(Не)забытые чувства, (не)новая любовь

Он закрывает глаза и чувствует, как кнут, которым каждый день привязывает велосипед, впивается в кожу. Тонкая резинка натирает и оставляет синяки на худых юношеских запястьях. На губах чувствуется металлический привкус. Кажется, губа разбилась, пока его волокли в центр класса, усаживали на стул и связывали. Алекс прикусывает губу и смотрит ей в глаза, с ужасом понимая: в них нет ничего, кроме злобы и пустоты. Почему она так с ним? За что? Зачем ей это всё?.. Он даже не сопротивляется, когда её рука грубо толкает его в плечо. Слишком устал от беспричинной злобы. От оков, что держат, душат, не дают стать свободным. Он устал от всего на свете. Что он такое сделал в этой или, быть может, прошлой жизни, что теперь так страдает? Алекс хочет найти ответ на свой вопрос. Но так и не находит. Смех одноклассников усиливается, заглушая даже собственные мысли. Этот звук эхом отдаётся в голове, и он жмурится, изо всех сил стараясь не слушать. К язвительным усмешкам добавляется скрежет стульев, ножки которых скребут недавно выкрашенный пол. Это остальные одноклассники садятся поближе, чтобы получше насладиться зрелищем. «Лицемерные мрази», - проносится мысль в голове. Не вмешиваются, чтобы не быть причастными. Но и поглазеть не прочь. Дронов уже не чувствует рук. Ещё и ноги, кажется, онемели от неудобного положения. Хочется прямо здесь лечь и уснуть. Наконец-то выспаться. Он даже не против, чтобы его отрубили точным ударом в голову. Всё равно бессонница замучила, а так уснуть легче станет. — Эй, Дрон, как тебе прочность кнута? Почём купил? Тоже такой хочу. Чтобы тебя завязывать! Новая волна гадкого омерзительного смеха бьёт по ушам. На лбу выступает холодный пот. Он смотрит в глаза Вике и чувствует, что падает в пропасть. Ведь её взгляд — самая глубокая пропасть в мире, из которой невозможно подняться или, хотя бы, выкарабкаться. — Хей, а знаете, что я узнал? Наш сиротинушка признался в любви Вике. Смешно! Ты что, надеялся на взаимность? Он буквально на интуитивном уровне чувствует, как её гнев усилился. Она лукаво улыбается, презрительно щурится и склоняет голову, заглядывая в глаза. — Я бы никогда и не посмотрела на такого, как ты. Ты только глянь на себя. Ты — никто и всегда будешь никем. Запомни это раз и навсегда. Вика наклоняется, приближается к Алексу, медленно хватает за волосы и тянет назад. Лицо девушки кривится от отвращения. Как же её достал этот сирота с проблемами. Строит из себя жертву. Зайцева хочет набить ему морду. До крови. До звёздочек в глазах. И желательно, чтобы после этого он не возвращался обратно в школу. Алекс, не отрывая взгляда, смотрит на Вику, зная наверняка: и эту боль он снова стерпит. Уже стало привычным находиться в чёрном списке Зайцевой Виктории Алексеевны. Она королева, а он – где-то там, на дне. И это дно даже хуже, чем болотное. Она уже не раз это ему доказывает. Алекс тяжело выдыхает и не показывает ни единой эмоции на лице. Полезная привычка, выработанная благодаря стараниям одноклассников. Глаза в глаза. Фоновой шум стихает. Пыльная штора слабо покачивается от весеннего апрельского ветерка. Воздух становится гуще. Настолько, что, кажется, его можно разрезать ножом, да и то - с трудом. У Алекса привычно сжимается сердце от жгучей ненависти, плещущейся во взгляде Вики. А телесной болью приправляет итак горячий напиток отвращения к себе. По лицам одноклассников видно: они только и ждут новой издёвки от Вики. Унижения Алекса уже стали обычным делом. Концертом. Ничего нового. Даже страшно. Он, казалось, давно к этому привык. Но сегодня плотину терпения прорвало: сил сдерживать всё в себе не осталось. — Я такая же личность, как и ты, Виктория. Просто без родителей и таких денег, как у тебя. В этом нет ничего странного. Удивительно только, что ты этого до сих пор не поняла. От такой дерзости ухмылка с лица Вики улетучивается. Она бегло осматривает его