***
— …Прошу вас. Мне больше некуда пойти. — И никто за тобой не явится? — вожак прищурился, глянул подозрительно. — А то была у меня девчонка одна, тоже говорила, что никому она не нужна, а потом нагрянули ее родственнички, силой уволокли, да еще и половину стаи перебили. Мне такое не надо. — За мной никто не явится, — пообещал Римус. Голос от волнения осип и хрипел. Вожак еще раз смерил его внимательным взглядом и кивнул: — Ну ладно, я тебя приму. Как, говоришь, тебя зовут? — Уэйд. Майкл Уэйд. — Что ж, Уэйд, учти, я за тобой слежу. Если попробуешь что-то выкинуть — мало не покажется, я спуску никому не даю. Иди за мной. Вожак нырнул в просвет между тяжелыми еловыми лапами. За ними по лощине рассыпался лагерь — десятки одинаковых маленьких палаток из темного брезента, выстроившиеся в несколько рядов. Перед палатками горели костерки, вокруг них грелись люди: все с серыми, заостренными лицами, оборванные и хмурые. И все они почтительно склоняли головы при виде вожака, шагавшего вдоль рядов и бросавшего по сторонам бесцеремонные, хозяйские взгляды. У самой дальней палатки он остановился, свистнул, и подле него бесшумной тенью возник коренастый плотный мужчина с седеющей бородой. Его широкое морщинистое лицо не выражало ровным счетом ничего. — Келлер, у тебя, кажется, остался запасной брезент? — Да, сэр, — Келлер согнулся в полупоклоне. — Помоги новичку поставить палатку и выдай ему, что нужно. Потом сразу ко мне. — Слушаюсь, сэр. Вожак, довольно хмыкнув, ушел к другому краю лагеря, а Келлер нырнул к себе и вернулся с брезентом и парой жердей. Все время, пока они ставили палатку, он не произнес ни слова и ни разу не взглянул на Римуса даже мельком, словно того и не существовало. За его спиной виднелась широкая вытоптанная площадка; в одном из ее углов высился белый валун, ужасно напоминавший трибуну. — А что это? — тихо спросил Римус, указав на площадку. Келлер наконец поднял на него глаза и отрывисто бросил: — Не задавай глупых вопросов. — Потом немного смягчился и добавил: — Ты здесь чужак и еще не заслужил доверие стаи. Так что смотри, слушай да помалкивай, пока тебя не признали своим. Он затянул последний узел, вытащил из своей палатки несколько тонких досок и скатанный трубкой матрас: — Постели на землю, иначе сырость доведет. С этими словами он развернулся и направился в ту сторону, куда недавно ушел вожак. Римус, последовав его совету, стал укладывать доски рядами, так, что получалось что-то вроде настила или деревянного пола. Каждый раз, когда он вылезал из палатки за новой доской, ему чудилось, что за ним наблюдают десятки внимательных осторожных зрителей, подмечавших каждое его действие, и чуть что — прятавшихся в свои укрытия. Не доверяют. Следят. Вернулся Келлер, сказал, что вожак хочет поговорить. — Пойдешь до конца ряда, а потом налево, до упора, — объяснял он, — пока не увидишь палатку с красным фонарем над входом. Всю дорогу до палатки вожака Римуса сопровождали взгляды. Теперь, когда он шел один, люди не робели и смотрели открыто. Кто-то глядел с любопытством, кто-то косился сердито. И абсолютно во всех взглядах было подозренние. Даже здесь, среди таких же, как он сам — людей с той же отравленной кровью, с тем же тяжким проклятьем, — он был чужаком. «Они скрытный народ, — вспомнились Римусу слова профессора Дамблдора. — Только когда они станут тебе доверять, можно будет что-нибудь выяснить. Поэтому тебе придется стать для них своим». Фонарь над входом в палатку горел красным и бросал вокруг себя неровное, трепещущее пятно света. Постучав по брезенту и получив разрешение, Римус заглянул внутрь. Вожак сидел на покрытом темной тканью матрасе и изучал большую ветхую карту. — Ну как, устроился? — поинтересовался он. — Да, сэр, — Римус вспомнил почтительный поклон, с которым Келлер отвечал на вопросы, и нагнул голову. Раздалось удвлетворенное фырканье. — Быстро учишься, это хорошо. Похоже, Келлер тебе уже объяснил, как у нас обращаются с новичками. Пока не докажешь, что ты один из нас, разговоров с тобой будут избегать. Кто тебя знает, вдруг ты шпион и работаешь на… да вот хоть на Альбуса Дамблдора! Вожак засмеялся своей шутке, и Римусу тоже пришлось изображать улыбку. Внутри росло ощущение, что он ходит по лезвию ножа, преследовавшее его с того момента, когда он впервые увидел этого человека. — Кстати, Уэйд, у тебя есть волшебная палочка? — Д-да, сэр. — Мой тебе совет: избавься от нее. Лучше всего сожги. Оборотню палочка ни к чему, у нас есть оружие понадежнее. Так, у меня есть еще пара минут. Хочешь что-то спросить? Больше никто на твои вопросы не ответит. Пока, по крайней мере. — Сэр, — Римус снова склонил голову, — а что за площадка расположена за лагерем? Та, где большой валун. — Сейчас увидишь, — ухмыльнулся вожак. — Как раз время собрания. Пойдем. На площадке уже собирались люди из лагеря. Здесь были все возраста: взрослые мужчины со стариками стояли маленькими компаниями и тихонько переговаривались, женщины держали за руки детей, боязливо жавшихся к их юбкам, подростки шумели, перекрикивали друг друга и дрались за места на ветках деревьев и разбросанных вокруг площадки камнях. Римус остановился возле одного из них; шум над его головой умолк, но ненадолго, почти сразу начались шепотки. Чаще всех повторялись слова «чужак» и «шпион». Досадливо морщась, Римус переборол желание шикнуть на неугомонных подростков и нащупал в кармане мантии волшебную палочку, чтобы успокоиться. Если он хочет стать для этих людей своим, придется терпеть такие шепотки. Пальцем не показывают — и на том спасибо. Вожак между тем быстрым, пружинистым шагом прошел по образовавшемуся живому коридору, взобрался на белый валун и поднял правую руку. И сразу все затихли, слышно было только частое, взволнованное дыхание десятков людей. — Братья и сестры! — начал вожак. — Печально мне смотреть вокруг, видеть вас в таком тяжелом положении. Печально вдвойне, потому что я знаю: наш народ достоин куда большего. Мы оборотни, дети Луны — и мы гордимся этим! — толпа ответила ему одбрительным гулом. — Мы быстры, бесстрашны, сильны телом и крепки духом. Но люди боятся всего, что хоть немного не похоже на них. Они сочли нас опасными… нарекли чудовищами, монстрами. Много раз я слышал, как люди, считающие себя порядочными и даже, — он криво усмехнулся, — милосердными, кричали, что мы заслуживаем лишь смерть. Толпа возмущенно загудела, послышались грубые выкрики, и вожак вновь поднял руку, призывая к порядку. — Каждый день я вижу, как мой народ страдает. А из-за кого? Из-за тех самых «нормальных» людей. Они ненавидят нас, ставят ниже животных и боятся хуже чумы, — голос его стал громче, в нем зазвучала ярость. — Это они заставляют нас из последних сил бороться за выживание, унижаться, гонят из своих городов, это они загнали нас сюда! Из-за них каждый день погибают наши братья и сестры! Они не справляются с жестокой судьбой, на которую их обрекли эти люди! Гудение превратилось в громкий рокот, толпа задвигалась, заволновалась — ей передалась ярость вожака. То тут, то там желтым огнем загорались глаза, скалились в гневных криках острые клыки. А вожак не останавливался. Со своего места Римус видел, как на его лице играет усмешка, словно злоба людей придает ему сил. — Верьте мне, ни одно их слово не останется безнаказанным! Мы забираем их детей, братьев, сестер, жен и мужей! И это будет продолжаться до тех пор, пока на земле ни останется ни одного из этих трусливых лицемеров! Они не щадят нас — так пусть и не рассчитывают на милосердие! Мы вернем себе свободу, вернем то, что наше по праву! Отомстим им за всю боль, что они причинили