Когда веленью чувств готовы мы поддаться

Беврон обычно не ждал возвращения Эффиа, когда тот уезжал на встречу с друзьями: Маниканом, Нантуйе и прочими. Но сегодня его терзало дурное предчувствие. Он стал замечать, что Нантуйе задерживает взгляд на маркизе дольше необходимого и всячески стремится к нему прикоснуться. Беврон достаточно пожил, чтобы понять: мерзавец кадрит его возлюбленного. Самое ужасное заключалось в том, что нельзя ничего поделать. Как Эффиа решит, так и будет. А что он решит – тайна за семью замками. Потому что Эффиа отличался скрытностью, хотя у людей посторонних создавалось иное впечатление. Но только друзья знали, что маркиз душу не обнажает. Даже для Беврона оставались лакуны его в биографии. С этим следовало или смириться, или держаться от Эффиа подальше. Беврон предпочёл смириться. Если бы устраивал сцены ревности, был бы высмеян. Эффиа не из тех, кто согласен отчитываться за каждую улыбку. Но всё же мысль, что рано или поздно их отношениям придёт конец, мучила подобно ноющему зубу. Заметит ли Беврон признаки надвигающегося разрыва? Может, они давно маячат у него перед носом, а он наивно полагает, что всё в порядке? Когда в голове такой сумбур, уснуть не получится. Беврон решил проинспектировать гвардейцев, стоящих в карауле. Обошёл все посты и вокруг дворца. От тёплых летних ночей остались только воспоминания. Приходилось кутаться в плащ, чтобы не позволить холоду пробраться под одежду. Он уже хотел возвращаться, когда во двор въехала карета. Из неё выбрались Эффиа и Нантуйе. Поддерживая друг друга и переговариваясь, пошли ко входу во дворец. Беврон последовал за ними. Стараясь двигаться бесшумно, он держался на некотором расстоянии. Но в ночной тишине легко было подслушать, о чём Эффиа и Нантуйе беседуют. Они обсуждали сегодняшний вечер. Нантуйе весело укорял приятеля за то, что Эффиа забросил сочинительство. Прежде маркиз любил высмеивать недругов в анонимных стишках. Не успел Эффиа ответить что-либо, как Нантуйе подался к нему и поцеловал. Беврона словно пригвоздило к паркету. Он замер не в силах пошевелиться. Надеялся, что ему померещилось. Однако, хоть в галерее царил полумрак, сомневаться в увиденном не приходилось. Вряд ли Нантуйе прижался к Эффиа, чтобы вытащить у него из глаза выпавшую ресницу. Через пару мгновений Эффиа отшатнулся и провёл рукой по лбу. - Мой дорогой, - сказал он, - это явно лишнее. - Простите, - Нантуйе всё ещё сжимал его предплечья. – Не смог удержаться. - Ужасно не люблю такие ситуации, - Эффиа запрокинул голову к потолку, словно там было начертано руководство к действию. Пошатываясь, он так и стоял. А Нантуйе, видимо, подбирал слова, чтобы оправдаться. - Забудем, - решил Эффиа и двинулся дальше. Беврон глядел в удаляющиеся спины, ничуть не успокоенный. Эффиа вроде бы отшил мерзавца, но это не гарантировало, что поползновения прекратятся. И вдруг однажды маркиз поймёт, что Нантуйе его привлекает? Выждав какое-то время, Беврон пошёл в спальню Эффиа. Обнаружил того развалившимся на постели. - Ах, Шарль, - пробормотал маркиз, приоткрыв глаза лишь для того, чтобы узнать, кто заявился. – Кажется, я перебрал. - Причём изрядно, - согласился Беврон и стал его раздевать. Снял туфли, плащ, камзол. Расстегнул пуговицы на штанах. Эффиа пытался облегчить задачу: приподнимал руки и ноги. Когда маркиз остался только в сорочке, Беврон помог ему забраться под одеяло. - Спите, - сказал он и хотел уйти. Но его остановили слова Эффиа. - Вы злитесь, - пробормотал маркиз сонно. – Как досадно… А я сейчас не в том состоянии, чтобы вас успокоить. Беврон хмыкнул, но промолчал. Потому что Эффиа стремительно засыпал. Его прекрасное лицо казалось таким спокойным. Не то что днём… Днём маркиз только носил маску спокойствия. Беврон давно научился угадывать напряжение в его чертах. Подчиняясь порыву, он вернулся и поцеловал Эффиа в гладкий лоб. Затем осторожно приподнял его голову и стянул парик. Маркиза в любой толпе