И смех, и слезы

      Боль — режущая на куски воспаленное сознание, рвущая в клочья изуродованное тело. Кровь — горячая, густая, она повсюду, ее много, слишком много. Паника — почему не пришли, они ведь обещали, они обещали…       Визжащую Хижину заливала тусклая предрассветная синева. Уже стих хриплый вой, прекратились надрывные крики — остались только слабые стоны. Римус забился в самый дальний угол, сжавшись в комочек и дрожа от холода. Горло саднило, кожа на лице натянулась и горела, все внутренности будто завязались узлом. Он не понимал, что случилось: все было в порядке, как обычно, так почему же, почему они не пришли?       Сквозь скрип рассохшихся досок пробился тихий писк, в ладонь толкнулось что-то теплое и мягкое. С трудом разлепив тяжелые веки, Римус увидел острую крысиную мордочку и криво улыбнулся. Хоть кто-то о нем вспомнил. Он протянул к крысенку перемазанную кровью ладонь, но тот резво встряхнулся и превратился в насмерть перепуганного Питера. — Ой, какой кошмар, — запищал он, — какой ужас, Римус, ты как? Ты потерпи, я сейчас, я сейчас…       Питер суетливо зашарил у двери, среди обломков разбитого комода; он не переставал что-то бормотать, и это бормотание, всегда такое раздражающее, казалось лучшим звуком в мире. На плечи Римусу легло старое пыльное одеяло, он закутался в него и встал, упираясь затылком в стену. По босым ногам потянуло сквозняком. — Питер… Пит, — голос был сорванный, хриплый, как воронье карканье, каждый вдох колол легкие, — что случилось? Мы же договаривались… Сириус и Джеймс… где они?       Питер застыл и судорожно стиснул в кулаке волшебную палочку. Внутри заворочалось нехорошее предчувствие. — Где они, Питер? — Римус чувствовал, как оживает едва притихшая злость, боролся с желанием зарычать на растерянно хлопающего глазами Питера. — Что вы опять натворили? Ну? — Т-ты, ты только не волнуйся, — пролепетал он заплетающимся языком, — ты сядь, я все об-бъясню, объясню…       Он помог Римусу добраться до продавленной кровати, положил рядом его одежду и палочку, а сам остался стоять, ломая короткие бледные пальцы. — Н-ну, в общем… ты же знаешь, как Снейп хочет узнать, куда… к-куда мы ходим, ну, по ночам. И С-сириус… он сказал ему… сказал… — Что сказал, Питер, что? — Что н-надо залезть под иву, когда ты там.       Римус выронил брюки и с ужасом уставился на Питера. Потом сглотнул и тихо попросил: — Повтори еще раз: Сириус послал Снейпа под иву? В полнолуние? И он полез?       Питер смог только кивнуть. Сердце оборвалось и ухнуло куда-то вниз, а в голове резкими вспышками пронеслась ночь: испуганные вопли, сердитый окрик, нечеткие, колеблющиеся фигурки в черном на другом конце туннеля, дразнящий, сладкий запах добычи. Римус снова взглянул на свои окровавленные руки. Боже праведный, неужели…       Питер на удивление верно прочел его мысли: — Джеймс побежал за ним и вытащил, никто не пострадал, не бойся. Это… это т-твоя кровь.       Повисло тяжелое, давящее молчание. Римусу неимоверно хотелось вцепиться себе в волосы и закричать, завыть, до тех пор, пока голос вконец не пропадет, — он сам не знал, отчего. Или найти Сириуса и врезать ему хорошенько. Или и то, и другое разом. Но он заставил себя поднять с пола запылившиеся брюки, оделся и спросил, больше не встречаясь с Питером взглядами: — Ну а… а ты почему здесь? — Джеймс послал. Объяснить тебе все. — Ясно. — Руки тряслись, в груди медленно зрела истерика. Римус запихал ее подальше, отодвинул до поры до времени — сейчас ему нельзя терять контроль, ни в коем случае нельзя, рядом Питер. — Вот что, Пит, сейчас придет мадам Помфри. Лучше тебе перекинуться обратно — посидишь у меня в кармане, пока мы не дойдем до школы. Идет? — Снова молчаливый кивок. Полный тревоги прозрачный взгляд уткнулся ему в лицо, и Римус отвернулся, натягивая мантию. — Отлично, забирайся.       