нам! Мы не остановимся! Мы оборотни! Гордые! Сильные! Бесстрашные! И безжалостные! Ну же, — он вскинул вверх сжатый кулак, — что мы несем этим людишкам? — Месть! Месть! — дружно зашумела толпа. — Чего мы жаждем? — Крови! Крови! Люди вслед за вожаком вскидывали вверх сжатые в кулак руки, действуя как единый живой организм — огромный и страшный. Вожак усмехнулся еще шире, вскинул голову и пронзительно завыл. Толпа подхватила его вой, многократно усилила. Сквозь этот шум Римус не сразу разобрал тихий холодный голос, шепчущий прямо в ухо: — Да, люди нас ненавидят, но здесь мы можем быть теми, кто мы есть по своей сути. Мы свободны. Так зачем сдерживаться, отпусти себя — ты со стаей одно целое. И ты ведь хочешь этого, признайся, хочешь… Римус одним движением выхватил палочку и круто повернулся, но поблизости никого не было. А голос не стихал, он словно звучал внутри головы. Теперь Римус узнал его: это был голос вожака. — Зачем сопротивляться, зачем отвергать свою суть? Это ведь так тяжело и больно. В нашей жизни и так много боли, зачем добавлять еще? Ну же, остановись. Не сдерживайся… «Нет. Человек должен оставаться человеком, а не уподобляться животному. Ты не заставишь меня это сделать. Убирайся из моей головы», — приказал Римус, стискивая зубы. Голос язвительно хмыкнул и исчез. Вожак поднял вверх вторую руку, и все взгляды устремились на него, беснующаяся толпа снова затихла, как стихает оркестр по одному взмаху дирижерской палочки. — День, когда мы отомстим людям и расправимся с ними, уже недалек. Наши ряды растут с каждым днем. Но, — вожак сокрушенно покачал головой, — недавние столкновения показали, что не все из нас готовы встретиться с врагом. И сегодня они постараются убедить меня в обратном. Драться будут Джек Свифт и Нил Валентайн. Выходите в круг! Люди расступились в стороны, образовали в центре нечто вроде круглой арены. Над головой у Римуса затрещали ветки, и секунду спустя высокий мальчишка с повязкой через глаз пробирался к этой арене сквозь толпу. Его уже ждал другой — такой же тонкий, со странными, словно седыми волосами. Противники скинули куртки и замерли по разным сторонам арены, готовые к бою. Толпа возбужденно гудела. Внезапно раздался резкий свист, и Одноглазый с утробным ревом кинулся на Седого. Тот мягко отпрыгнул в сторону, перекатился к другой стороне круга. Одноглазый резко сменил направление и снова понесся на него. И снова Седой избежал удара, бесшумно, словно тень, возник далеко от своего противника. В третий раз ринулся в бой Одноглазый, в третий раз ушел от него Седой. Одноглазого занесло на повороте — и в этот момент Седой выбросил вперед руки, обрушив на его спину такой удар, что Одноглазый рухнул на землю как подкошенный. Седой торжествующе зарычал и бросился на него под восторженный рев толпы. Что было дальше, Римус не видел: люди сомкнулись, из-за спин слышался только мерзкий хруст. — Довольно! — рявкнул вожак. — Молодец, Нил. Ты показал, что достоин, и я прошу простить мои сомнения на твой счет. Проигравшего увести. Двое рослых парней потащили бесчувственного Одноглазого к лагерю. Седой смотрел им вслед, победно скалился и вытирал измазанные чем-то темным руки. Его окружили галдящие друзья, стали шумно поздравлять, увели вон с площадки. Остальные тоже расходились: представление кончилось. Вожак шел одним из последних. — Понравилось? — спросил он, поравнявшись с Римусом. Тот еле смог выдавить из себя: — Что… что делают с проигравшими? — Наказывают. Придет время — узнаешь, как. — Ухмылка вожака стала шире. Он смерил Римуса пристальным взглядом, от которого тот дернулся, и ушел к себе. Той ночью Римус почти не спал. Стоило закрыть глаза, и он снова видел исступленно ревущую толпу, дерущихся мальчишек, а затем — Седого, стирающего с рук чужую кровь. В ушах стояли яростные крики вожака и мерзкий хруст. Теперь Римус уже не сомневался в том, что это хрустели ломаемые кости. «— Я знаю, что прошу от тебя очень многого, — Дамблдор говорил спокойно, но глаза его тревожно сверкали за полукружьями очков. — Это невероятно рискованно и трудно, ты имеешь полное право отказаться. Римус отрицательно покачал головой: — Я должен. Кто это сделает, если не я, профессор? — Хорошо. Но будь осторожен. И помни — ты должен стать для них своим». Стать для них своим. Убедить их в том, что он такой же, как они. Это значит научиться спокойно смотреть на такие побоища. Научиться кричать вместе с толпой, не выделяться. Научиться глядеть в землю и склонять голову, когда вожак задает вопрос. Стать для них своим — но остаться собой. Остаться человеком. — Ты ошибаешься, — тишину ночи прорезал тонкий свист Голоса-из-головы. — Ты уже не человек. И никогда не сумеешь им стать. Ты другой, твое место здесь, среди своих. «Заткнись и убирайся вон! Я человек и я им останусь!» Голос пропал, а Римус судорожно сцепил руки в замок и поднял голову к небу. В памяти ожили слова молитвы, которой его учила мама, когда он был совсем ребенком. Она не походила на другие молитвы, и должно быть, именно потому он вспомнил ее. — Господи, прошу тебя, помоги мне. Дай мне сил справиться, не свернуть с пути и не заблудиться во тьме. Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь! ____ Римус во все глаза смотрит на слепяще-белый диск Луны, нависшей над лесом. Волк чует ее: он рычит и хрипит, пытается вырваться на волю. Римус сопротивляется изо всех сил. Пока он еще держится, но это не надолго — сегодня ночь волка, и в конце концов он одержит верх. Холодно. Больно. Страшно. Кости словно ломают на куски. Легким не хватает воздуха, Римус задыхается. Он падает на колени, и Луна хватает его ледяными пальцами-лучами за загривок. Попался. Холод пробирается под кожу. Боль рвет сознание на части. Страх парализует тело. Человеческий крик превращается в волчий вой. Волк бежит в лес — туда, где свои. Туда, где стая. Она ждет его, нетерпеливо зовет. Там, среди таких же, как он, его законное место. И до самого рассвета не будет ни холодно, ни больно, ни страшно. Очнулся Римус в овраге возле лагеря. Все тело свело судорогой от ночного холода, он дважды срывался, пытаясь подняться по крутым стенкам оврага. Было ужасно больно: так тяжело он не переносил полнолуний уже давно. И нестерпимо хотелось увидеть друзей. Услышать, как беспечный Джеймс в красках расписывает их ночные похождения, почувствовать на плече теплую ладонь Сириуса… Но друзья были далеко, рассчитывать он мог только на себя. О чем самым бессовестным образом успел позабыть за столько лет — укорил себя Римус. Едва оказавшись в палатке, он закутался в плащ и в изнеможении вытянулся на дощатом полу. Сил катастрофически не хватало, голова раскалывалась, а глаза закрывались сами собой, однако разлеживаться было нельзя. Лагерь жил своей жизнью, частью которой он должен был стать, и чем скорее, тем лучше. С тяжелым вздохом Римус оделся и хотел развести огонь, но с досадой выругался, протянув руку к хворосту. Ветки умудрились отсыреть за ночь и гореть не желали. Идти за хворостом в лес значило потерять в лучшем случае час времени: вблизи лагеря все давным-давно собрали, приходилось постараться и уйти подальше в чащу, чтобы найти хоть пару веток. Использовать магию лишний раз тоже не стоило. Кто-нибудь еще увидит и донесет вожаку — а он же велел уничтожить волшебную палочку. Так что же делать? Через три или четыре палатки с левой стороны виднелся дымок. Какая-то девушка сидела на корточках перед костерком и помешивала длинной ложкой в кипящем над огнем котелке. — Простите, — Римус осторожно приблизился к ней и тихо попросил: — У вас не найдется немного сухого хвороста? Одна-две