1000 вероятностей для Солдата (Бинго-фест)

Массивная черная дверь со мрачным знаком Гидры прочно ассоциировалась у Солдата с холодом, безнадежностью и кровью, коркой покрывающей тело, потому что оружия пленникам Клетки не полагалось. Он прекрасно знал правила. Вернее, всего одно правило. Убей или будешь убит. Запирающий механизм был соединен с системой, чутко отслеживающей происходящее, и открывался, только если фиксировался всего один ритм сердцебиения. Из Клетки можно было выбраться лишь в одиночку, заплатив чужой жизнью. Самым странным было, что Солдат так и не был до конца уверен, происходило ли все в реальности или было видением, порожденным его измученным мозгом. Каждый раз он не мог с точностью сказать, как же он очутился лежащим возле перегородки на ледяном металлическом полу. И как выбирался тоже. Противники каждый раз были разными и, пожалуй, это было единственным, что Солдат точно про них помнил, кроме смазанных, сливавшихся в единый бесформенный комок лиц. Кто-то был сильнее, кто-то — слабее. Одних он знал, встречал в коридорах баз Гидры, другие — не были ему известны. Одинаковыми были только часы, проведенные в попытках не смотреть, постараться отрешиться от чужого присутствия. Врожденная наблюдательность, способность подмечать детали играла против него, заставляя недопустимо сближаться с товарищами по несчастью. Гораздо легче убивать того, о ком знаешь лишь уровень опасности и маршрут следования. Сложнее — того, чье приглушенное пение разгоняло гнетущую тишину Клетки, или обладателя прекрасной, кропотливо исполненной татуировки в виде виноградных лоз на совершенной формы руках, или истинно верующего, сумевшего утешить своего будущего убийцу. Какой злой гений придумал Клетку? Какой чудовищный эксперимент ставила Гидра, не над телами — над душами? Кому пришла в голову мысль оставлять приговоренных наедине перед столкновением? Чтобы оба участника делали мучительный выбор, решая, что страшнее — умереть или убить и продолжить свое невыносимое существование в качестве подопытного. Почему он каждый раз выбирать жить, Солдат и сам не знал. Но с каждым разом выбор становился проще. Будто убивал он не безымянных людей, а свою человечность. С каждым разом он действовал все быстрее и увереннее, с каждым разом все сложнее было вспоминать, почему, собственно, нужно в чем-то сомневаться. И единственным, чего ему хотелось, было поскорее покончить со всем этим и вернуться к своему привычному существованию, к жуткой стабильности, тем не менее, бывшей единственным ориентиром. Пока за стеклом перегородки не оказался светловолосый паренек, вид которого цеплял в дырявой памяти Солдата что-то глубинное, прежде никогда не доступное. *** Ни один противник Солдата не мог выдержать его прямого, лишенного эмоций взгляда, теряясь перед лицом явной угрозы и стараясь забиться в самый дальний угол. Но хрупкого, болезненного вида блондина, похоже, не трогало ничего вокруг. Ни холод стен, ни запертая бронированная дверь с нарисованным жутким монстром, ни угрюмый мужчина с бионическим протезом, отделенный не самой надежной на вид перегородкой. Ведь он рисовал. Разумеется, ученые Гидры еще не окончательно сошли с ума, чтобы выдавать пленникам рисовальные принадлежности, но странного молодого человека не смущало отсутствие кистей и красок или самого банального карандаша. Он видел что-то, недоступное никому, увлеченно водя пальцем по блестящей поверхности пола, чем по какой-то неведомой причине ужасно нервировал Солдата. Настолько, что тот решился подойти ближе, надеясь уловить хоть что-то, понять, осознать и вырвать с корнем, выбросить зудящую на краю сознания мысль, что он уже видел эту склоненную чуть на бок голову и изящные пальцы. — Оу, — вздрогнул парнишка, вглядываясь в подошедшего Солдата яркими голубыми глазами. Вблизи стало видно, что его чрезмерная молодость была обманчивой: не подросток — мужчина. — Ты похож на моего Баки. — Баки? — Мой лучший друг. Самый близкий для меня человек. Он ушел на войну. Война была Солдату привычна, даже желанна. Она была его жизнью, короткими промежутками, заполненными чем-то кроме холода и боли, и он отчаянно ловил каждое событие, каждое движение, каждую мелочь. Он бы не пропустил внешне похожего на него человека. — Я его не встречал, — пробормотал Солдат, сжимая зубы, как от боли. В его груди крепло незнакомое чувство — горькой, щемящей