Феликс не помнил.
Ничего из вышеперечисленного не входили в центр внимания и озабоченности семнадцатилетнего юноши. Эти периоды в его жизни, будто посттравматический синдром, всплывали лишь тогда, когда он видел сны о нём. В сказках про красивых принцесс всегда был тот, кем несомненно все будут восхищаться. Идеальный человек, которого в жизни никогда не существовало и существовать не будет, для австралийца был вполне себе реальным. Он подошёл к нему невзначай, лишь из личного интереса. Для Чанбина это было тогда немного странно — общаться с незнакомыми учениками, которые не в его параллели. А для младшего было удивительно то, что Со никому не проспорил на сотку и вообще его заинтересовало не этническое происхождение человека, а его внутренний, более глубокий мир. Встреча за встречей, и старший начал провожать Ли до дома. В свои пятнадцать лет Феликс не понимал, что значит «химия между людьми», но его сердце всё прекрасно знало и без него. Через две недели они без стеснения начали ходить, держась за руки. По школе пошли слухи, что «Со Чанбин развращает малолетних» и «иностранцы не заслуживают таких привилегий», но им не было дела до завистливых взглядов. Это было больше чем скудное понятие «любовь». Парни оба поняли это, когда в какой-то из дней Чанбин не успел проводить младшего домой, потому как сам засел в кабинете музыки. Со был из тех, пока ещё непризнанных гениев, но уже обладающих выдающимся талантом к различным направлениям искусства. Чанбин всерьёз увлекался музыкой ещё с начальной школы, он помогал записывать школьный гимн и долгие годы числился одним из самых уважаемых и почётных учеников школы искусств. Он был ходячей рекламой, на которую клевали такие же амбициозные ребята, как он сам. С кроткой улыбкой и вечно нависающей причёской смольного цвета, старший никогда не носил галстуков, а школьные штаны натягивал на себя только для проверки учебных заведений, когда все должны быть одеты одинаково несуразного, как в армии. Когда Феликс в тот вечер медленно и нехотя плёлся к своему дому, его прижала за углом местная «гопота». Три парня, одетые в безвкусное тряпьё, но, по-видимому, считающие себя богами это мира, смачно дали бедняге по голове, от чего тот скрючился на асфальте. Рюкзак отлетел далеко и, кажется, навсегда. Недоеденное овсяное печенье с шоколадной крошкой хрустело под тяжёлыми ботинками его топчущих, а самые важные конспекты к экзаменам можно было только сильнее порвать — хуже уже не будет. Подросток не понимал тогда, что с ним происходило. Он смутно помнил подошву поддельных ванс на своём лице, пульсирующую вену то слева, то справа на лбу, болящий пах и вытекающую из горла кровь. Никто из них не знал, к чему было такое жестокое избиение. Наверное, несчастный школьник просто попался им под руку, в самый неподходящий для него момент. Его так и бросили там, в безлюдном закоулке, пропахнувшим гнилью мусорных баков. Встать на ноги сил не хватало, а всё что выходило из его глотки — хрип вперемешку с кусочками слизистой. Чанбин в тот день искал его полчаса, обыскивая каждую улицу, ведь друг не оповестил его о своём прибытии домой. Он нашёл его, помятым и заснувшим от бессилия, лежащим рядом с покоцаным рюкзаком. Нёс на руках, ни разу не поправив, боясь причинить больше боли, и ничего не говоря, лишь плача и виня себя во всех смертных грехах. Со долго сидел с родителями Феликса, плакал во второй раз и набирал телефон ближайшей больницы дрожащими пальцами. Младшего быстро залатали, а ублюдков нашли по камерам видеонаблюдения и отослали в колонию, где «их накажут равносильно совершённому поступку», Чанбин в этом был уверен. Эта страница в их совместной истории приносила много боли парню с веснушками, поэтому он достал из-под матраса кровати свёрток самой сильной травы, которую только отыскал в районе у местных торчков, и поджёг дешёвой зажигалкой, чертовски