ветки, мне только огонь разжечь. — Да, конечно, погодите минутку, — рассеянно отозвалась девушка, не отрывавшаяся от котелка. Затем она все же обернулась и тут же испуганно подскочила, отступила назад. Она оказалась совсем еще девочкой — босой, несмотря на холод, с синюшно-бледной кожей и большим темными глазами. — П-простите, но я не могу вам помочь, — пролепетала она, судорожно теребя свою длинную юбку. — Нельзя. Мне очень жаль, но вы ведь еще не член стаи. Мне с в-вами и разговаривать-то не положено… — Ох, конечно. Простите, что побеспокоил. — Мне очень жаль, — повторила девочка. В глазах у нее читалась борьба страха и сочувствия. — Я правда не могу. — Разумеется, я все понимаю. Он улыбнулся ей, чтобы немного подбодрить, и уже направился было к лесу, когда услышал несмелый оклик: — Эй, мистер, постойте! — Девочка подбежала к нему, опасливо огляделась и сунула в руки пучок сухих веток. — Возьмите и уходите поскорей. — О, спасибо вам огромное, — Римус не верил своей удаче. — Я потом вам принесу, обещаю, даже больше… — Не надо, ничего не надо, — замахала она руками, — идите же, идите. И никому не слова, прошу вас! — Буду нем как могила. Ветки быстро занялись, вскоре костер уже вовсю потрескивал, а над огнем булькали чайник и котелок с картошкой. Вороша длинной палкой угольки, Римус услышал на другом конце их палаточной «улицы» какой-то шум и истеричные причитания. За ними раздался звонкий удар и топот нескольких пар ног, а потом — резкий окрик вожака: — Эй, Уэйд! Римус мгновенно вскочил и вытянулся во весь рост, как солдат в строю, а едва вожак оказался рядом, склонил голову. — Доброе утро, сэр. — Уже на ногах? Неплохо держишься, неплохо. Вот что, Уэйд, наши тут щенка в лесу подобрали, — вожак посторонился и указал на тощего подростка, стоявшего позади и пялившегося в землю. — Возьми-ка его под свое крылышко, обьясни, что да как. — Слушаюсь, сэр. — Отлично. А ты, — обернулся вожак к съежившемуся подростку, — смотри у меня. Если только что выкинешь — шкуру спущу с обоих, понял? — Д-да… — еле слышно пискнул тот. — Не слышу! Ты все понял? — Да, сэр. — Вот, так-то лучше. Все, мне пора. И помните, я за вами обоими слежу! Римус проводил вожака взглядом и повнимательней пригляделся к своему «подопечному». Глаза у него были покрасневшие и влажные, на скуле наливался багровый синяк, руки, мявшие подол изодранной школьной мантии, тряслись. Да и сам он весь вздрагивал от любого шороха, еще ниже опуская светлую кудрявую голову. Требовательно засвистел чайник. Римус снял его с огня и осторожно потрогал щепочкой картошку в котелке. — Голодный, небось, да? — он посмотрел через плечо на парнишку и улыбнулся как можно добродушнее. — Есть хочешь? — Кудрявая голова слегка качнулась. — Тогда забирайся в палатку, сейчас будем завтракать. Парнишка послушно юркнул внутрь, а Римус снова повернулся к костру и увидел в блестящем боку чайника свое отражение. Хорош, нечего сказать: волосы торчат как придется, лицо все в саже — и когда только успел так измазаться? Он со вздохом вытащил платок и постарался привести себя в более-менее приличный вид. Потом взял котелок и чайник и тоже забрался в палатку. Парнишка сидел в углу на своей сумке и вертел волшебную палочку в белых ломких пальцах. При виде Римуса он опять опустил голову, но продолжал коситься на него с каким-то странным выражением. И вдруг с удивлением выдохнул: — Люпин? — Что?! — от неожиданности Римус чуть не выронил чайник. Парнишка поднял голову, посмотрел уже открыто и повторил: — Ну точно, Римус Люпин. Будь я проклят, если это не ты! — Тихо! Молчи, прошу тебя! Если кто-то услышит, нам обоим не поздоровится. Откуда ты меня знаешь? — Как это откуда? — теперь настала очередь парнишки удивляться. — Да ваша компания всю школу на уши ставила, вас, мракобесов, попробуй не запомни. — Господи… — Римус осел на пол и покачал головой. Сколько раз он твердил ребятам, что их шалости однажды им аукнутся — и пожалуйста, вот результат. — С ума сойти, — продолжал тем временем парнишка. Он понемногу приходил в себя, глядел все смелее, а Римуса и вовсе рассматривал с откровенным любопытством. — Я глазам своим не верю! Погоди, а что ты тут делаешь? Ты, получается, тоже?.. — он договорил и смущенно умолк. — Получается, «тоже», да. — И… и шрамы эти у тебя тоже из-за… ну, из-за этого? — Да. Послушай, это, конечно, отлично, что ты меня знаешь, но я тебя не знаю совсем. Может, расскажешь о себе? — предложил Римус, пододвигая к парнишке котелок с картошкой. — Да чего тут рассказывать. Я Эйб Грей, из Хаффлпаффа, седьмой курс… был седьмой, — поправился Грей дрогнувшим голосом. — Это случилось месяц назад, никто и не подозревал. Сначала напали Пожиратели Смерти, ночью — оборотни. Маму растерзали, отца оглушили, а меня укусили. Когда отец очнулся, то сказал… — глаза у Грея заблестели сильней, и он поспешно вытер их драным рукавом. — Он сказал, что я больше ему не сын, и выгнал из дома. Я хотел пойти к тете, она всегда ко мне хорошо относилась, но в этот раз даже на порог не пустила. Я бродил по городам, справлялся как мог. Потом узнал про ваш лагерь и пошел сюда. Хотел успеть до полнолуния, но не успел — меня ваши люди в лесу нашли, у лагеря. Вот… вот и все. Грей подтянул колени к груди и обнял их руками, глядя перед собой пустым, ничего не выражающим взглядом. — Я не знаю, что мне теперь делать, — прошептал он с тоской. — Месяц назад у меня были какие-то планы, мечты, а теперь все рухнуло… И как жить дальше? Римус придвинулся к нему, положил руку на его острое и узкое плечо. Грей вздрогнул, взгляд его стал недоверчиво-изумленным. От этого взгляда у Римуса екнуло сердце: он сам так смотрел на друзей после каждого полнолуния, боясь, что это всего лишь невозможно прекрасный сон, который вот-вот закончится, и чувствовал, как сильно Грею нужна сейчас поддержка. — Знаешь, я наверное, не слишком подходящий советчик, но я живу с… с этим почти столько, сколько себя помню. И кое-что, кажется, понял. Нельзя сдаваться. Если опустишь руки и станешь жалеть себя — утонешь. Поэтому лучше бороться. Да, трудно, больно, но это, мне кажется, лучше, чем тонуть. А если стараешься и бьешься, то рано или поздно что-то да получается. — Да, наверное, ты прав… Но я совсем не знаю, как быть. Понимаешь, моя жизнь, она рухнула буквально за ночь. Мне даже посоветоваться не с кем — у меня больше ни семьи, ни друзей. — Ну, почему же. Один друг у тебя все-таки есть, — Римус тут же смутился от собственной смелости и поспешно прибавил: — Если ты не против, конечно. Я немногим могу тебе помочь, но постараюсь сделать, что в моих силах. — Правда? — Грей уставился на него во все глаза. — Ты серьезно? — Даю честное слово. Уголки губ у Грея дрогнули, и он впервые за весь разговор улыбнулся, неловко и несмело, словно позабыл, как это делается, и теперь учился заново. Римус с облегчением выдохнул — кажется, успокоил, привел в чувство. Он вытащил из котелка картофелину покрупнее и протянул ее Грею: — Вот и отлично. На, возьми. Тебе надо набраться сил — с полнолуниями не шутят, а у нас впереди длинный день. Работы в лагере всегда было с избытком. Большинство мужчин с самого утра уходили в лес, охотиться на кроликов и оленят, а подростки сбегали в ближайший городок или рассыпавшиеся вокруг него деревушки: кто в надежде подзаработать, а кто стащить то, что плохо лежит. Охота далеко не всегда бывала удачной, и в стае не брезговали никакими способами добыть пищу, даже незаконными. Те немногие, кто оставался, нес дежурство в одном из четырех дозорных пунктов с каждой стороны лагеря или помогал в лазарете — стычки с людьми происходили все чаще, число