Игры побежденных

Встаю с утра задолго до подъема. Я не привыкла много спать и валяться в постели без дела тоже не люблю, поэтому решаю не спеша собраться к завтраку. Мое платье для церемонии Жатвы скомкано и валяется где-то в углу купе, куда я кинула его вчера в порыве злости и отчаяния. Тщетные попытки разгладить ткань руками терпят неудачу, и я обреченно плетусь к гардеробной. Пытаюсь найти что-то более простое и незаметное, но он забит лишь огромной кучей платьев пестрых оттенков. Они настолько яркие, что режет глаз, и хочется выбросить вещи в окно, где ветер развеял бы их со скоростью двести пятьдесят миль в час. Не знаю, что не так с модой Капитолия, но на это все без слез не взглянешь. Неудовлетворенно захлопываю дверцу и начинаю бесцельно нарезать круги по купе. Заглядываю во все щели, углы и шкафчики в поисках чего-то интересного. И в какой-то момент нахожу в комоде с нижним бельем и ночными сорочками атласную пижаму. Она напоминает мне костюм, вот только ткань совсем другая: она мягкая и слегка переливается на солнце, приятного цвета спелой вишни или черешни. Осторожно надеваю ее и чувствую, как ткань нежно касается моей кожи. Я никогда раньше не носила ничего настолько красивого, мягкого и уютного. В таком виде теперь и не стыдно будет выйти к завтраку, это лучше, чем одевать мое помятое платье или капитолийские наряды. Еще слишком рано, чтобы идти завтракать, поэтому коротаю время, рассматривая всякие баночки, флаконы и непонятные вещи в купе. Здесь есть даже небольшая книжная полка, провожу пальцами по корешкам книг и читаю названия. На двери купе висит зеркало в полный рост, оно зашторено занавеской, и поэтому я нахожу его совершенно случайно. У меня было небольшое зеркальце дома, но в нем могло поместиться только лицо, а если смотреться на расстоянии вытянутой руки, то еще и волосы. Конечно, я видела несколько раз отражение своего силуэта в витринах магазинов на площади, но это, наверное, первый раз в моей жизни, когда я могу познакомиться со своим отражением в зеркале. И это очень странное ощущение. Теперь я вижу себя так, как видят меня другие. Мне всегда было интересно, какая же я на самом деле. Вот ты идешь по дороге, смотришь на проходящих людей, но как видят себя они? Они кажутся себе красивее, чем есть или наоборот? Выше и уже или ниже и толще? Вот я кажусь себе какой-то другой, не так я представляла себя со стороны. Мне всегда казалось, что у меня длинные ноги и руки, что я какая-то слишком вытянутая, но, видимо, смотреть на себя сверху вниз не значит видеть себя настоящую. Оказывается, я совсем не высокая, и ноги у меня не длинные. Худая как и все жители Шлака, каштановые волосы, бледная кожа. И шрам. Тонкая розоватая полоска начинается от правого виска, пересекает скулу, идет по щеке, почти касается краешка губ и теряется за подбородком. Порез неглубокий, и поэтому края смотрятся не так рвано, и он внешне напоминает царапину. Хеймитч не был прав — не такой уж и уродливый мой шрам. Возможно, со временем он станет совсем незаметным, но сейчас он пока что едва затянулся. Теперь я часто ловлю на себе ни то сочувствующие, ни то брезгливые взгляды. И надо сказать, мне это даже по душе, так безопаснее для меня. Выживать в приюте, если ты хоть чуточку не так страшен как остальные, приходится совсем по-другому. А после того, как я получила этот шрам, жить стало спокойнее. Он словно оберегает меня, и в какой-то степени я ему благодарна. Конечно, если очень постараться, то за волосами шрам будет совсем не виден, но мне не хочется скрывать его. Я собираю волосы в высокий хвост. В качестве резинки использую широкую ленту, которая украшает букет роз на туалетном столике, и перевязываю ей волосы. Получается неплохо. Так и решаю выйти к завтраку, устав от бессмысленного скитания по собственному купе и разглядывания себя в зеркале. Вагон-ресторан оказывается совсем пустым, ни единой души и никакой еды. Видимо, я все же пришла слишком рано. Устраиваюсь в одном из кресел и принимаюсь ждать. Проходит, наверное, минут десять, и