Вакцина

Воздух поражён запахом гари. Он удушливо проник внутрь, сжав лёгкие и заставляя прокашляться. Глаза заслезились, мешая полностью увидеть обзор, что находился внизу, под собственными ногами. Он никак не мог поверить в подлинность собственных действий, унести ноги из этого места, виня себя во всём и вся. Он никогда не видел точной правильной стороны, не сможет уже никогда разглядеть и прежнего мира, не сможет понять, где правда, а где ложь. Его терзают сомнения и правота картины перед глазами: множество всплесков крови поблескивали на стенах из-за огня, раннее знакомые лица оказались полностью изуродованы взрывом. Около чудом все ещё стоящего посреди комнаты стола валялось ещё несколько тел, среди которых он с болью узнал Тилля, глаза которого застыли, не реагируя на свет. Движение было только со стороны прыгнувшего на кусок дерева товарища. Остальные лежали замертво… Спрыгнув вниз, Рихарда сдавил внезапный удушающий кашель, но он всё ещё продолжал разглядывать тела, разбросанные вокруг. Музыкант осмотрел всех до единого, надеясь увидеть хоть какие-то мельчайшие намёки на жизнь, будь то движение пальцев или вздёрнутая бровь. Он смотрел под стол, где лежал до боли знакомый ему человек. Не позволяло коснуться его обещание, данное Паулю и злость, отдающая тусклым лучом. Рихард понимал — он слишком сильно даёт волю чувствам, но ничего не может с собой поделать, продолжая глядеть на пляшущие в зелёных радужках огоньки пламени. На лице — брызг крови и, судя по отсутствию ран, не его. Рядом лежал Генрих. Круспе с ужасом заметил, что одного глаза у него больше нет… — Рихард! — Рявкнул напарник, обшаривающий соседнюю комнату. — Перестань сопли жевать. Собирай всё, что сохранилось. — Он вышел на порог, хмурый и недовольный такой работой. — Хватит смотреть на меня щенячьими глазками, Круспе. Они все давно уже не твои друзья, а тем более товарищи по группе. Пока что единственным твоим хорошим другом являюсь только я. — Он убрал надоедающий кудрявый локон и вновь ушёл в другую комнату, продолжая держать рюкзак в руке. Рихард не хотел больше ничего делать, вновь поддаваясь чувствам и желая скорее прекратить всю эту историю. Он очень ярко видел собственную кончину, горел возможностью исполнить своё желание прямо сейчас. Лечь среди трупов — хорошая мысль, не так ли? Как жаль, что его не убил сам Линдеманн, когда очень хотел кончины Цвена. Он слез со стола, беря из кобуры пистолет, и перезарядил его, подставляя к челюсти. Надоело… Пора уйти на покой. Долгий и вязкий. Он закрыл глаза, ставя палец на спуск, и замер. Холодное дуло заставило напрячься и медленно раскрыть глаза, осознавая, что держит пистолет далеко не он настолько крепкой хваткой. На плече показалась ладонь, сжатая с дикой силой — перед глазами показалась другая пара, разгневанная и полная желания мести. Круспе боязливо сглотнул, ощущая на своей ладони, что держала пистолет, другую. Обладатель желал смерти напротив стоящего сильнее, чем он сам, дыша неровно, сбито, хрипло, имея в теле сумасшедшее напряжение. Под чужим напором поясница оказалась прижата к столу, а чужая ладонь упёрлась в него ради того, чтобы не сломать Круспе позвоночник своим весом. Пистолет до сих пор прижат, наверняка останется след, если у того появится мысль о пощаде. Рычащее «урод» заставило сердце ударить в груди настолько сильно, что этот стук уловила другая клетка, тяжело дышащая и измотанная. И всё-таки, Круспе был не прав. На лице Линдеманна была его кровь. Под скулой, едва не затронув уголок рта, красовался ожог, демонстрирующий ряд зубов. Ранение поразило бледную кожу вокруг. Ощущение, будто вокалист гнил заживо, если судить по его совершенно пустым глазам, блеска в которых не было, но читались желания. — Не смей! — Вскрикнул Рихард. Прежде чем на пороге показался напарник, тут же взявший в руки ствол, Тилль медленно прикрыл глаза, теряя остатки своих сил. В этот момент гитарист успел выхватить пистолет, переворачивая его