«...Cause you don't really hate me (You're a little baby) You don't wanna end me (You wanna befriend me) And it's not surprising (I can see you smiling), Every time you kick me You're not gonna win me»
Conan gray — Greek god
Каменный парапет холодит обнаженную кожу ног, но от жара южного солнца не спасает ни он, ни тень, едва ли на половину перерезающая площадку. Душный — удушающий — воздух разрезают выкрики и тяжелые выдохи борющихся ребят, золотой пылью взметающих песок вверх. Дино громко сглатывает и приоткрывает рот в попытке отдышаться. Прислоняется лбом к колонне и оправляет белоснежный, доходящий до середины бёдер хитон, лишь на секунду вылавливая резвого мальчишку, чьи светлые волосы хлещут его по открытым спине и левому плечу, освобожденному от ткани, до этого туго скреплённой фибулой. Он трепетно обводит взглядом голубых пронзительных глаз светлое здание, завораживающее своей простотой и величественностью сквозящей тут истории, что испишет страницы ещё на сотни лет вперёд, найдя для них место и юному герою, до тихого скрипа сжимающего зубы в попытке урвать победу в этом бою. Ангел чуть растягивает губы в улыбке, потирая недавно выбитое плечо и тихо шипя, выводя на песке одному ему известные узоры, тут же перечеркиваемые движением бледных ступней, стянутых ремнями сандалий, впаивающихся в кожу до красных пятен, и снова что-то увлечённо чертя, вслушиваясь в мерный голос старого мужчины, вещающего о мужестве, нервно прикрикивающего: «Кассандр! Птолемей!». Вслушиваясь до того момента, как вновь поднятый взгляд цепляется за самодовольную улыбку и алый отсвет глаз темной фигуры, скрывающейся за дорической колонной. Фигурой, что только что сидела под боком, сладким глубоким голосом пытаясь заигрывать с невидящей его девушкой, разливающей вино. Пытаясь специально, зная, как раздражает Дино своей несерьёзностью. Его поджарое смуглое тело обтянуто пурпурной тканью, перевязанной золотым поясом в тон меандру, расходящемуся каймой по краю задрапированной материи, словно будущий правитель здесь он, гордо ступающий по раскрашенной тёплым светом площадке, будто крадущийся, а его тёмные волосы отливают глубоким синим под лучами палящего солнца под цвет расписанных фризов здания. Скука в его темных глазах, преследующая его пару часов кряду, сменяется заинтересованностью в одной лишь ему известной идее, пока Люцифер направляется в самый центр расчерченной бежево-серым камнем стереобата площадке. Направляется к юному Александру, зажатому Гефестионом в нелепой попытке скинуть с себя на первый взгляд худощавое тело, следя за в недоумении сведёнными бровями Дино и подрагивающими крыльями его тонкого носа, когда голубые глаза угрожающе сверкают, озаряясь пониманием, а с тонких губ срывается беззвучное шипение: «Не смей, Люцифер». В ответ он лишь проводит языком по губам и скалится, вздергивая брови в притворной жалости и перехватывая крепкое плечо наставника, склонившегося над молодыми борцами, сжимая его, когда взгляд его загорается красным, чему вторят глаза старого полководца, наливающиеся жгучим — прожигающим — цветом, вслеяющие страх и трепет, пугающие Александра, заставляющие его остановиться. Жесткие пальцы новой марионетки сжимают остро очерченное лицо с тяжелым подбородком, до легкой боли давят на щеки, пока мужчина наклоняется ниже и едко шепчет, вслух произнося то, что едва срывается с губ стоящего за спиной Люцифера, пока на периферии сознания яркими вспышками мелькают увещевания Дино, тяжелым шагом ступающего к нему. — Дерись! — шипит дьявол в лицо одному их юному подопечному, чьё сердце пропускает удар. — Думаешь, тебя будут почитать, как царя, вспоминая заслуги твоего отца? — насмехается он, когда его ненависть, едким ядом срываясь с чужого языка, ранит, взращивая в сознании будущего правителя Македонии то, что с детства вдалбливалось им. Борьба до изнеможения, боль, скрытая за сотнями масок, и вечное недовольство, ведь ты не слабак. Ты можешь лучше. — Первое правило войны: делай то, что приказываешь своим людям, — выплевывает он, самодовольно следя за Гефестионом, заламывающим руку соперника. Заламывающим до звонкого хруста, до неестественно выворачиваемого плеча, подбадриваемый данной отмашкой, когда в карих глазах встают слёзы, а языка касается металлический привкус крови — Александр зубами впивается в внутреннюю сторону щеки, прикусывая ее, пытаясь сдержать крик. Крик, что вместе с раздражением рвётся