Я живу, чтобы любить тебя
Каждым биением моего сердца.
Да, я живу, чтобы заботиться о тебе
Каждый день…
“Дамы и господа, леди и джентльмены, только сегодня, и только сейчас, — единственное выступление “The Scream", жемчужины Кардиффского университета, на сцене “Cuckoo Club”! Чтобы заказать билет, или получить промокод на скидку, зарегистрируйтесь в нашем приложении…” Искусственный стереофон уличного громкоговорителя успешно притянул к себе всеобщее внимание, стоило лишь выйти на заполненную людьми Мэддокс-стрит. Фредди и Джон гуляли уже больше шести часов, и два последних, по большей части, провели в томительном молчании. Фредди, казалось, полностью погрузился в себя, в глубине души обдумывая последние слова Дикки. Что же им делать, черт возьми? Как теперь быть? “Молодая и дерзкая группа, заявившая о себе в Уэльсе, готовится взорвать все известные площадки Лондона…” Ушедший немного вперед Дикки остановился рядом с рупором, спрятанным за кричаще-яркой вывеской какого-то лондонского модного магазина, и, молча потянул Меркьюри за рукав, вопросительно взглянув на нее. — Не думаю, чтобы кто-то из них смог зажечь лучше меня! — манерно отозвался Фредди, разглядывая афишу: четыре молодых, дерзких лица на черном, дымном фоне, освещенные сверху, придававшем выражению гордый, независимый вид. Особенно Фредди заинтересовало лицо, стоящее снизу, и склонившее над собой руки, — черные, как смоль, волосы, и выступающий вперед подбородок напоминали в юноше его самого. — Надо же, как они похожи… на нас, — задумчиво прокомментировал он портреты, — Дикки, как ты думаешь? — Я думаю, что мне, определенно, понравился бы их вокалист, тот, что с черными волосами, — ухмыльнулся Джон. — Ах, так?! Королеву на жалкое подобие вздумал променять?! — его шутливо ткнули в бок, и развернули к себе лицом: — Учти, дорогуша, я не терплю конкуренции! Либо я, либо… — Либо? — внезапный серо-зеленый обстрел глаз попал точно в цель, и Фредди вновь почувствовал прошибающий насквозь электрический разряд. — А ты хочешь это проверить? — горделиво зарделся Фредди. — Пожалуй, да… Хитрый карий взгляд, с наглецой рассматривающий “противника”, торжествующе блестнул в ответ. Он принимает этот вызов, — и, кто знает, может, когда-нибудь об этом споет? “Торопитесь, пока билеты есть в наличии!” — Учти, я предупреждал… — процедил Фредди предупреждающе, но, в то же время, страстно, и ощутимо сжал руку Джона, включая телефон: — Два билета на “The Scream”, пожалуйста… Время неумолимо приближалось к десяти вечера. Разбуженный свежим континентальным осенним ветром, просыпался ночной, скрытый в погасших днем вывесках и огнях, Лондон. Задумавшись, прижался к теплому, пахнущему неизменной пряной ноткой, плечу Фредди Джон. Он молча оглядывал пролетающий в окне кэба пейзаж — переливающаяся фонарными разноцветными огнями площадь Пикадилли; величественный Биг-Бен, подсвеченный под цвет британского флага; наконец, их давняя знакомица, Регент-стрит, огромная шестиполосная авеню, на которой и остановился таксист. Протянув водителю пару купюр, Фредди грациозно распахнул перед Джоном заднюю дверь. — Прошу вас, мистер… Не забыв украсть “ободряющий” поцелуй, Джон, пересилив волнение, шагнул за ним навстречу огромной вывеске “Cuckoo Club”.It is always hard
To stay on the stage.