недоумённым взглядом и отходит на пару шагов. Надо же, он сказал что-то в свою защиту. Молодец, что уж говорить. Но и это может сыграть ей на руку. Не надо было свой рот открывать после стольких лет. Несколько мгновений удивления быстро сменяются привычной ядовитой улыбкой. — Ух ты, у тебя есть голос и мнение. Вау, я в шоке. Ребят, вы его слышите? Он, оказывается, личность. Аж плакать от смеха хочется. Класс снова наполняет мерзкий гогот. Кто-то сзади сильнее затягивает кнут, и Алекс, не в силах больше терпеть, болезненно стонет. Больно. Настолько, что хочется реветь. И боль эта не только физическая. Там, внутри, всё давно сломалось, раскрошилось и умерло. Только вот эти осколки души, которые он так и не собрал за всё время, продолжают впиваться в сердце. Вика подходит к нему и берёт с соседней парты ножницы. Его голубые глаза похожи на море, каштанового цвета волосы, едва касающиеся подбородка, мягко ложатся в стильную причёску, почти невидимые веснушки на щеках делают его милее. Зайцева бы сказала, что он очень даже красив. На секунду от этой мысли становится тошно. Она слегка трясёт головой, будто прогоняя шальную идею. Нет, этот вечно несчастный выскочка слишком бесит одним своим присутствием. Как он смеет?.. Дронов устало выдыхает и поднимает взгляд на неё. В зелёно-карих девичьих глазах горит дьявольский огонёк, пухленькие губы растянуты в насмешливой улыбке, показывая ямочку на правой щеке. Волосы цвета пшеницы развевает ветерок, дующий из окна. Она проводит наманикюренным пальчиком по его скуле. От внезапного прикосновения по коже бегут мурашки. На секунду даже кажется, что она передумала и сейчас развяжет его. Но в следующее мгновение Вика сжимает мочку левого уха и с силой тянет на себя. — Слушай, а давай отрежем тебе уши? Не зря же ты их прячешь. Она подносит ножницы к лицу Алекса и закусывает губу. Холодный металл касается сначала подбородка. Вика несколько мгновений держит лезвие на одном месте, будто наслаждаясь моментом. Внутренности леденеют. Она ядовито усмехается и начинает медленно вести лезвие от подбородка до лба. Ему не больно. Но вдруг становится страшно. Шутка слишком затянулась. Алекс инстинктивно дёргается и вдруг чувствует резкую боль. По переносице начинает что-то стекать. Когда тонкая струйка касается приоткрытых губ, до него доходит: острые края ножниц оставили рану. Кровь продолжает литься, заливая глаза и оставляя пятна на идеально выглаженной белой рубашке. Вика несколько мгновений недоумённо глядит на то, что натворила. Но следом, под дружный гогот одноклассников, разражается хохотом и сама. В кабинет заходит учитель физики. Щуплый, худой, с залысиной на голове, ни для кого не являющийся авторитетом, пусть и хорош в своём предмете. Его не ставят во внимание даже некоторые учителя, что уж говорить о таких учениках, как 11 “Б". Он несколько секунд смотрит прямо на Дронова, неловко хлопая глазами. А затем, будто опомнившись, подбегает к нему. Кажется, сейчас начнётся настоящий цирк. Ура, у оффников из его класса найдётся ещё один повод поржать. — Алекс, что случилось? — торопливо спрашивает физик и тянет кнут на себя. Лицо парня кривится от новой волны боли. А ведь он уже думал, что перестал вообще что-то чувствовать. — Помогите кто-то развязать его! – беспомощно восклицает учитель. Его никто не слушает, а Вика садится на парту, снова закусывая губу. Представление продолжается. Она прячет за неловкой улыбкой свою ухмылку и невинно хлопает глазами. — Я пыталась, но у меня ничего не получилось. Это он просто в самосвязывании практиковался и немного с узлами ошибся, вот и получилось. Никак не можем ему помочь. Вика врёт искусно. Уж она – то точно лучшая в этом деле. Ложь — её второе имя. Ложь — она сама. Кажется, по её венам течёт не кровь, а сарказм, бесконечно изливаясь на тех, кто послабее. Она слишком красива, но чересчур стервозна, чтобы кто-то ценил её не за деньги папаши (конечно, Вика об этом не знает, но это не имеет особого значения). Алекс - исключение. Алекс всегда выделяется. Дронов устало выдыхает и смотрит на то, как новый парень Вики оттянул Григория Михайловича в сторону, насмешливо улыбаясь. Юноша не удивлён. Он привык и к такому. Действительно ни-че-го нового. Всё по кругу, словно кто-то поставил на перемотку старый фильм на кассете. Учитель вырывается из хватки Димы, хватает ножницы из рук своей ученицы и разрезает кнут, наконец давая долгожданную свободу парню. Алекс стискивает зубы до скрежета и закрывает глаза. Все тело ломит. Есть чувство, будто он сам — какая-то жидкая масса, растекающаяся на полу в квартире, которую он снимает с соседкой. Алекс не чувствует ног и рук. А чего ещё ожидать, если он просидел четыре часа в одном положении, да ещё и завязанным? Чувство не из приятных. Алекс удостоверился лично. Но всё, что он чувствует теперь, – лишь душевная пустота, ломота в каждой клеточке тела и предательские слёзы на глазах. Он слишком сильно устал, чтобы сказать хоть слово сейчас. — Вика, помоги ему дойти до медпункта, пожалуйста. Алекс спешно поднимает взгляд на Вику. Только этого не хватало. — Спасибо, Григорий Михайлович, я и сам могу, — хрипло говорит он. — Нет-нет, я настаиваю! – лопочет учитель, теребя манжеты поношенного пиджака. Алекс неловко вытирает рукавом кровь со лба. Больно, но ему уже без разницы. Собрав волю в кулак, упорно встаёт и идёт к выходу из класса. Ноги ватные, походка похожа на поступь алкоголика, который, того и гляди, упадёт и уснёт мёртвым сном. Дверь легко поддаётся, но всего спустя секунду парень лежит на холодном бетонном полу, смотря на белые кроссовки той, из-за которой оказался в такой ситуации. Несколько капель крови падают к её ногам. Вика смотрит на него и начинает смеяться. Жалкое зрелище, однако. Он невольно вздрагивает, надеясь, что девушка этого не заметила. Закон подлости включается обычно тогда, когда не нужен. Вика замечает и, насмешливо улыбаясь, наклоняется, шепча прямо в губы. — Боже, ты настолько жалок, что хочется стереть тебя с Земли. Лишь бы не видеть твою тупую и вечно депрессивную морду. Лучше бы ты вообще не рождался, хрен с палочкой. У Алекса внутри ломается всё, что осталось от его, мать твою, души. Внутри лишь - море из боли, крови и разбитого сердца, валяющегося где-то в грудной клетке. Он не смотрит ей в глаза, с трудом встаёт и идёт мимо девушки, чувствуя, как ноги слабеют. Хочется снова упасть прямо здесь, в коридоре возле её шкафчика, и, желательно, больше никогда не вставать. Алекс затылком ощущает: Вика провожает его насмешливым и колющим взглядом. А ещё парень вспоминает, что опоздал на работу. Теперь он точно останется без денег. Судя по вибрирующему телефону в кармане, прямо сейчас ему звонят, чтобы рассказать об увольнении. Ведь ему больше никто не пишет и не звонит. А, по злой иронии судьбы, те немногие люди, которые нужны ему, ненавидят его. Он не знает, почему так вышло и кого в этом винить. Почему кому-то всё, а кому-то даже крохи хлеба с трудом достаются?.. Алекс не замечает, как к крови на щекам примешиваются и слёзы. Больно. Слишком больно. И гадко. От самого себя, от своей беспомощности, от своих целей и мерзких одноклассников. Школьный двор встречает его тишиной, хотя на лавочках и траве расположились ученики младших классов. Парк напротив также наполнен детьми. Солнце палит, хотя апрель только начался. В небе нет ни одного облачка. Велосипеда на том месте, где его оставил Алекс, не оказалось. Дронов не удивлён. Он идёт дальше и обещает себе, что когда вырастет обязательно поможет детям, нуждающимся в этом. Таким же детям, как и он сам. А кто может лучше справиться с этой задачей, кроме учителя? Алекс, сцепив зубы, обещает себе поступить в педагогический. Вообще без разницы на какой факультет.

      Главное – помочь хотя бы одному невинному ребёнку избежать того ада, в котором побывал он.