Через минуту или две внизу послышались шаги, в комнату влетела мадам Помфри. В своем ослепительно белом фартуке она выглядела каким-то иномирным существом среди пыли, обломков и плесени. — Ну, что, жив? — деловито осведомилась она, оглядывая Римуса. На его лице глаза ее задержались, она цокнула языком и пробормотала: — Да уж, не повезло… — Что такое, мадам Помфри? — Придем — увидишь. Сегодня что-то очень плохо было, да? А в прошлом месяце почти без царапин обошлось… — Может, планеты не так сошлись? — неловко пошутил Римус. Он гнал подальше непрошенную мысль, что если бы не Сириус, то и в этот раз все прошло бы неплохо. — Это уже пусть профессора выясняют, я в астрономии не сильна. Ну, пойдем! Сейчас ляжешь и забудешь обо всем…       Карман рубашки под мантией завозился и недовольно пискнул; Римус ткнул его пальцем, шепотом велев сидеть тихо. Он поудобней перехватил волшебную палочку и вслед за мадам Помфри поплелся вниз. Да, таких плохих полнолуний у него не было очень давно: ноги подкашивались, все мышцы ныли, словно он бежал марафон, на губах соленой коркой запеклась кровь. Лицо по-прежнему горело — Римус догадывался, почему, и злился на Сириуса все сильней. Теперь же не только Снейп, теперь каждый дурак поймет, в чем дело.       Они оставили позади тесный подземный ход, выбрались из-под ивы и направились к замку, башни которого уже золотились первыми лучами осеннего солнца. Подол мантии почти сразу намок от росы, влажная трава оплетала ноги. Пару раз Римус едва не упал, но на вопросительные взгляды мадам Помфри качал головой, отказываясь от помощи, и упрямо шагал вперед. Сидящего в кармане Питера такая «качка» явно не устраивала: он то и дело приниматься вертеться и попискивать, и только очередный тычок в бок заставлял его ненадолго притихнуть. Когда они наконец оказались в замке и Римус осторожно вытащил Питера наружу, вид у того был весьма недовольный. Напоследок он возмущенно снова пискнул, и в его пищании безошибочно слышалось: «Чтоб я еще раз тебя послушал!» Вертя своим длинным хвостом, Питер побежал прочь, а Римус кинулся догонять ушедшую вперед мадам Помфри.       В больничном крыле царил знакомый уютный полумрак и мягко пахло лекарственными травами. Римус вдруг понял, что чертовски устал и хочет спать. Он послушно подставил спину и руки, дав обработать свежие порезы, выпил усыпляющий настой и забрался под чистое тяжелое одеяло. — Молодец, а теперь закрывай глаза и спи, — строго приказала мадам Помфри.       Она задернула шторы возле кровати и направилась в свой угол, отгороженный от остального крыла светлой ширмой. Римус проводил ее слабой улыбкой — несмотря на на всю суровость, мадам Помфри не могла спрятать плящущие в ее взгляде добрые заботливые искорки, и бояться ее, как некоторые, у него не выходило.       Он закрыл глаза и сразу же провалился в сон. Ему снились стерильно белые стены, забранное кованой решеткой окно — больница святого Мунго. Он снова был маленьким шестилетним мальчишкой, которого разрывала на части ужасная незнакомая боль. Из-за приоткрытой двери доносились глухие голоса, один из них принадлежал отцу: тот едва контролировал себя, казалось, еще немного, и он либо закричит, либо разрыдается. — Скажите только, опасность еще есть? Что с ним? — Мальчик потерял много крови, — отвечал отцу, должно быть целитель. — Мы сумели его спасти, сейчас он в безопасности, но… — Но что? — Возможно, — целитель заколебался, — не стоит его мучить. Жить так… вы знаете не хуже меня, вы должны понимать. То, что он теперь есть — это что-то… — Он не «что-то»! — сорвался отец. — Он мой сын, пусть даже теперь он оборотень!       Римус неотрывно следил, как отец ходит взад и вперед мимо двери. Руки судорожно комкали одеяло, губы дрожали, но он не плакал. Плакать он будет потом — на руках у матери, заходясь от крика, скуля между всхлипами по-детски упрямое «не хочу-у-у!». Потом — долгими зимними ночами, скорчившись под одеялом и уткнувшись лицом в перебинтованные ладони. Потом — в холодных утренних сумерках, цепляясь непослушными пальцами за шерсть Бродяги и дрожа от беззвучных рыданий. Потом — а сейчас он лишь смотрел на мечущуюся в коридоре фигуру отца и повторял про себя сказанное им страшное слово. Оборотень. Отец называл их монстрами, чудовищами. Неужели он тоже теперь чудовище?       