тоски, заставившей его выдавить: — Расскажи больше. — Баки был очень смелым, много смеялся и никогда не сдавался… Каждое слово набатом отдавалось в голове у Солдата, грозя расколоть ее надвое. Он застыл у перегородки, не зная, как прекратить эту пытку, а голос все звучал и звучал, описывая неведомого Баки… — Я не знал никого, кто был бы лучше него… Солдат обессилено опустился на колени, прижимаясь лицом и плечами к разделявшему их стеклу. — Баки всегда гладко брился, но подбородок один в один, — сказал Стив, кончиками пальцев прикасаясь к челюсти Солдата через стекло. — В глазах у него обычно лукавые искорки плясали. Сколько бы я его ни рисовал, никогда передать их не мог. И даже если он был уставшим и измученным, все равно… Что они с тобой сделали? Рука эта… Как же тебе было больно… Стив все говорил, сочувствуя и сопереживая каждому изменению, каждой детали, отличавшей Солдата от Баки. А перегородка медленно поднималась, наполняя Солдата ужасом. Действительно он был Баки или нет, в этот раз убить он не сможет. — Стив, пожалуйста… О чем он просит? Стив тоже никогда не стал бы убивать. Да и не хватит сил этому тщедушному телу побороть мощного Солдата, ведь инстинкт самосохранения никто не отменял. Но нельзя позволить, чтобы Стива не стало… — Не бойся, — прошептал Стив, не спеша отползать от поднявшейся уже на полметра перегородки. — Ты только не бойся… Узкая теплая ладошка на щеке — единственный контакт, потом Стив просто исчез из его рук, а Баки очнулся уже на столе для заморозки. *** Вокруг темно, что само по себе было странным. Обычно свет в Клетке давил на глаза, но сейчас лишь крохотный огонек трепетал за перегородкой. Его сосед игрался с зажигалкой. Солдат подошел ближе, с ужасом и неверием вглядываясь в подсвеченное узеньким огоньком молодое лицо. Слова, сказанные Стивом, звучали в его голове, рождая понимание, кто перед ним. И он завыл, внезапно позволяя себе слабость, потому что есть же предел страху и послушанию, желанию выжить и необходимости выполнить приказ. Он просто не мог уничтожить Баки. Ради чего? Ради чего он должен расправиться с тем, о ком с таким восторгом и нежностью говорил Стив? Стены Клетки были очень прочными, Солдат неоднократно проверял. Но какое это имело значение, когда долго молчавшее, почти мертвое сердце разрывалось от боли? И он бился об них, пока не повредил кости кисти на живой руке. Запал иссяк, осталось только привычное, почти уютное безразличие. Холодная собранность, мрачная решимость, всегда сопровождавшие его на миссиях и во время самых жутких болезненных экспериментов. — Ну что ты? — мягко спросил Баки, с участием глядя на распластавшегося по полу Солдата. — Не все так плохо… — Ты не понимаешь. Они начнут бить нас током. Слышал про агрессию, вызванную раздражением? — Не думаю, что ты убивал со злости. От безысходности, может быть… — А ты? Ты убивал? — Конечно. Чтобы не быть убитым. Чтобы защитить то, что дорого. — Стива? — полуутвердительно сказал Солдат. Ему вдруг стало грустно, что у него не было, кого защищать. Он бы приложил все усилия, использовал все свои обширные возможности по максимуму. — Стива, — согласился Баки, все так же безмятежно играющий зажигалкой, то зажигая дрожащий огонек, то погружая их узилище во тьму. — И маму, Бекку, еще пару знакомых девчонок и бакалейщика, живущего через улицу, ребят из полка, мерзкого Филиппса… — Ты хороший человек. Так говорила одна из медперсонала про последнего куратора Солдата, когда тот отпускал ее домой к больному ребенку. Ей было виднее. — Да и ты не так уж плох. Если распрощаешься с угрюмостью. Научить тебя танцевать? Пока у нас есть время. — Ты псих! — ужас перед безнадежностью ситуации оставил Солдата, развеянный улыбкой Баки, видом трогательной ямочки на его подбородке. — Приговоренным к смерти полагаются поблажки. Какая им разница, чем мы занимаемся, пока перегородка опущена? — подмигнул Баки, добавляя сюрреалистичности происходящему. — Ладно, — Солдат всегда любил обучаться новому — его единственная отдушина в беспросветном существовании. Время пролетело незаметно. Они оба ждали поднятия перегородки, но все равно вздрогнули от низкого гула, с которым она поехала вверх. — Баки! — в голосе Солдата слышалось страдание. Глаза умоляли бежать, спасаться. Однако, выхода из рукотворного ада не предполагалось. — Баки, пожалуйста! Но тот, словно не слыша, подошел