Комната

      Александр Белл вошёл в дверной проём, чуть обугленный порог хрустнул под ботинком. Дверь всё ещё была чёрной и потрескавшейся с внутренней стороны и спустя столько времени от неё шёл запах гари. Похоже, Джейкоб даже не думал её менять. Ступать по отремонтированному, хоть и не до конца, коридору было для Белла в радость. Видимые им плоды трудов поднимали из головы воспоминания переполненных облегчения и загадкой дней.       Весь процесс ремонта, от чистки и покраски обглоданных как кости стен до наблюдения за выбором Джейкоба обстановки (сосредоточенность друга в этот момент, пристально всматривающиеся в каталог глаза не вызывали желания прерывать), Белл был полон решимости сохранять закрепившийся за ним статус «оптимистичного человека». По оптимистичным (он судил по себе) подразумевалось выуживание и эмоциональная реакция на, пожалуй, не примечательные, но в моменты желания отвлечься важные события и вещи. Белл не считал это трусостью перед лицом опасности для своего душевного спокойствия: как — никак мало кто предпочитал держать перед глазами воспоминания о проблесках ожогов, не успевших зарасти новой кожей, мелькавших ещё ярче на фоне стерильных бинтов, простыней и стен, и воскрешать неловкое чувство от ощущения направленного на тебя незнакомого взгляда.       В первую встречу глаза были чутки и, как после долгого расставания один друг с просьбой узнать себя трогает товарища за рукав, подмигнули. Узнавание прошло, и Белл почувствовал облегчение от того, что видит перед собой ещё живое, способное вселить уверенность, что всё хорошо, обаяние этих игривых карих глаз. Приходить стало легче. Тропа была знакома, и Белл шёл по ней с улыбкой.       Снятие бинтов было волнительным и перемешивалось с восхищением: Джейкоб светился знакомой уверенностью и сдерживаемым чем-то новым стремлением мчаться вперёд, как если бы предполагаемые увечья его не волновали. И эта новая сдержанность тоже не собиралась долго тормозить лошадей. Ум был един с телом и знал, что оно не готово. Цель была одна, и оба были готовы работать вместе, чтобы продолжить путь. Чуть влажная кожа была красноватой в свете дня, как у варёного рака. Джейкоб применил к ней выражение «с пылу с жару», вселив в сочащимся ото всюду энтузиазмом Белла неловкость, отозвавшуюся смехом. Волосы удобрились пеплом, лоснились и торчали в разные стороны, а тучная медсестра с лицом человека повидавшего виды быстро и резко снимала бинты и компрессы. Вероятно, она считала, что от степени напряжённости её челюсти зависит насколько хорошо работа будет выполнена. Волей-неволей в голове Белла пронеслась мысль, что видимое им похоже на карикатуру родильного процесса. Привыкший к таким спонтанным сравнениям в своей голове он не находил в них ничего по-настоящему остроумного и не распространялся об этом. А может здесь крылась инстинктивная скромность, подкрепляемая знанием, что Джейкоб найдёт здесь ещё больше доводов хвалить товарища. Но подобно мыслям его переполнявшим это сравнение слетело с его языка в виде слов: «Как новенький!» Джейкоб пригрозил ему пальцем за столь «жестокую издёвку», но раззадоренный оскал смутил столь же, сколь могла бы озвученная похвала.       В день выписки Белл предложил Фраю подвезти его домой вместе с оставшимися пожитками, на что тот согласился, но в выражении лица не виделся энтузиазм. Это не было чувство стыда, что кто-то увидит последствия его действий. Своих решений и результатов решений он никогда не стыдился, хотя кто-то из его знакомцев объяснил всё чрезмерной отдачей всего себя тому, что впереди. Сердце слишком быстро билось, чтобы стоять на месте. Так и сейчас мысли Белла об увиденном Джейкоба не волновали. Выражение суета сует здесь подходило прекрасно. Стоило представить, как Алекс расторопно (для Джейкоба это всё ещё был синоним к слову медленно) раскладывает в багажнике вещи, пока сам он чуть не подпрыгивает от напряжения в стопах, лицо будто оттягивалось вниз, принимая театрально печальное выражение. Но разум указывал телу на слабость и назидал на экономии сил, и Джейкоб, ведомый непривычной силой, принимал помощь, позволяя себе подгонять Белла звучными вздохами. В машине он развлекал себя видом поднимающегося от асфальта пара.       