больных и раненых росло, и женщины, поднимавшие их на ноги, уже не справлялись сами. Грея, как до него и Римуса, тоже опеределили в лазарет: на охоту чужаков, еще не заслуживших доверие стаи, не брали. Грей оказался смышленым и ловким парнишкой, правда черезчур впечатлительным. В первый же день, взглянув на увечья раненых, он побелел как полотно и едва не упал в обморок. — Откуда это? Как такое случилось? — испуганно шептал он, когда они с Римусом остались одни. Рассказ о драках привел его в ужас. — Они же дети! Как можно заставлять их делать такое?! — В них взращивают жестокость, чтобы потом они без колебаний нападали на людей. Знаю, звучит жутко. А смотреть еще страшнее… — Господи, я, наверное, уже с ума бы сошел. И как ты только тут живешь? — Идти больше некуда, — пожал плечами Римус. Врать оказалось неожиданно легко — и противно, каждое слово будто горчило на языке. — Дома у меня нет, работу найти не выходит. Люди словно знают, кто я, и гонят подальше, даже рот открыть не дают. — А… а семья? — осторожно поинтересовался Грей. — У тебя есть семья? «Тебе нужно завоевать их доверие, но помни — сам ты никому не должен доверять, — напутствовал его Дамблдор. — Никому». Горечь стала невыносимой, и Римус отвернулся, пряча лицо. Обманывать Грея казалось ему самым мерзким, что он когда-либо делал, однако рассказывать правду он не имел права. — Есть, но… у нас тяжелые отношения. Извини, давай не будем об этом. Передай, пожалуйста, банку с настойкой. Какое-то время они работали молча. Потом Грей тихонько спросил: — Скажи, а если бы тебе велели драться, ты бы стал? — Нет. Я бы сдался и получил наказание, в чем бы оно ни заключалось, но как они не поступил бы. Человек должен оставаться человеком. Больше к этой теме они не возвращались. Речь вожака в тот вечер была короче, чем первая, но и ее хватило, чтобы Грей перепугался до полусмерти. Глядя на толпу, яростно вторящую вожаку, он жался к Римусу и стискивал его ладонь своими тонкими ледяными пальцами. А когда началась драка, то и вовсе зажмурился, спрятал лицо ему в рубашку. Зрелище действительно было жуткое: дрались в этот раз взрослые, удары сыпались один за другим, противный хруст не прекращался ни на миг. Римусу самому хотелось заткнуть уши и бежать — куда угодно, лишь бы подальше от этого страшного места. Но он мог только стоять и с замиранием сердца смотреть на разворачивавшееся перед ним побоище. — Страшно? — раздался насмешливый шепот Голоса-из-головы. — Думаешь, что если окажешься там, то тут же проиграешь? Не бойся, ты ведь не какой-то там обычный человек. У тебя куда больше силы — это сила волка, силы Луны. Тебе нужно лишь принять ее… — Ри… Майкл! — прорвался сквозь пелену холодных слов сбивчивый шепот Грея. — У меня в голове чужой голос! И он велит сдаться! — Это вожак, он и ко мне в голову забирается. Вели ему замолчать, он уйдет. И не слушай его, это все ложь. Ты сильней, я знаю, ты справишься… Толпа радостно взревела, приветствуя победителя. Грей охнул и зажмурился еще крепче. — Что там такое? — Ничего, все уже кончилось. Пойдем отсюда, — Римус обнял Грея за трясущиеся плечи и повел к лагерю. Позади слышались какие-то вопли. — Только не оборачивайся, не надо. — Это ужасно! Как можно смотреть на такое… Я не хочу быть как они, я не буду таким! — Грей решительно поднял голову и сжал кулаки. — Ни за что не буду, веришь? — Верю, конечно верю. Они уже почти добрались до палатки, когда где-то в лесу трижды ухнула сова и заплакала кукушка. И хотя Римус не верил в приметы, это показалось ему дурным знаком. ____ Через две недели произошла стычка между бандой Седого и городскими подростками. По счастью, никто не пострадал, однако сам Седой вернулся злой как черт, с облитыми красной краской волосами, и беспрестанно ругался. К вечеру о случившемся знали уже все. Мальчишки спорили, получит ли Седой нагоняй от вожака и будет ли мстить городским, девушки пересказывали друг другу подробности стычки, приукрашивая и дополняя историю все новыми деталями, одна невероятнее другой. Кто на самом деле облил Седого краской и зачем, понимал один Римус. На следующий день, когда дежурство в лазарете закончилось, он сказал Грею, что сходит в город, и прихватив с собой волшебную палочку, спешно покинул лагерь. В городе он направился прямо к башне ратуши. Там его уже ждали: мужчина в коротком плаще с капюшоном нетерпеливо мерил шагами тротуар. Завидев Римуса, он остановился и приподнял капюшон, под которым что-то блестнуло. — Vivere est agere, — произнес мужчина вместо приветствия. Несмотря на то, что он прятал лицо, хриплый низкий голос выдал его: это был Аластор Грюм. — Impadive progrediamur, — назвал пароль Римус. Грюм кивнул и с подозрением огляделся по сторонам: — Хвоста не было? Уверен? Тогда держись, — он протянул руку. На короткое мгновение мир вокруг смазался, грудь словно сдавило стальным обручем, а секунду спустя они уже стояли на окраине совсем другого городка возле маленького, до боли знакомого Римусу домика с медным колокольчиком над дверью. Грюм трижды постучал. — Кто там? — откликнулся из-за двери женский голос. — Не скажете, как попасть в порт? Мы, похоже, заблудились. — Что ж, человеку свойственно ошибаться, — рассудительно заметил голос из-за двери. — Заходите. Полный странных предчувствий Римус вслед за Грюмом вошел в сумрачную переднюю. И тут же был встречен радостным: — Рем! Ну наконец-то! — Мама, что происходит? Почему вы… — Мы решили, что должны как-то помочь Ордену, и предложили наш дом в качестве временного штаба, раз ваше прошлое укрытие обнаружили. — Но ты понимаешь, как вы рискуете? Особенно ты, мам! Мама совсем не изменилась за минувший год: все та же клетчатая юбка и тугая русая коса, та же девичьи-задорная улыбка и лукавый прищур. — Никто о нашем с отцом существовании и не помнит! — оптимистично заявила она. — К тому же, ради правого дела всегда стоит рискнуть. — Хоуп, что там такое? — в переднюю выглянул отец. — О… здравстуй, Рем. — Здравствуй, папа. Повисло молчание. Римус знал, что должен что-то сказать, но как назло, не мог придумать ничего кроме дежурных и безликих фраз. В конце концов отец выдавил: — Тебя не узнать. Ты так изменился… повзрослел. — Спасибо, — машинально поблагодарил Римус, лихорадочно пытаясь продолжить разговор. От новой неловкой паузы их спас Грюм, скинувший капюшон и поглядывавший вокруг своим волшебным глазом. — Мэм, — обратился он к маме, — не найдется стакана воды? У меня глаз дорогой запылился, надо бы прополоскать. — Конечно, одну минуту. Вы идите пока в гостиную, все уже там. Только профессора Дамблдора не хватает, но он должен скоро появиться. В гостиной действительно собрался весь Орден. Джеймс, Сириус и Питер сидели в углу и перешептывались; едва Римус переступил порог, они умолкли, делая вид, будто и не разговаривали. Странно. Раньше у них не было друг от друга секретов, к чему теперь эти тайны? Тревога, с которой Римус отправлялся на собрание, против воли росла, звенела в голове навязчивой мыслью, от которой невозможно было отделаться. Вошел профессор Дамблдор, неслышно затворив за собой дверь, и собрание началось. Когда настала очередь Римуса и он принялся за свой отчет, его не оставляло неприятное ощущение, что все взгляды в комнате прикованы к нему. Особенно внимательно смотрел Грюм, чей волшебный глаз, казалось, видел тебя насквозь. В его взгляде Римус видел неприкрытое подозрение — ровно то же, с каким на него смотрели в лагере. Неужели здесь ему тоже не доверяют, неужели и здесь он чужой? Нет же, нет, убеждал себя Римус, торопливо заканчивая отчет, это ведь Орден, здесь все свои. Здесь профессор