вагон начинает заполняться прислугой. Они быстро и бесшумно накрывают на стол всевозможные блюда и ставят на небольшом столике рядом с моим креслом кружку какого-то горячительного напитка. Когда они уходят, я решаюсь попробовать странно пахнущую коричневато-черную жижу. Мое лицо морщится, стоит мне сделать первый и единственный глоток. Вот же гадость, как вообще такое можно пить. Ставлю чашку обратно на столик и больше к ней не притрагиваюсь. В вагон заходит бодрая и энергичная Эффи и желает мне доброго утра. — Ты уже здесь, вот это я понимаю прыткость. Кристиану и Хеймитчу стоило бы брать с тебя пример. Ничего не отвечаю в ответ, лишь сдержанно улыбаюсь. Пересаживаюсь за стол, и мы с Эффи начинаем завтракать. — Наконец-то мне повезло с трибутами, — прерывает молчание капитолийка, намазывая на хлеб масло. — Я работаю с вашим Дистриктом уже шесть лет, и вы первые, кто с виду подает надежды на победу. А я, между прочим, кое-что во всем этом понимаю. Опыт, как ты знаешь, не пропьешь, хотя в случае с Хеймитчем это спорное утверждение. Он бы пропил все на свете… Мысленно закатываю глаза и отключаюсь от болтовни Бряк. Ее манера говорения и многословность меня немного раздражают, а вечная оптимистичность приводит в уныние. Пока она щебечет, я искоса посматриваю на нее, пытаясь понять, сколько слоя косметики на ее лице и туши на ее ресницах. Эффи уже вся при параде: зеленый парик, под стать ему зеленый костюм и губы такого же противно оттенка. Ее кожа слишком бледная, и Бряк похожа на покойника. Интересно, сколько времени она тратит, чтобы с утра собраться, а вечером смыть весь этот макияж? Не хватает ли ее удар, когда она смотрится на себя в зеркало без кучи этой мишуры? Почему она вообще себя так уродует? На эти и многие другие вопросы я вряд ли когда-нибудь услышу ответы, поэтому не задаю их в слух. А то еще обидится и вообще перестанет со мной разговаривать. Хотя, если честно, соблазн увидеть ее без всего этого фарса кажется мне очень привлекательным. Может как-нибудь невзначай уронить парик с ее головы? От монолога Эффи и опрометчивых поступков меня спасает подошедший Кристиан. Минут через пятнадцать к нам присоединяется мрачным и лишенный живости Хеймитч. Завтрак продолжается в молчании, мы с Крисом вновь набиваем желудки божественной пищей, Бряк и Эбернети пьют ту подозрительную жижу из маленьких кружечек. Меня так и подмывает спросить, что это за отвратительный на вкус напиток, но меня опережает мой земляк. Эффи рассказывает ему про кофе и про то, как пью его в Капитолии, а я про себя отмечаю, что даже с сахаром, молоком или сливками не стала бы пить эту гадость. Я заканчиваю жевать последний кусок хлеба, когда Кристиан, блаженно развалившись на стуле, обращается к нашему ментору: — Ну что? Когда мы начнем готовиться к играм? Лицо Хеймитча кривится, одной рукой он грубо трет глаза, а второй подливает в стакан с кофе алкоголь из фляжки. Не спеша, а может просто заторможено, он заканчивает наполнять кружку и недовольно произносит: — Ты блин вообще время на часах видел? — А в чем проблема? — раздраженно с нотками вызова спрашивает Кристиан. Я толкаю ногу напарника под столом, и мы перебрасываемся красноречивыми взглядами. Качаю головой, призывая его прекратить, но он лишь отмахивается. Если Кристиан решил с утра пораньше разозлить нашего ментора — то это не лучшая идея. — Проблема в его ежедневном похмелье, что же еще это может быть, — подает голос Эффи. — Ну может тогда ты уже побыстрее выпьешь, и мы начнем делом заниматься? — раздраженно отзывается Крис, пододвигая стакан Эбернети ближе к нему, от чего пара капель падает на скатерть. Ментор резко вскакивает со своего места и тянет на себя парня за ворот футболки. Я и Эффи устремляем на Хеймитча недовольные взгляды, но он испепеляет своим моего напарника. — Хеймитч, где твои манеры! — взвизгивает наша сопровождающая. — Значит так, слушай сюда, кисломордый, — прищурившись начинает Эбернети. — Я твой ментор и ожидаю от тебя всего лишь каплю уважения ко мне и моей выпивке за мою бесценную