одним лёгким движением и указывая на товарища, не давая ему и движения дальше. Линдеманн, полностью ослабленный, продолжал с неподъёмным трудом держаться на руке, упёртой в стол, но основной вес был на Рихарде. — Он ещё жив, и мы можем ему помочь. — Продолжил он, более уверенно ставя палец на спуск. — Хватит, Рихард! — Напарник не собирался сдавать позиции и уже говорил с ним на повышенных тонах, продолжая мёртвой хваткой держать пушку. Напряжению между ними не было предела, но на самом деле оно было всегда, просто сейчас подвернулся случай, который полностью открыл обе стороны. — Я тебя всему обучил, настроил, наконец, против этих ублюдков, а ты опять за старое?! Откинь воспоминания, перестань поддаваться образам и вспоминать тот бред, когда ты был в коме. Ты не вписываешься к оборотням и не можешь управлять стихией, потому что высшие потеряли эти способности давным-давно! Тилль действительно имеет высокий статус, но его семье не было до мальца дела, поэтому он попал в военные действия и полностью отдался им. Он совершенно не имеет эмпатии, прошёл обследование на выявление лишних чувств… Он — дикий зверь, способный только на убийства. Ты же сам замечал, что Линдеманн почти всегда выкручивается из опасных ситуаций и даже сейчас, когда он действительно, наконец, сдох, восстал, будто ничего не случилось! Он не человек, Рихард, очнись! — Я не верю ни единому твоему слову. — Круспе слушал это вновь, ощущая покалывание в сердце. На самом деле напарник был прав… Линдеманн единственный, кто выжил в этой всей мясорубке. И выжил неспроста. — Прости, Шнайдер, но я не могу бросить Тилля на произвол судьбы. — Можешь. — Шипит он, продолжая с нескрываемой яростью упрямо смотреть на вокалиста. — Я продолжаю разговаривать с тобой только потому, что Пауль не позволяет убить тебя. А жаль. Ты — слабое звено, которое имеет сочувствие к роботам. Они уже давно запрограммированы на убийства. Ты видел его в другой форме, видел, на что он способен, видел, каковы настоящие намерения Тилля, когда им руководил лишь приказ свыше. — По спине прошёлся холодок, как вновь Рихард начал вспоминать все те дни, проведённые с вокалистом рядом. Эти адские муки, когда в один час он человек, а в другой — зверь, не способный держать ярость. — Он не понимает, на что способен, не понимает, кем на самом деле является и почему, ощущая мучительную боль, когда ему вскрывают брюхо, не умирает от потери крови. Я видел это собственными глазами, но сам он этого уже не помнит. Тилль сдавленно стонет, в попытках сказать что-то невнятное. Рихард, оторвав взгляд от Кристофа, переводит его обратно на вокалиста, ощущая, как, задержанный на собственном теле вес, становится всё больше. Теперь он был не в силах стоять в прямом положении, его пошатнуло в сторону, и тот вновь резкий хваткой схватил Цвена за плечо, сжимая, в целях устоять при потугах. Его выворачивало. В попытках удержать порывы он вновь сказал невнятно и тяжело, а только потом гитарист с ужасом заметил, как того начало рвать. Кровью. И лишь ею. — Он заражён. — Резко отвечает Шнайдер. — Его организм не должен полностью отдаться на растерзание вирусу, благо, регенерация повышена и имеет ещё несколько хороших для Тилля моментов. Но на это уйдёт время и покой. — Кристоф немного сбавил гнев. Теперь от него не разит вечным жарким огнём из-за ощущаемой в груди ярости. Он медленно подошёл ближе, убирая пистолет, и взял Тилля под грудью, прижимая к себе, наконец, освободив Рихарда. Вокалист находился где-то на грани, между сознанием и полной отключкой, но держался, потому что видел перед глазами невесть какой ужас. Только желание податься в бегство держало его здесь, но тело не подавало реакции. Шнайдер дотащил его до стены, благо, ходить Тилль ещё мог сам и это не составило труда. Усадив его у стены, стал снимать куртку. — Но как… — Рихард был удивлён новостью о заражении и не до конца понимал, каким образом Тилль умудрился заболеть и не подать никаких