань успевает вознестись на небеса и упасть обратно. А затем Хэ Сюань произносит — чуть хрипло, но совершенно не терпящим возражений голосом: — Пошли. Ши Цинсюань чувствует себя змеей, танцующей под песню колдуна. Только вместо колдуна — Хэ Сюань, которая молча заказывает такси и курит под моросящим дождем, пока они ждут его на улице. Ее как будто не замечают, и она зябко передергивает плечами, стараясь не думать — не думать, не думать, не думать — о том, что же она творит. Хэ Сюань вдруг резко поднимает взгляд от экрана телефона и в два шага подойдя к ней, накидывает на плечи свою кожаную куртку. И пока Ши Цинсюань не успевает опомниться, выдыхает ей дым прямо в лицо — Ши Цинсюань закашливается, и слышит у своего левого уха: — Боишься? Этот шёпот такой вкрадчивый, там на дне перекатывается что-то такое, от чего у Ши Цинсюань одновременно начинают дрожать колени и… становится тепло внизу живота. Она случайно кивает, а затем судорожно трясёт головой из стороны в сторону. Голос рядом с ней усмехается. — Это правильно, что боишься, птичка. Голос разума на задворках сознания истошно орет о том, что вся эта затея от и до — плохая идея. Кто б его слушал. Словно бросаясь в омут с головой, Ши Цинсюань послушно садится вместе с Хэ Сюань на заднее сиденье. Клетка захлопнулась.

***

Хэ Сюань начинает целовать ее, едва за ними закрывается дверь. Как там хотела Ши Цинсюань? Медленно расстёгивать пуговки? Ее пуговицы с мелким стуком летят на пол, когда Хэ Сюань разрывает на ней рубашку и белье ещё в прихожей, сжимая руками грудь, оставляя укусы на белоснежной шее. На ключицах. Когда та прикусывает сосок, Ши Цинсюань негромко вскрикивает — Хэ Сюань останавливается. И ничего, никакого движения рядом, только хриплое дыхание. Ши Цинсюань понимает, что… хочет ещё. Хоть так, хоть по-другому, она сейчас с ума сойдёт — Хэ Сюань слишком хороша, слишком желанна, и сейчас она… слишком близко. Поэтому она просит, и в ее голосе едва не проскальзывают плаксивые нотки: — Пожалуйста… ещё. Ши Цинсюань не видит — чувствует — как губы Хэ Сюань растягиваются в улыбке, а затем та распрямляется. Глаза полыхают. — Хочешь ещё? — это не вопрос, это пытка, ведь ответ итак очевиден. — Да. — Так, как скажу я? Ши Цинсюань запоздало думает, что понятия не имеет, на что подписывается, и все равно выдыхает: — Да. Ее целуют. Прикусывая губы, сплетая свой язык с чужим, втягивая в этот процесс так, что не хочется отрываться. Никогда. И пока это происходит, ее толкают куда-то спиной вперёд, и обнаруживает себя Ши Цинсюань лежащей на кровати, а над ней нависает Хэ Сюань, стоя на коленях. Ши Цинсюань шумно дышит, как будто пробежала стометровку — взгляд Хэ Сюань скользит по приоткрытым пухлым губам и… Она подносит к ним два своих пальца, наклонятся и негромко говорит на ухо. — Оближи. Ши Цинсюань дрожит. Ей страшно и хочется, и она почему-то очень боится рассердить Хэ Сюань. А ещё очень хочется кончить. Поэтому она очень старается — посасывает чужие пальцы, поглаживая языком, и чувствует, как у нее шевелятся волосы на затылке (от предвкушения?), потому что Ши Цинсюань ощущает… Как другой рукой Хэ Сюань расстёгивает ей джинсы. У неё есть доля секунды, чтобы распахнуть глаза от изумления, перед тем, как пальцы покидают ее рот и… Затем ее чуть ли не выгибает дугой, и она громко стонет — слишком много желания, слишком горячо и тесно в этих чертовых джинсах, а ещё пальцы Хэ Сюань… Очень ловкие. То поглаживают снаружи, то проникают внутрь — Ши Цинсюань мечется по кровати, сжимая руками простынь. Каждый раз, когда