В самом сердце моих картин

      Был уже вечер, когда Кроули понял, что опять засиделся допоздна в мастерской. На улице смеркалось, свет фонарей проникал в окна и отражался от поверхностей теплыми оттенками, несмотря на холодную сырость середины осени. Кажется, недавно прошел дождь, а он опять забыл взять с собой зонт из-за того, что опаздывал на пары и впопыхах совсем забыл о том, что на улице сейчас настоящий Армагеддон и лучше, увы, вряд ли станет еще как минимум пару недель, до наступления ноябрьских морозов.       Преподаватели, уже давным-давно привыкшие к такому режиму работы Кроули, оставляли ему ключ от кабинета и уходили домой в конце рабочего дня, прекрасно понимая, что отрывать от работы этого студента себе дороже — можно остаться без рук, ног и мозгов, да и просто уж очень не хотелось ему мешать, он был, как о нем все говорили «дьявольски» талантлив. Если опустить подробности о прескверном характере, Энтони Кроули был известен на весь университет, потому как еще на первом курсе написал репродукцию «Падшего Ангела» Кабанеля так, что можно было как минимум спорить на то, что его руками управляет дьявольская сила, не меньше (а то и больше). Он устало потер переносицу двумя пальцами, даже не вспомнив о том, что все его руки были перепачканы белой краской. —Вот дерьмо.—не без доли раздражения произнес он вслух, сидя в пустой мастерской, —Сколько я вообще здесь сидел? Блять, на дорогах сейчас гребанные пробки, добираться буду как минимум одно столетие!       Закончив свой небольшой монолог и изрядно изворчавшись на белую краску, он начал собирать свои вещи, отложив холст с наброском новой работы на верхнюю полку стеллажа. Благо, что рост позволяет без лишних усилий дотягиваться до нее и все однокурсники прекрасно знают о том, что это только его полка.       Еще бы, однажды он почти двадцать минут третировал какого-то парня с потока за то, что тот оставил там свои работы и больше ни у кого не было желания связываться ни с ним, ни с его долбанной верхней полкой.       Когда все вещи были аккуратно убраны в сумку, а лицо отмыто от краски, он наконец вышел из мастерской, в которой надежно отпечатался стойкий запах растворителя и лака для волос, надевая на нос темные очки. Они были его неотъемлемым аксессуаром, с которым Кроули не расставался даже в темное время суток. Исключением были лишь те моменты, когда он садился за работу. Энтони обладал очень тонким видением цвета и умел с точностью передавать все нужные оттенки, полутона и контрасты. За этот навык все преподаватели его обожали и сулили ему светлое будущее. Был бы он меньшей занозой в заднице, возможно, даже сказали бы ему об этом лично, но всякий раз, как тот открывал рот, сразу же передумывали, а между собой обсуждали, что и не обязательно говорить ему об этом —«А то зазнается!»,— а он бы зазнался, даже не сомневайтесь.       В коридоре университета стоял привычный вечерний полумрак, кажется, работающих ламп было от силы две пары на достаточно приличном расстоянии друг от друга. В окнах, выходящих на проезжую часть, виднелись некрупные дождевые капли, стекающие по стеклу наперегонки. Проезжающие мимо машины украшали стены коридора проплывающими лучами света, которые, задерживаясь в волосах Кроули, создавали ощущение пожара его волнистых рыжих локонов.       Закрывая кабинет на ключ и перекидывая сумку на другое плечо, он услышал шаги в дальнем конце коридора, учитывая его почти змеиное любопытство, он не мог не обернуться на звук. В слабо освещенном помещении он смог разглядеть только светлую кудрявую макушку, выходящую из соседней мастерской. Этот человек показался ему смутно знакомым, но, сильно уставший, он не обратил на это внимания.       Покрутив ключи на пальце, он спустился к охраннику и оставил ему связку, напоследок чопорно попрощавшись, но внизу никого уже не было. —Интересно, кто это был?—почему-то очень хотелось узнать, кто так поздно может находится в университете кроме него, ведь за четыре года учебы он уже привык, что часто остается один, погрузившись в работу с головой.       