Дамблдор, здесь его друзья… Но друзья снова шептались о чем-то секретном, и лишь изредка Сириус смеривал Римуса быстрым, оценивающим взглядом. После собрания они столкнулись в коридоре — и разошлись в полном молчании. Сириус сразу что-то зашептал Джеймсу на ухо. Римус сумел разобрать: — …очень изменился. Я беспокоюсь как бы он не сорвался… Кровь бросилась ему в лицо, а от злости стало жарко. «Неправда! Это не я изменился, а вы! Вы шепчетесь у меня за спиной, будто я не слышу, у вас от меня секреты, будто мы уже и не друзья!» — Мерзко, правда? — неожиданно согласился с ним Голос-из-головы. — А почему бы тебе не сказать им это прямо? Пусть признают, что позволили дурацким предрассудкам разрушить вашу дружбу. «Так это твоих рук дело! — ужаснулся Римус. — Ну нет, ничего у тебя не получится — ты не сможешь нас рассорить, я на твои провокации не поведусь. Убирайся из моей головы, немедленно. Вон!» — Рем, Рем! С тобой все в порядке? — мама озабоченно заглядывала ему в глаза. А он и не заметил, как она подошла. — Д-да, да, все хорошо, не бойся. — Уверен? Вы с друзьями как-то странно друг на друга смотрите, точно разругались. — А, это так, небольшая размолвка, ничего страшного. — Хочется верить… Прости, что задаю столько вопросов, допытываюсь. Я просто очень скучала по тебе, — вдруг призналась мама и обняла его за шею. Римус положил подбородок ей на макушку. — Я тоже по тебе скучал, — прошептал он еле слышно. — Обещай мне, что будешь беречь себя. — Обещаю, мам. Прости, мне надо идти. Он бережно разжал ее пальцы, выбрался из объятий и растворился в серых осенних сумерках. Грей вернулся с дежурства поздно. Даже не сняв плаща, он рухнул на свой матрас и в изнеможении закрыл глаза. Потом поднял голову, повел носом, принюхался: — Странный какой-то запах. От тебя идет. Где ты был, дома? — …Да. Дома, — поколебавшись, Римус все же решил сказать правду. — Мать тяжело заболела, ее надо было навестить. — Ты же сказал, у вас трудные отношения. — Но она моя мать, Грей. Я просто не мог поступить иначе. Грей издал какой-то странный звук и ничего не ответил — похоже, не поверил. Римус постарался не думать об этом, достал из сумки первую попавшуюся книгу и стал читать. Но тревога росла и росла, звенела в голове навязчивой мыслью и повторяла: грядет беда. ____ К декабрю стало окончательно ясно: каждый член стаи предан вожаку и скорее ляжет под нож, чем пойдет против него. Шансы перетянуть их на сторону Ордена были нулевые. Оставаться в лагере дольше не имело смысла, но Римус все время откладывал свой уход — он не мог бросить Грея одного. Тот со дня собрания стал внимательней прислушиваться ко всем его словам, точно проверял, не врет ли он снова. И Римус не врал. Он избегал опасных и каверзных вопросов и медленно, постепенно возвращал себе доверие Грея. Все чаще они вспоминали школьные времена; оказалось, Грей с первого курса был поклонником мародерской четверки. — Я всегда считал вас крутыми, — рассказывал он, когда вечером, вернувшись с дежурства, они садились у костра. — Мы с ребятами каждый раз, когда вы что-то затевали, гадали — поймают вас или нет. А еще год назад я поспорил с нашим старостой, Бенджи, что на седьмом курсе Эванс все-таки станет гулять с Поттером. Бенджи мне тогда проспорил пять галлеонов. А может, и шесть, уже не вспомню. Нет, слушай, точно пять… Грей так и не сумел вспомнить, сколько галлеонов проспорил ему Бенджи: над лагерем пронесся требовательный звук рожка, возвещавший начало собрания. За прошедший месяц Римус научился пропускать мимо ушей речь вожака и последующие безумие толпы, потому не услышал, когда вожак неожиданно обратился к нему. В реальность его вернул бесцеремонный тычок в спину и недовольный окрик: — Ну, идите, чего встали! — А, что? Что случилось? — Римус непонимающе оглядел толпу, арену для драк — и встретил взгляд чуть живого от страха Грея. — Драться будут, — повторил между тем вожак, — Майкл Уэйд и Эйб Грей. Выходите, поживей! До Римуса еще не дошел жуткий смысл сказанного, а толпа уже подхватила его и вытолкнула в круг. Напротив Грей истерично заламывал руки. Резкий свист — сигнал к бою. Толпа наседала на них, подталкивала друг к другу, со всех сторон неслись яростные выкрики: — Бей его! — Нападай! — Не надо, пожалуйста! Я не могу, не могу! — Грей зажмурился и сжался, затыкая уши ладонями. — Деритесь, щенки! — недовольно загудела толпа. — Если через десять секунд никто не начнет драться, то вы оба проиграли! — заявил вожак. — Десять, девять, восемь… — Послушайте! Я сдаюсь! — Римус поднял руки. — Вы слышите, я не буду дра… Громкий, отчаянный вопль не дал ему закончить: Грей, размахивая руками, понесся прямо на него. Римус ушел от удара в самый последний момент, и кулак Грея рассек воздух в дюйме от его лица. — Что ты делаешь?! Ты же не хотел этого! — Прости, — всхлипнул Грей. Он едва не плакал и весь дрожал. — Но если не буду, они меня, они… я не хочу этого! — взвизгнул он и снова кинулся в драку. Замах, еще один и удар. Мимо, опять и опять. Они кружили по арене, то приближаяись друг к другу, то отдаляясь. Грей махал кулаками во все стороны, но как человек не может прикоснуться к своей тени, так и ему не удавалось дотронуться до Римуса. А тот смотрел на него и не узнавал — всегда мягкие и добрые голубые глаза Грея сейчас горели желтым звериным огнем. — Опомнись, это же не ты! Не слушай этот чертов голос, он все врет! — Грей не обращал внимания на его слова, однако Римус не сдавался. — Ты же сам мне говорил, что никогда так не поступишь! Не делай этого, прошу! Ища в лице Грея хоть какую-то перемену, он оступился и не сумел вовремя увернуться. Первый удар пришелся на ребра, второй на скулу. Римус зашатался и рухнул на землю; во рту стало солоно от крови, голова гудела, крики толпы резали уши. — Вставай, парень, — каркнул сверху какой-то старик. — Сделай хоть что-то, он же тебя так прибьет! «А ведь верно, прибьет, — мелькнуло в голове. — И откуда у него столько силы?..» — У него нет силы, — Голос-из-головы словно ждал этого вопроса, — но у волка есть. Грей только принял эту силу. И ты можешь принять. «Нет, ни за что! Я не поступлю, как он, все еще можно исправить…» — Разговорами? — взгляни, этот щенок тебя не слышит! Неужели ты не видишь, он пытается тебя убить! И убьет, если ты его не остановишь! Ну, что, хочешь умереть? Хочешь? «Нет!» — Тогда останови его, используй силу! Скорее, он опять собирается бить! И правда, Грей перевел дух и замахивался для нового удара. Римус быстро откатился в сторону, охнул: боль змеей ужалила в грудь, вышибла из легких воздух. А затем внезапно пропала. Голова перестала гудеть, вопли толпы будто кто-то выключил, и в ушах отдавался только гулкий стук сердца. Земля сама толкнула его вверх, Римус легко вскочил на ноги и увидел Грея. Тот снова бежал к нему, вскинув голову и сверкая глазами. Он был на пределе, его слепая ярость разлилась в воздухе горячим облаком. Дал эмоциям руководить собой. Первая ошибка. Римус слегка посторонился, и Грей пролетел мимо. Резко затормозил, неловко вскинул руки, оставил незащищенной голову. Вторая ошибка. Рука сжалась в кулак. Размах, удар — и Грей истошно заорал от боли, схватился за нос. Еще один — и он вытянулся на земле, тщетно пытаясь подняться. Глаза его были широко распахнуты, в них блестели слезы. — Ты… — прохрипел он, — ты… — Боже, Грей, прости! — до Римуса наконец дошло, что случилось и он бросился к товарищу. — Я не хотел, честное слово, я… — Довольно! — прогремел над ними голос вожака, усмирявший толпу. — Увести проигравшего. Молодец, Уэйд, ты доказал, что достоин. Я признаю тебя членом стаи! Толпа одобрительно