Not to fall apart
When we're down in rage…*
Фиолетово-синий неоновый свет ослепил лица, а неожиданно чарующая, для такого места, клавишная музыка и ясный, яркий и чистый мужской вокал, — разум, протянув руки к ним обоим, и утягивая в свои мелодичные объятия. Джон, впервые в жизни ступивший на “танцевально-клубную” землю, к собственному удивлению, быстро освоился и свыкся с этим океаном ощущений, звуков и чувств, напоминающим раскачивающую на своем гребне морскую волну. Сбросив привычную черно-синюю толстовку в гардероб, он остался в той самой дизайнерской рубашке, подаренной для него Фредди. Еще ни разу с того памятного раза в Лос-Анджелесе, он не надевал эту безукоризненную, созданную для публичной, свободной жизни, вещь. Фредди подошел к нему незаметно и чертовски — вплотную. — Давай, я хочу, чтобы ты всем показал, какой ты… — шепнул он жарко, отодвинув аккуратно уложенные (ещё в машине) каштановые волосы Джона. Привычный, давно знакомый, страх внезапно напомнил о себе резким электрическим разрядом. — Фредди... — Давай, — глухо прошептал Меркьюри, прикусив мочку покрасневшего острого ушка, — Здесь наверняка вьется порядочно похотливых сластолюбцев, — спустился к алебастрово-белой шее, отодвинув ворот безукоризненно отглаженной рубашки: — Мне будет особенно приятно разогнать их всех к хуям собачьим, ведь твой лучший подарок, — это я, не так ли? — Так… — Джон еле удержался, чтобы не простонать, и не утащить в гардероб искушающего, дерзкого и такого непривычно говорящего с ним Фредди, будто бы перед ним стоял не его бывший “нулевой пациент”, а… скажем, приятель, или любовник… — Фредди, я впервые вижу тебя… таким… — Я тебя — тоже, — довольно улыбнулся Меркьюри, и придав Джону ускорения смачным шлепком по обтянутой джинсами заднице, открыл перед ним дверь танцевальной площадки, где музыка становилась все тяжелее, набирая обороты. К клавишам сначала присоединился гулкий звук басов, а потом — ярко и страстно запела электрогитара, а вместе с послышались четкие удары барабанщика.When the stong wind blows
And you can't see through
Everybody knows
We are here for you.
Фредди почти удалось пробиться к центру площадки, нацепив на лоб любимые “авиаторы”, и обворожительно улыбаясь каждому, кто хотел бы возмутиться столь бесцеремонному вторжению в свое личное пространство. Его окружали и скользящие изучающим ладную фигуру взглядом молодые юноши, одетые так же дерзко и сногсшибательно, как и сам Фредди, так и подтянутые, с силиконовыми круглыми грудями, модельной внешности девицы, — каждый, кто попадался Меркьюри по пути, мимолетно и верно очаровывался им, позволяя сделать здесь и сейчас все. И Фредди делал, — отклячивал подкачанную задницу, подмигивал и посылал воздушные поцелуи толпе, а затем, завидев, как загораются холодным стальным огнем глаза Джона, неизменно притягивал его к себе, утягивая в обдабливающе-басовый поцелуй, щекоча его нервы и всячески дразня. Дикки и подумать не мог, что его вечно собранный, серьезный и такой взрослый, возлюбленный-ученый, может, как по мановению волшебной палочки, превратиться в столь неудержимую, магически двигающуюся, сучку. Это что-то вроде магии, своего рода волшебство... Один золотой проблеск того, что должно было быть. Или того, кем бы мог стать ОН… После получаса подобного перфоманса, полюбовавшись им в полной мере, Дикки понял, что пора двигаться дальше. — Боже, я сорвал с неба взбесившуюся звезду, — хихикнул Джон, в очередной раз оттягивая его от толпы, — и сам двинул Фредди вперед, к концертному выступу, где сейчас начиналось самое интересное. На сцене, облепленной толпой двигающихся вразнобой зевак, творилось что-то невероятное — четыре фигуры, одетые в стиле поздних семидесятых, худые, юные и глэм-рокерские, с подведенными черной подводкой глазами, разрывали пространство льющейся из всех щелей драйвовой мелодией. Каждое слово, рожденное устами вокалиста, тут же подхватывалось толпой, готовой скандировать его бесконечно и громко. Эти молодцы явно не новички на сцене…The night is coming down
And love's in every sight!
We'll fix the broken crown,
We'll make you feel all right!