можно было узнать благодаря парикам – он обожал оттенки рыжего. Словно находил удовольствие в том, чтобы соответствовать стереотипам, ведь хитрецов и негодяев всегда представляют рыжими. Беврон считал это очаровательным. Впрочем, как и всё, что его возлюбленный делал и говорил. Утром Эффиа выглядел свежим, как только что сорванный огурчик. Беврон пытался заметить странности в его поведении, но тщетно. Эффиа вёл себя как вчера и позавчера, и в любой другой день. На Нантуйе внимания обращал не больше чем обычно. Беврону следовало успокоиться, но его пронзила неприятная мысль: если у Эффиа будет роман на стороне, никто и не узнает. Можно обшаривать его карманы и подкупать слуг, результат останется нулевым. Всё утро Беврон крутил мысль и так и этак, чем испортил себе настроение окончательно. А ведь ему предстояла встреча со старшим братом – маркизом де Бевроном, наместником короля в Нормандии, который приехал в Париж по делам. Потому пришлось потренировать перед зеркалом улыбку и беззаботный вид. Когда он спускался вниз, продолжал растягивать губы. - Куда вы? – позвал Эффиа, свесившись через перила. Беврон запрокинул голову и поглядел на него. - Встречаюсь с братом. Я вам говорил. Эффиа отлепился от перил и его каблуки громко застучали по мраморным ступеням. - Тогда идёмте вместе до конюшни, - сказал он, когда достиг Беврона и взял его под руку. – Я хотел поблагодарить вас за милое поведение ночью. Беврон пожал плечами. - Обычное поведение по отношению к тому, кого любишь. Но Эффиа согласен с ним не был. Отнюдь не каждый любящий умеет проявлять заботу. Ревность, раздражение, эгоизм – это пожалуйста. Им так легко подчиниться. Зато чувства благородные требуют некоторого усилия воли и даже самоотречения. - Обычное поведение для вас, - уточнил Эффиа. – Потому что вы – сокровище, мой дорогой. Беврон фыркнул, затем отпрянул. - Вы подлизываетесь, что ли? – спросил он. – Ну точно! Неужто к вам Нантуйе заглянул после моего ухода? Эффиа опешил и удивлённо заморгал. - Я видел, как он целовал вас ночью! – не выдержал Беврон. - И всё же накрыли меня одеялом, - не смутился Эффиа. – Ах, мой дорогой! Как мне устоять перед вами? Беврон счёл, что над ним издеваются. Высвободил руку и бегом преодолел остаток лестницы. Но Эффиа не собирался оставлять его в покое. Шагал за Бевроном, дыша ему в спину. Поэтому, когда Беврон резко обернулся, они стукнулись лбами. С беззаботным видом Эффиа потёр ушибленное место. - Вы совсем не доверяете мне, - вздохнул он. Но Беврон считал, что, когда речь заходит на такую серьёзную тему, как их отношения, шутовству нет места. Поэтому в ответ сердито промолчал. - Мой дорогой, - Эффиа снова попытался взять его под руку. - Не надо, Антуан, - отшатнулся Беврон. – Я не в настроении. - Мой дорогой, - повторил упрямый Эффиа. – Ночью случился только тот единственный поцелуй. Нантуйе был ещё более пьян, чем я. Он наверняка не помнит, что делал. В любом случае вам переживать не о чем. - Скажите, что любите меня, - потребовал Беврон. Эффиа как будто оторопел. Но не потому, что в его сердце отсутствовала любовь. Просто очень уж нелегко ему давались признания. Он умел говорить на любую тему, но свои чувства предпочитал не озвучивать, чтобы не открываться сверх меры. Открытость для него являлась синонимом уязвимости. Но если ты кого-то любишь, так или иначе придётся пересмотреть некоторые свои принципы. - Я люблю вас, - сказал Эффиа, пересилив себя, и посмотрел прямо в глаза Беврону. Тот вздрогнул. Казалось, Эффиа способен проникнуть в его душу, прочитать потаённые мысли. При этом в животе Беврона одновременно вспорхнули тысячи бабочек и заметались в поисках выхода. - Так паршиво становится, когда принуждаю вас, - буркнул он. "Почему мне приходится вас принуждать?" – подумал вдобавок. Но ответ лежал на поверхности: таков уж Эффиа. Раскрывается тому, кто приложит усилие. Как тут не вспомнить раковину, у которой внутри жемчужина? - Для меня это