Янтарные чётки

Это синее небо, что, очи воздев, Над собою мы видим сейчас, Словно старую бурку, на плечи надев, Кто до дыр износит из нас? Эту чёрную землю, где нам умирать, Где немало могил и дорог, Разве кто-нибудь может из смертных стоптать, Как подошвы своих сапог? Ингушская песня Множество дорог на свете. Бесчисленными морщинами бороздят они лицо земли, разбегаются во все стороны света и все куда-нибудь приводят, но приятнее всего дороги, ведущие домой. Возвращаются по ним люди, окончив войну, их немало, но меньше, гораздо меньше уходивших. Никогда в родной аул не вернётся Сурхай. Он погиб в августе сорок второго в боях за Кубань и навеки остался лежать в братской могиле. И он один из миллионов людей, сожжённых огнём войны, которым жить бы да жить, но их путь оборвался досрочно. Страшно подумать, какое это огромное число! Да, немало дорог на земле. Много их и в Стране гор, но лишь одна ведёт в Долину Садов. Ходили по ней пешие, ездили конные, теперь встречаются даже грузовики. Год тому назад она привела в Долину отважного Харахура, бывшего тысячника Аварии. Он полностью оглох после контузии и пока ещё не научился читать по губам, потому на годекане говорит невпопад и напряжённо вслушивается в речь собеседника, приставив к уху ладонь рупором. Возвратился недавно и Омар, растерявший прежнюю заносчивость и дошедший аж до самого Берлина. Говорят, после встречи с женой и дочерью, он первым делом поспешил в сад к старому Хабибулле. Что касается Хабибуллы, то стар он только годами, борода у него всё такая же белая, но ум ясен и взгляд молод. Он по-прежнему возится в саду, разговаривает с деревьями и не оставляет мыслей о консервном заводе. Мирза сошёлся с одною вдовой, Асхаб так и остался холостяком. Оба славно потрудились в годы войны. Возможно, трудиться им понравилось гораздо больше, чем служить нукерами — этого точно никто не знает, а сами они не расскажут. Шёл по дороге в Долину Садов человек с чёрным вороном на плече. Ворон восседал с важным видом, поскольку по праву гордился свершёнными подвигами и считал, что заслужил орден. В крайнем случае медаль. Человек шёл усталой походкой, лицо его загорело под солнцем дальних земель, виски поседели, меж бровей залегла складка. На груди сверкал орден Славы. Путник остановился, глядя на четыре горных вершины, окаймляющие Долину. — Аждаха, Пила, Верблюжий горб и Сокровище, — перечислил он и улыбнулся. — Мы дома, Хар-Кар! Ворон каркнул в знак согласия. Конечно, ему нравились путешествия, но по привычным местам он соскучился. Скоро человек и ворон достигли долины. Здесь уже можно было видеть вершину древнего дуба, шатром возвышавшуюся над всеми прочими деревьями. Сердце заколотилось в волнении, ноги словно увязли в дорожной пыли. — Лети вперёд, Хар-Кар! — приказал путник ворону. — Предупреди Саадат и всех, что я вернулся. — Слушаюсь, повелитель! — скрипнул ворон, снявшись с плеча. — Я не… Но ворон уже не дослушал. Плавно взмахивая крыльями, он полетел через Долину прямиком в аул, сел на окно сакли и постучал клювом в ставень. Саадат раскатывала тесто для чуду*. Услышав стук, она вздрогнула, подняла голову и радостно вскрикнула. Не отряхнув даже рук от муки, она выскочила из сакли, крикнув игравшим во дворе детям: — Багадур, Бике! Отец вернулся! Не задерживаясь больше ни секунды, она со всех ног кинулась по дороге навстречу мужчине, с которым её связывало так много. Они встретились в Долине, там, где шумели тополя, бросая на землю прохладную тень даже в самый жаркий полдень. Добежав, Саадат упала на руки мужа. Задыхаясь от счастья, они крепко сомкнули объятия и долго стояли так. — Гебек, — простонала Саадат и поцеловала его в губы, — вернулся… Я так ждала, я знала, что ты вернёшься. Он бережно погладил ее мокрые от слёз щёки. — Саадат, голубка моя… Мы больше никогда с тобой не расстанемся, обещаю. И они снова обнялись. — С возвращением, Гебек! — поприветствовал Хабибулла, уже некоторое время наблюдавший за встречей и теперь приблизившийся. — Я видел Хар-Кара и понял, что ты вернулся. Наслышан, наслышан о твоих подвигах. — Твои чётки хранили меня, Хабибулла. Не раз я спорил с самим Азраилом… — он осёкся, почувствовав, как вздрогнула Саадат. — Да что теперь об этом. Возьми, Хабибулла, они берегли меня, а я сберёг их, но ведь они твои, — протянул он старику чётки с красными кисточками. Хабибулла отрицательно качнул головой. — Нет. Теперь ты по праву их хозяин, — и добавил. — А виноград из Таркама, знаешь, по-прежнему красный. Багадуру тоже хотелось побежать, как бежала мать, но сестра отставала и он, вздохнув, повел её за руку. Дойдя, дети остановились в нерешительности. Бике супилась и норовила спрятаться за спину брата, потому что отца знала только по рассказам матери, да и Багадур успел отвыкнуть от него. Выпустив руку сестры, мальчик подошёл к Гебеку, теперь стало видно, как они похожи. — Здравствуй, отец! — сказал он, стараясь, чтоб голос звучал солидно, и протянул обе руки. — Здравствуй, сынок! Как же ты вырос! — удивился Гебек, поднял Багадура и подержал, прижав к груди. — А это кто? — подмигнул он дочери. — Подойди, Бике, что ты, это же отец! Твой отец вернулся, доченька! — ласково увещевал девочку Саадат. Тогда Бике осмелела. Очутившись на отцовских руках, она счастливо засопела, прижалась щекой к груди и осторожно потрогала орден. — Хочешь, Бике, я донесу тебя так до самого аула? — предложил Гебек. — Хочу! — отозвалась девочка. — Ты бы мог прокатить и Багадура, да он уже большой, чтобы ездить на руках. От того, как неожиданно она это сказала после стеснительного молчания, от сознания того, что все беды позади и они наконец снова вместе, люди засмеялись. — Пойдёмте же, — сказала Саадат. — Пойдёмте домой. *Чуду — пресные лепёшки с начинкой, обжаренные на сухой сковороде.