Скрипнула дверь, отец заглянул в палату. Стремительно подошел к кровати Римуса и положил руку ему на грудь. — Как ты, Реми? Очень больно? — Папа, — Римус уцепился за отцовскую ладонь, словно она могла исчезнуть, — я не хочу быть оборотнем, не хочу быть чудовищем!       Его вдруг резко подбросило, он упал — и проснулся. Уже смеркалось: сквозь щель в шторах пробивался алый свет. Он бликовал на зеркальце, лежащем в углу прикроватной тумбочки; Римус взял его двумя пальцами, взглянул на свое отражение, готовясь к самому худшему, и все равно вздрогнул. Уродливый рваный шрам протянулся через все лицо, рассек потрескавшиеся губы и только чудом не задел глаз. Рядом с ним все старые бледные царапины словно стали ярче, налились кровью. Да, теперь у него действительно все на лице написано — сколько еще ребят, вслед за Снейпом зададутся справедливым вопросом: а откуда все эти шрамы и царапины? Римус стиснул в кулаке одеяло, злость закипела с новой силой. Чертов Сириус…       Как назло заскрипела дверь, послышались громкие, возбужденные голоса — Сириус и Джеймс. Торопливо бросив зеркальце обратно на тумбочку, Римус отвернулся к окну и прикинулся спящим. Он не хотел их видеть, не сейчас. К счастью, мадам Помфри тоже была категорически против всяких визитов: — Нет-нет-нет, ни в коем случае! — зашикала она на друзей. — Ему нужен покой — он сам придет. И нечего здесь ошиваться, идите-идите.       Джеймс попытался спорить, но она едва ли не вытолкала их прочь и решительно захлопнула дверь. Римус подождал, пока голоса затихнут, выбрался из постели и, попрощавшись с мадам Помфри, выскользнул в коридор.       Они не ушли. Стояли возле дверей и ждали его. Питер побелел еще больше, Джеймс лихорадочно протирал очки подолом джемпера. Только Сириус был спокоен. Сунув руки в карманы, он глядел со своим типично блэковским равнодушием, словно все, что случилось ночью, не имело к нему никакого отношения. Это оказалось последней каплей: Римуса захлестнула злость, какой он никогда не испытывал. Один быстрый, стремительный удар — и Сириуса впечатало в стену. Он схватился за скулу, в глазах его плескался страх. Но этого было мало, недостаточно, Сириус должен был понести наказание за то, что он натворил. Римус замахнулся снова. — Лунатик, ты что, с ума сошел?! — Джеймс повис на нем, прижал руки к телу, не давая шевельнуться. — Ты же его убьешь! — Рем, я… — прохрипел Сириус, — я просто не… — Не подумал? А о чем ты вообще подумал, Блэк?! — напустился на него Римус. Он рванулся вперед, но из стальной хватки Джеймса было не так-то легко выбраться. — Ты знал, что я такого врагу бы не пожелал! — Это… это была шутка, Рем, тупая шутка. — Шутка? По-твоему, послать человека на верную смерть — это смешно?! Я же… я же мог убить его, — прошептал он, чтобы мадам Помфри не услышала чего-нибудь ненароком. — Я думал, ты понимаешь, насколько это серьезно…       Ночные образы складывались в смутные воспоминания. Черная фигурка смотрит на него, выставив вперед тонкую деревянную палочку. От нее разит страхом и каким-то исступленным торжеством. А еще, сладко, маняще — человеком. Добыча. Сегодня ночью он не будет голодать.       Возле фигурки появляется другая, повыше, она хватает первую, и тащит вон, в узкий лаз, куда ему никак не протиснуться. Она тоже напугана, но ее страх другой, горячий, острый: этот страх заставляет волчицу бросаться на любого, кто опасен для ее детенышей. Страх не за себя.       