зашумела, заколыхалась. Вожак спрыгнул со своего камня и подошел к Римусу; на губах у него играла довольная ухмылка. — Я в тебе ошибался, — признал он. — Думал, ты так, домашний щенок. А ты, оказывается, настоящий волк, такой же, как мы. Эти слова ударили Римуса будто током. Он оцепенело смотрел, как упирающегося Грея тащат прочь два крепких парня, как расходятся другие члены стаи, глядящие на него теперь с уважением, как гордо шагает в свою палатку вожак, и чувствовал, как ползет по венам жуткий холод. Настоящий волк. Такой же, как они. Он стал для них своим — но какой ценой? До палатки он добрался как в тумане, насилу раздернул трясущимися руками полог и с трудом забрался внутрь. Ощущение легкости пропало, появилась противная ноющая боль в правой руке. Холод под кожей все усиливался, а перед глазами как живой стоял побитый Грей с круглыми от шока глазами. Римус упал на колени, прижал руки к груди: — Господи! Я оступился, совершил страшную ошибку, потерял свою дорогу. Но молю тебя, всем сердцем заклинаю, не оставь меня! Помоги мне снова ее отыскать, укажи верный путь! И прости меня, грешного. Аминь! Утром от вожака пришел какой-то парень с бесчувственным Греем на руках. — Слабак твой дружок, — хмыкнул он. — Пару раз хватили Круциатусом — и уже отключился. Н-да, замаешься ты его в чувство приводить… — Спасибо, как-нибудь справлюсь, — Римус как мог вежливо выпроводил парня и занялся делом. Он вскипятил воды, оттер с лица Грея запекшуюся кровь, положил ему под голову свернутый плащ. Потом снова поставил на огонь чайник и побежал в лазарет за укрепляющей настойкой. Вернувшись, он сел у самого костра — так близко, что до него долетали искры. Но огонь не мог согреть его, не мог прогнать острый холод, гнездящийся под кожей. Римус то и дело бросал тревожные взгляды на палатку и отворачивался, весь красный от стыда. Он подвел Грея. Отдал его этим негодяям, этим монстрам. «А чем ты лучше? — тут же поинтересовалась совесть. — Чем ты от них отличаешься? Вожак сказал: ты такой же, как они». Такой же как они. Жестокий зверь. Безжалостное чудовище. Неужели это правда? Неужели он действительно стал таким? Зашевелился полог, и на улицу пошатываясь вышел Грей. Он тоже сел у костра, как можно дальше от Римуса. Повисло напряженное молчание. — Как ты себя чувствуешь? — наконец осторожно спросил Римус. — А как себя должен чувствовать человек, которого пытали Круциатусом? — хмуро буркнул Грей. Он вытянул ладони к огню, ойкнул и потер левое запястье. — Что такое? Можно я посмотрю? — Римус подался вперед, протянул руку, но Грей оттолкнул ее. — Не трогай меня, предатель! — от его слов по сердцу словно ножом полоснуло. — Грей, послушай, я не хотел этого, правда… — Ой, вот не надо, я от тебя уже наслушался правды! Например, про твою семью. — Я не мог тебе рассказать! — Почему? Кто тебе запретил, Дамблдор? — с горькой иронией усмехнулся Грей. — Постой. Точно, Дамблдор. Орден Феникса, да? Так ты шпион! Ну и сволочь же ты, Люпин. Выходит, все было ложью, ты меня просто использовал. — Я бы никогда в жизни не стал использовать тебя, — возразил Римус, в отчаянии глядя на Грея, глаза которого снова наливались янтарем. — Ты и про драку то же самое говорил. Что никогда, да ни за что, что надо оставаться человеком, надо бороться… Вот я и увидел, как ты борешься: сначала втираешься в доверие, а потом бьешь в спину! — выплюнул он с ненавистью. — Ты подставил меня. Отправил под пытки. Я думал, я умру там. И все из-за тебя. — Грей, я знаю, я совершил страшную ошибку, и ты вправе злиться на меня за это. Но прошу, успокойся, тебе нельзя так волноваться… — Да не трогай ты меня! — вскипел Грей, когда Римус привычным жестом хотел положить руку ему на плечо. На шум из соседней палатки выглянул Келлер. — С ума сошли, орать по утрам, — проворчал он недовольно. — Утихомирь своего щенка, или я скажу вожаку. Ты понял меня, Уэйд? — Да какой он Уэйд! — фыркнул Грей. — Вы разве не видите, это же Римус Люпин! — Нет, Грей! — сердце у Римуса совершило головокружительный кульбит. Келлер недоверчиво нахмурился: — Что ты сказал? — Это Римус Люпин из Ордена Феникса, он шпионит на Дамблдора! Долгое, полное тишины мгновение ничего не происходило. Затем Келлер бросился к Римусу, тот отпрыгнул в сторону, юркнул в палатку. Подхватил свою сумку, вытащил волшебную палочку и трансгрессировал в какой-то глухой переулок. Сердце колотилось как бешеное, ноющая боль в руке усилилась. Римус медленно сполз вниз по кирпичной стене и обхватил голову руками: — Прости меня, Господи, — прошептал он, — прости, Грей… ____ Они сидели в засаде уже несколько часов. Было холодно, накрапывал мелкий дождик, одежда потяжела от влаги и мешала двигаться. В трубах домов гудел ветер, его монотонный гул нагонял тоску. Питер со скуки вертел в руках волшебную палочку и постоянно ронял ее на землю. Римус сидел поодаль, запахнувшись в плащ и спрятав лицо под капюшоном. Он не смотрел на Питера, но слышал его частое сбивчивое дыхание, чувстовал на себе настороженные внимательные взгляды. Питер изо всех сил старался выглядеть спокойным, но обмануть Римуса было не так-то просто. Он знал: Питер боится его. Питер, который всегда умел нелепо упасть посреди коридора, чтобы никто не заметил, как Римус шатается после полнолуния. Который, несмотря на свои способности, упрямо поджимал губы и еще глубже зарывался в пособия по анимагии, твердя себе под нос заклинания. Который семь лет отважно боролся со вбитыми с детства предрассудками и страхами. Боролся — и все же не сумел их победить. Винить его в этом было глупо, он имел полное право бояться, однако на душе все равно кошки скребли. Джеймс тоже ходил взвинченный и не спускал с Римуса обеспокоенных глаз. Порой казалось, что сейчас он подойдет и скажет что-то, но он каждый раз сдерживался. А вот Сириус… что творилось с Сириусом, какие мысли бродили у него в голове, знал только он сам. Лицо его, когда он встречался с Римусом, принимало отчужденное и равнодушное выражение: Сириус надевал типично блэковскую маску светского безразличия, которой он отгораживался от тех, кого не хотел пускать в свои переживания. Кому не доверял. Они все сильнее отдалялись друг от друга, и наконец Римус перестал задерживаться в штабе с друзьями, как прежде. Он уже не пытался завязать разговор, а если обращались к нему, отвечал коротко и скупо. На собрания он теперь являлся последним, а уходил первым. В Ордене на него стали косо смотреть, шептаться за спиной. Больше всего доставалось от Грюма, который так и зыркал своим волшебным глазом, словно тот позволял ему видеть чужие мысли. Только профессор Дамблдор держался по-прежнему. Он даже не счел исход миссии провальным, в отличие от самого Римуса. — Чего-то подобного я опасался, — заметил он, задумчиво поглядывая в окно через полукружья очков, когда узнал о случившемся. — Что ж, шансы были невелики с самого начала, мы оба это знали. — Да, сэр. Но тот мальчик, Грей, — Римус переступил с ноги на ногу, судорожно вздохнул, — он ведь был против этого. Я думал, что успею ему помочь, но… — Не теряй надежды, Римус, — улыбнулся профессор. — Юные сердца упруги: как их ни сожми, они быстро распрямляются. Как знать, может, твой товарищ еще переменит свои убеждения. Согласиться с его словами было просто. Куда сложнее было поверить в них. Число оборотней в рядах Пожирателей Смерти росло, во время рейдов Римусу чудились за масками врагов знакомые голубые глаза. Принял ли Грей идеи оборотней, позволил ли себя убедить? Хочет ли отомстить, и если они все же встретятся — что он сделает? — Перережет тебе глотку, как всякий порядочный волк, — прошелестел