работу, — он одаривает меня взглядом и вновь отворачивается к Кристиану. — Давай-те заключим сделку. Вы оба не будете мешать мне пить, а я постараюсь вытащить одного из вас с арены в живых. И это произойдет только в том случае, если вы станете беспрекословно следовать и исполнять все мои указания. Это ясно? Они оба сверлят друг друга взглядами словно два самца, защищающих свою территорию. И ни один из них не готов уступать. Кристиан — в своем решении не подчиняться пьянице-ментору, а Хеймитч — в желании утереть нос трибуту или просто позабавиться. И кто знает, куда бы зашла эта их потасовка, если бы не мое желание закончить это глупое мальчишеское упрямство. Эбернети согласился стать ментором, и пусть не сказал это мне на прямую в лицо, но я знаю, что это так. И я не могу позволить ни одному из них разрушить это решение. — Договорились, — отзываюсь я, пока Кристиан не ляпнул еще чего, что заставит Хеймитча передумать. Оба нехотя прерывают сцену несостоявшегося насилия и садятся на свои места. Чтобы разрядить обстановку Эффи начинает щебетать со своей безудержной оптимистичностью о прелестях Капитолия и о том, что ждет нас впереди. Так проходит десять минут, пока каждый из нас потягивает напитки из своих кружек. Наконец, Хеймитч не выдерживает и, прерывая Эффи, нарушает наше тройное молчание: — Ладно, раз уж вам так не терпится начать, расскажите мне о своих талантах, которые помогут вам не умереть на арене в первый же день. Кристиан тут же воодушевляется и, словно забыв недавний инцидент, принимается рассказывать о себе. Кажется, парень доволен, что его наконец-то услышали. Хеймитч слушает его вполуха и изредка кивает, задавая вопросы. Конечно, определенными навыками как профи он не блещет, но оказывается у него есть и свои сюрпризы. Его отец в отличие от жителей Шлака работает на базе миротворцев поваром. Кристиан же все детство помогал отцу на кухне, свежевал добычу, кашеварил. А так же не совсем законно подсматривал за тренировками миротворцев и повторял за ними. Судя по его довольно мускулистому телу, все же чему-то он да научился на этих нелегальных тренировках. Затем ментор обращается ко мне: — А что насчет тебя, детка? О чем ты вообще думала, вызываясь добровольцем? Хороший вопрос, ментор. И вправду, о чем конкретно я думала? О лучшей жизни? Возможно. О мести? Скорее нет, чем да. Я думала о выживании, о своем обещании покойному брату. Я жила пять лет в аду, и Голодные игры кажутся по сравнению с моей юностью лишь детской игрой. Стоит ли возможная смерть этого риска? Определенно. Я не знаю, зачем живу и живу ли я вообще, ведь последние годы моя жизнь не имела никакого смысла. Но игры могут изменить все, или, по крайней мере, я думаю, что они должны изменить все… И, как бы больно мне не было признавать, но мне нечего терять и не за что цепляться. Если я умру, то не слишком расстроюсь. — Я должна как Кристиан похвастаться своими умениями? Хеймитч кивает в ответ и выжидающе смотрит на меня. — Что ж, как я уже вчера сказала, я умею выживать. — Это все? — раздраженно уточняет ментор. — Что у тебя с физическими данными? Нервно сглатываю и опускаю взгляд вниз, на стол. Я понимаю, что если ты вынослив, спортивен и умеешь управляться с оружием, то у тебя будет больше шансов выжить. Но в играх побеждают не всегда сильные физически. И как донести это до Хеймитча, я не совсем понимаю. И все же вспоминаю пару раз, когда мне пришлось постоять за себя после смерти брата. Тогда я себя совершенно не контролировала от злости, но получилось довольно занятно. — Если меня разозлить, то могу сломать нос или оттаскать особо нелицеприятные особи женского пола за волосы. Ментор закатывает глаза и, кажется, начинает порядком злиться. Видимо, он не это хотел услышать, но лучше уж так, чем я бы сказала, что ничего не умею. — Стреляешь, управляешься с ножами, бегаешь, хоть что-то? — с надеждой в голосе подсказывает Эбернети. — Могу отравить соперника крысиным ядом, убить лекарствами для сердечников, напоить алкоголем и утопить, подстроить самоубийство или