Парадокс

Первое, что уловил Ламберт по пробуждении, — темнота и страшный запах сивухи, перегара и не самой качественной еды. В голове тут же вспыхнула паника. Неужели ослеп?! Или куда он попал, что его нечеловеческие глаза ни зги не видят. Тело непроизвольно дернулось, и мир больно резанул полуночным светом по зрачкам, принудительно расширенным до максимума. Ведьмак всего лишь уснул, прикрыв рукой глаза. Да, крепче обычного, но это ожидаемо после сотрясения. Молодой Волк помянул всеми лестными словами, какие только знал, виновницу такого своего состояния. По окончании внутреннего монолога Ламберт почувствовал себя несколько получше. Возможно, это целительная сила отборного мата, которым было крыто всё и все, включая самого Ламберта, его папашу, Малоспину, создавшего ведьмаков и всех, кого Молодой Волк знать не знал, но в данный момент ненавидел всеми фибрами души. И все же здравомыслящий человек заключил бы, что всего навсего даже мутировавшему организму иногда нужно просто в покое полежать и настроиться на работу. И желательно чтоб в этот момент сам мутант не мешал своему телу приходить в себя. Ведьмак с недовольным кряком скатился с жесткой постели, повесил за спину перевязь с мечами, которую все это время, как оказалось, крепко сжимал в руке. С кошачьей грацией потянулся, с не меньшим изяществом прошелся до двери и хлопнул ею за своей спиной так, что все клопы в его комнате чуть не высыпались из своих укрытий. Ламберт по-хозяйски прошелся по коридору, спустился в зал. На его вкус, местечко все же слишком бедное и обшарпанное. Но что поделать. Где уж остановились. Все равно до рассыпающегося на глазах Каэр Морхена этому заведению далеко. Хотя родные руины, с крошащейся кладкой и вечными сквозняками, все равно кажутся уютнее. Наверно, потому что о старой твердыне заботятся скромными силами последних ведьмаков. А это место гниет от наплевательского отношения. От соприкосновения с сапогом из кожи монстра табурет подпрыгнул, тряхнул подгнившими опилками и грязью и приземлился у барной стойки. — Чего покрепче, — рявкнул охотник за чудищами, располагая свою персону на избитой мебели. Свиноподобный трактирщик торопливо выставил на стол сразу три бутылки первака и трясущимися руками достал стопку. — М-милсдарь, подать Вам мяса к выпивке? — заплетающимся от страха языком промямлил очеловеченный свин. Ведьмак на это только хмыкнул, выпил первую рюмку самогона и, поморщившись, махнул рукой, мол, давай сюда. Комок жира как ветром сдуло в направлении кухни, а буквально через пару секунд он вернулся с огромным блюдом копченного, жаренного и соленого мяса, парочкой толстых ломтей серого хлеба и четвертью головки сыра. Ламберт окинул подношение оценивающим взглядом и все же решил, что крепковато он это ничтожество взгрел. Впрочем, прощения просить он даже не подумал. Как и доплачивать. Только надулся от чувства собственной внушительности и важности. Остаток ночи обещал быть приятным. Он и был. Пока где-то на середине второй бутыли к нему не подсел крупный мужик. Чем-то он неуловимо напоминал прячущийся за барной стойкой шарик сала с мелкими глазками, но незваного соседа назвать жалким или мерзким язык не поворачивался. Толстые мощные пальцы подхватили кусок солонины с почти нетронутой мясной тарелки. — Так значит, это ты моих братцев на место поставил? Уважаю, — пробасил незнакомец. — А ты, погляжу, третий хряк? Собеседник в ответ искренне рассмеялся, хлопнул здоровой лапищей по плечу мелкого на его фоне ведьмака и представился. — Я Ян, младший брат этих двух мудаков. Стало вот интересно, кто же такой… — он кашлянул, проглотив явно нелестную характеристику, и вместо нее изобрел новую, — храбрец. Который, значится, этих засранцев на место не поленился поставить. — Было бы на кого «храбрость» переводить, — фыркнул в ответ ведьмак и проглотил очередную порцию алкоголя. — И все же ты тут остановился. И даже запугал моих братишек до усрачки. Уж прости, но эти наглые рыла ничем не прошибешь. Даже на стражу они чхать хотели. Всыпали им разок-другой по первое число солдаты, а им хоть бы что. А и то верно. Что им сделают? Убить не можно, а избивать каждый раз, а потом снова жрать помои с плевками — нафиг надо, если есть деньги на приличные посиделки. Ламберт стал закипать. Вот так просто его обвиняют в том, что он не то тупее какой-то солдатни, не то беднее. Иначе зачем бы ему тут околачиваться. — Не твое это дело, младшенький. Иди лучше с братиками похрюкай. Не мешай взрослым дядям пить. — Негоже взрослым дядям пить в одиночестве. — Решил компанию составить? — Почему бы и нет? — огромная лапища, покрытая темной густой щетиной, ловко залезла за столешницу и выудила оттуда еще одну стопку. — Не зна-а-аю, а разве младшим пить можно? Особенно такое. Я б это людям вовсе не наливал. У вас тела хиленькие. Только какая отрава — вы сразу слепнуть и помирать спешите. С ехидной ухмылкой Молодой Волк наполнил стопку нового знакомого так, что не перелилась через край жидкость только благодаря поверхностному натяжению. Не говоря ни слова Ян закинул в себя предложенную порцию до последней капли, выдохнул, поморщился самую малость и деловито подцепил кусок копченой вырезки. — Ты, я