Закутавшись поплотнее в тонкое для вечерней сырости пальто, Кроули вышел из здания и сел в свою старенькую Бентли, которую припарковал через улицу. Закинул вещи на пассажирское сидение и поехал домой, прекрасно понимая, что сейчас застрянет в пробке. Накрапывал дождь, по стеклу медленно плыли цветные блики осеннего вечера, а из уставшей рыжей головы все никак не выходил тот человек, которого толком даже не удалось рассмотреть из-за проклятой темноты. —Нужно было снять очки, может, разглядел бы получше.—проговорил он про себя, нахмурив от этой мысли брови. —Да что я вообще делаю? Какая мне разница, кто это был? К черту его, еще один фрик без личной жизни.—на последней фразе Кроули говорил уже неразборчиво, чтобы старушка Бентли этого не услышала и включил музыку погромче, а из динамиков, как назло доносилось: «Bring it back, bring it back Don't take it away from me Because you don't know - What it means to me» —Да что б вас всех!—больше не со зла, а скорее от досады и усталости выкрикнул он, ударив рукой по рулю, на что Бентли только недовольно фыркнула. Остаток поездки до дома Энтони ехал в тишине, стараясь ни о чем не думать, но в голове то и дело появлялись мысли об этом светловолосом незнакомце, который исчез также неожиданно, как и появился, оставив после себя непонятный эмоциональный ворох, за который Кроули уже тысячу раз успел себя отругать, чертыхнуться и отплюнуться, но помогало слабо, от слова совсем.       Выбравшись, наконец, из пробки и доехав до дома, студент быстро припарковал свою машину, и, выходя, попутно захватив свои вещи, нежно похлопал по сырому от дождя капоту, как бы извиняясь за тот удар по рулю, ведь она не виновата, что его мысли сегодня заняты непонятно чем!       В голову непроизвольно пришло воспоминание о том, как он несколько часов торговался с каким-то упрямым стариком, чтобы сбить цену, и как тот кричал ему в спину какой-то бред про ведьм и испанскую инквизицию, когда у него все-таки получилось ухватить эту малышку практически за бесценок!       Это была любовь с первого взгляда, такое ни с чем не перепутаешь. Когда Кроули впервые ее увидел, он не мог уснуть всю ночь и буквально на следующий же день заявился к владельцу с предложением о покупке. Тот уже было почти захлопнул дверь перед носом Энтони, но он успел весьма эффективно просунуть свою длинную ногу в дверной проем и, парируя демонической убедительностью, все же сумел в тот же день уехать на ней домой. Улыбнувшись этому внезапному порыву усталой улыбкой, он поднялся к себе в квартиру.       Его апартаменты всегда мало освещались, а из-за бетонных стен стоял вечный холод, словом—отличное место для хранения картин, почти на самом верхнем этаже высотного здания, но вот для жилья подходили далеко не всем. Их едва ли можно было назвать хоть немного уютными, даже несмотря на абсолютную чистоту в каждом уголке дома. Квартира была, безусловно, очень красивая, обставленная в стиле неомодерн, не могла ни вызывать восхищения, но в ней чувствовалось едва уловимое ощущение тоски, будто от самих стен веяло меланхолией. В ней хотелось находиться, но не хотелось остаться.       Кроули провернул ключи в замочной скважине и бросил их на тумбу возле зеркала, куда по привычке взглянул всего на долю секунды. Выглядел он очень уставшим, об этом говорили его никогда не сходившие синяки под глазами и растрепанные рыжие волосы, проведя рукой по которым, те растрепывались еще больше. —Как все заебало.—на выдохе протянул он, разуваясь и кидая обувь куда-то в сторону полки, повесил мокрое пальто и прошел вглубь квартиры, шлепая ногами по темному паркету и бросив сумку с красками где-то в проходе так, чтобы в спешке случайно об нее не запнуться (что случалось уже неоднократно ранее).       Единственными живыми слушателями в его апартаментах были роскошные фикусы starlight, о которых Энтони заботился так, как считал нужным (и как умел), а именно — регулярно поливал, опрыскивал листья, пересаживал и запугивал до полусмерти. Разумеется, такой метод одобрили бы далеко не все, но ими нельзя было не гордиться, что Кроули и делал, правда, в строжайшей тайне от самих растений.       