Игры побежденных

Центр преображения, куда нас привезли сразу после встречи с репортерами и местными жителями, напоминает мне лабораторию. Огромное количество всевозможных баночек, пробирок и разноцветных человечков — все это походит на один большой, безумный эксперимент. Трехэтажные парики, двадцатисантиметровые шпильки, острые длинные ногти. Я смотрю на этих людей как на зверюшек в зоопарке, вот только в этом зоопарке главные они, а подопытный кролик — это я. Лежу на кушетке абсолютно голая и пытаюсь не умереть от волнения и стыда. Еще ни один человек не видел меня обнаженной, а здесь сразу трое, и один из них мужчина, ловко приводят мое тело в порядок. От этого мне становится настолько не по себе, что хочется прикрыться и сбежать, но я терплю. Сжав руки в кулаки так, что ногти оставляют красные следы-полумесяцы, а спина напряжена до предела словно струна. Я же обещала Хеймитчу, что буду выполнять все его указания, вот теперь приходится держать свое слово. Хотя сомневаюсь, что мне позволили бы уйти отсюда, миновав преображения, ведь это часть Голодных Игр. Сколько трибутов до меня прошли через это, и никто из них от стыда еще не умирал. Поэтому стойко пытаюсь вытерпеть все процедуры, даже эпиляцию, после которой каждая клеточка покрасневшей кожи горит адским пламенем. Но рано или поздно любая экзекуция заканчивается, и мое тело становится гладким как у младенца. Команда подготовки трудится надо мной ни один час, а я-то наивная думала, что меня после поезда тут же передадут стилисту и дело с концом. И все же наконец я слышу заветные слова от Вении: — Мы закончили. Одень, пожалуйста, эту накидку. Она передает мне полупрозрачный халат, и они все выходят, оставляя меня одну. Неспеша одеваю его и ощущаю себя все равно, что голой. Он ровным счетом ничего не прикрывает, бесполезная вещица. Сажусь на кушетку и начинаю ждать, рассматривая рисунки на своих ровненьких ногтях. В какой-то момент шторка, которая отделяет рабочее место команды подготовки от общего прохода, наконец отодвигается в сторону, и внутрь заходит Тигрис. Я видела ее несколько раз по телевизору. Она была самым востребованным стилистом Голодных Игр, почти что легендой. Ее внешность потерпела настолько сильные изменения, что она едва была похожа на человека. Скорее это была женщина-кошка, изящная и утонченная. Все ее тело покрыто татуировками, черными и золотистыми тигровыми полосками, на лице кошачьи усы и острые когти на руках. Последние два года ее не показывали по телевизору во время игр и я думала, что она закончила свою карьеру, но видимо я ошибалась. — Здравствуй, Амелия. Я буду твоим стилистом, — произносит Тигрис, грассируя слова. Слегка хмурюсь, смотря на ее, и думаю о том, что это какое-то недоразумение. Неверное, она ошиблась шторкой или ее отправили сюда случайно. — Я думала вы работаете только с Дистриктом-1, — неуверенно отвечаю. Мне кажется, она слегка улыбается, хотя по ее лицу очень сложно понять, что оно выражает. Ее взгляд цепкий и оценивающий, но при этом одновременно слегка безумный, расчетливый и хищный. Хотя может мое подсознание само подсовывает эти слова, будучи под впечатлением от ее внешнего вида, но я точно уверена, что отблески этих определений кроются в ее выразительном взгляде. — Это мои последние игры, и я думаю, что они должны быть… — она на секунду осекается, подбирая слова. — особенными. Поэтому я здесь. Я неуверенно киваю в ответ и больше не задаю вопросов. Тигрис осматривает меня с ног до головы, делает какие-то замеры и записи в своем блокноте. Просит меня подвигаться, покрутиться и собрать волосы, чтобы поближе рассмотреть шрам. А я в свою очередь пытаюсь не слишком сильно пялиться на нее, но мне кажется, что она замечает мои любопытные взгляды. Все же не каждый