признаков. — Он же стоял на ногах так же крепко, как и раньше, а тут буквально за пару минут можно увидеть труп… Живой. — Гитарист наблюдал за аккуратными движениями Шнайдера. Он загибал рукава кофты и поднимал её саму на поиск мнимых ран. Замечал старые шрамы, проводил по ним пальцами, но они не те. Рана должна была быть свежей, точной и яркой. Как, к примеру, на щеке, и Шнайдер мог подумать на неё, однако, нет — это ожог. — Ты просто не замечал. — Хмыкнул Кристоф. — У него, наверное, была повышенная температура тела или резкие помутнения в сознании, пошатывания и хриплый кашель, но никто просто-напросто не воспринимал это как нечто невероятно опасное. — Он пожал плечами, огибая ворот кофты и глубоко вздохнул, видя горящие вены с белыми крапинками. Предположил, куда они могут пойти и отогнул рукав до самого верха, находя ещё более старый шрам от пули. Рихард удивлённо вскинул брови, вспоминая, как собственными силами пытался вынуть патрон из его плеча. — Пауль наглядно тебе показывал этапы, длинною в несколько дней. И ты не мог заметить? Повезло, что тебе совсем не дано заразиться, и являешься чуть ли не лекарством. А ещё сильнее радует, что толку от тебя ноль. — Его слова не ранят, не терзают и не душат. Рихард хотел услышать это от каждого, кто положил на него надежду спасти людской род от вспышки эпидемии, хоть она и была некоторое время фальшью. Вдруг Кристоф дернулся, хлопая себя по кобуре и с ужасом замечая, что она пуста. Он отвлёкся, повернувшись к Рихарду и стараясь вбить ему новый поток информации в мозг, и совершенно не заметил, насколько быстро и чётко вынули пистолет. Он обернулся, готовый вовремя выхватить ружье, но какого было удивление, когда увидел совершенно иную картину. Дуло было направлено к груди, а рукоять в сторону Кристофа, пока взгляд смотрел на него ровно из-под опущенных век. Моргнув, Тилль вновь кашлянул… — Убей меня… — То, насколько хрипло были сказаны эти слова, низко и глубоко, поразили до самой души. Сердце билось совсем медленно, на грани остановки, дышал тяжело, былой гнев испарился, не оставляя после себя ни следа. Хватка на пистолете ослабла, как его взял в свою ладонь Шнайдер. Тилль снова кашлянул и слабо кивнул, прямо смотря в знакомые голубые радужки глаз Кристофа, который, кажется, вспоминал все дни, проведённые с вокалистом рядом. На глазах невольно появились слёзы. Он шикнул, напористее прислоняя дуло пистолета, ощущая медленные вздохи бывшего товарища. — Кристоф… Нет. — Рихард, положив ладонь тому на плечо, заставил барабанщика осечься, дёрнувшись и глянув в бок. Он бы и не хотел никогда в жизни, на деле, собственными руками убивать человека, с которым провёл в одной группе более двадцати лет, но здесь ситуация была совершенно другая — они находились на разных сторонах баррикад, которую надо убить. — Не трожь его. Остановив его сердце, ты почти ничего и не сделаешь. — Кристоф было хотел уже гневно вскрикнуть, но не успел, его перебили: — Я понимаю твои эмоции, Шнайдер! — Повысил голос Цвен. — Но я хочу ещё глубже разобраться во всём, что здесь происходит. Знать истинные намерения Тилля из его собственных уст и, наконец, поверить. Сжалься. Давай унесём его с собой. — Чуть ли не над их головами разрушился горящий кусок крыши, а Рихард продолжал глядеть Кристофу в глаза, стараясь оттянуть его от чужого тела. — Вставай. Я возьму его на плечи, под своё руководство. — Нет, Рихард, ты не понимаешь! — Шнайдер продолжал держать в руке пистолет, но поддался Круспе. Их спор прекратил ещё один обломок, упавший за спинами, и Рихард толкнул Кристофа к выходу, сам же заставляя Тилля встать на ноги. *** Он устал. Все это прекрасно знали. Все устали. В голове роем пчёл крутились вопросы без ответов. Он принимал собственную слабость. Смотрел на Тилля, который спал младенцем. Щека зажила, он перестал блевать кровью и даже смог поесть. Шнайдер убедил его, что Линдеманн выживет и как только оправится, встанет перед Паулем на колени, моля