медленно затягиваясь. От такого он тихо плакал, как тогда, по приезду домой после курса реабилитации… Со уже ждал его на пороге с вкусным шоколадным тортом. Они впервые так долго обнимались, а к торту даже не притронулись. Старший умолял его родителей оставить их в тот день наедине и вскоре получил долгожданное согласие. Запах одеколона и чистой одежды смешались друг с другом, от чего щекотали нос и мешали смотреть друг другу в глаза без перерывов. «Ликс, мой Ликс» — так старший называл его, слегка прикрыв глаза и мягко прикасаясь губами к губам младшего. Они тогда ещё не знали, что австралиец вытянется и станет на полголовы выше, а пока они были одного роста, и целоваться было особенно приятно. Феликс никогда не любил мальчиков, никогда ни с кем не целовался (поцелуй в щёчку для счастья мамы был не в счёт), но был в курсе всех прелестей пубертата. Особенно ему нравилось неописуемое чувство ниже живота, когда руки сами тянутся к молниям и пуговицам чужой одежды, тело слегка потрясывает и хочется, чтоб понимали без слов. Со понимал, потому что они оба хотели одного. Любить. Ликс любил жизнь и людей в-целом, но он так хотел чувствовать что-то более глубокое и не поверхностное, найти себя в ком-то, чтобы жить и дышать за двоих, чтобы быть спокойным и уверенным в завтрашнем дне. Бин искал отдушину не только в музыке. Одиночество свело их. Нет. Их свела судьба. Куча разноцветных переплетающихся между собой нитей, под названием «человеческая жизнь», неустанно из года в год пересекались, запутывались и рвались, но их собственные нити застряли в тугом узле если не навсегда, то надолго. Блондин затянулся снова и выпустил огромный клуб белого дыма изо рта. Он с блаженством прикрыл глаза и уголки его пухлых влажных губ слегка поднялись. Ему нравился глухой рык своего уже-парня, когда они делали это. Любил его перекатывающиеся от напряжения мышцы, словно зацикленная гифка в интернете, от которой нельзя отлипнуть. Был без ума от этих еле слышных «ты мой» и «я хочу тебя больше, чем дышать», милых прозвищ и крепких объятий. Ликс чувствовал себя по-настоящему дома, неделями мог ночевать у живущего чаще всего одного Со и стонать так громко, чтоб вся округа завидовала им. Ли был самым счастливым подростком, которого лелеяли и оберегали, которому посвящали стихи и в честь которого называли собственно сочинённые треки. Его щёки всегда краснели, когда после бурной быстро пролетевшей ночи в своем смартфоне он находил кучу видео и фото, где он был в самых откровенных позах, где кричал пошлые и дикие вещи, а кривым оператором этих действ являлся его возлюбленный. -Любимый, дорогой, моё австралийское солнце…-Парень читал это перед каждым сном как колыбельную, что давала после таблеток самый убийственный эффект. Его больше никто и никогда так не звал. Никто больше не имел его на кровати, кухонном столе и в душе, в школьном туалете и в кладовке спортзала. Ни с кем более он не делил оставшуюся сигарету на двоих, ведь его лучший друг Джисон категорически был против курения, за то вслед за Ликсом подсел на болеутоляющие. Ни от кого он не читал любовных стихов и писем. В современном обществе люди вообще не пишут друг другу письма на листах, вырванных из школьных тетрадей, но Со делал только так. А после занятий подсовывал в задний карман школьной сумки своей пассии, которая придя домой, плакала и смеялась одновременно, ведь Бин был «слегка» неграмотным. Блондин как тогда, помнит самый первый адресованный ему стих, больше походивший на неуклюжую пародию прозаичных произведений прошлого столетия:«Мне было смутно, одиноко Тот час забыл всю боль и страх: Представ во свете, на глазах — Открылась ясная дорога, а впереди, Виднелся отблеск неба голубого. Густой и едкий запах мяты Пусть до высоких чувств, скорее, не дорос Но в памяти храню я свято Твой чистый смех, твой голос монотонный Что