день в своей жизни я вижу столь впечатляющего вида женщину. Мне хочется поговорить с ней о моем наряде для будущего Парада Трибутов, но почему-то не могу пересилить себя и сказать ей хоть слово. Я чувствую какой-то ступор или волнение рядом с ней и никак не могу понять, что вызывает у меня столь несвойственную мне реакцию. Так и стою молча, ожидая, когда она закончит. Тигрис делает последние штрихи, изредка поглядывая на меня. Не знаю, стоит ли мне радоваться или опасаться ее специфических вкусов. Ведь она может стать для меня как и невероятной удачей, так и полным провалом. — Думаю, мы закончили, — наконец сообщает Тигрис. — Одевайся, и я отведу тебя на обед. Я быстро собираюсь, и мы идем по длинным коридорам в неизвестном мне направлении. Заходим в небольшой зал, в котором стоит стол и два ярко зеленых дивана, такого же цвета как парик Эффи. На одном из диванов уже сидит Кристиан и заинтересованно смотрит на нас. — Я покидаю тебя. У меня очень много дел, нужно закончить твое платье. Мы решили внести в последний момент кое-какие изменения, — Тигрис извиняется и уходит. Я неспеша иду к Кристиану, рассматривая город в панорамных окнах напротив. У меня не было возможности увидеть Капитолий, когда мы ехали в поезде, но теперь ничего не мешает мне остановиться в нескольких шагах от окна и с интересом выцеплять глазами каждую мелочь. Он по-своему холодно прекрасен, хоть и обязан своим могуществом и красотой Дистриктам, что снабжают его. Горы окружают его со всех сторон, словно оберегая от внешних опасностей. Наверняка это место было выбрано не случайно в качестве земли под столицу Панема. Я совсем не вижу здесь парков и природы, и первое впечатление восхищения сменяется на мысль о том, что это бетонный склеп. Мне больше по душе луга, деревья, леса, чистый воздух и закаты. Здания здесь настолько высокие, что кажется, пересели весь наш десятитысячный Дистрикт сюда, то мы бы заняли не больше двух-трех домов. Все эти мысли заставляют вспомнить меня о доме и сильном желании сбежать от туда, которое я испытывали последние годы. А так ли плох был двенадцатый? Мне не везло там по жизни, но будь у меня деньги, то осталась бы я там или согласилась бы жить в каменной тюрьме здесь? На этот вопрос я не знаю ответа. Громко вздыхаю и поворачиваюсь к Кристиану. Когда я наконец сажусь на диван рядом с ним, он нажимает на какую-то кнопку у себя на подлокотнике и стол посредине тут же раскрывается. Из него выезжает еда, окутывая все вокруг аппетитными ароматами. — Как ты это сделал? — я в полном изумлении смотрю на стол, который ломится от огромного количества всевозможных блюд. Он смеется и с улыбкой на губах отвечает: — Мне Гиллиан показал, мой стилист. Сказал, как только ты придешь, нажать на эту кнопку, и еда появится прямо из воздуха. Я усмехаюсь. Уж до чего бы прогресс не дошел в Капитолии, но еду из воздуха они точно не умеют создавать. Наверняка это их новомодные технические штучки. Кристиан запихивает в себя еду так быстро, что кажется, не успевает жевать. Интересно, сколько времени нам потребовалось бы, чтобы привыкнуть к нескончаемому количеству еды? Через сколько мы бы перестали вести себя как вечно голодные дети из Шлака? Не знаю, можно ли вообще привыкнуть к такому, когда столько людей вокруг голодает. Но мне почему-то кажется, что Капитолий меняет каждого. Никогда не наблюдала за Хеймитчем острого желания смести всю еду на столе, скорее только алкоголь в баре. Значит, все же спустя время начинаешь относиться к этому как к должному, и это печально. Но если бы я смогла победить в играх, то я бы не хотела привыкать, ведь от этого год за годом твоя душа начнет черстветь. — У тебя там тоже сумасшедший дом творился? — отвлекая меня от собственных мыслей, интересуется