о пощаде. Рихард знал — Линдеманн далеко не тот, за кого себя выдавал долгие годы: жестокий и потерявший смысл в жизни, он, будучи ещё подростком, скитался от одного решения к другому. И он заслужил суда. Но Рихарду честно жаль его — он пережил кучу дерьма и, как только подходит кончина, он всё равно чудом выживает. Из раза в раз не удавалось никак уйти из мира. Куча ошибок, множество слёз и слов о желании прощения перед самим Богом. Рихард до сих пор благодарен Тиллю за спасение жизни, за некоторые счастливые моменты и… за доверие. Только вот Круспе не знал, доверял ли ему сам. Осталось много вопросов… Кто главный герой на самом деле в этой тяжёлой истории? Кто выиграет войну и выживет ли хоть единая живая душа? Каков зверь внутри чужой грудной клетки? Действительно ли он скалит клыки ради нападения, а не для защиты? Тилль — девиант или лишь хорошо играющий свою роль актёр, улыбающийся со сжатым в руке ножом за спиной? Рихард аккуратно провёл тыльной стороной ладони по скуле, наблюдая, как дёргаются ресницы и подрагивают пальцы. И как размеренно дышит. Ситуация накалялась. Страшно. Тилль сжал другую ладонь в своей, приоткрыв глаза. Они тихонько отражали свет блеклым зелёным оттенком. И он, как Рихард опустил голову и посмотрел на сжатые кисти рук, улыбнулся. Линдеманн на самом деле впервые за долгое время был счастлив, несмотря на заражение, войну за окном и полчища страшных тварей, норовящих убить всё живое и неживое вокруг. Рихард вновь помог ему, залечил старые раны и сидел рядом, сжимая руку в ответ. Он находился рядом с ним всю неделю, каждый вечер, не проявлял агрессию и даже ни о чём не расспрашивал. Кормил, ухаживал и смотрел таким взглядом, что сердце буквально таяло. Тилль так давно хотел ощутить нечто подобное. Так давно добивался этого именно от Рихарда: во все те моменты, когда Линдеманн нарушал закон, рассказывал с каждым разом всё больше не просто потому, что тот принял в его сторону силу, а ради принятия. С его стороны последовал вздох, он поднял взгляд, полный глубокой тоски и смертельной усталости. Тилль открыл глаза шире, поднял брови, стараясь понять, чего именно он хочет. А тот до сих пор мечется… — Тебе тяжело, — шепчет Тилль. Он вновь начал первый. Ради него, — я понимаю это. — Каждый раз прощаешь меня за каждый проступок. — Взгляд у Рихарда глубокий, томный, вязкий. До боли родной. Тилль настолько устал, что готов был простить его за все возможные косяки — неиссякаемую агрессию, недоверие, предательство, что были допущены явно не ради мщения. Уголками губ Тилль выдавил еле заметную улыбку, сжимая чужую руку посильнее. Он заслуживал прощения. — Потому что я сам совершил то, что не стоило пощады. Но нужно бороться. Раз до сих пор не пустил последний оставшийся патрон в голову — значит есть шанс. Я верю в тебя. У Рихарда сверкают глаза — он не верит тому, что начинает доверять его словам. Столько времени протеста. Он ненавидел всей душой, желал истребить и убить его за всё содеянное перед группой. Он казался ему жалким идиотом, что ступил на путь воина, совершенно не понимая, кто они на самом деле. И жизнь повязал с Паулем лишь для того, чтобы отомстить. Круспе вновь не сдерживает эмоций, пускает слезу и Тилль, ни секунды не раздумывая, поднимается с кровати, кладя руку на затылок и сладко целуя его в губы. Мгновением позже он мягким касанием стёр со скулы мокрую каплю, продолжая целовать, оставив глаза открытыми. Углубив поцелуй, Тилль закрывается пальцами в тёмные жесткие локоны на затылке, лаская его так, как давно желал. Рихард млел от ласки, он с удовольствием принимал робкий и до невозможности нежный поцелуй. Тилль касался губ с огромным трепетом, показывая ему без слов всё то, что хотел сказать ранее. Он, возможно, действительно любил, раз постоянно прощал, либо был слишком слаб, чтобы перестать погружаться в старое и возвращать былые моменты. — Я готов предстать перед судом за содеянное, — шептал тому в губы Тилль, прекратив