полезно, - отмахнулся Эффиа. – Но, мой дорогой, вы ещё не опаздываете? Я бы себя не простил… Беврон поспешил его успокоить. - Не тревожьтесь. Франсуа наверняка только едет из Версаля, где зачитывал доклад королю. Мне придётся ждать его. Он уже открыл рот, чтобы позвать Эффиа с собой. На минуту эта идея показалась великолепной. Ведь Беврон так много писал об Эффиа братьям и сёстрам, но те всегда вежливым молчанием обходили его связь с маркизом. Разумеется, Беврон не говорил о ней прямо, но иллюзий никто не питал. Тем более что слухи просачивались в каждую дверь лучше ветра. Иногда Беврон представлял, что стоит его родным узнать Эффиа ближе, как их молчаливое осуждение сменится если не дружбой, то хотя бы принятием. Но, увы, чаяния были напрасными. Содомию в их семье порицали. Беврон не подвергся остракизму только потому, что его должность при дворе Месье и положение могли принести некоторую пользу. У Беврона было много племянников и племянниц, однажды он сможет замолвить за кого-нибудь из них словечко. Когда не удаётся выпросить благ у короля, всегда остаётся надежда на Месье. Но этого явно недостаточно, чтобы родные Беврона нашли в себе силы изобразить хотя бы слабый интерес к Эффиа. Со слов Беврона они знали, что маркиз – исключительный человек. Но поверить в его положительные качества не получалось, потому что об Эффиа очень дурно отзывалась первая Мадам, теперь и вторая костерит его на чем свет стоит. К тому же о нём до сих пор говорят, как об отравителе. И наследственность у него дурная. Отец Беврона, с юности сопровождавший Людовика XIII, пока был жив, много плохого рассказал о маркизе де Сен-Маре. Находил его поведение возмутительным и считал, что нет ничего удивительного в том, что юнец кончил свои дни на эшафоте. Он предостерегал сыновей от дружбы с кем-либо из семейства Рюзе, потому что она может обернуться неприятностями. Примерно такими, как для бедняги де Ту.* Но к чему вспоминать события давно минувших дней? Беврона они трогали мало. И он не сомневался, что Эффиа, наоборот, сумеет спасти его из каких угодно неприятностей. Ведь уже пару раз спасал от гнева Месье и шевалье. Но все аргументы, озвучь он их братьям и сёстрам, звучали бы для них, как слова сбившегося с пути грешника. Они не поняли бы восхищения Беврона умом Эффиа и его красотой. Их до глубины души возмутило бы его любование молочной кожей и веснушками, и светло-карими глазами, так похожими цветом на янтарь. Наверняка его сёстры и даже братья молились о том, чтобы Беврон отвернулся от порока. При дворе столько красивых женщин, как он может замечать только самого испорченного мужчину? Это ненормально, противоестественно. Хорошо хотя бы то, что укоры не озвучивались и не превращались в строки на бумаге. Если Беврону и приходилось оправдываться, то только мысленно. Это пронеслось у него в голове, пока он глядел на Эффиа, который в свою очередь глядел на него с некоторой тревогой. - Мой дорогой, - повторил маркиз. – Что с вами? Беврон покачал головой. - Да так… Подумал, что будет, если я представлю вас семье. Эффиа иронически выгнул рыжеватую бровь. - В качестве кого, мой дорогой? Но не успел Беврон и рта открыть, как Эффиа продолжил. - В любом случае, даже если вы сделаете страшное признание: скажете, что я ваш любовник, ничего не случится. Только ваши родные ненадолго потеряют аппетит и сон. А Обществу Святых даров до нас не добраться.* Месье на порог не пустит вздорных ханжей. Так что, мой дорогой, я бы мог пойти с вами и держать вас за руку всё время. Но, увы, сегодня я в плохой форме. Меня, признаться, подташнивает. Только представьте, если я извергнусь прямо на вашего брата. Беврон представил и улыбнулся. Но ещё больше его тронула речь маркиза. Потому что Эффиа явно не стыдился их отношений. Живи они в другом мире, отправились бы на встречу вместе. - Часам к трём вернусь, Антуан, - сказал он, но вместо того, чтобы шагнуть за дверь, шагнул к Эффиа и обнял его. И долго не отпускал.