Высокая фигурка что-то зло кричит, черная так же зло отвечает. Они исчезают, оставляя после себя лишь сладкий человеческий запах, который дурманит голову, сводит с ума, заставляет рыть когтями трухлявый пол и в отчаяньи щелкать зубами… — Но он же цел! — А? Что? — с головой ушедший в воспоминания Римус не сразу услышал робкий голос Питера. Он еле удержался от того, чтобы закатить глаза. — Да, Пит, он цел. Но он мог не уцелеть. Нам просто чертовски повезло, что все кончилось так — иначе… — голос дрогнул, и он на миг оскекся, — иначе случилась бы катастрофа. И все бы узнали, что я… — Не бойся, Лунатик, — Джеймс ослабил хватку и похлопал его по плечу, — никто и никогда ничего не узнает! — Да вот только Снейп уже знает, — горько усмехнулся Римус. — И бог знает, скольким уже успел рассказать. — Никому он ничего не рассказал — Дамблдор запретил ему трепаться! Твоя маленькая пушистая тайна под надежной защитой.       Джеймс снова протянул руку к плечу Римуса, но тот его его остановил: — Не надо, Джеймс. Не сейчас. Прости, я… мне надо идти. — Куда ты собрался? — на лице Джеймса было написано искреннее недоумение. — Не знаю. Неважно. Мне просто… просто надо побыть одному. Прости.       Он мягко вывернулся из длинных джеймсовых рук и побежал в гриффиндорскую башню, не обращая внимание на боль во всем теле. Коридор, поворот, лестница, тайный проход под гобеленом, дверь за рыцарскими доспехами — он пробирался самыми дальними закоулками замка, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из учеников. Впрочем, время было позднее, и коридоры пустовали — большинство ребят уже собиралось в Большом Зале за ужином. При мыслях о пастушьем пироге и зеленом горошке желудок требовательно заурчал, но Римус себя остановил. Его друзья наверняка тоже отправились Большой Зал, и он не был уверен, что сумеет удержаться от желания снова заехать Сириусу по физиономии.       До гриффиндорской башни оставался всего один поворот и два лестничных пролета, как вдруг из бокового прохода раздались быстрые шаги и Римус чуть не налетел на какого-то парня. — Смотри, куда прешь, придурок, — знакомый ворчливый голос. Снейп. Римус крепче стиснул в пальцах волшебную палочку. — О-о, какая встреча, — мрачно усмехнулся Снейп. — Кто ж это тебе так рожу разодрал, а, Люпин? И где твои дружки? Ночка кончилась, и им с тобой уже неинтересно? Конечно, ни опасности, ни риска. И на людей бросаться нельзя — такая тоска!       Он пытался звучать презрительно и надменно, но за этой маской отчетливо слышался ужас, смешанный с ненавистью. Римус ощутил, как внутри все болезненно сжалось, и с огромным усилием выдавил из себя: — Мне жаль, Северус. Правда жаль… — О, ну еще бы. Конечно, тебе жаль — такой прекрасный был план, — дрожащий голос Снейпа так и сочился сарказмом. — Если бы Поттер в самый последний момент не испугался за свою голову, у вас был бы на руках труп злодея Северуса. Отличный план, браво! Долго придумывали? — Никто не хотел тебя убить, — Римус шагнул вперед, и Снейп отшатнулся, выставил вперед палочку: — Не подходи ко мне, оборотень! — последнее слово он выплюнул с особым отвращением. Рука его, направленная Римусу в грудь, судорожно подергивалась; он был на взводе, готовый сорваться в любую секунду. — Северус, послушай меня, — кончик палочки почти упирался в сердце и здорово мешал сосредоточиться, но Римус изо всех сил цеплялся за остатки самообладания. — Мы даже не думали об этом, я клянусь тебе, не думали. Это просто была дурацкая шутка… — Ах, шутка! — Снейп зашипел как змея, брызжа слюной и дрожа от ярости. — Всего лишь шутка! Вы с Блэком, наверное, вдоволь над ней посмеялись — глупый-глупый Северус, верит всему, что говорят! А если я пошучу, ты будешь так же смеяться?       