ближе, почти вплотную. Поднял безвольную металлическую руку застывшего каменным изваянием Солдата к своему горлу, — Сделай это, — прошептал он, сжимая бионические пальцы на своей шее, — мне не выжить тут… Ты сможешь… Сохрани себя. Нас. — Но Стив… — Стив примет тебя. Нас — любыми… — Я не могу, — хрипел Солдат, моля не заставлять его, заклиная отпустить. — Ты должен. Нельзя сдаваться. — Я боролся! Я столько раз… — Временами подчинением можно выиграть больше. Выживи! Баки обнимал его, пока мог. Пока не осел поломанной куклой к ногам Солдата, по лицу которого текли слезы. Еще никогда лучшему убийце Гидры не было так плохо, словно он вместе с последним дыханием впитал в себя всю человечность, всю эмоциональность светлого бруклинского парнишки, сгинувшего в чужой жестокой войне. *** Обколотого транквилизаторами Солдата тащили по длинному коридору, спускавшемуся все глубже и глубже под землю. Если раньше он мог сомневаться в реальном существовании Клетки, то теперь воочию увидел не раз являвшуюся ему в кошмарах дверь со знаком Гидры. Какими бы сильными не были введенные препараты, его страх перед небольшим помещением, скрывавшимся за стеной, был так велик, что выплеснувшегося в кровь адреналина хватило, чтобы разогнать противную сонливость и слабость. Попытка бежать была глупой и заранее обреченной на провал, но не предпринять ее он просто не смог. Знай он, что ожидает его за дверью, может, и не стал бы тратить силы на охрану, рискуя получить серьезную травму. Такого противника у него еще никогда не было. В последнее время Солдата преследовало ощущение тяжелого взгляда, сверлившего спину. На миссиях, во время тренировок. Но всей его сноровки не хватало, чтобы определить наблюдавшего, хотя бы убедиться в его существовании. Но он сумел обнаружить источник враждебного взгляда, едва его запихнули в Клетку. Там, за перегородкой, стоял обладатель необычных красных глаз, с болезненным жадным интересом рассматривающих скорчившегося, потерявшегося от боли Солдата. — Издали ты казался массивнее, — наконец, произнес незнакомец, привлекая внимание. — Скулишь, как побитая собака… — Стив? — ошарашено произнес Солдат, подняв голову. Высокий, мощный, весь состоящий из литых мышц, с полными сдержанной ледяной ярости глазами — мужчина не мог быть Стивом и все же несомненно им являлся. Нельзя было перепутать. — Стив? Когда-то меня звали так. Мало кто из живых помнит об этом. — Что с тобой случилось, Стив? — с горечью спросил Солдат, стремительно сбрасывая наросшую на него броню из безразличия и смирения, будто он все еще был Баки, слишком остро воспринимавшим малейшую царапину на друге. — Я стал лучше. Почти совершенным. — Почти? — Да. Но уже совсем скоро я исправлю это досадное упущение. Уничтожу единственный изъян, не позволяющий мне спасти этот мир, — взгляд Стива стал безумным, он впился им в Солдата, словно хотел навеки отпечатать его образ в своей голове. — О чем ты говоришь? — Солдат был напуган. Напуган до чертиков. Чертова Клетка! — О тебе, конечно. Не понимаю… — пробормотал он. — Что в тебе такого? Почему каждый раз я спотыкаюсь об твой образ? Теряю сосредоточенность, не могу рационально мыслить? — Стив! — Не называй меня так! Я — Капитан Гидра! Я принесу порядок! Я уничтожу тебя, и вся Гидра, весь мир поймет, что никто и ничто не сможет встать на моем пути. — Так нельзя, Стив! — Почему, Баки? — Капитан Гидра чуть склонил голову на бок, на миг становясь похожим на хрупкого паренька, которого Солдат видел в похожих обстоятельствах. — Мир станет лучше. — Никто не может решать единолично. Никто не должен становится богом. — Я только хочу, чтобы все были в безопасности. — Но как же свобода? Разве не за нее мы сражались? — Мы? — заинтересовался Капитан, и на его лице промелькнуло сомнение. — У нас не было совместных миссий. — Я расскажу. Баки рассказывал, всей кожей чувствуя, как заканчивается их время. Он не представлял, что будет делать, когда перегородка поднимется. Он не мог позволить Стиву погибнуть. Но и дать себя убить тоже не мог — кто кроме него сможет вернуть Стива Роджерса — непримиримого борца за свободу и справедливость, способного победить Гидру? Баки верил, что тот еще живет где-то в закоулках безумного, искореженного сознания Капитана Гидра. Как жив Баки внутри Солдата. Раздался низкий гул и край перегородки оторвался от пола. Оставалось совсем немного.