Юноша, поразительно похожий на самого Фредди, выделывал на сцене немыслимые па. Обнажив верхние зубы, (боже, Вселенная, такое действительно возможно?!), он бесстыже улыбался, голубоглазо обстреливая зал, и буквально танцевал с микрофонной стойкой, выдернув её из статичного положения на полу. Ещё немного, и он подошел (или, если сказать лучше, подпрыгнул), к стоящему в правом углу сцены длинноволосому, (и кудрявому, кто б сомневался), тонкогубому гитаристу. Когда гитара, что была у того в руках, обронила особенно резкий аккорд, в толпе началось гудение, и Фредди смог расслышать их имена. — Твою-то мать! Да он сейчас трахнет Гвила! — Вот тебе и Рами-натурал! А в “Instagrame” прикрывается этой блонди Люси! — Ра-а-ами! Зажига-а-ай!!! — Надеюсь, эти фотки не попадут в студенческую газету… Гвил? Гитарист Гвил из Кардиффского университета?! Едва сумев отлепить от вокалиста глаза, Фредди тут же открыл Instagram, чтобы убедиться в своих догадках. В профиле группы он нашел ссылки на всех четырех: @ramimalek, 802 публикации, 14,9 тыс подписчиков, 44 подписки @gwilymlee, 14 публикации, 5,1 тыс подписчиков, 220 подписок Что ж, довольно неплохо для начинающих артистов! Оставшиеся два аккаунта, очевидно, принадлежали ударнику и басисту. Рассмотрев музыкантов повнимательнее, Фредди не мог не поразиться их невероятному внешнему сходству с… Стоп. Фредди, ты серьезно? Ты хочешь сказать, что этот подкаченный блондин, с усердием отличника долбящий по тарелкам, — твой друг Роджер Тейлор? Аккаунт пользователя @benhardy, встретивший Меркьюри первой же совместной фотографией с Гвилом, подтвердил его сомнения. Вылитый Роджер, так же страстно управляющийся с пузырьками трав, как этот миловидный юноша — со своими палочками… Нет, это какой-то бред. Фредди даже ударил себя по щекам, не в силах поверить в столь невероятное, фантастическое, невозможное совпадение. Пресвятые кокаинисты, этого просто не может быть! Не то, чтобы Меркьюри уверовал в Божий замысел, или что-то вроде него, но выбивающаяся из понимания ситуация, бесспорно, оставила его ошеломленным и разбитым. Все, стоящие на сцене, являли собой точную копию его команды, ну ладно, Роджера и Брайана, — но сама мысль о том, что и четвертый музыкант, притаившийся в левом углу за скачущим со стойкой в руках Рами, до того похож на Дикки, что хочется назвать его именно так, а не каким-то там “@joe_mazello”, и он удивительно, Боже, просто не иначе, как последний, четвертый её член, проникла в разум Фредди совершенно естественно, как будтотак и должно было быть. Они двигались и работали так спаянно, как понимали друг друга Фаррух Булсара и два его лучших друга, соавторы прогремевшего на весь мир “Обмена сном”, а скромный басист Джо, кидающий на вокалиста красноречивые взгляды… был настолько же загадочен и красив, что Фредди, не будь у него Джона, непременно бы попытался его склеить. Все же четверо, во главе с Рами, действительно производили впечатление настоящей, скрепленной духовно, можно сказать, на небесах, команды, — и чувство тоски, захлестнувшее при взгляде на то, чего у него уже не будет никогда, прожгло сердце Фредди насквозь. У него тоже могла бы быть такая команда… И такие же, настоящие, любящие друг друга, друзья. Это был бы совершенно новый постулат религии их “дружбы”, — уже не “втроем”, но “вчетвером”, дружбы, где нет места ревности и злости, дружбы, в существовании которой Фредди мог бы найти настоящий смысл, оставив в себе немного от юного, свободного и верящего в чудеса Фарруха Булсара…Alright,
Alright,
Alright...