Он вдруг сделал выпад, резко взмахнул палочкой. В тот же миг что-то невидимое обвилось вокруг лодыжки Римуса, рвануло вверх, и он повис вниз головой посреди коридора, беспомощно болтая руками; его собственная палочка выпала из дрогнувших пальцев и с глухим стуком покатилась по каменному полу. — Ну, что молчишь? Уже не так смешно? — Отпусти… — Римус чувствовал, что еще немного, и он потеряет сознание: перед глазами темнело, голова кружилась, в ушах мерзко зазвенело. — Северус, пожалуйста, отпусти… Снейп его не слышал — он продолжал издеваться: — Что, самому никак? Где же твое мастерство, оборотень, ты ведь так хорош в защите! Или ты можешь только на людей по ночам бросаться? А директор еще уверен в твоей полнейшей безвредности, он считает тебя человеком. Тебя и всю вашу мерзкую компанию. Да, — Снейп наклонился к лицу Римуса и снова зашипел, — он, конечно, запретил мне трепаться — боится за тебя, своего ручного волчонка. Но, — тут он злобно усмехнулся, — отомстить я имею полное право.       Новый взмах палочкой — щеки обожгло, по лицу словно ножом полоснули. Что-то горячее заструилось по вискам, закапало на пол. Снейп торжествующе поднял руку в третий раз. — Какого черта?! — сквозь нарастающий звон в ушах пробился громкий негодующий голос Джеймса. — Отойди от него!       Что-то легонько щелкнуло, невидимая сила, державшая Римуса, исчезла, и он мешком свалился на пол. Вслепую нащупал палочку и судорожно сжал ее, другой рукой отер залившую глаза кровь и огляделся. Джеймс и Снейп застыли в боевых стойках, сжигая друг друга ненавидящими взглядами, позади за гобеленом дрожал Питер, а Сириус… а где же Сириус?       Стоило ему об этом подумать, как знакомые горячие руки обхватили его за плечи, а шею защекотали длинные мягкие волосы. — Черт возьми, — Сириус, кажется, был не на шутку испуган, — Рем, у тебя кровь! — Сам знаю! — огрызнулся Римус и стряхнул его руки. — Что, Блэк, твоя принцесса не в духе? — съязвил Снейп. — Семейная размолвка? — Заткнись, Нюниус, — процедил Джеймс. С кончика его палочки уже слетали искры, да и сам он словно искрился от напряжения. — Убирайся отсюда. И если ты еще раз приблизишься к Лунатику… Поверь, ты пожалеешь об этом. — А как же Лили? Она вряд ли одобрит твои методы, Поттер, — Снейп расплылся в гаденькой усмешке.       Казалось, Джеймс сейчас не выдержит и бросится на него: губы его сжались в тонкую линию, глаза метали молнии. Однако он лишь глубоко вздохнул и холодно заявил: — А наши отношения тебя вообще не касаются. Ты слышал меня — убирайся, живо. Считаю до трех! Раз, два…       Снейп чертыхнулся сквозь зубы, развернулся и зашагал прочь. Джеймс с вздохом опустил палочку и бросился к друзьям: — Лунатик, ну как ты? — увидев лицо Римуса, он побледнел и пробормотал: — Вот же урод… Ой, доберусь я до него! — Не надо, Джеймс, — устало попросил Римус, которому меньше всего хотелось стать причиной нового витка войны между Джеймсом и Снейпом. — Только хуже сделаешь. — Ладно, — неожиданно покладисто согласился Джеймс. — Сейчас все равно не до него — тебя надо в больничное крыло отправить. — Не надо меня никуда отправлять, я и сам дойду!       Римус уверенно поднялся, игнорируя парад боли, которым отозвалось тело, и новую волну головокружения. Направил палочку на заляпанную кровью мантию, прошептал заклинание — и пятна исчезли. — Видишь? Я еще вполне могу о себе позаботиться. Все, я пошел. — Я с тобой! — вызвался Сириус. — Нет, Сириус, я иду один, — отрезал Римус. Он сунул руки в карманы и решительно зашагал прочь, но не успел пройти и двадцати шагов, как услышал за спиной топот. — Черт побери! Я же сказал, что пойду один. Ты по-английски разучился понимать? — Я просто подумал, что тебе может попасться кто-то похуже Нюнчика, — буркнул Сириус, явно не собиравшийся оставлять Римуса одного. Тот раздраженно закатил глаза: — Сириус, я пока еще могу постоять за себя! — А вдруг их будет много? — Господи, ты просто невозможен! — Спасибо, я знаю, — по лицу Сириуса скользнуло подобие улыбки. — Послушай, Рем, — заговорил он куда серьезней, — ну прости меня, я правда такого не хотел. Ну кто ж знал, что этот придурок сунется под гребаную иву! Я просто думал его припугнуть! — А он оказался не из пугливых, — саркастично парировал Римус. — Но он буквально напрашивался! Вечно шныряет вокруг, вынюхивает, чем мы занимаемся. Он же копает под тебя, Рем, спит и видит, как тебя исключают! Он это заслужил, разве нет? — Нет, Сириус, нет! Никто не заслуживает такого. Это бесчеловечно, как ты не понимаешь? — Римус заглянул ему в глаза и тихо, едва слышно прибавил: — Если мы будем так относиться к чужой жизни, мы перестанем быть людьми.       