Был уже поздний вечер, когда Кроули нашел в себе силы приготовить простой ужин и принять душ. Готовить он не любил, но получалось неплохо, даже на скорую руку можно было сообразить что-то приличное и даже не спалить кухню к чертовой матери. Не то чтобы были предпосылки, но ведь первый блин всегда комом, верно? Никто не говорил, что ком этот не может быть похож на уголь и гореть, а значит, все претензии точно не к нему.       Стоя под горячими струями воды, стекающими по его уставшей за целый день работы в мастерской спине, в голову снова пришла мысль о том парне, выходящем из соседней мастерской в конце коридора. —Что он делал там так поздно? Ему тоже оставляют ключи?—вслух проговорил он, запуская пальцы в сырые волосы и сведя брови к переносице в непроизвольной задумчивости, —Что за бред? Я уверен, что раньше его не видел. Или видел? Блять.—вздохнул Кроули, понимая, что никогда толком не обращал внимания на людей из университета, а даже если видел, мог забыть. —Нет, я бы точно не забыл.—одернул себя на этой мысли художник.—Первый раз вижу такие пушистые волосы, готов поспорить на что угодно, что они еще мягче, чем я думаю, и я просто не разглядел как следует в этой блядской темноте!       Выходя из душа и вытираясь полотенцем, Кроули поежился от контраста температуры теплой ванной и коридора и, накинув промокшую ткань на плечи, поплелся в спальню, чудом не собрав все косяки от усталости и разморившей его теплой воды, он упал на большую двуспальную кровать, заправленную свежим черным бельем, и, смотря в потолок, прикрыл глаза, в которых на мгновение промелькнул образ незнакомца с кудрявыми светлыми волосами. —Дьявол, дай мне сил— уже засыпая подумал он, еще не зная, какие испытания подготовил для него завтрашний день. В ту ночь Кроули спал особенно крепко, что было большой редкостью за последние несколько лет, почти абсолютное исключение из правил.       Конец рабочего дня подобрался совершенно неожиданно, отчего Азирафаэль даже охнул, про себя отметив, что ему нужно почаще смотреть на время. —Так ведь и опоздать можно!— уже было разволновался он, но его тревожные мысли разогнал телефонный звонок. —Азирафаэль Фэлл слушает.— привычно вежливо ответил он звонившему с неизвестного номера. —Здравствуйте, Азирафаэль, Вас беспокоит Михаил, мы разговаривали ранее насчет завтрашней постановки. Я не отвлекаю, Вам удобно говорить?—раздалось из трубки металлическим скрежетом.— Голос Михаил почему-то казался сухим и безжизненным, но Азирафаэль не мог сказать наверняка, отчего ему так показалось. Откуда-то была уверенность в том, что дело вовсе не в телефонной связи. —Ох! Конечно, да, я совершенно свободен, не беспокойтесь! Чем я могу быть полезен?— поинтересовался он, начиная от волнения ходить из стороны в сторону в тщетных попытках унять нарастающую тревогу. Пока он занимался перестановкой в книжном магазине, где подрабатывал, совершенно забыл о том, что еще утром договаривался о встрече с Михаил, преподавателем живописи в университете искусств. Больше всего было не по себе от мысли, что сейчас ему откажут и рассмеются напоследок, оставив большой простор для воображения и самокопания. —Прекрасно. Мы договаривались встретиться ближе к шести вечера, но возникли неприятности на кафедре, Вам будет не сложно подъехать в университет через час-полтора? Охранник встретит Вас внизу, скажите ему, что Вы ко мне и он объяснит, как пройти в мастерскую. Я уже предупредила его о том, что Вы придете, так что никаких проблем возникнуть не должно, в противном случае, у Вас есть мой номер. Необходимо обсудить некоторые вопросы лично, если Вам не сложно. —закончила она, дожидаясь ответа от собеседника, но тот, забывшись в своих мыслях о худшем исходе разговора, совсем потерял нить и какое-то время не мог понять, что, собственно, от него хотят. —Азирафаэль, Вы слушаете?— переспросила женщина, в голосе которой промелькнуло едва уловимое недовольство ситуацией, будто на все ее вопросы заранее необходимо приготовить ответ, что несколько выбило его из колеи. —Да! Прошу прощения! Я понял, подъеду к семи тридцати.— выпалил он на выдохе, растирая одной рукой кудрявый затылок. —Не опаздывайте. бросила Михаил напоследок, и закончила вызов, не дожидаясь ответа оппонента. —Ох. Ничего себе.—еще какое-то время смотря на потухший экран смартфона, проговорил он.