Кристиан. — О чем ты? — непонимающе смотрю на него. — Я освободился где-то с час назад, а все остальное время стилисты о чем-то усердно спорили с Хеймитчем и Эффи, — он давится огромным куском свинины и начинает кашлять. Обеспокоенно наливаю ему в стакан воды, и он тут же хватает его своими жирным от мяса пальцами, делая большие глотки. — Спасибо, — придя в себя, благодарит парень. — В общем, там творились нешуточные словесные баталии. Что-то не так с нашими костюмами, и ментор не доволен. Он заставил их все переделать. Я хмурюсь, сказанное Кристианом мне не нравится. Чтобы там не случилось с нашими костюмами, но это вряд ли хорошая идея переделать все в последний момент. Надеюсь, ментор знает, что творит. Задумчиво смотрю на все эти божественно пахнущие блюда и понимаю, что мой аппетит пропал. Кристиан быстро разбирается с едой, а я вожу ее по тарелке и запихиваю в себя лишь несколько кусочков. Проходит около получаса, прежде чем за нами вновь приходят наши команды подготовки и уводят в разных направлениях. На этот раз они трудятся над моим макияжем и прической. Они решают не трогать мои волосы, а лишь помогают им стать послушнее и придают кудрям более опрятный вид. Видели бы они как я их расчесываю, у них бы случился удар. Но под капитолийскими спреями мои волосы впервые в жизни скользят меж зубчиков расчески как по маслу. Когда с моей прической и макияжем покончено, довольная троица отправляет меня к стилисту. В комнате вместе с Тигрис находятся наши кураторы. Эффи помогает ей с платьем, а Хеймитч вставляет свои редкие, но меткие замечания. — О ты здесь, — Эффи вымученно улыбается. — Мы почти закончили, осталась парочка штрихов. Я с любопытством смотрю на платье и понимаю, что это самое прекрасное платье, которое я когда-либо видела в своей жизни. Оно белое, струящееся, украшенное жемчугом. Такое платье больше бы подошло для трибута из первого или четвертого Дистриктов, но не для двенадцатого. У нас всегда костюмы черного цвета, ведь они должны соответствовать основному занятию Дистрикта, а в нашем случае — это угледобыча. — Что это? — слишком взволнованно смотрю на это прекрасное творение, боясь, что оно может быть плодом моего воображения или исчезнет, если я отведу от него взгляд. — Твое платье, детка, — довольно ухмыляется Хеймитч. Я с недоверием смотрю на него, но не вижу в его взгляде никакой насмешки или намека на то, что это шутка. — Но оно такое красивое и не подходит для меня. Оно не отражает наш Дистрикт, уголь и черный цвет, шахтерская роба, — бессвязно лепечу я. Если бы можно было одевать трибутов в любые костюмы, то у ребят из нашего Дистрикта, возможно, было бы больше шансов на победу, но это запрещено. — Это идея Эффи, и она очень помогла нам обыграть наряд, если кто-то вдруг спросит, почему такой выбор, — со смешинкой в голосе заявляет Эбернети. — Да? — я с удивлением смотрю на нашу сопровождающую. Она тут же краснеет, что удивительно с учетом слоя косметики на ее лице. Но все же берет себя в руки и с простодушной гордостью радостно произносит: — Я сказала им, что если как следует надавить на уголь, то он превращается в жемчуг. Я с недоверием смотрю на ментора, но он явно не собирается это никак комментировать, лишь скрывает свою улыбку за покашливанием. Это неправда, из угля не делают жемчуг, а если бы и делали, то мы бы были не шахтерским Дистриктом. С другой стороны, эта маленькая ложь или, скорее, незнание Эффи, позволит мне одеть столь прекрасное платье. Но зрители вряд ли купятся на это вранье или же купятся? — Но ведь это… — неуверенно начинаю я, не зная, как подобрать слова. — Очень хорошая идея, — прерывает меня Тигрис и подмигивает мне, рукой подзывая к себе, — Хеймитч, нам нужно чтобы ты вышел. — Наслаждайся, — бросает мне