Дом всё также стоял на месте. Белл знал, что жилище Фрая цело, но ожидал увидеть его в более потёртом состоянии. Алекс радовался этому, и радость эта имела двойственную природу. Часть заключалась в предположительной лёгкости работ, а другая в том, что как хороший друг всем естеством думал о благополучии ближнего своего. Ум Белла был настолько бескорыстен, что на какие-либо сугубо рациональные вещи от него невозможно было злиться. По крайней мере, если Джейкоба это не раздражало, то он не видел в этом проблем. Окна дома были серыми от налипшего на них пепла и пыли, дверь же, по-прежнему белая, излучала волны гостеприимства. Внутри же всё было в сером. Всё покрывала смесь пыли, копоти и пепла. Белл ощущал себя, как будто перед ним стоит не стесняющаяся своей наготы раздетая женщина, и смутился. Смутился не то, что пустоты. Смутился тому, что Джейкоб не считал это чего-то достойным внимания. Не было отмечено чем-то остроумным или жалобой. Не спрашивая, он вручил в чужие руки средства для уборки, движением головы говоря: «Давай, направь свои силы на действительно важные вещи». Он находил тактику убеждения делать что-либо, пока люди не очнулись и не начали задавать вопросы, по-прежнему эффективной. Позже в окружении очищенных стен Джейкоб устало сидел на одной из сумок с растёкшейся по лицу улыбкой удовольствия, а Белл, отдыхая, занял голову непринуждённой мыслью о том, как долго надо будет очищать подошву от золы. -Осталось вроде ещё одна комната, — сказал Алекс, боясь посмотреть на закрытую дверь. -Займусь ею завтра, — выдохнул Джейкоб и смахнул испарину со лба.       Чувство закупоренности, теперь сменившееся непринуждённостью, продолжало довлеть над Беллом из-за белого пятна неизвестности. Его суть исследователя металась в поисках объяснения, но также свойственная ему тактичность не решалась спросить нужное. А Джейкоб, как если бы это было пустяком, о котором он вспомнил между дел (с течением времени Алекс понял, что так оно и было), полусонно выдал: «Не переживай. Всё в порядке».       Всё ещё оставались вопросы, но тактичная часть успокоилась, сделав из ответа вывод, что это не его дело.       Первым делом Джейкоб из мебели приобрёл стол, пару стульев, сидя на которых перед планами ремонтных работ он был похож на военного стратега, и кресло, которое он поставил перед вычищенным и облагороженным камином. Воодушевление билось внутри, и были мысли осуществить задуманное без учёта несущественных деталей в виде комфорта, но понимание, что он не в том состоянии, чтобы разбрасываться деньгами, хоть и огорчало (если вообще что-то могло его тогда огорчить), но заставляло с полной отдачей продумать содержимое жилища, чтобы любая покупка могла быть уместной здесь. Впрочем, Джейкоб не был расположен к приобретению бесполезных побрякушек. Была жалость к дому после того, что тот пережил вместе с ним, и считалось справедливым отнестись к отделке с особым вниманием. Белл считал, что к Джейкобу данное слово слабо подходило, и называл это чуткостью. Восстановление дома его хозяин полностью взял на себя, не подпуская Алекса к инструментам, а если и поручал что-то, то пристально следил. Как и все учёные Белл обладал свободолюбивым нравом, а после двух горящих направленных в спину глаз делать что-либо пропадало всякое желание. Догадка Алекса о том, что тот делал всё специально, сея в голове помощника желание заняться чем-то другим, подтвердилась, и Белл ещё раз восхитился задатками лидерства Фрая. Позиция поддержки оказалась здесь более подходящей. Отдавая все силы сердца и ума (первого было неизменно больше), Джейкоб в изнеможении опускался на стул в конце дня и принимал от Белла похвалы, новости и идеи, которые тот не мог держать в себе чисто физически.       К моменту когда, по словам Джейкоба, он стал выглядеть достаточно хорошо, чтобы максимально цеплять людей своим очарованием, ибо искренне считалось, что вид подпаленных бровей выдаёт что происходили в жизни их владельца события в некоторой степени потрепавшие его, Фрай вышел на работу. Миссис Чесмен, хранившая благопристойную секретарскую серьёзность, кинулась к нему, стоило тому появиться в дверях, судорожно трясла мужские ладони и обеспокоенно лепетала. Её сердце, оставшееся сердцем ребёнка, сохранило испуг за близкого человека, и даже такая же детская устремлённость в желании производить впечатление серьёзной и собранной не сдержала этот всплеск. -Как хорошо, что вы снова с нами, Мистер Фрай!       Джейкоб, чувствуя умиление, успокаивающе гладил её по коротко остриженным мягким волосам.       Мистер Титч поприветствовал снова вставшего в строй кивком головы, и как человек, понимающий, что действительно нужно было ученику, протянул несколько папок с делами, которые были приняты с глубоким чувством солидарности. Кэрол, находившаяся под впечатлением от своих собственных эмоций, кружила вокруг Джейкоба со вздохами и уговаривала выпить чаю из одной из её коллекционных фарфоровых чашечек, что можно было назвать актом величайшей жертвы с её стороны. И отказ принять эту жертву, несмотря на лежащие на столе дела, нанёс ей глубокую обиду. Она вернулась на своё место, и, невзирая на то, что её расположение к нему вернулось с прежней силой, Джейкоб понял, что эта обида разделила их.       