Осознав в голове все, до чего он додумался, Фредди почувствовал, как глаза захлестывает нечто прозрачное, и отзывающееся горьким комом во рту. Это уже слишком. Слишком больно. Даже для Фредди Меркьюри. Он опустил телефон, едва не выронив его, и скользнул взглядом по Джону, напряжённо всматривающимся в поющих на сцене “двойников”. Сложно было сказать, какие именно эмоции испытывал Джон, не знающий ничего ни о его друзьях, ни о их бурном дружеском прошлом, но тот факт, что сходство двоих повлечет за собой вопросы и к остальным, Фредди отрицать не мог. — Ты тоже это видишь? — Джон, казалось, не заметил перемены в его лице, и пододвинулся поближе, показав движением головы на выступающих. Припев просто вспыхивает на сцене. В буквальном смысле. В первого же аккорда все софиты включаются одновременно, и на их ярком свете песня летит в зал, словно пушечное ядро.And now we are the winners!
Can you feel
The magic of these words?
We will forget about our falls
We are the winners!
We'll create our new world!
— Они так похожи… на нас, — прокричал Дикки, показывая на спрятавшегося за красавицей-басухой Джо, но Фредди, погруженный в себя, его даже не услышал. — Фредди? — Джон, наконец, обернулся, и, увидев в его глазах непривычное смятение, обернулся полностью: — Что с тобой? Он молчал. Рука, безвольно повисшая на плече, выронила смартфон на пол. — Мне нужно выйти, — сдавленным голосом пробормотал учёный, даже не взглянув на Дикки, и быстрым шагом помчался прочь, разрезая толпу танцующих, словно ножницы — бумагу. Джону понадобились считанные секунды, чтобы оценить ситуацию, и броситься вслед за ним. Услышав тяжело топающие, догоняющие его шаги, Меркьюри обернулся, и неожиданно зло, резко улыбнулся, истерично всплеснув руками, и высоко взвизгнув: — Блядь, Дикки, я просто хочу отлить!!! Но Дикон, каким-то невероятным образом прочитав в его глазах зарождающуюся истерику, не позволил захлопнуть перед собой дверь, и подтолкнул Меркьюри в уборную, не отпуская дрожащее тело из рук. — Прекрасно, думаю, ничего шокирующего я не увижу, — спокойный, нордически-собранный, он чудесным образом нейтрализовывал все огненные всполохи восплощенного личного Фаренгейта, грозившие сжечь дотла их уютный маленький мир. — Это дело для свиты, но никак не для тебя, мой дорогой! Пусти, а то закричу!!! — даже сейчас Фредди не отпускал любимый манерный “образ”, но и Джон, не будь идиотом, понимал, что эмоции, накопившиеся за все время их изгнания, должны были когда-то, да выплеснуться наружу. И хорошо, что это произошло именно сейчас… Боже, откуда он все это знает? Ещё неделю назад Джон и подумать не мог, что сможет мыслить… так уверенно и легко! — Кричи, — скрутив руки явно не ожидающего такого напора Фредди, Джон уткнулся своим лбом к его: — Хотя, по правде говоря, я бы предпочел, чтобы это произошло в других обстоятельствах. И не здесь… Ласковый, но настойчивый поцелуй прервал заведомо возникший гнев. Конечно, для приличия надлежало повырываться ещё, но Фредди, измотанный и уставший до предела, лишь как-то послушно обмяк в начинающих обрастать мускулатурой руках. Шепча, как это делал для него Фредди, какую-то успокаивающую любовную чушь, Джон, не спеша, покрывал легкими поцелуями истерично вздернутый нос, и полыхающие веки над карими вишнями глаз, пытаясь вытащить из возлюбленного мучившие его мысли. — Я с тобой, — он говорил ненавязчиво, словно со стороны, не решаясь применить более ощутимое физическое касание, — И я здесь. Я с тобой, и я здесь. Так вытаскивал его сознание Фредди, когда Джон умирал в своих мучительно-кошмарных снах. И, даже если мир Фредди внезапно рухнет, Джон станет первым, кто подаст ему руку, чтобы выбраться из руин. Горькая слеза, перечеркнувшая истерику окончательно, сорвалась с пушистых черных ресниц, и Джон, почувствовав её на своей кисти, поднял на Фредди глаза. — Это из-за той группы, да? — осторожно спросил он, когда Меркьюри окончательно затих. Он молчал невыносимо и отвратительно долго, но Джон, все же, продолжал ждать. — Я ничего, ничего им не сказал, — начал он, прерываясь на сдавленные всхлипы, — Я думал, что поступаю правильно, что это всё временно, что я обязательно вернусь! Что они поймут меня, ты знаешь?! — Да, я знаю, — согласился Джон, хотя, в