поцелуй, но продолжая находиться слишком близко, настолько, что Рихард до сих пор ощущал его горячее дыхание на собственных губах. — За смерти, мучения и тягу к смертному. За неповиновение, за зверя, живущего здесь, — он положил ладонь Рихарду на грудь, — за мерзкую ложь и избиения. За опасность. Игры со временем, кольца, предательства и боль… — Круспе резко хватает руку, заставляя того заткнуться. — Зачем ты это делаешь? — Спрашивает он, плавно увеличивая расстояние между лицами. — О чём ты? — Доводишь меня до слёз… — Рихард ненавидел свою душу за крайне яркие эмоции, за доверчивость. Тилль положил обе ладони тому на лицо, повернув к себе. Утирал одну слезу за другой, молча смотрел в голубые глаза, проявлял то, что не мог даже проявить к Флаке: искреннюю заботу, желание уберечь, защитить. Проявлял глупый героизм… Он прекрасно понимал, что каждая смерть будет лишней и напрасной. Но кто на этот раз говорил, что он желал умереть? — Сколько раз я пытался себя убить… — Рихард поморщился, услышав это. — Сколько раз просил смерти, находясь у чужих ног, но рядом с тобой хотел жить. Не хотел отдавать шанс, потому иначе не пойму, каково на вкус это блядское счастье, о котором так много говорят. Я предал военную сторону, предал группу, предал Флаке и всех тех, кто хотел, чтобы я отдал тебя. Да, чёрт возьми, это так смазливо, словно мне вновь семнадцать. — Тилль улыбнулся. — Но я не отдам. Рихард опускает глаза. — Я верю. Неужто так просто простил его? Пронеслись все воспоминания, где Рихард отрицал достоверность его слов, не верил в искреннее желание простой защиты не ради спасения мира, когда Шнайдер говорил про нечеловеческую сущность. Рихард вновь поднял взгляд, всматриваясь в знакомые черты. Пауль видел в нём жестокого зверя. Так же, как и Шнайдер. А Круспе… Просто человека? — Это было лишь большое шоу, — Тилль продолжал шептать, смотреть на него большими зелёными глазами. Рихард улыбнулся. Он знал. — Всё можно было сделать намного легче, но тогда я бы не влюбился во второй раз. Не смог одуматься, перестать убивать вас и себя. Я ступил на путь воина, потому что хотел доказать всем, на что способен. Но на деле во мне не оказалось никакой мощи, о которой многие говорили, как только я тебя увидел. Сразу как увидел, понял, какой пиздец таится в будущем, потому что мне через силу приходилось противоречить самому себе. — Ты вырос, — Рихард легко провёл ладонью по щеке Тилля, ощутив колкую щетину. — Перестань цепляться за прошлое. Мы живём настоящим. /// — Вы поголовно виноваты во всём, — Тилль впервые под присмотром Рихарда вылез из кровати не только ради душа. Он оказался в общей комнате, где уже сидел Шнайдер, решивший сразу начать не с ласковых вещей, а с несколько людей, которые направили дула ружей на Тилля. Он даже не издал на это тяжёлого вздоха. Не в первый раз в таком положении находится, да и не в последний. — Не только ты, Линдеманн, — Кристоф решился обернуться. В руках у того был полностью заряженный УЗИ, готовый вышибить Тиллю мозги в любую секунду, стоит ему только неправильно дёрнуться, — но и твой товарищ Флаке. Он так же заслужил казнь за предательство Родины. — Один из напарников Шнайдера схватил Линдеманна за плечо смертельной хваткой, выводя его в центр. Он не сопротивлялся, но был на стрёме. — Но я не настолько радикален, как Пауль. На колени. — Шнайдер стукнул себя УЗИ по бедру, давая напарнику знак. Он слегка ударил Линдеманна по ногам. Тот смиренно встал перед Кристофом на коленях, никак не возникая. — Мне нужен только твой военный опыт и форма, которой ты слишком редко пользуешься, если тебе не поможет настоящая. За окном нас пытаются подавить восставшие граждане и те, кого они смогли переманить на свою сторону. Их много, военных не хватает, а побороть восстание надо. Я знаю, что убить тебя можно только если снести голову, поэтому побудешь живым щитом. Рихард ничего не говорил. Только отсчитывал дни, когда заражение окончательно овладеет его