Эбернети, выходя из комнаты. Недоуменно хмурюсь, провожая его взглядом. Но раз уж ментор одобрил платье, значит мне не стоит волноваться на этот счет. Женщины помогают мне одеться, добавляют последние штрихи и довольные своей работой не могут оторвать от меня глаз. — Макияж идеально подходит, команда подготовки поработала на славу, — утирая слезы платком, произносит Эффи. — Ты такая красавица! — Да, и шрама совсем не видно, — подхватывает Тигрис. Я с недоверием смотрю на них. Неужели я могу быть настолько красивой, что смогла бы заставить Эффи, любительницу клоунской капитолийской моды, заплакать от одного моего вида. Либо что-то не так в моем образе, либо я совсем не понимаю Эффи. Тигрис снимает плотную ткань, которая закрывает большое, стоящее в углу комнаты зеркало, и я вижу свое отражение. На меня смотрит безумная незнакомка: ее щеки горят, глаза сияют, и на губах начинает медленно расцветать улыбка. Платье нежно струиться по моему телу, оно довольно открытое, но в разумных приделах. Красивый вырез декольте, снизу разрез до половины бедра, камушки и жемчуг переливаются в свете комнаты, а локоны образуют простую прическу. На месте шрама — угольно-черная полосочка, украшенная блестками, которая начинается от моего указательного пальца левой руки, идет вдоль предплечья, шеи, пересекает лицо, волосы и превращается в диадему, состоящую из кристалликов угля в виде капель. — Ну вы все там? — нетерпеливый голос Эбернети из-за двери прерывает восторженные причитания женщин. Хеймитч незаметно заходит в комнату и останавливается позади меня, рассматривая мое отражение в зеркале. Я встречаюсь с ним взглядом и вижу, как в его серых бездонных глазах плещется восхищение и… желание. Я смущаюсь, спрашивая у него, как я выгляжу. — Ты покоришь их сердца и кошельки, детка, — он поднимает вверх большой палец и подмигивает мне. — Это хорошо для тебя, — улыбается Эффи и сжимает мою руку в ободряющем жесте. Я улыбаюсь в ответ. Слова Хеймитча — это не то, что я ожидала услышать. Мне интересно, что он на самом деле думает, а не то, как будут видеть меня другие. Но он больше ничего не говорит, а я и не прошу, ведь его взгляд сказал мне ранее то, что он не смог выразить словами. На самом деле я ненавижу, когда кто-то смотрит на меня так, как это делает Хеймитч, с ноткой желания. Обычно я съеживаюсь при виде похотливых взглядов миротворцев и стараюсь быть незаметной, миновать опасность, но сейчас я чувствую себя в безопасности, потому что знаю, что он не причинит мне вреда. И лишь когда мы выходим из комнаты и отправляемся к лифтам, я начинаю ловить на себе взгляды других мужчин, что встречаются нам по дороге, и меня начинает трясти как осиновый лист. Чувство страха подступает к горлу, но я гоню его куда подальше. Я в безопасности, никто не тронет меня. Хеймитч замечает мое состояние и прижимает меня к себе, придерживая за локоть. Я благодарна ему за это, потому что не уверена, что смогла бы сейчас стоять без поддержки. — Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает ментор. Я неуверенно киваю в ответ, сейчас не лучшее время поднимать свои страхи на поверхность. Я могу с этим справиться сама. Эбернети хмурится, но все же вопросов больше не задает. С Кристианом мы встречаемся уже в конюшнях. Его стилист тоже постарался на славу. Наши наряды в одном стиле. Только в отличие от меня он облачен в черный костюм, покрытый черными и темно-серыми жемчужинами. По правой руке, переходя на рукав пиджака и через лицо, у него так же как и у меня бежит тонкая полоска, только на этот раз серебристый цвет переходит в жемчужную корону на его голове. Мы словно отражения друг друга только наоборот. Выглядит невероятно. Не помню, чтобы трибуты из нашего Дистрикта хоть раз были одеты столь впечатляюще. — Вы