кто-то в самое ухо. — Ты же предал его, предал свою стаю. А за такое не прощают… «Откуда ты взялся?!» — Римус похолодел, тело сковал ужас. Голос-из-головы усмехнулся: — Я никуда и не исчезал. Я всегда с тобой. Или ты думал, что сможешь так просто забыть обо всем? Но от себя-то ты не сбежишь, Люпин. Ты волк. Ты член стаи. Признай это. «Заткнись немедленно! Замолчи, замолчи, замолчи…» — Римус… — Что? — он повернулся всем телом, выхватил волшебную палочку. Испуганный Питер отпрянулв сторону и пробормотал: — Тут кто-то есть. Кто-то еще. За углом дома, возле которого они прятались, маячила смутная тень. Друзья двинулись туда, стараясь ступать как можно тише. Тень разделилась на колышущиеся силуэты. Римус насчитал четверых и решил подобраться ближе — проверить, вправду ли это Пожиратели. В этот миг раздался оглушительный треск: Питер наткнулся на пустой мусорный бак и перевернул его. В воздухе тут же мелькнула красная вспышка, и за спинами у друзей прогремел взрыв. Из своего укрытия с криками выскочили Джеймс и Сириус. Пожиратели — теперь в этом не было сомнений — расшвыривали заклятья направо и налево. Римус на бегу отбил одно из них, послал ответное в самого высокого Пожирателя, но локоть внезапно пронзила острая боль. Рука дрогнула, и заклятье ударилось о стену противоположного дома. Воспользовавшись этим, Пожиратель побежал прочь; Римус бросился вдогонку. — А ведь раньше ты не промахивался! — восторжествовал Голос-из-головы. — Видишь, палочка тебе только помеха. Брось ее, используй свою силу! «Убирайся из моей головы! Я не такой, слышишь!» — Да нет, Люпин, как раз такой. Ты ведь один из нас, не забыл? Твой волк жаждет крови — как и ты. Так нападай! К черту магию, разорви ему горло, убей его! «Нет, нет, нет!» Он сжал в кулак руку и впился ногтями в ладонь. Боль отрезвила, Голос пропал. Римус метнул в спину убегавшему Пожирателю еще одно заклятье, заставил свернуть в узкий проулок, кончавшийся тупиком. Пожиратель понял, что угодил в ловушку. Он заметался, потом резко обернулся и поднял палочку. Плащ у него был застегнут криво, между складками воротника виднелась открытая, беззащитная шея. В нее было так легко вцепиться зубами. Один укус, один глоток горячей крови — и все кончено… Нет, нет! Римус в ужасе отшатнулся, замотал головой. Господи, да что же это?! — Да! Говорил же — ты этого хочешь! Ну, чего ты ждешь? — Голос пришел в неистовство. — Убей его! — Заткнись! Слова вырвались сами собой, рука с палочкой взметнулась в воздух. Он выкрикнул заклятье — и промахнулся: руку вновь свело от проклятой боли. Удар пришелся вскользь, задел только маску. Она с гулким стуком упала на мостовую и открыла лицо Пожирателя. — Грей? — пораженно выдохнул Римус. Он откинул капюшон и тут же понял, что не ошибся. Перед ним в самом деле стоял Грей, но другой, непохожий на прежнего себя: кудрявые волосы коротко обрезаны, глаза горят желтым звериным светом. Мгновение они просто стояли, целясь друг другу в сердце. За углом послышались крики, топот. Лицо у Грея стало встревоженным; он вдруг что-то прошептал, и Римус ощутил сильный толчок в грудь. Земля ушла у него из-под ног, он влетел в стену и мешком рухнул на мостовую. Перед глазами завихрились черные круги, последнее, что он увидел, была мантия убегавшего Грея. ____ — …как так можно вообще — ничего нам не сказал… — Вот очнется, я ему голову откручу! — Тихо! Замолчите оба, а не то выгоню. Ему нужен покой. Голоса друзей звучали глухо, как из бочки. Римус открыл глаза и тут же снова зажмурился от яркого света. Где-то рядом Джеймс радостно завопил: — Очнулся! Ну наконец! — Он плюхнулся на кровать Римуса, взъерошил ему челку. — Ну ты нас и напугал… — Еще бы не напугать! — подхватил Сириус преувеличеннно-сердито. — Ты сломал себе четыре ребра… — Вообще-то только три, — поправила его Лили. — …и руку! Это что такое, Лунатик? Опять решил геройствовать в одиночку? — Сириус, если ты не угомонишься, я тебя точно выгоню, — Лили напустила на себя грозный вид, но глаза у нее лучились радостью. К кровати робко приблизился Питер. Он смотрел Римусу прямо в глаза и не отводил взгляд. И почти не боялся. — Прости, Рем, это я виноват, что тебе так досталось. Если бы я не шумел… — Глупости, — Римус мотнул головой, не обращая внимания на то, что виски болезненно сдавило, — это вовсе не твоя вина. Сколько я был в отключке? — Где-то сутки, — с готовностью отозвался Джеймс и почему-то погрозил Римусу пальцем. — Нет, даже не смей. Я знаю, о чем ты думаешь. — Ты про что? — Да про твою привычку вставать с кровати недолечившись и делать вид, что все в порядке. Больше я такого не допущу! Лили сказала, что тебе нужен покой — так что как только выпишешься, ты перебираешься к нам… — Да, там, где ты, покоя-то хоть отбавляй, — с усмешкой согласилась Лили. Джеймс пропустил ее слова мимо ушей: — …и пока не восстановишься как следует, я тебя никуда не отпущу! — Но Джеймс, я не… — Никаких «но», со здоровьем не шутят. К тому же, скоро Рождество. А с кем его принято отмечать? — С семьей. — Вот именно! А чем мы не семья? — Джеймс обвел широким жестом больничную палату и задорно подмигнул. — Значит, решено: Лунатик, ты едешь к нам. И это не обсуждается! Назавтра Римус выписался и действительно отправился в Годрикову Лощину. Он хотел только поблагодарить Поттеров за приглашение и вежливо отказаться, однако едва переступил порог, как Джеймс сгреб его в охапку и с веселыми воплями утащил в дом, не оставив ни малейшего шанса на сопротивление. Чуть погодя явились Сириус и Питер с огромной пушистой елкой, засыпавшей хвоей весь ковер. Джеймс немедленно взял на себя руководство и принялся командовать, как ее лучше установить. Они переставляли елку с места на место, распевали рождественские гимны, то и дело ругались и затевали потасовку. Римус же помогал Лили на кухне. Здесь работа шла свои порядком: тихо, размеренно. С Лили всегда было легко и приятно молчать — она не кричала, не носилась как угорелая, и главное, не задавала лишних вопросов. Идиллию нарушил донесшийся из гостиной звон битого стекла. Тут же смолкла песня Сириуса про веселого гиппогрифа. С вздохом отложив скалку, Лили направилась к месту преступления. Оставшийся один Римус аккуратно дорезал морковку для пирога, вытер лоб. В натопленной кухне было очень жарко, и он выбрался через заднюю дверь на веранду. Отряхнул от снега перила, взобрался на них и сунул руки в карманы. Пальцы нащупали край бумажной упаковки, вытащили на свет помятую сигаретную пачку. Римус привычным, отлаженным движением достал спички, закурил. Струйка невесомого сизого дыма устремилась в небо. Дышать стало легче. — Я думала, ты бросил. — Сзади подошла Лили и села рядом с ним на перила. — С… ну, с того времени. — Да как-то просто не до того было, — пожал плечами Римус и протянул ей пачку. — Будешь? Лили взяла сигарету, затянулась, выдувая дым колечками. Немного помолчала и сказала: — Я когда тебя осматривала, заметила кое-что. У тебя же были сломаны ребра и правая рука. Но по всему выходит, что руку ты еще раньше повредил. Может, расскажешь, как это случилось? — Было бы что рассказывать… Нас же в стае драться заставляли, друг против друга. Чтобы потом никто не боялся на людей нападать. До меня очередь тоже дошла. Я жил с одним парнишкой, Греем, он был против этих драк. И нас с ним поставили в пару. А там вожак такой — он в головы забирается, настраивает своих людей против остального мира, убеждает их, что они должны отомстить волшебникам. Думаю, Грея он запугал — тот, как нас на площадку вытолкнули, бросился на меня с кулаками. Сам не свой был, глаза желтым горели, сила откуда-то взялась, а