стелет глубже океана, будто стоны Рвут нити тонкие твоих ресниц, Мой нежный ангел, милый принц Пообещай, что не забудешь Храни ту дань, как ежедневную мольбу И даже если с кем-то будешь Пообещай, меня не забывай, прошу. В хрустальном сердце бьёт ключом Та сила, что, не поразишь мечом Страдалец — так зовёшь себя Будь честным, милое дитя Ты не из тех, кто роб десятком: Я верю, что ты без остатка Отдашься жизни, не жалей Себя, меня, своих друзей А будь лишь рядом — это важно К тебе пытаюсь донести Борись со страхами отважно Не плачь, не бойся, не грусти Я буду рядом, предрассудкам Чужим не верь, они все ложь Ты сам найдешь ответ в сосуде Таящемся в кармане, будто нож. Ли Феликсу, от его Чанбина »
Чанбин тогда очень стыдился и называл этот скомканный шедевр «собачьим высером», но младшему нравилось всё. Он тогда долго пялился на челкастого и давил самую широкую лыбу, которую мог, ведь знал — Со от сердца это делает, искренне и так по-детски наивно. Казалось, это была самая счастливая сказка из всех, что дети могут прочитать в детстве. Старший познакомил Ли и Хана со своими друзьями из параллели — Хван Хёнджином и Кристофером Баном. Если первый был той ещё стервой с самого рождения, мог развести скандал на пустом месте и высосать информацию из пальца, подняв на уши всех учителей и даже директора, а затем, злобно смеясь и возомнив себя королем интриг, то Кристофер приходился по душе Феликсу больше. В ходе всеобщего знакомства они узнали, что оба родом из Австралии и жили в одном и том же городе, от чего жить обоим стало легче — они не одни такие, никому непонятные и вечно в своих мыслях. У блондина впервые появилась дружная компания, внутри которой все просто не могли терпеть друг друга, но и любили всем сердцем, до посинения. Хан хоть и присоединился к ним чуточку позже, но влился в коллектив хорошо, на удивление Феликсу. Вечно стеснительный и неуверенный, глаза его лучшего друга вспыхивали яркими огоньками, когда Крис звал его с Чанбином в кабинет с музыкальной аппаратурой. Словно маленький ребёнок, Джисон перебирал струны на гитарах, щёлкал переключателями на колонках и замысловатых синтезаторах, научился настраивать стойку с микрофоном и стал записывать свои первые биты, неуклюжие, как стихи Чанбина. Австралиец смахнул пепел с недокуренной самокрутки, прижёг её о запястье, на котором остался воспалённый от ожога след и выкинул её в дальний угол своей комнаты. Повисла гробовая тишина, нарушаемая стуком собственного сердца. Парень закинул руки за голову и прикрыл глаза. Теперь же он видел глубокую, бесконечную пустоту. Гул в ушах прошёл, но тело продолжало дрожать от постоянного озноба, на что Ли лишь поморщился и тяжело вздохнул. Его жизнь была направлена в русло прекрасной реки, чьё сияние манило к себе и окутывало приятным лёгким бризом. Просто в какой-то момент судьбы людей случайно ломаются и обрываются, а когда ваши нити сплелись так, что их не распутать, остаётся только одно — срезать их с общего переплетения, оставив вдвоём в одиночестве, сломанных и отрезанных от реального мира. Воспоминания после этих более-менее счастливых времён оказались под плотным куполом тумана, из-за чего Ликс плохо помнил, что было дальше. Отсутствие сообщений, прогулы Чанбина в школе, а потом из ниоткуда телефонный звонок, состоящий из трёх простых слов «люблю тебя, Ликси», и громкие гудки… Это были его последние слова. Семья Со пыталась связаться с Феликсом, но у них этого не получилось. Он тогда закрылся от всех, даже от самого себя. Объявления от классного руководителя в школе, всеобщий траур, понурые друзья и только Ли отказывался верить во всё это. «Бред, выдумка, ложь!» Но реальность обмануть нельзя. Блондин впал в глубокий психоз: вечные истерики, перепады настроения и нежелание нормально взаимодействовать с обществом. Ли всё так же любил людей, дорожил своими друзьями и ценил родителей, но всё это стало не таким, каким оно было раньше. Доля чувств ушла куда-то далеко, под землю или на небо. Парень не ездил на похороны, отказывался слышать причину смерти любимого человека, лишь поверхностно слыша в чужих разговорах слова «несчастный случай» или «жуткая авария». Он перестал смотреть новости и открывать ленту в соц.