сжечь кучку народа заживо пока они спят, это сойдет? — накидываю идеи и ловлю на себе обеспокоенные взгляды. Кристиан и Эффи смотрят на меня с ужасом, а Хеймитч покачивает головой. — Что? Я не сильна физически, зато у меня есть мозги. Знаю, как не умереть от голода и холода, разбираюсь в лекарственных и съедобных растениях, медицине и анатомии человека. Мое оружие — это смекалка, и ей тоже можно убивать, — и после секундного колебания добавляю. — А еще я умею хорошо врать и играть роли, манипулировать людьми. Ментор разочарованно смотрит меня и делает огромный глоток алкоголя из фляжки. — И как же ты собираешься всеми манипулировать? Загипнотизируешь спонсоров или справишься с двухметровыми профи с помощью силы мысли? — с издевкой усмехается Хеймитч. Мне хочется кричать. Громко и протяжно, чтобы меня услышали. Он знает, что у меня есть шансы, но не хочет признавать этого. Ведь я раскрыла перед ним все свои карты и они ему совсем не понравились. Он ожидал большего, ожидал чего-то особенного. — Ты знаешь, мне не в первой, — пытаюсь воскресить в его памяти события нашей встречи, но так, чтобы другие не поняли о чем мы говорим. Но по лицу Кристиана я понимаю, что он уже сложил одно с другим. — Нет, я ничего не знаю. Тебе просто повезло, вот и все, — Хеймитч качает головой. — Зря ты вызвалась добровольцем, Амелия. Нет у тебя ни единого шанса на победу. Мой кулак обрушается на стол, острая боль пронзает мизинец, но я не обращаю внимание. Он нужен мне, без него я не смогу даже и пытаться победить, без него у меня не будет спонсоров. — Ты можешь хотя бы выслушать меня? Или опять скроешься от своих проблем в бутылке алкоголя? — мой голос срывается на крик. — Это моя жизнь и я хочу жить. И это нечестно, что моя жизнь на арене будет зависеть от человека, который даже не попытался поверить в меня. Который даже не захотел помочь мне. У меня есть план, я знаю как играть в эти игры. Просто дай мне сказать. Позволь показать тебе того, чего ты не видишь. Чувствую, что еще немного и я расплачусь. Последний раз я плакала три года назад, в тот день, когда повесили брата у меня на глазах. В тот день я пообещала себе, что больше никогда не буду слабой, что я буду жить не смотря ни на что и что я отомщу. Но за последний месяц столько всего произошло, что я просто не справляюсь с огромным давлением. Мне нужна поддержка, мне нужен кто-то, кто поможет. Я смотрю на него с мольбой в глазах и вижу, как что-то ломается внутри него. Хеймитч кивает в ответ и я облегченно прикрываю на секунду глаза, смахивая подступающие слезы. Еще рано радоваться, теперь мне нужно убедить его. — Ты спрашивал, как я расположу к себе спонсоров? Что ж, всего лишь три пункта: Жатва, стилисты и индивидуальный показ, — загибая пальцы, уверенно начинаю говорить. — Я уже привлекла к себе внимание на церемонии Жатвы, осталось только его удержать. Если стилисты сделают свою работу на отлично, и если я смогу набрать на индивидуальном показе восемь баллов, то считай спонсоры у нас в кармане. Это не сложно, ведь профи каждый год пользуются этим трюком, как само собой разумеющееся. Но думаю, куда важнее расположить на свою сторону организаторов игр. Хеймитч меняется в лице и задумчиво произносит: — А вот это уже интересно, продолжай. Улыбка трогает кончик моих губ, и я позволяю себе выдохнуть, потому что кажется не дышала, когда говорила все это. — Насколько я понимаю, спонсоры могут помочь в разных ситуациях, но лишь от организаторов зависит, будет ли тебя поджидать смертельная опасность за углом. Они сталкивают друг с другом трибутов, отправляют по твоим следам переродков, не позволяют никому чувствовать себя в безопасности, — я обвожу всех слушателей взглядом и затем воодушевленно продолжаю. — Им нужно шоу, но при этом они забыли, что за последние семь лет с 62-х Голодных игр побеждали только профи. Скажи, Хеймитч, — с вызовом смотрю ему в глаза. — неужели это не скучно? Каждый год одно и тоже, так предсказуемо. А ведь Капитолий теряет сноровку, позволяя профи побеждать каждый год. Им нужно