он парень-то хрупкий. Мне этот голос вожака кричит, мол, он убьет тебя, сделай что-нибудь. — И ты… — Лили умолкла на полуслове. Римус со вздохом кивнул: — Ударил его, да. Наверное, неправильно как-то замахнулся, поэтому руку и повредил. — А что случилось с тем парнем, Греем? — Он упал, не смог подняться, и его сочли проигравшим. А проигравших они наказывают, пытают Круциатусом. Я этого не хотел, честно, я пытался сдаться еще до боя, но… не вышло. Грей как вернулся, назвал меня предателем, сказал, что я его подставил. И он, конечно, прав, но самое-то страшное не это. Он когда в стаю пришел, всего боялся, особенно этих драк, обещал мне, что никогда и ни за что не будет таким, как остальные оборотни. Но мне кажется… — он закашлялся, поперхнувшись дымом. Сигарета почти дотлела, он зажег от нее новую, — мне кажется, когда его пытали, Грей не выдержал и сдался. Позволил вожаку убедить себя. — Откуда ты знаешь? Может, все совсем не так. — Нет, Лили, боюсь, что все именно так. Он стал Пожирателем Смерти. И это моя вина. Я ведь тоже ему обещал, что не буду драться, ни с кем, что скорее сдамся и приму наказание. А выходит, — Римус горько усмехнулся, — вожак был прав насчет меня. Я такой же, как они — ради собственной шкуры переступил через дружбу, предал товарища. Отправил его под пытки. — Но ты защищался. Если бы он и правда убил тебя? — А если нет? Мне же все этот проклятый Голос нашептал — кто его знает, может, Грей на самом деле и не сделал бы ничего. Но я испугался и поверил. Пошел на поводу у волка, ему ведь только дай на кого-то напасть… — Знаешь, Рем, — серьезно возразила Лили, отставив руку с сигаретой, — мне кажется, ты к себе черезчур строг. Все совершают ошибки, о которых потом жалеют, — в ее больших зеленых глазах промелькнула печаль. — Но сделанного не воротишь, верно? В конце концов, это случилось только раз. Ты больше не в стае, этот голос до тебя не доберется. — Я тоже так думал. Но он нашел меня. Во время последнего рейда я опять его услышал. Он говорил… говорил бросить палочку, напасть так. И самое страшное, — голос у Римуса дрогнул, — самое страшное, что на какую-то секунду мне правда захотелось напасть, вцепиться кому-нибудь в горло, разорвать его на куски. Лили пристально смотрела на него и молчала. Римус отвернулся, опустил взгляд на носки своих ботинок. В голове гулко и часто стучала кровь, лицо горело. — Знаешь, я думал, что смогу остаться собой, — произнес он хриплым шепотом. — Смогу остаться человеком. Но кажется, волк берет надо мной верх. Я не знаю, в кого он меня превращает, в кого я превращаюсь. И мне страшно, Лили. Мне чертовски страшно. Хотя, наверное, это даже справедливо… — Справедливо? — Лили, похоже, хотела снова возразить, но Римус перебил ее: — Пойми, мне в жизни выпало слишком много счастья: и школа, и друзья. Так же не бывает, не может так везти — не такому, как я. И, видимо, настало время платить за это счастье. — Ой, не могу, пафосу-то сколько нагнал! — фыркнул вдруг позади Сириус. — Все говорят, что это я вечно все драматизирую, а настоящая королева драмы вот она, — и он указал на Римуса, пристраиваясь между ним и Лили на перилах. — Так, вы тут что, курите? Без меня? А еще друзья называются! И да, Лилс, не верь ему, Лунатик любит рассказывать всякую пафосную чушь. — Я это и без тебя знаю, Сириус, но ты слышал когда-нибудь понятие «дать человеку выговориться»? Сириус, успевший самым наглым образом залезть к Римусу в карман и вытащить оттуда сигарету, чуть не выронил ее в снег: — Выговориться? Ты хочешь сказать, он сам все рассказал и тебе не пришлось тащить из него правду клещами? Не было никакого допроса с пристрастием? Господи, у меня сейчас инфаркт случится — небо падает на землю! — Ну хватит, Сириус, это серьезно, ты же ничего не слышал… — Да слышал я все — та же поэтическая чушь, что и раньше. Слушай, Луни, — Сириус посерьезнел, — я ведь знаю, что ты чувствушь. У меня в семье та же ерунда была. С детства только и слышишь от предков — магия превыше всего, магглы страшные-ужасные, магглорожденные и того хуже. Ну, я им и верил. А потом попал в Хогвартс, встретил вас, и понял, что предки-то мои не правы, черт их подери. Взять хоть нашу Лилс — да она же стоит двадцати этих напыщенных чистокровок со Слизерина! Хоть куда девчонка! — Если ты думаешь, что я куплюсь на твою лесть и прощу тебе разбитую вазу, то ты ошибаешься, — с усмешкой заметила Лили. Сириус только подмигнул ей и продолжил: — Конечно, сразу все, что тебе в голову вбивали целых десять лет, не выкинешь. Вспомни-ка, сколько раз поналачу я поступал как козел, только честно? — Ну, если честно, то порядочно, — признал Римус. — Вот видишь! Но в конце концов-то я исправился! — Тут бы я поспорила… — И с тобой то же самое. Ты ведь затыкал этот голос, выгонял его из своей головы? — Ну, да… — Значит ему тебя не переубедить! — Откуда ты знаешь? Почему ты в этом так уверен? — Да просто я тебя уже восемь лет знаю, Лунатик, — рассмеялся Сириус. — Твои моральные устои крепче чем стены в Гринготтсе, ты никому не дашь себя сломать. И голос твой это знает — вот и бесится, что ему тебя в свою секту не затянуть. У тебя же есть своя стая. Наша стая. Может, мы с тобой и не одной крови, но по духу мы едины! — Хорошо сказано, Бродяга, — похвалил невесть откуда взявшийся Джеймс. Увидев в руке у Сириуса сигарету, он поморщился: — Опять дымишь как паровоз, только здоровье гробишь. А ну дай сюда эту дрянь! — Так нечестно, они первые начали! — Сириус возмущенно ткнул в Римуса и Лили. — И вообще, это насилие над личностью — Лунатик, скажи ему! — Я тебе щас покажу и не такое насилие над личностью! — Джеймс попытался выхватить у него сигарету, и Сириус, потеряв равновесие, шлепнулся с перил в снег. — Детский сад, штаны на лямках… — покачала головой Лили. — И не говори, дорогая, — согласился Джеймс и обнял ее за плечи. — Но ничего, однажды мы его обязательно перевоспитаем. — Тебя бы кто перевоспитал, Поттер… — улыбнулась она. Раздался легкий щелчок, на веранду из-за приоткрытой двери бочком вышел Питер. В руках он держал фотокамеру, и вид у него был очень довольный. — Отличный снимок вышел, — похвастался он, — такой… естественный. Сириус лучше всех получился. — Господи, Хвост, ты б хоть предупреждал, что снимаешь, прежде чем кнопкой щелкать! — возопил Сириус. — У меня ж опять лицо идиотское, и я выглядеть буду, как урод. — Ой, вот кто бы говорил, — Римус не удержался и подтолкнул его локтем. — Наконец-то, ожил, — Сириус положил руку ему на плечо и тихонько шепнул: — Больше не смей нас так пугать, понял? Пообещай! — Обещаю. — Внимание, — Питер подкрутил колесико на камере и прильнул к объективу, — улыбочку! Снова раздался щелчок…***
Смотревшие с фотографии Лили и Джеймс широко улыбались. Римус почувствовал ноющую противную боль под сердцем, решительно захлопнул книгу и отнес снимки Хагриду. Тот обрадовался, спрятал их в уже приготовленный альбом, стал прощаться. Когда он ушел, Римус вернулся в кухню и встал у окна. Небо затягивали темные грозовые тучи, море из синего превращалось в свинцово-серое — собиралась буря. Вдалеке глухо заворочался гром, крупная капля ударила в стекло, за ней другая. Боль под сердцем не прекращалась, в ушах все еще отдавался хохот Сириуса и громки выкрики Джеймса. И Римус, дрожа и цепляясь за подоконник, чтобы не упасть, вдруг завыл. Это был вой, полный боли и тоски, вой волка, оставшегося без своей стаи — без своих друзей. Где-то далеко, за свинцовым морем, в тесной холодной камере, огромный черный волкодав тревожно поднял голову и жалобно заскулил, будто отвечал на вой, рождавшийся за сотни миль от него.