сущности, не понимал ровным счетом ничего. — Но я не могу вернуться домой! И я ничего им не сказал! Я ничего… им… не сказал! И мы больше не увидимся, Дикки, никогда! — Фредди, казалось, весь сжался, болезненно-надрывный, обнажённый в своих чувствах настолько, что его хотелось закрыть от всего мира, и понять, защитить, обогреть… — Я ничего не смог сделать! Я полное ничтожество, Джон!!! Не было никаких сомнений: Фредди говорил о своих родных и друзьях. — Это не так, и мы оба знаем это, — Джон сел рядом с ним на колени, прижав к себе так крепко, как только мог: — Ты самый сильный человек из всех, кого я встречал. Ты вернул меня к жизни… И ты не сдашься, Фредди. Это всего лишь этап, помнишь? Ты помнишь, что ты говорил мне дома, в Лос-Анджелесе? — Это совсем другое, — попытался отвернуться от него Меркьюри, но Джон оказался проворнее, встретив скривившиеся губы своими, — Боже, Дикки, я не планировал сегодня быть сожранным самим же собой! — Именно так я и поступлю, если ты не перестанешь корить себя… Тихая, ненавязчивая забота, кажется, начинала действовать. Ещё недавно находившийся на грани, Фредди, постепенно, оттаивал, и в глазах появились едва заметные смешинки. — Но я действительно не знаю, как теперь быть… — Знаешь. — Да? И что же я знаю? — усталый взгляд с уголком маленьких морщин, возникавших тогда, когда Фредди хмурился, будто бы искал у Джона ответ на все свои молитвы. Выждав значительную паузу, Джон понял, что можно. Теперь уже можно напомнить о главном. — Что твое предназначение, — стать королем, а не пешкой в чужих подковерных играх. Настоящим королем, Фредди. Здесь, или в Штатах, — не важно… По-видимому, ответ не удовлетворил Меркьюри до конца, и он лишь неопределенно хмыкнул. Зато, чему сильно обрадовался Джон, — наверное, впервые за все время их знакомства его мнение слушали, и слушали чертовски внимательно. Джон сумел стать для него человеком, которого можно воспринимать на равных. — И тогда… — усердный мыслительный процесстребовал времени, поэтому Дикки на какое-то время остановился. Фредди продолжал слушать, начиная улавливать его мысль, от чего, конечно, грех было не улыбнуться: — Тогда? — Ты сможешь доказать им, что уехал не зря. — Сомневаюсь, что Брайан или Роджер обрадуются моему успеху на чужой земле… — недоверчиво вздохнул Фредди. Он по-прежнему выглядел достаточно уязвленно, как, впрочем, и всякий раз, когда речь заходила о Джоне, или же о его друзьях. О тройке тех, кто составлял его смысл жизни. Они бы могли стать командой… — Мы найдем способ объясниться. Только я не знаю, как… — запал красноречия, кажется, начал покидать Дикки, и он беспомощно опустил руки, навалившись на сидящего на сером кафельном полу Фредди вплотную. Услышав такой же усталый, полный горечи, вздох, Фредди наконец мобилизовался, и протянул к нему свои губы, столь же ищущие и жаждущие, что и полчаса назад, когда ничего из этого ещё не произошло. — Джонни… Я люблю тебя… — прошептал он тихо, найдя в себе силы успокоиться и прийти в себя. Обнявшись, они сидели на полу ещё достаточно долго для того, чтобы в дверь, напротив которой устало растекся Фредди, не начали требовательно стучать. — И здесь мне нет ни от кого покоя! — уже привычно-дерзко, вымолвил учёный, усмехнувшись тому, в какой именно обстановке приходится “звездить”, — Ах, и почему я не догадался обзавестись собственным клубом?! — Это было бы тебе по плечу, — улыбнулся Джон. — Даже не надейся, что я позволил бы тебе сверкать там своей прекрасной задницей! Она только моя, и если понадобится, я выжгу эту надпись у себя, и у тебя, чертов Джон Дикон, на лбу! Фредди вновь заносчиво шутит, а значит, — все хорошо. Внезапный, шутливый порыв ревности, возникшей лишь от одной только мысли, что Джон мог бы сверкать на площадке его клуба, отозвалась налившейся тяжестью в паху. Фредди машинально посадил его, тяжело вздохнувшего, открытого, такого податливого, к себе на колени, запустив руки под кромку мятой, но все такой же красивой рубашки, и уже хотел пробраться дальше, но дверь дернулась снова, а сдержанно-учтивый английский мат по ту её сторону стал громче, и “голубкам”, все же, пришлось прерваться. — Поехали домой, — прошептал Фредди глухо, лаская его губы, — Сейчас же…And now we are the winners!