что-то новое, и нам остается только осторожно намекнуть об этом, чтобы они думали, что эта идея пришла им в голову сама. И тогда у каждого из трибутов будет шанс на победу, потому что в этом сезоне будут игры без профи, — бам! Обрушиваю на них в общих чертах свой план и вижу, как в глазах Хеймитча начинает загораться понимание, — Шоу — вот ответ на твой вопрос, как я разберусь с профи. Я покажу им шоу, которое они так жаждут получить. Ты только представь, как будет реветь публика, когда невинные дети будут убивать, чтобы выжить, становясь чудовищами… — Знаешь, это звучит довольно кровожадно, — перебивает меня Кристиан, но я вижу, что он под легким впечатлением. — Как есть, — пожимаю плечами в ответ. — Очень даже не плохая идея, детка. Если воплотить ее в жизнь, то у каждого из вас будет шанс. И физическая сила, в которой ты, скажем прямо, совсем не сильна, — с небольшим упреком выделяет последние слова Хеймитч, — будет не так важна, но все же она нужна тебе. Что если я скажу тебе, что в твоем плане есть огромная дыра, которую ты можешь заделать? Будь у тебя физическая сила, то у тебя было бы больше шансов на победу. И это можно устроить, — заговорчески произносит ментор и замолкает. Я начинаю понимать, к чему он клонит, кивая в ответ на его невысказанные мысли. Вижу, что Хеймитч начинает втягивается в мою игру, и он явно заинтересован. Ментор поворачивается к Кристиану и обращается к нему с предложением. — Как ты смотришь на то, чтобы объединиться, заключить союз? Ее мозги, — кивает на меня Хеймитч, — и твоя сила, — переводит взгляд на Кристиана, — вместе сойду за половину профи. У вас будут все шансы дойти до финала, по крайней мере у одного из вас. В начале работы над своим планом я думала о союзнике, но сам факт того, что я не знаю чье имя вытащат на Жатве, не позволил мне дальше развить эту мысль. Но сейчас она как никогда приходится кстати. — Разве союзы не опасны тем, что в конечном счете придется убить друг друга и предать? — недоверчиво бормочет мой напарник. — Обычно что-то случается на арене быстрее, чем ты успеешь подумать об убийстве союзника. Не туда ступил, не то съел, получил ножом, и один из вас окажется мертвым, — будничным тоном говорит Хеймитч, словно это само собой разумеющиеся вещи. — Почему бы и нет, это лучше, чем выживать в одиночку, — отзываюсь я, выжидающе смотря на Кристиана. В конце концов за ним слово, и я надеюсь, что он не дурак, чтобы отказываться от такой возможности. Парень согласно кивает, и я улыбаюсь. Превосходно, о такой удаче я и мечтать не могла, теперь у меня есть ментор и союзник. — Отлично, тогда обсудим все подробнее вечером, мы прибываем на станцию. Сейчас вас заберут стилисты и будут делать с вами далеко не самые приятные для вас процедуры. Но вы должны терпеть и позволить им сделать свою работу. Мы согласно киваем и я замечаю, что за всей нашей дискуссией мы успели добраться до Капитолия и сейчас въезжаем в темный тоннель. Через две минуты поезд останавливается, и Эффи зовет нас к выходу. Я на секунду мешкаю, и замечаю на себе хмурый взгляд ментора. — Лучше распусти волосы, детка. И выше голову, улыбайся так, как не улыбалась никогда, — и после секундного замешательства нехотя прибавляет, смотря на Кристиана. — Тебя это тоже касается, парень. Делаю как он говорит, распускаю волосы и натягиваю ослепительную улыбку. Улыбаться — это я умею. Мы подходим к выходу, ожидая, когда откроется дверь вагона. — Это катастрофа! — голос Эффи пронзает все свободное пространство. — Ты не можешь выйти к репортерам в таком виде, Амелия. Тебе нужно пойти переодеться. Она берет меня за руку и тащит в направлении моего купе. Эбернети преграждает нам путь и бросает на Эффи неприязненный взгляд. — У нас нет на это времени, Бряк. Что не так с ее одеждой? — ментор оценивающе смотрит на меня, но кажется не замечает ничего сверхъестественного. — Это же пижама! — Да? А я и не заметил. Смотрится не плохо в отличие от твоего клоунского наряда, Эффи, — издевается Хеймитч. Я пытаюсь скрыть свою улыбку за приступом кашля.