2006
POV Shannon Эти сны теперь преследуют постоянно. «Не спасай меня. Не спасай. Мне плевать». Что творится у него в голове? Даже я не знаю. Даже он. Роятся идеи, которые можно назвать гениальными. Я его брат, мне можно быть необъективным и считать его гением. Хотя бы моим гением. Восхищаться. Гордиться, когда он делает то, что умеет. Но какой ценой? «Пока не упадешь, не узнаешь, каково это…» И он падает. Снова и снова. Во сне и наяву. Носится, как бешеный. Спотыкается, падает, ударяется. Встает и продолжает, собирая синяки везде, где только может. У него тонкая кожа. И если посмотреть вблизи, он вечно расцвечен ими. Синяками, ссадинами, царапинами. Но он умеет вертеться так, чтобы никто не заметил. Разве что под глазами видно, там, где венки проступают. Подводка отвлекает. Смазавшись, маскирует вместе со следами усталости в самом взгляде, и все смотрят на его большие голубые глаза, такие яркие с этой черной каймой. А сколькие смотрят _в_ них? По-настоящему смотрят, не только на оболочку. Трудно сказать. Хотя… Не всегда. Бывает, вопли оглушают. Жаждущие руки тянутся утащить его в людское море. И он падает туда. Сам. Снова падает. Как тогда, когда довел себя до изнеможения. Нужно было работать. Закончить со съемками и вернуться, наконец, домой. А в итоге, помимо работы пришлось следить за каждым его движением, проверять, чтобы вдруг чего не… Капли крови на снегу напугали до усрачки, а он только отмахнулся: — Не рассчитал нагрузку. Да. Так не рассчитал, что шатало, как бы ни старался скрыть. Когда он сам себя не бережёт, хочется стукнуть по бедовой голове. Когда калечат другие — хочется убивать. Хватают, роняют, засмотревшись, тянут в разные стороны, как будто он — вещь, игрушка на веревочках. Внимание, признание — это приятно. Но вот интересно, сколькие бы восторгались им так же, выгляди он иначе? Не будь таким, какой есть, чьим-нибудь идеалом. Завидую? Нет. Хочу знать, кому на самом деле важен именно _он_. Всегда. Хоть в пять лет в окружении очередных соседок, сюсюкающих: «Какой милый ангелочек!», хоть сейчас. Как там было? «Есть нечто особенное в Фантазии». Определённо есть. Смотря в какой и для кого — что. О чем все подумали? О том, какой он заводной? Скачет, крутится волчком, выглядит счастливым. А как быть с тем, что _еще_ творит каждый раз? В чем-то я сам не лучше, знаю. У нас это семейное. Но Каждый. Гребанный. Раз. в последнее время он лезет на самый верх, не глядя, как будто ему в самом деле плевать, что может соскользнуть, промахнуться. Как во сне. И эти его горящие глаза… «Разве ж это плохо?», скажет кто-то. То-то и оно. Когда он счастлив или когда у него новая идея, он светится. Но это… Этот огонь холодный, продирающий до костей, какой-то… чужой. «Он же с Марса». Не смешно. Ни разу. Все, что я могу — стоять внизу и смотреть, стискивая барабанные палочки в руках, считая удары сердца. Не знаю, что делать. Боюсь за него. «Можно, пожалуйста, забудем обо всём хоть ненадолго?» Мир жаждет зрелищ. И он дает ему их, не думая о себе. The Fantasy в сетлисте. Он сделает это снова. Почти наверняка. Сцена еще не готова, а он _уже_ нашел край. Стоит, покачиваясь, глядя куда-то то ли перед собой, то ли сквозь. Подхожу ближе. Он не слышит, не замечает. Опять где-то _там_. Инстинктивно протягиваю руку, хватаю его за запястье. Вовремя. Успел. Поймал. Удержал. Не как во сне. Не дал упасть, когда он опасно накренился вперед. Поворачивается ко мне лицом, смаргивая пелену с глаз. Растерянный. Потерянный. — Джей, ты чего? — Не знаю, Шенн, — вздыхает на грани слышимости. Бережёт голос перед концертом. Хоть что-то. — Я запутался. Не знаю, что чувствую. — Адреналинщик, мать нашу общую. Поджимает губы в упреке: — Не матерись. — Кто бы говорил! Хмурится, бродит взглядом по мне, решает что-то. — Помоги мне, Ше, — просит, наконец. Тяну его на себя, обнимая. — Я постараюсь. Корчит дурацкую рожу. Хочет показать, что уже не маленький, перерос все эти щенячьи нежности. Но для меня он всегда будет младшим братом, которого нужно оберегать, каким бы сильным и самостоятельным он ни был. Дергаю его за кончик отросших волос, чтобы перестал изображать не пойми что. Не перед кем держать лицо. Снова красный. Красные пряди в почти черной копне. Ему нравится. Остальным — тоже. Красный — наш цвет. Но и цвет его крови. Может, сказать ему, чтобы перекрасился?***
Он по-прежнему это делает, лезет куда повыше при каждом удобном случае. Уже не потому что иначе не чувствует, а потому что может. Потому что ему это под силу. Я по-прежнему беспокоюсь, но знаю, что теперь он внимательнее. Смотрит, что и как делает. Кошмары, где он разбивается, сорвавшись с высоты, больше не мучают.