Близнецы. Солнце и Луна

Едва Мередит успела прохрипеть последнее слово, как хватка гибрида на ее горле ослабла и она мешком свалилась на деревянный пол крыльца, прямо ему под ноги. — Никлаус… — настороженно сказал Элайджа, делая шаг к застывшему брату. Нет, его тоже поразила новость о том, что сестра прекрасной Елены, этот непредвиденный близнец, как оказалось, понесла дитя в столь юном возрасте, хотя и не производила впечатление легкомысленной девицы. Да, она была весьма взбалмошна и непредсказуема, но не выглядела, как та, кто мог завести отношения на одну ночь. Татьяна вообще производила впечатления девушки, которая не очень-то желала каких-либо отношений, кроме семейных. Милую Елену эта новость тоже, судя по изумленному лицу, поразила. Но это не шло в никакое сравнении с тем, как эта новость повлияла на его брата. Элайджа еще в гостиной успел уловить глубокое потрясение в глазах Никлауса, и то, как на миг у того побледнело лицо. Это было явно куда более сильная реакция от его брата, чем могло бы быть. Чем должно бы быть от новости, что один из двойников, чья кровь нужна была Никлаусу для создания гибридов, продолжит род Петровых, причем в ближайшее время. Тут на крыльце появилась Бонни Беннет, разрушив повисшие напряжение в воздухе, сама того не понимая и быстро выпалила: — Я нашла ее! Елена, которая ненадолго выпала из реальности от новости, что ее сестра беременна, и что она в восемнадцать лет станет теткой, тряхнула головой, словно пыталась таким образом скинуть с себя свое потрясение, и требовательно спросила: — Где она, Бонни?.. Где моя сестра?.. Теперь ее желание найти Татию было еще более сильным. А беспокойство за сестру выросло вдвое. У Елены было странное ощущение, что нужно торопиться, что еще немного и сестру больше не увидит. И племянника или племянницу, выходит, тоже. А этого она допустить не могла. Хватит уже могил на их семейном кладбище. Достаточно смертей в этой семье. Елена хотела как никогда жить, и радоваться этому. Хотела вновь услышать ворчание сестры, и попробовать ее стряпни. Хотела увидеть Джера — седым и в окружении уже собственной семьи. Хотела стать любимой теткой, как некогда была Дженна для нее, а то и даже более любимой для того ребенка, которого уже носит Татия, и тех, что могли бы быть в будущем у ее сестры и брата. Хотела, черт возьми, найти наконец нормального мужчину, который будет ее любить, и которого будет любить она. Поразительно, но за довольно краткий срок, Елена поняла, что ни Стефана, ни Деймона, она в этой роли не видела. И не потому, что они — вампиры, ни потому, что не любила их. Нет. Просто Елена окончательно поняла, что не хочет быть Кэтрин, которая мучила двух братьев, так и не выбрав ни одного из них. Не хочет. Поэтому она решила их отпустить. Закрыть эту главу своей жизни, и больше уделять времени своей оставшийся семье, и тех, кого она таковыми считала. Елена хотела стать более похожей на своего близнеца. Стать сильнее и более независимой. Никого не бояться, как Татия. Быть смелее. Хотела стать Еленой Гилберт. Не чьим-то двойником, или вечной девчонкой в беде. А самой собой. Как и ее сестра.

