Комната

      Старому другу Джейкоба Фрая, Александру Беллу, не в первый раз приходилось наблюдать то тщательно скрываемое, но вместе с тем ярко воплощающееся в общей обстановке дома чувство: безутешное горе от потери ощущения стабильности в жизни и твердой почвы под ногами. Чувство, которое, как казалось Беллу, было несвойственно Джейкобу и которое отвергал вечными прыжками через забор и прочие препятствия, развязной, но твёрдой походкой, возникающими чуть ли не на пустом месте конфликтами. Белл, которого Фрай считал гением чуть ли не во всём, имел в бесконечном списке талантов способность к психоанализу, о чём не спешил сообщать другу, ибо не хотел лишаться возможности лицезреть своими глазами так откровенно развёрнутую карту души. Проще говоря, он в очередной раз прислушался к зову своей природы, природы исследователя, и занялся естественным и любимым своим занятием: наблюдать.       По обыкновению весёлый и остроумный, Джейкоб опроверг впечатление о своём настроении стоило ему поставить ботинки товарища на законное место обуви своей сестры. Нечто интуитивное нашептывало Беллу о неестественности этого жеста, наигранность которого продолжалась в показной чистоте посуды и мебели и странной неподвижности фотографий на одной из полок серванта. Секундное замирание и вздох при взгляде на общее фото Иви и Джейкоба, и быстрый разворот к гостю не давали Беллу шанса не видеть очевидного. Эта упёртая позиция показать свою независимость от кого бы то ни было обнажала всю суть его натуры и являлась неким ответом на вопрос Белла о том, почему тот дружит с Фраем. Джейкоб протестовал и поднимал белый флаг одновременно, и не столько перед кем-то, сколько перед самим собой. Двойственность этих порывов выражалась в подчёркнуто небрежном состоянии его костюмов, постоянстве выбора одного и того же освежителя воздуха, в наличии большого количества пива в холодильнике, в привычном расположении подушек на диване. Всё это в первое время после отъезда Иви так резко окатило Белла сродни холодной воде из ведра, что тот не осмелился открыть рот на эту тему. — Снова увидел что-то интересное?  Из ступора его вывел вопросительный, искрящийся озорством взгляд каре-зелёных глаз Джейкоба. Тот заговорческий взгляд, который подбивал на проявления фантазии любого рода. — О, совсем нет. Просто задумался над…  — У меня к тебе дело.  Фрай, всё так же сверкая глазами, быстро приблизился к столу, непонятно когда прихватив бутылку пива. То и дело он энергично теребил давно ослабленный узел галстука. — И какое же?  Джейкоб наклонился ближе, словно желая поведать страшную тайну, что должна быть скрыта от посторонних ушей, хотя в доме давно уже было пусто. — Хочу переделать одну из комнат.        Голос парня был полон еле сдерживаемого восторга от планируемой затеи, и хотя Белл рациональной частью себя не проникся волнами исходящих от Джейкоба чувств, сама суть его поняла причину звучания тона голоса Фрая и той интимно таинственной позы, в которой сидел хозяин дома. — Ты хочешь, чтобы я помог тебе с ремонтом? — вопросительно выгнув брови, спросил Белл. — Ну что ты, Алекс. Неужели я не могу поделиться своими планами с лучшим другом?  — Ты в любом случае можешь рассчитывать на меня, Джейкоб. Буду только рад помочь.  — Не хотелось бы отнимать время у нашего гения, — отпивая из горла, Джейкоб подмигнул ему. — Но ловлю тебя на слове.       Джейкоб знал, что Алекс согласится. Он не чувствовал, что нагло пользуется добротой друга, ведь он лишь подкидывал ему пищу для его всепоглощающего ума. Беллу было интересно многое, если не всё, и Джейкоб чувствовал искреннее восхищение человеком, чьи ум и воображение были в идеальном симбиозе и могли идти рука об руку, не позволяя их обладателю впадать в крайности занудства или умственного разгильдяйства. У самого Джейкоба редко так получалось.       Быстрый поток мыслей привел его к воспоминаниям неприятным и желанных одновременно. Иви! Заскорузлая обида вновь заскребла по сердцу. Вид сестры, в тот день собирающей чемоданы для переезда к парню, которого тот всем нутром недолюбливал, заставил ноги прирасти к земле, внутренности замереть от леденящего страха, а руку крепко сжаться вокруг хрупкого запястья. Джейкоб не помнил, что говорил. Помнил лишь что чувствовал. То, как все моменты с Иви, и радостные, и гневные, слились в нем в жаркое вожделения, смешанное с собственничеством. Их споры, их игры, их учёба, их повседневные ритуалы, её наставления и игра в поддавки, то, как у них проходили разговоры — всё это было его жизнью, его усладой. Без неё жизнь грозила превратиться в однообразную смазанную мглу из его шалостей и хаоса, не имеющих смысла без противоборствующей силы в виде благоразумия, которого у Иви было в избытке. Всё это исчезнет, стоит ей уйти — всё, что давало ему чувство защищённости и целостности, чувство, без которого, как оказалось, он не может жить, и за которое он с жадностью цеплялся, впившись в губы сестры. В этом не было чего-то похотливого или чего-то подобного. Лишь детское забытье, в которое он впал, терзая её уста с тоской и лаской, умоляющих остаться. Пощёчина в секунду отрезвила звоном и щипающей болью. Попыток повторить не было. Джейкоб лишь молча стоял и угрюмо краем глаза наблюдал, как ещё быстрее чем прежде Иви собирает вещи с выражением растерянности и страха на лице и выскакивает в дверь, явно без желания появляться здесь когда-либо ещё.       То ли от воспоминания, то ли от пива, обветренные губы защипало, и Джейкоб облизнул их. Чувство мрачного триумфа взыграло в нём. Пусть она ускользнула от него. Пускай она ушла к этому Грини. Пускай это причиняло ему боль. Пускай. Воспоминание о её губах были ещё свежи в его голове, и он был намерен сохранить их до конца.       Вкус некогда любимого пива казался значительно поблекшим, и Джейкоб, глупо растянув рот, подумал о том, что жалеет о столь масштабной закупке обожаемого напитка. Подобное и ранее случалось и в какой-то момент с его языка чуть не сорвалась фраза «Раньше было лучше», но вовремя прикусил себе язык. Меньше всего хотелось превратиться в своего отца, хоть тот и не говорил никогда подобной фразы, но радел за этот принцип значительными силами своей души. Хорошо, что этот старый чёрт, как его про себя иногда с любовью, иногда с гневом называл Джейкоб, не вбил Иви в голову этот бред. — Как у тебя дела на работе, Алекс?        И Алекс пустился в рассказ о своих поисках и наблюдениях, сделанных за последнее время. Джейкоб, как в начале их дружбы, так и сейчас, не всегда улавливал суть разговора за научными терминами и обилием умных фраз, и если раньше мог заскучать, то сейчас просто наслаждался самой увлеченностью собеседника. Он не отличался умом в привычном смысле этого слова, и после ухода Иви осознал и усвоил это для себя. Если кто-то и находился, кто заявлял ему это прямо в лицо, Джейкоб не обижался и с хитрой улыбкой кивал или отшучивался. Человек, видевший множество подтверждений данного факта в своей жизни, — разве мог он на это обижаться?