ей кажется, что ещё чуть-чуть, и мир взорвется фейерверками перед глазами, все… ускользает. Ши Цинсюань сучит ногами, шарит руками по спине Хэ Сюань и почти готова ее просить — умолять — как та вообще убирает руку. Ши Цинсюань не сдерживает разочарованного стона. — Ты слишком много машешь своими крылышками, птичка. Шёпот бархатный — шершавый — и рокочет так, что у Ши Цинсюань внутри все поджимается, когда она видит, как Хэ Сюань достаёт из кармана чёрную шелковую ленту. — Ты же помнишь, что согласилась играть по моим правилам? Кажется, Ши Цинсюань кивает чересчур быстро. И кажется, Хэ Сюань тоже это подмечает, ибо усмехается, а затем подхватывает ей запястья, перевязывая их. Затем дергает за свободный край ленты, заставляя сначала сесть, а затем сползти с кровати, оказавшись перед ней на коленях. Немного времени — совсем немного — Ши Цинсюань завороженно наблюдает, как раздевается Хэ Сюань. А затем садится на край кровати, наклоняясь вперёд, чтобы подхватить ленту. Ее рука касается Ши Цинсюань — ту пробивает крупная дрожь, и у уха раздаётся такое сладкое сейчас: — Я дам тебе кончить, если ты сейчас хорошо постараешься. А затем ленту дергают вперёд, и Хэ Сюань разводит бёдра, недвусмысленно подталкивая свободной рукой голову Ши Цинсюань к себе. Та касается языком сначала осторожно, словно пробуя — сверху раздаётся глухой стон. Затем Ши Цинсюань начинает действовать уже смелее, прикрывая глаза и стараясь сделать все то, что так часто прокручивала в свой голове. Что ей так хотелось, чтобы Хэ Сюань сделала… с ней. Стоны раздаются все чаще, Ши Цинсюань чувствуют как тело рядом с ней при каждом движении вздрагивает и в конце… Хэ Сюань надавливает ей рукой на затылок, вжимая, и громко вскрикивает, дёргаясь навстречу. Дыхание у обеих сбилось совершенно, и Ши Цинсюань сама ещё не успевает прийти в себя, когда ее тянут наверх со словами: — Иди сюда, ты заслужила. Хэ Сюань заводит ей руки над головой, грубо целуя. А затем Ши Цинсюань хватает буквально пары движений ее пальцев, чтобы с громким криком кончить, сжимаясь вокруг них. Хэ Сюань усмехается и переводит руку на грудь — соски, как горошины, и они сейчас до боли чувствительны. Ши Цинсюань вздрагивает всем телом, когда Хэ Сюань самую малость сжимает их, и пытается отодвинуться, но ее грубо дергают за ленту назад, не давая этого сделать. Волна почти судороги прокатываться по ее телу одна за другой, но затем Хэ Сюань все же решает сжалиться и прекратить эту пытку, убирая руку. Они лежат молча какое-то время — в ночной тишине слышно только тяжёлое дыхание и ничего больше. Затем Хэ Сюань подаётся вперёд и развязывает ленту. Ши Цинсюань медленно садится на кровати, притягивая простыню к груди. Осознание всего свершенного приходит к ней… разом. Вот сейчас ее выставят за дверь, как последнюю шлюху, со словами: «Было классно трахнуть тебя, птичка». Молчание Хэ Сюань только заколачивает гвозди в гроб уверенности в том, что ее просто поимели. Дрожащей рукой Ши Цинсюань тянется к одежде, когда слышит чуть хриплое: — Эй, птичка. Она дёргается от этого звука, как от пощечины, испуганно поворачивая голову, боясь увидеть в глазах напротив то, во что успела практически уверовать. Но вместо этого она находит там… искры, чуть насмешливый и такой… удовлетворённый взгляд. — Было очень хорошо. Можем повторить. Тревога рассыпается в ней тысячей осколков, когда вместо неё в душе вспархивает миллион бабочек. Ши Цинсюань улыбается такой счастливой улыбкой, словно ей подарили сейчас целый мир. И совершенно искренне отвечает: — Обязательно.