сетях. Это помогало лишь временно, незнание — не бесконечно. Ты в любом случае увидишь, услышишь, почувствуешь и осознаешь, что что-то в этом мире изменилось. Ты сам изменился. И уже ничего не станет прежним, остаётся только упиваться сладким непринуждённым прошлым, краски которого с каждым годом становятся всё мутнее и мутнее. Ли Феликс рвал на себе волосы, проходил курсы у психологов и психотерапевтов, пил разноцветные таблетки и стал беспокойно спать. Больше никакой улыбки на лице, тёплого дыхания в шее и сжимающих тебя сильных рук. Никаких поглаживаний по утрам и отсутствия мерзкого телефонного будильника. Каждое утро было серым и одинаково ненавистным. Происходящее вокруг перестало иметь смысл. Это продолжалось некоторое время и, казалось бы, ещё немного и блондин сошёл бы с ума, но жизнь протянула ему руку помощи. Джисон буквально вытащил друга с того света и они стали близки друг к другу как никогда раньше. На место самого любимого человека теперь встал Джисон. Он не заменил ему Со, но встал на его место, делая всё, чтоб Ли чувствовал себя лучше. Иногда они собирались у кого-нибудь из друзей дома. Хёнджин в неадекватных количествах закармливал всех картошкой-фри, а Чан включал успокаивающие плейлисты со своего смартфона. Уютные посиделки превратились в клуб анонимных страдальцев. Они подолгу разбирали нахлынувшие на них проблемы, делились советами и всячески пытались поддерживать хрупкую связь между всеми. По школе поплыли противные слухи про дурацкие «проклятия четвёрки» и прочий несусветный бред. К Хван Хёнджину перестали липнуть девушки, а парни лишь изредка переглядывались с ним, иногда похаживая на одноразовые свиданки с интригантом. Крис стал более чутким, превратившись во вторую мать для каждого участника их квартета. Джисон стал более забывчив и ещё более скромен, потому что на чужом опыте учатся. «Привяжешься к человеку — значит не будешь готов к расставанию», говорил он. Ну, а Феликс… Никак не может дать себе характеристику того, какой он на данный момент. Хмурый и задумчивый, грубый и отчуждённый для простых обывателей этого мира, но всё ещё такой наивный и улыбающийся горько при своих близких людях? Возможно это правильное определение для теперешнего Ли Феликса. Блондин приподнимается на локтях с кровати, обессиленный и уставший. Идёт в ванную и долго смотрит на своё отражение в зеркале, не моргая и не проявляя никаких эмоций на своей физиономии. Он думает о сне, о своём друге Джисоне и «странном Минхо», а ещё о том, что очень хочет картошки-фри от Хёнджина. Ликс всё ещё пристально и настороженно относится к новенькому, но сам всё понимает, к чему ведёт нить жизни Джисона. Это не изменить, это должно было случиться и это случится — потому что нити судьбы переплетаются не часто, а обрезать тугой узел слишком болезненно, австралиец это знает. Он потирает слипшиеся от усталости глаза и решает не пить снотворное, вместо этого достаёт из кармана штанов свой смартфон и набирает сообщение другу:Вы, 14:48 Хён, я хочу поесть фастфуда и поплакать над глупой мелодрамой.
Главная сучка района, 14:52 Ого, наш подсолнух решил провести время с пользой? Я уже делаю заказ. Отшвырнув кусок железа на кровать, Ли Феликс выходит на балкон своей квартиры, вдыхает свежий весенний воздух и смотрит на дорогу, ожидая Хвана с порцией вкусной еды. -Возможно, оно и к лучшему.-Произносит вслух блондин, поворачиваясь к своей комнате и думая о том, что следует в ней прибраться также, как и в своей голове. А на что ещё созданы выходные?