неразрывно связанны, — поясняет Тигрис, смотря на нас затуманенным взглядом и держа нас за руки. — Без тьмы не бывает света, без света не бывает тьмы. Так же и победителя не может быть без побежденного и побежденного без победителя. И вы оба можете стать кем-то из них, каждую секунду балансируя на грани. Эта линия символизирует шаткость вашего бытия, но она так же показывает, что все в ваших руках. Своими руками вы можете водрузить корону победителя на свою голову. Мы с Кристианом завороженно смотрим на нее, впитывая каждое слово и словно впадаем в транс. История костюмов теперь кажется мне намного глубже и имеет больше смысла, чем что-либо в этот самый момент. Не знаю, смог бы кто-то понять замысел Тигрис, но главное то, что мы с Кристианом знаем его. — Ну и про уголь с жемчугом не забывайте, не стоит нагружать публику скрытыми смыслами, — приводит нас в реальность ментор. Кристиан помогает мне залезть в колесницу, Тигрис заботливо раскладывает подол моего платья, а кураторы наперебой дают советы, как лучше держаться на публике. Все восторгаются нарядами и предвкушают оглушительный рев публики, только Гиллиан, стилист Криса, стоит в стороне. Наконец они уходят занимать свои места на трибунах, а мы с Кристианом остаемся вдвоем и позволяем себе перевести дух. Все это слишком волнительно и утомительно. — Ты выглядишь замечательно, — Кристиан делает мне комплемент. — Ты тоже, — смущенно отвечаю ему взаимностью. Моя левая рука и его правая, украшенные линиями, выставлены вперед и держатся за поручень колесницы. Мы едва касаемся друг друга плечами. Воздух вокруг нас настолько наэлектризован, что нуждается в разрядке. Начинает громко играть музыка, и колесница Дистрикта-1 отправляется в путь. — Как тебе твой стилист? — чтобы хоть как-то разбавить накаленную обстановку, интересуюсь я. — Тот еще сноб. Противный до изнеможения. Хочет отхватить кусок славы в лучах Тигрис, поэтому соглашается с ней во всем. Хотя сам он из себя ничего не представляет, только и делает, что вздыхает, говоря, что он новая восходящая звезда Капитолия. — Видимо, он и впрямь раздражающая личность. — Хеймитч по сравнению с ним просто душка, — весело усмехается Кристиан. — Гиллиан один из самых противных людей, которых я встречал в своей жизни. А встречал я их не мало, — он на секунду кривится, а затем как ни в чем не бывало продолжает. — Ну, а вообще, сейчас не время для этого. Нам лучше нацепить обворожительные улыбки и покорять их сердца, детка, — изображая голос Хеймитча произносит мой напарник. Я смеюсь и под стать ему отвечаю: — Кисломордый. — У меня и вправду кислое выражение лица? — с ноткой обиды произносит Кристиан, но я вижу, что его это забавляет. — При виде Хеймитча — да, — усмехаюсь в ответ. Но я вру, потому что, сказать по правде, у него частенько недовольное выражение лица, и, кажется, что он готов в любую минуту высказать все, что думает или прокомментировать любое событие или слово, которое ему не нравится. Но при этом он довольно забавный, когда не поддается своему излюбленному недовольству и критике. И с ним можно посмеяться. — Детка и кисломордый, ничего так парочка трибутов. Интересно, какое прозвище наш ментор дал Эффи? — он задумчиво трогает свой подбородок. — Принцесса? — говорю первое, что приходит мне в голову. — А может неженка или белоручка? Нет, я знаю, — перебивая сам себя, он заговорчески подмигивает мне. — Куколка, — растягивая слово произносит Кристиан. Я заливаюсь смехом, слушая его оригинальные прозвища для Эффи, и напряжение вокруг нас спадает, уступая место расслабленной веселости. Не знаю, сколько времени мы дурачимся, прежде чем наша колесница резко начинает двигаться. Мы замолкает и тут же становимся серьёзнее. Что ж, пришло время покорять публику.