из груди Дино, едва касающегося виска второго мальчишки, пытаясь его остановить, но обжигаясь об вспыхнувший ореол карминовой энергии, заволакивающий и блокирующий сознание Гефестиона. — Остановись, — грубо выплёвывается он. — Сейчас же, Люцифер! Он ранит его, — доселе голубые глаза становятся серыми, затягиваясь грозовыми тучами, словно сам Зевс сейчас метнёт свои молнии в зарвавшегося демона. Демона, в плохо скрываемом раздражении выгибающего бровь и вступающего в борьбу, взглядом тёмных глаз, в котором проскальзывают красные искры, словно тлеющие угли, прожигая стоящего напротив ангела. — Остановись, — ещё раз требует он, когда тот отступает в сторону и ослабляет своё влияние, плавно выпутываясь нитями энергии из сознания находящихся рядом людей. В их сторону направлены десятки взглядов, наблюдающих за разворачивающимся действом, тут же отведённых в сторону, когда из горла наставника вырывается легкий кашель и слова: — Довольно! — темная пелена забвения медленно растворяется в его светлых глазах, а с висков, тронутых сединой, стекает пот. — Молодец, Гефестион. Битва прекрасная, как раз то, что нужно, — он подбадривающе улыбается, когда его грудь вздымается от тяжелого дыхания, и похлопывает того по плечу, в следующую секунду подавая мозолистую руку Александру, помогая подняться и сразу же разворачиваясь к другим ученикам, чтобы урезонить их. Чтобы урезонить, когда светловолосый юноша с рыком подаётся вперёд, подгоняемый своими амбициями, злостью и ненавистью, что ростками пробиваются внутри него, разрушая, червоточинами окропляя пылкое сердце. Хватает ничего не подозревающего Гефестиона, разворачивая к себе и набрасываясь, срывая с губ удивлённый вздох, выбитый из груди ударом под дых. — Люцифер, Афина тебя задери, мы не имеем права... — шипит Дино, упираясь грудью в его, оставляя на чужом смуглом запястье белые следы от пальцев, оттеняемые чернильными узорами татуировок, крепко сжимая зубы, когда губы его дрожат от напряжения, а взгляд мужчины напротив теряется, растворяется в том, что происходит за ними, такими близкими к мирским заботам и одновременно далекими от них. На его раздражающе манящих губах расцветает ухмылка, заставляющая ангела обернуться,***
Голые ступни жжёт нагревшийся за день песок, когда в груди горит остывающий пожар отголосков необъяснимой злости, а в руках с выступившими венами плавно покачиваются крепко сжимаемые сандалии. Он ступает в опускающихся сумерках, очерченный последними лучами солнца, давно отойдя от поселений, когда слышит громкий хлопок складываемых крыльев, и не успевает даже обернуться, чуть ли не сшибаемый чужой энергией с ног. Чужой энергией или телом, впечатывающимся в его, разворачивающим к себе и замахивающимся, ударяющим по лицу, где под скулой через несколько мгновений точно расцветёт синяк. — Не смей убегать от меня, ангел! — Люцифер движется ближе, хватает за грудки, когда разум отравлен ломающими мыслями, а душа — невесть откуда взявшимися чувствами. Даже несколько бессмысленных, по всей видимости, часов в тишине и попытках успокоиться не помогают: внутри снова вспыхивает огонь — сейчас кажущийся нелепым дар Прометея, — распаляемый одним его появлением, как легким дуновением ветерка, касающимся тлеющих полений. Дьявол заводит руку для следующего выпада, ожидая, когда его остановят, отвлекая, чтобы в следующую секунду повалить Дино на землю. — Не смей отчитывать меня. Никогда, понял? — выплевывает он в лицо напротив, точно зная, что не послушает, и наваливается сверху, удерживая сжатые кулаки ангела, когда тот подрывается вверх и твёрдым лбом ударяет его в нос. Ударяет до выступивших цветных пятен под веками, до искр из чертовых самодовольных глаз, надеясь потушить в них алый отблеск. Раскрошить. Сломать. Люцифер сдавлено рычит и переворачивает ангела, подминая его под себя, коленом вжимаясь в бок ангела, напряженным животом касаясь спины, чувствуя, как под кожей перекатываются стальные мышцы, а за его рёбрами в убийственный коктейль мешаются гнев, страсть и возбуждение. Не разделимые. Сжимает руки в замок на чужой груди, сдавливая до боли и трещащих рёбер, получая жесткий тычок локтем в свои. — Черт бы тебя побрал, ангел, — на выдохе сдавленно сипит он, наклоняется ниже, зубами стягивая резинку с волос, рассыпая их по плечам, ощущая, как они щекочут шею, как легкие перья касаются груди, тёмных сосков сквозь лёгкую ткань. — Или подрал? Уверен, Афина