Can you feel
The magic of these words?
We will forget about our falls
We are the winners!
We'll create our new world!
Словно одобряя их порыв, где-то далеко, на сцене, особенно громко пропел неудержимый шкодник Рами, так сильно похожий на самого Фредди. Распахнутая дверь уборной вновь вернула их в волшебный мир музыки, на площадку, где продолжали зажигать их живые, более юные, но такие же дерзкие, воплощения. Меркьюри уже хотел пересечь толпу снова, чтобы выйти, наконец, из зала, но Джон вдруг остановил его, потянув за рукав рубашки, на что получил весьма недовольный, и непонимающий причину задержки, толчок. — Джон, какого черта? — разгоряченный, он походил на пышущего нетерпением фавна, страстно топающего увесистым копытцем. — Хочу узнать, что за песня сейчас была, — улыбнулся Джон, — Она мне понравилась. Черноволосый вокалист, тем времен, закончил свою партию, и последний риф красавицы-гитары, удивительным образом напомнивший Фарруху услышанную некогда мелодию от Брайана, притянул к себе внимание слушателей. Все четверо встали в один ряд, и слово взял уже знакомый Фредди Гвил: — А следующую песню я хотел бы посвятить человеку, который вдохнул в меня желание стать лучше, сильнее и учиться добиваться своего! Если бы не он, мы бы никогда не обратили внимание на этого охуевшего от вседозволенности египтянина! — и ткнул в бок опустившего бесстыжие, но счастливые глаза Рами, отыгравшего программу на все сто: — Так уж вышло, что я не знаю его имени, но если бы не он, я бы никогда не закончил чертов четвертый Кардиффский курс, а мы все — не смогли бы начать репетировать! Чувак, я люблю тебя! — и показал толпе свою “зачетку”. Фанаты, увидев его приветственный жест, заулюлюкали в унисон, поддерживая кумира. Они даже не подозревали, насколько, хоть и мимолетно, но тесно сейчас переплелись их жизни с неназванным музыкантом анонимом, чья жизнь, волею собственных стараний, так сильно, и так ярко напоминала раньше обожание этих молодых людей. — Ты так смотришь на этого Гвила, что я начинаю ревновать, — заметил ему в ухо Джон, — Ты что, его знаешь? Если это один из клиентов, то и беспокоиться тоже... Пухлые бархатистые губы не замедлили уверить Джона в бесконечной преданности лишь ему одному. — Не драматизируй, дорогуша… Возможно, скоро я развею все твои страхи... — Серьезно? И каким же образом? Нужный, правильный, единственно верный ответ сорвался с его губ удивительно легко и приятно, словно именно то, что в нем скрывалось, было предначертано Фредди самой судьбой. — Я хочу арендовать лабораторию на Трафальгарской площади. Думаю, самое время перевезти из Штатов свои главные наработки… — загадочно улыбнулся Фредди, и, пока Джон обдумывал сказанное, усладил его слух окончательно: — И мне обязательно понадобится один маленький, но жутко симпатичный помощник…Эта ярость, что длится тысячу лет
Скоро, скоро
Скоро закончится!