Дом и работа в те дни слились воедино. Джейкоб брал дополнительные бумаги и, сидя в преобразившемся жилье, чувствовал, как труды обволакивали стены, давая ощущение уюта и уверенности. Ласковыми руками он проводил по высохшим стенам, любовным взглядом окидывал постепенно наполняемые комнаты и засыпал в конце дня с ощущением счастья.       Это счастье пропитало материю дома, и сейчас Белл шагал по ещё полупустой гостиной, освещённой персиковым цветом светильника, обволакиваемый бархатным гостеприимством. Оно сквозило в брошенном поодаль сушиться зонте, полуоткрытой ключнице и неровно висевшем пальто. Но ни в коридоре, ни в гостиной никого не было. Дом, будто лично расположенный к нему, распахивал двери и своим теплом тянул за руку внутрь. У Джейкоба вошло в привычку приносить материалы дел домой, и если никого не было в передних комнатах, то точно кто-то был в единственной законченной части дома: в кабинете.       Кабинет был вещью, в работе над которой Джейкоб отбрасывал сопровождающую остальной процесс ремонта весёлость и проявлял леденящую сосредоточенность. Созданный на месте комнаты Иви, до своего завершения он был схож с чёрным сгустком, из глубин которого лилась в уши пустая тишина. Джейкоб смело шёл туда, но как знающий о тайных опасностях этих мест следопыт, облачался в защиту в виде серьёзности, словно самая большая угроза была там именно для него самого. Когда Белл был радушно приглашён по окончанию ремонта, то возник вопрос: намеренно ли Фрай наполнил работу такими рациональными чувствами, как если бы они были замешаны в краску для здешних стен, или это было обычное проявление чрезмерности? В любом случае другой атмосферы уже быть не могло.       Стены были выкрашены краской дымчато-винного цвета, переходящей в потолок оттенка слоновой кости. Окна были французскими и выходили на задний двор белым выпуклым полукругом. Запущенный садик с благоухающим летом сорными цветами смотрелся сейчас пощипанным и вялым. Но Джейкоб никогда не увлекался садоводством, предоставляя саду заниматься собой самому себе. Место было выбрано исключительно из-за богатства льющегося через стёкла солнечного света. Отдых в тёплых лучах был важной частью его жизни. Пол покрыт ламинатом, как и везде. Вдоль боковых стен от двери стояли застеклённые шкафы из тёмного дерева. Не до конца заполненные они выставляли иногда падающие из-за отсутствия опоры книги и папки, и Джейкобу приходилось часто открывать их для поддержания порядка. В небольшом отдалении от окон посередине между шкафов стоял рабочий стол. Место блистало прилагаемыми к предотвращению кавардака усилиями: канцелярские принадлежности, хоть и не без путаницы, сложены в одну сторону, ноутбук был в другой стороне у подножия серебристой настольной лампы. Джейкоб стоял у стола, перебирая бумаги. Фигура в чёрной водолазке и брюках смотрелась ещё темнее в лучах холодеющего ноябрьского солнца. Словно стены были его глазами и ушами, он вздёрнул голову, как только Белл появился в проёме двери. -Рано ты. Что-то нужно? -Пришёл поздравить с днём рождения, — ответил Белл, протягивая вытянутую прямоугольную коробочку.       Брови Джейкоба рефлекторно приподнялись, а их кончики как магниты стянулись к чуть сморщенной переносице. Лицо приняло привычное здесь озадаченное выражение, но через секунду переносица распрямилась, брови поднялись, и появилось расслабленное удивление. -Я и забыл, — почти прошептал Джейкоб и принял подарок.       Белл выбирал подарок исходя из добродушных и разумных умозаключений, основанных на наблюдениях за людьми. Именная ручка была из того рода вещей, которые несут в себе смысл практический и духовный. К тому же, иметь что-либо именное было если не трогательным, то в примечательной степени значительным.       Хоть Джейкоб и посчитал то, что знал Белл, достаточным для его спокойствия, атмосфера серьёзности и некоего неизвестного рода порядка не давала возможности стоять смирно. Свет лил в окно, но Алекс был как на морском дне: что-то двигалось более уверенно, кому-то было известно больше него. Он был чужим здесь. Был выбор: спросить хоть что-то или уйти. -Не хочешь поздравить Иви?       Джейкоб перевернул документ и пробежался глазами по заглавию. Интересно, считал ли он нужным слушать его здесь? Быть в месте, где очарование Джейкоба было абсолютным и всевластным, ощущалось как опасность. Добродушное движение чужих губ пригвоздило Белла к земле. -А это мысль.       Искры одобрения сыпались из карих глаз, и когда Джейкоб подхватил телефон пальцами, Алекс решил подождать его в гостиной у не горевшего очага. Он видел его через сужающуюся щель двери: опершийся на подоконник, глядевший в окно во время произнесения поздравления, наслаждавшегося звуком женских шагов по траве.