смотрю, решил основательно надраться? — раздражающе-дружелюбно поинтересовался тип. — Есть повод? — Не твое, сука, дело! — язык Ламберта едва не опозорил хозяина, готовый начать заплетаться. И выпито-то всего ничего. Мужик хмыкнул, уже сам наполнил свою стопку и снова хряпнул. — Значится, повод есть и неприятный. Ведьмак приподнялся, красноречиво расправив плечи. Его ничуть не смущало то, как комично это выглядит на фоне его собеседника размером с платяной шкаф. — Тебе подраться захотелось? Али нос длинный, мешает? Молодой волк уже откровенно напирал на некстати свалившегося собутыльника. Вот уж никогда он не страдал от того, что пил один, так на какие просьбы тогда откликнулась святая Мелитэле, когда слала вот это? — Да тише ты, не горячись. Я ж по-хорошему, компанию пришел составить, повод с тобой разделить, за братцев поблагодарить. Ламберт сплюнул и плюхнулся на место. Ничего он ни с кем делить не собирался. Но как-то перехотелось драться. — Вижу, ты хочешь свою беду оставить при себе. Ну так давай я хоть свою историю расскажу, — третья стопка нагло была отнята у ведьмака чужим нутром. — Есть у меня жинка. Та еще стерва сварливая была. Что ни день — так все ей не так и не то. И братцы мои не нравятся, и дела мои. Говорит, мол, вон, у Марьки муж — и починит, и денег в дом принесет, и с женой погуляет, и все ведьму эту, Марьку-то, слушается. Ян не отрывал глаз от проблемного постояльца. И с такой хитрецой смотрел, будто что-то знал. Но полупьяному Ламберту на тот момент это было, как он сам бы выразился, до лампы. И рассказчик продолжал. — Ну так я тогда своей егозе быстро объяснил, что коль ей Марькин муж больше подуше — так пусть к нему и упердывает, да только я б посмотрел, как он ее возьмет, когда подружка ее красавица, а этой курице я на прощание кочергой раскаленной по морде ее повожу, — сухие губы растянулись в сальной ухмылке и изрекли, — ну и показал я ей, для весомости слов, как бы прикладывал. Но не кочергой, рукой. Вот с тех пор-то и присмирела. Злая ходит, не разговаривает, но а мне так даже лучше! — здоровенный детина разразился соответствующим ему хохотом. — Слыш, а мамка твоя со стучаком не сношалась случаем? — хохотнул Ламберт. В таком настроении это вполне могло у него сойти за дружескую шутку. — Стучак-то… Это та тварь, что шахтерам житья не дает? Гремит, шкодничает и до самогона охоча? А ведь и правда! Собутыльник расхохотался пуще прежнего. — Ага. Здоровая, а мозгов как у пятилетка. — Не, это уж тогда про моего брата Худа. Детина побольше моего, а умом его даже моя псина перещеголяла. Коль уж ты вчера скандал учинил, наверняка с ним познакомился. Он тут охраняет неприкосновенность Краса. — А, так вот что за занавеской так пыхтело и страхом воняло, — слишком уж наигранно удивился ведьмак. А в последней бутыли тем временем оставалось все меньше самогона. — Крыс, свинина поганая, раз уделали тебя, так уважь победителя! Тащи еще самогон! Да получше! Не этот сивушный спирт, — как-то совсем не по-братски разорался Ян. Мелкие глазки на расплывшемся лице боязливо уставились на гостя. — А вы, милсдарь, уже не изволите «покрепче»? Ламберт великодушно махнул рукой, почти королевским жестом позволяя свиньям выставить ему то, что они там решились предлагать. — Так вот, — снова заговорил младший из братьев, разливая уже новую самогонку по стопкам, — я слышал, что с бабой ты пришел. А пьешь без нее. Стало быть, она — причина. — Я уже говорил, что не твое это дело? Хочу и надираюсь. А уж почему — тебя ебать не должно. Ведьмак осушил рюмку и принялся пить алкоголь прямо из бутылки. — Вот смотрю на тебя и вижу. Хочешь ее, а она не дает. Дело говорю? Кислотно-желтые глаза вперились в оратора и почти физически прожигали в нем дыру. — Вижу, что угадал. Не просто же так вы в разных комнатах поселились. А смотришь ты на нее красноречиво, ведьм. Так возьми и трахни. Что ее, бабу-то, спрашивать? Сама на тебя посматривает, но они, бабы, народ такой. Им нужен мужик. Чтоб решал и их не спрашивал. Нельзя с этими ведьмами по-хорошему. Едва заметно пошатывающееся тело согласно кивнуло. Порядком захмелевший «шкаф» расплылся в удовлетворенной улыбке и продолжил убеждать жертву. — Вот ты скажи, что это за баба вообще, что так спокойно твоими деньгами сыплет на барную стойку да распоряжается? Ламберт стукнул кулаком по столу и сделал пару больших глотков из бутылки. — С-с-сука… ик… Иномирская. — Я бы свою жинку за такое ух как! — все шире расплывался в улыбке Ян. — Да эту поди попробуй, всех в порошок сотрет, мантикора проклятая. — Все они, бабы, такие, пока не покажешь, кто мужик! — И то… Ик… Верно! — Ламберт все сильнее раскачивался на табурете, будто набирал амплитуду для отрыва от посадочного места. А Ян все не унимался, почуяв близкую победу. — Так и что же, будешь сидеть тут упиваться, пока твоя блондинистая шлюшка наверху скучает? А может и не скучает. Может ее там кто-то другой! Ламберт снова грохнул кулаком по столешнице так, что на той осталась вмятина, вскочил и ломанулся к лестнице. В хмельной голове не было ни единой мысли. Только тупое, смутное намерение. И оно вело его стремительной и шаткой стрелой наверх, в комнату, снятую, между прочим, на его деньги.