Это что-то вроде магии
Там можешь быть только один
Эта ярость, что длится тысячу лет
Вскоре закончится,
Это что-то вроде магии,
Это что-то вроде магии…
С первых же слов посвященной неизвестно-известному анониму с ником _larrylurex_ песни, публика разразилась оглушительными аплодисментами.***
Тонкая, влажная, сорвавшаяся с бархатистых губ дорожка прошла между век и остановилась на носу. Горячее дыхание Фредди, окутывающее лицо, с которым так невинно ласкались, вмиг обрушило все рациональные мысли. Огромные башенные часы Биг-Бена, который они проезжали сейчас, пробили полночь. — Боже… — простонал Джон, — Прекрати, я тебя умоляю, я ведь не железный... — Не хочу. Наблюдая за тем, как его учёный плавился от нехитрых ласк, что одаривал его тело, Джон тоже начал смелеть, подставляясь, извиваясь и требуя большего. Язык описал замысловатую дугу на скулах, опустился вниз, не обойдя вниманием трепетавший от частых сглатываний кадык. Он знал, что играет с огнем, когда начал целовать его в салоне такси, знал, что заводить Фредди чрезвычайно чревато, но ничего не мог с собой поделать — если им суждено сгореть в адском пламени трижды, то так тому и быть. До квартиры они дошли нервно, возбужденно и прерываясь на несдержанные поцелуи. — Ты чёртов дьявол, Джон… Ты уверен, что готов…. и хочешь ещё? — Ещё, — подтвердил Джон его смелые, фантастические догадки, выписав узор на ключице, и невесомо поцеловав её, — ещё, — положил на свою талию чужие руки, а сам же, меж тем, опустился ниже, обхватил рукой удивительно выносливый, наливающийся желанием член, — ещё… — и подпер покачнувшиеся бедра коленом. Голова закружилась, а стоны Фредди, которых он даже не стеснялся, — невероятно заводили. — Ты такой горячий, что у меня сносит крышу, хотя я и так… безумный, — застенчиво улыбнулся Джон, и у Фредди практически отказало сердце, — Ты боишься, что я так и не приду в себя, а стоило бы того, что я это, всё же, сделаю. Фредди лишь пошло улыбнулся, очевидно, оказываясь совсем не против происходящего. Он перехватил инициативу, выбросив все дурные мысли из головы, и потянул Джона на себя, наощупь выискав стоящий рядом кухонный стол, на который тут же и лёг. — И почему же? — сверкнул он глазами. — Потому что я всё ещё хочу тебя, хотя прошло лишь полдня после того, как мы… закончили начатое, — Джон зажмурился, и продолжил ласкать упругий член, одновременно теряя себя от новой, шальной мысли, разрешения на которую ему ещё не дали, — Не представляю, что будет, когда нам не придется тратить лишнее время на все эти мелочи вроде лечения.... — Ложись, — скомандовал Фредди, сбито вздохнув. У него больше не было сил на слова, а тело совершенного Бога перед ним и вовсе, отбивало любую рациональную мысль. Он развернул Джона, ставшего послушным и ручным, на спину, загнул одну его ногу так, что она оказалась у него на плече, и, наскоро смочив палец, проник внутрь, различив сквозь пелену истомлённый, но диковатый в своей жадности стон. — Ты так сильно хочешь меня? — спросил Фредди напоследок, стараясь быть максимально аккуратным, но чёрт побери, как это было сложно, когда под тобой так кричат! Джон же, потерявшись окончательно, лишь вновь простонал. — Дикки, не вынуждай меня… — А ты хочешь… это услышать? — едва найдя слова, вздохнул он тихо. — Хочу, — блеснули в полумраке карие вишни. — Да… Я словно ещё раз двинулся… Помоги мне, Фредди, освободи… меня… — Хорошо, — кивнул головой Меркьюри, и прекратил, наконец, свою сладкую пытку. Влажные от напряжения бедра коснулись бедер Джона, ещё раз и снова, и уже знакомый разряд болевого тока, прошивший тело насквозь. Почувствовав в себе любимого, Дикки, против воли, жалобно всхлипнул. — Больно? — сквозь тающую пелену в ушах спросил Фредди. Боже… Что он творит? Что творит с ним этот обольстительный провокатор-мальчишка? И даже сейчас он полностью во власти Джона, и следует за ним, и делает всё, что тот захочет… — Переживу, — вымученно, но тепло улыбнулся Дикон, и резко распахнул глаза, налитые чернотой до дна. Фредди поймал зовущий взгляд, и в очередной, миллионный раз, потерял себя. Слишком сильно было притяжение, чтобы можно было позволить себе остановиться.От тебя у меня захватывает дух,
Любовь всей моей жизни.