Сириус не нашел что ответить. Весь остаток пути он шел молча, что-то напряженно обдумывая, и открыл рот только у дверей больничного крыла: — Я тебя здесь подожду, ладно? — в его голосе больше не было самоуверенности, он звучал чуть ли не просяще, совершенно не похоже на Сириуса. — Как хочешь.       От этих слов Сириус воспрял духом и оперся о стену с присущей ему одному легкой полуулыбкой. Впрочем, что-то изменилось: он больше не смотрел нахально, как прежде.       Мадам Помфри при взгляде на порезы Римуса заохала, заворчала и торопливо принялась за работу, велев ему сидеть смирно. Он и не спорил: на все вздохи кивал и послушно обещал ей не ввязываться в неприятности, чувствуя себя очень виноватым. В это время из-за дверей послышались раздраженные крики Сириуса и какой-то шум. Римус невольно вздрогнул, толкнул ладонь мадам Помфри, и та задела свежий порез. Щеку снова обожгло, защипало, на глазах, несмотря на все усилия, выступили слезы. — Я кому сказала: сиди смирно, — мадам Помфри сердито погрозила ему пальцем. — А то до следующего утра тебя не выпущу!       Он еле дождался, пока она закончит, и что есть духу бросился в коридор, где разгоралась нешуточная ссора: Сириус самозабвенно ругался с младшим братом, безуспешно пытавшимся его в чем-то убедить. — …пока еще не поздно! — надрывался Регулус. — Это твой последний шанс! — Передай матушке, что ее шансы мне нужны, как гиппогрифу седло! Я не вернусь в этот гадюшник и прощения просить не буду, ясно? — Ты не понимаешь, что она с тобой сделает? Она же отречется от тебя, выжжет с гобелена! — Ну и флаг ей в руки! — не оставался в долгу Сириус. — Если помощь нужна, пусть позовет — я сам эту чертову дырку прожгу! — Ты… ты просто идиот! — в отчаянии Регулус сорвался на истерический всхлип. — От идиота слышу, вали отсюда! — Ты же пожалеешь, слышишь? Пожалеешь, но будет поздно!       И, гордо вскинув голову, Регулус зашагал к подземельям. Сириус фыркнул и покрутил пальцем у виска: — Ну и придурок… — О чем он говорил? — осторожно спросил Римус, тоже провожавший взглядом тонкую фигурку младшего Блэка. — Это из-за твоего побега? — Угу, — Сириус мрачно кивнул, — мать все пытается вернуть меня домой. Угрожает, Рега вот подослала. — Она действительно выжжет тебя с этого гобелена? — Еще как — Энди так же выжгла, когда она вышла замуж за Теда. Это конец, отречение, анафема. Был Блэк — и нету Блэка…       Он говорил насмешливо, но насмешка его отдавала горечью. Римус вспомнил, как трясло Сириуса на вокзале первого сентября, как он дергался, завидев в толпе мать, и как Джеймс потом не одну ночь просидел рядом с ним, бормоча что-то успокаивающее. Как бы громко Сириус не кричал о своей ненависти к семье, каждый раз в его голосе слышалась затаенная, глубоко запрятанная боль. И каждый раз от этой боли у Римуса на душе что-то щемило и кололо. Он хотел что-то сделать, как-то помочь — но понятия не имел, как, и потому лишь молча положил руку Сириусу на плечо. Тот обернулся, взглянул с благодарностью и улыбнулся, как ни в чем не бывало: — Знаешь — ну их к черту! Пошли лучше ужинать, а то ты выглядишь просто ужасно. — Да я не голоден… — Ну как же, а пастуший пирог? Ты собираешься от него отказаться? Да и ребята нас ждут. Пойдем, Рем, ну, пойдем!       Сириус со смехом потянул его за собой, и Римус поддался, позволил себя увести. Какая-то его часть еще сердилась — но Сириус, похоже, и сам раскаивался в том, что совершил. Так почему не дать ему шанс? Ведь в конце концов, именно милосердие делает людей людьми.