телом и разумом. И ведь тогда он станет неведомо чем. Побороть его будет не так легко, как сейчас думал Шнайдер. Успеет ли они казнить Линдеманна до того, как он обратится… Но Шнайдер не думал об этом — он продолжал наслаждаться тем, что главная боевая мощь их команды находится у ног, смиренно сидя на цепи. Только когда Рихард вновь встретился с ним на поле боя, понял, насколько сильно он любил подчинение. — Главнокомандующий Шнайдер! — Донёсся звонкий голос из-за дверей. Кристоф и остальные повернули головы, смотря в дверной проём. Показался юнец лет восемнадцати с ружьём в руке и крайне озадаченным видом. Кристоф дёрнул бровью. — Что случилось? — Наших громит военная мощь других стран! Они уже здесь, у самого подножья! Рихард резко распахнул глаза. Сделав шаг, он, не подойдя к окну, заглянул в него, пытаясь уловить движение за ним. Не могло такого случиться, на защите стояли лучшие из лучших. Да и как Пауль мог допустить этого?! Все начали шептаться между собой, но Шнайдер остался непоколебимо стоять, смотря Линдеманну в глаза. За спиной пронёсся неожиданный взрыв, заставивший шеренгу охнуть. Никто не верил самому себе, ведь военные из других стран не могли так быстро добраться, чтобы этого не заметили следящие и Пауль. Кристоф, опустив голову, сжал челюсти до зубного скрежета, переметнув после взгляд на Рихарда и на одного из главной защиты берегов. — С чего вывод, что на нас напала другая страна? — Кристоф повернулся к окну, замечая, как горело подножье у здания, а там, совсем рядом, ошивались заражённые, вынюхивающие наживу. — Нашивки, главнокомандующий! — Положив ладонь на сердце, воскликнул стоящий в проёме. — Ебучие шпионы… — Прошипел Шнайдер. — Ты, — он указал на стоящего в шеренге гонца, — докладываешь всю информацию вышкам, а те пусть доложат Паулю. Вы — в самую гущу, оставшиеся — на защите. Доложить всему левому фронту! Они — нападающая сторона! Рихард и Тилль за мной. Все оставшиеся указания будут прямо во время процесса. Выполнять приказ! — Есть! — Хором воскликнули все. Линдеманн встал с колен, заглядывая Шнайдеру за плечо. Пока он раздавал поручения, за его спиной с каждым мгновением разносилось всё больше взрывов. Горели здания и военная техника. Кажется, Линдеманн оказался по правую сторону Берлина. Она развита и снабжена всем необходимым, а также это самый захваченный высшими берег. Про него иногда по округе ходили и крайне страшные слухи. Ступать на эти земли — опасная затея, но как раз ради них собрались все те, что сидели за общим столом под руководством Генриха. Вот только остались ли они живы? — Думай сейчас о том, как зад свой спасти, — неожиданно шепнул Рихард, идущий сзади Тилля. Он не подал реакции на это высказывание, потому что точно знал свои способности. По крайней мере защититься точно сможет. Но вот смешок Шнайдера явно попытался выбить из Тилля последние капли надежды. — Уж поверь, Тилль, — они все вместе спустились в некий подвал, где была и форма, и снаряжение. Он ловко поймал рюкзак с одеждой, а после по столу скользнуло несколько ружей. — Лучше тебе умереть на поле боя, чем от руки Пауля. Мало того, что ты пошёл по скользкой дорожке, так ко всему прочему и личная неприязнь у него к тебе большая. — Он тихонько кивнул на Круспе, который тщательно искал форму. — Он — намного большее, чем Совет. Раз тот смог изменить время и пространство, то представь, что он сделает с твоей жизнью. — Он закинул винтовку на плечо. — Мы и сами не понимаем, насколько высоки его способности. Так и было на самом деле: Совет признал его тем, кто способен изменить мир и всё течение времени в нем. Конечно, точных слов о его сущности было не найти, ведь изначально он представился обычным воспоминанием, а после, как оказалось из слов Генриха, неким проводником между мирами, который смог сохранить Рихарду душу, когда тот выходил из комы. Его намерения до конца не ясны, ведь его появление никак не объяснено и ровным счётом совершенно не оправдано.