Ты делаешь меня живым,
Давай наслаждаться моментом, только ты и я,
Ведь это что-то вроде магии,
И я рождён для того, чтобы любить тебя…
Тридцать первый день рождения Фредди, проведенный, без обыкновенной, грандиозной на весь мир, вечеринки, стал его самым лучшим, и полным смысла праздником. Человек, ставший для него восхитительным подарком, любил, и умел заботиться в ответ; и сегодня, в пылу неожиданной слабости, когда, казалось, мир рухнул, и из-под руин не выбраться, он оказался рядом, сумев сказать бывшему американскому учёному в изгнании главные, и самые нужные слова: У них обязательно получится начать всё сначала. Пока тонкий стан Джона, привычно обернувшегося калачиком на их двуспальной кровати, отдыхал, готовясь встретить новый день, Фредди, о чем-то задумавшись, выбрался на балкон их маленькой квартирки на Стаффорд-террас, чтобы записать обрывки нескольких песен, почему-то слившихся сейчас воедино. Среди калейдоскопа нежных слов, и наполненных драмой фраз, он выделил главную, и, решив развить её до конца, сел за стол, взяв в руки перо и бумагу. Пока он дописывал текст, в приоткрытом окне забрезжили первые лучи рассвета. Начинался их очередной, новый лондонский день, и в нем, — это Фредди знал точно, — у них обязательно всё будет хорошо. Они всегда танцевали вдвоем, понимая друг друга без слов. Танцевали в Лос-Анджелесе, когда беда ещё не постучала в их дом, а у Фарруха была насыщенная событиями, падениями и взлетами жизнь. Он, наполненный любовью ко всему сущему, охотно поделился теплом с Джоном, взяв того под свое крыло, подарив ему надежду на лучшее, и ничего не требуя взамен. Полгода спустя, признавшись, что успех “Обмена сном” зависел, в том числе, и от Дикки, Фаррух Булсара пообещал ему бутылку лучшего шампанского, а еще — весь мир впридачу. Сам же он попросил в ответ лишь одно — единственное объятие от ставшего таким дорогим “подопечного”. Тот танец был молчалив и понятен лишь их сердцам — они впервые переплелись в телах, неловко прижавшихся друг к другу. Но он, несомненно, был. Пройдя большой путь, потеряв Родину, дом и имя, ФаррухБулсара обрел главное — человека, который шёл с ним рука об руку, не боясь никаких препятствий. И в первый его День рождения на новой земле они танцевали вновь. Уже по-настоящему… Сейчас же они танцевали по-особенному. Не нужны были ни разученные движения, ни наряды, ни музыка вокруг. Они слишком хорошо знали друг друга, и мелодия была ясна без слов. Рука к руке, рука на шее, губы на шее… Слёзы, стоны, тихий, интимный смех. Джон двигался ему навстречу, насаживался, несмотря на очевидную боль — послед их безудержной страсти, тянул Фредди за собой и задавал в этом танце ритм. Ну же, Фредди, почувствуй меня, настройся, станцуй это танго так, чтобы запомнить навсегда… И тогда, и сейчас, с ними была одна и та же мелодия. Легкие и яркие, как мыльные пузыри, нежные звуки саксофона, прекрасная, светлая музыка. Они всегда танцевали вдвоем, понимая друг друга без слов.