***

— Куда мы идем? — уже в который раз спросила Татия, топая за хмурым Кингсли по коридорам, как выяснилось, Магического Конгресса Управления по Северной Америке, так же известного, как МАКУСА. Как удалось все же ей выпытать из Кингсли, пока они поднимались на лифте черт знает куда, ее таки объявили в маггловский розыск, и шериф Форбс, как и положено, тут же узнав на ориентировке ее, сдала Татию без зазрения совести. А Кингсли, будучи представителям Британского Министерства Магии, (пытался договорится о помощи для восстановления их сообщества, после войны) как раз будучи здесь, ее и перехватил, так сказать, для допроса. Больше из того и слова выбить не удалось. И Татия так сосредоточилась на своих попытках прожечь затылок своего некогда соратника, что не заметила, как они покинули местный управляющий орган власти магического сообщества. Лишь внезапный шум машин и звук множества голосов, которые вдруг ворвались в ее уши, отвлек ее от этого без сомнение важного занятия. Она моргнула и завертела головой, смотря на людную улицу, на которой они оказались. Тут и там раздавались голоса говорящих людей, крики уличных зазывал, продавцов хот-догов, и прочего. Лаяли собаки, и сигналили машины... Вообще они попали в ад социофоба. Тут мужчина обернулся к ней, и смерив ее тяжелым взглядом, резко взмахнул палочкой, и… снял с нее наручники. Девушка поражено моргнула, и непонимающе посмотрела на Кингсли. — Ч-что?.. — заикаясь пробормотала она. Татия не смела верить, что ее все же не все предали. Не смела. Ей и без того хватает разочарований в жизни, и обманутых ожиданий. Но тем не менее, она не смогла подавить в сердце слабую искру надежды, что все это так. Глупая Татьяна. Глупое сердце. — Иди, — твердо сказал Кингсли, и кивнул в сторону толпы. — Но знай, что если еще раз попадешься, тебя не пожалеют и не спасут. Иди. — Но почему? — упрямо спросила Татия, не двигаясь с места. Ей отчего-то стало важно узнать, почему он ей помогает. Кингсли ведь был верен Дамблдору. Конечно, не столь фанатично, как некоторые отдельные индивиды, но все же. Она поджала губы, и твердо добавила: — Почему ты меня отпускаешь, Кингсли? Я не понимаю… Мужчина устало вздохнул, и неожиданно по-доброму усмехнулся. — Ты всегда была упрямицей, маленькая Таня, — довольно тепло сказал он, назвав ее, как некогда звал лишь Ремус, когда они были наедине. Он и Сириус. Мерлин! Как же она соскучилась по ним!... Невольно на ее глазах даже выступили слезы. Тьфу ты! Какой же она все-таки стала плаксой!... Татия шмыгнула носом и опустила голову, а мужчина, положив руку ей на плечо, продолжил: — Я никогда не верил, что ты могла сделать все то, в чем тебя обвиняют. Я же был там, когда тебя забирали от твоих родственников. И видел, что какие бы не были между вами отношения, ты переживала за них. Да и вообще… Ты — Татьяна Поттер, что бы кто не говорил, настоящий герой. Ты сражалась с Пожирателями и их хозяином, как никто другой. И победила. Ты — пережила такое, что не каждый взрослый выдержит… И сколько бы я не уважал Альбуса Дамблдора, я всегда предпочитал верить именно своим глазам. И я вижу сейчас лишь девушку, которую мы столь жестоко предали, после того, как она нас спасла, хотя и не должна была. Мерлин... Ты должна была учиться, и веселиться с друзьями, а не воевать... И мне жаль, что тебя постигла такая участь… Но больше, чем эти слова, выражающие мое сожаление, и этот побег для тебя, я сделать не могу, маленькая Таня. А теперь ты должна бежать. Помни слова Грюма о постоянной бдительности, и беги. Беги, девочка-которая-победила, беги и не оглядывайся. Беги и живи. К концу речи мужчины из глаз Татии уже градом катились слезы. Кингсли и сам, наверное, не знал, как его слова много для нее значат. Она всхлипнула, и крепко обняла мужчину. Он на миг замер, но быстро оправившись, тоже ее обнял, а потом резко оттолкнул, настороженно огляделся, и стиснув зубы на прощание махнул ей головой, вновь настойчиво подтолкнул к потоку людей, который никогда не прекращал движения на улицах Манхэттена. И она побежала. Побежала в толпу, мгновенно растворившись в ней, с одной единственной мыслью в голове: Прочь отсюда! Прочь!..