бы тебе понравилась меньше. Едва дышит, едва держится, пытаясь совладать со своими эмоциями, пока Дино старается вырваться, нисколько не помогая, прижимаясь ближе, бёдрами потираясь о твердеющий член. Люцифер сплетает свои пальцы с его, удерживая, не давая снова взмахнуть руками, снова ударить. Кусает за торчащее ухо, еле заглушая хриплый стон и безмолвно призывая остановиться. Остановиться, когда оторваться самому нет сил, когда хваленая выдержка даёт сбой, погибая под разрывающими его чувствами, уносясь не меньше, чем в царство мертвых, навсегда утопая в водовороте душ. Но ангел лишь вторит ему, шумно выдыхая от острого прикосновения, мурашками разбегающегося по телу, напряженному, как струна. — Люцифер... — хрипло и предупреждающе — моляще — шепчет он, подаваясь вперёд, надеясь и не желая отстраниться, когда дьявол над ним срывается, сильнее надавливая на кисти рук, топя их, сплетенные с его, в щекочущем ладони песке. Покрывает жалящими поцелуями спину, вдавливается вставшим членом сильнее, царапая кожу вышитыми на ткани узорами, раздражаясь от своей несдержанности, раскручивая новый виток их вечной борьбы. Оставляет яркий след на плече, зубами стягивает фибулу, переходя от одного к другому, когда вторую, блеснувшую золотым краем, ждёт та же участь. Люцифер расцепляет правую руку, вырывая ее из жгучего плена, что достать из-под ткани своего хитона маленький бутылёк, висящий на кожаном шнурке, рвануть его с шеи до красных следов и открыть зубами, откидывая пробку куда подальше, чувствуя, как его пальцев касается густое эфирное масло, а освободившаяся рука слишком доверчиво запрокинувшего голову ангела тянет его ближе, вынуждая наклониться, не отказывать себе в удовольствии впиться в открытое горло зубами до резкого вскрика, прикусывая кожу на кадыке, тут же зализывая краснеющий след. Задирает полы белой ткани одеяния Дино, касаясь его бёдер, тугого входа, осторожно толкается одним пальцем внутрь, грубо нагибая его ниже, давя ладонью меж лопаток и слушая сдавленные стоны и тихие выдохи. Мечтая очернить, утопить и возвысить. И это то, что их убивает. Он добавляет второй, растягивая. Чувствуя, как с головки срываются капли естественной смазки, как терпеть уже нет сил, притираясь ещё ближе, будто есть ещё куда, будто желая вобрать мужчину в себя, пахом вжимаясь до минусового расстояния. Кожа к коже. И даже больше. Вынимает пальцы, заставляя его разочарованно заскулить, упереться лбом в царапающий песок и ещё крепче сжать руку на затылке Люцифера, запутываясь в иссиня-чёрных волосах и оттягивая. Дьявол плавно ведёт членом по мускулистой спине, касаясь кожи горячей головкой, чтобы вскоре осторожно войти в приятный жар тугих стенок, надавливая и раскрывая, толкаясь внутрь, входя до самого основания. — Ещё раз, Дино, ещё раз ты... — резко движется он, готовый взвыть от обжигающей тесноты, пока на каждом грубом — до приятной тянущей боли, — толчке под влажные шлепки рвано срывается с его губ, когда ему так и не дают закончить фразу, понятную лишь им двоим. — Еще раз, — отталкивает его ангел, перекатываясь и оказываясь сверху, издевательски шепчет, упираясь руками в грудь и снова насаживаясь на Люцифера, шипящего от секундной боли и расправляющего неудачно подмятые багряные крылья, широко раскидывающиеся по земле. Сжимает его шею, чувствуя, как при очередном проникновении он попадает по простате, и наклоняется ниже, наконец-то захватывая алые губы в свой плен, с силой прижимаясь к ним, выстанывая какие-то ругательства. Обхватывает свой член, обводя большим пальцем головку, сжимая и ведя по стволу, и из-под опущенных ресниц следит за каждой эмоцией дьявола. За тем, как они перетекают друг в друга, теряясь в закатывающихся глазах цвета свежей крови, когда последний — самый сильный — толчок заставляет их сорваться, уйти за границы сознания, дойти до так нужной им разрядки, паршиво и до безумия пошло выстанывая имена друг друга. Когда с губ Дино на выдохе срывается: — Тебе не победить меня — и если эта победа заключается в проигрыше, в падении им в адскую бездну и липкую пучину души дьявола, темной энергией оплетающей лживый свет, то Люцифер согласен. Не победить. Но всегда можно взять реванш.«...Ведь на самом деле ты не ненавидишь меня (Ты просто ребёнок), Ты не хочешь прикончить меня (А хочешь подружиться), И это неудивительно (Я вижу, как ты улыбаешься), Каждый раз, когда ты поддеваешь меня, Тебе не победить меня»