Господа Цзян и Вэй

      Цзинь Лин аккуратно стряхивает пыль с рукавов, приводя себя в надлежащий вид, хотя его золотые одежды с бутонами пиона и так выглядят безукоризненно идеальными. Рядом стоит спокойный и уверенный Сычжуй, который тёплым взглядом наблюдает за журчащими водопадами Гусу, чуть щурясь от яркого солнца. — Молодая Госпожа всё прихорашивается? — по плечам с силой хлопают, и Цзинь Лин резко разворачивается, желая оторвать придурку Цзинъи голову. — Да чтоб тебя загрызли собаки! — громко ругается он и почему-то вдруг осекается под пристальным взглядом Сычжуя, нервно складывая руки на груди. — Пошли уже! Дядя Цзян давно должен был расправиться со всеми официальными приветствиями. Лань Цзинъи фыркает на такую серьёзность друзей, но беспрекословно идёт следом. Вообще у него множество вопросов. Нет, целая куча! Хотя бы почему Цзинь Лин впервые за такое количество времени оставил Фею за воротами, хотя Цзэу-Цзюнь позволяет во время приёма кланов пускать их питомцев в Облачные Глубины? Или почему обычно такой спокойный Сычжуй сейчас на взводе, пусть и старается этого не показывать? — Молод… — осекается, сделав вид будто закашлялся. — Цзинь Лин! Неужели правда, что твой дядя, Старейшина Илин, купается в реках крови на Луанцзан и ходит в сопровождении мёртвых красавиц. — Ч-чего?! — Цзинь Лин аж подскакивает, а Сычжуй по правую руку от него не может сдержать тихого смешка в рукав. — Ты тоже наслушался этих бредней, что болтают селяне?! А я думал, правилами Гусу Лань запрещено слушать сплетни! — Вообще-то! Запрещено сплетничать, а слышать мне ничего не мешает. Или предлагаешь ходить с закрытыми ушами по Цайи?! — Да от тебя и так и так пользы не много! Сычжуй рядом с ними лишь мотает головой и тихо вздыхает. Перебранки этих двоих так же привычны, как и… — Тише. От спокойного, но даже какого-то строгого голоса юноши, двое других замирают на полуслове, оставив свою шумную ссору и обернувшись к притормозившему другу. Сычжуй смотрит в небольшой сад по правую сторону от тропинки и не может сдержать лёгкой улыбки, вмиг расцветая всем своим естеством. Цзинь Лин тоже подскакивает на месте и быстрым шагом меняет направление, двигаясь по прямой к скрытой ветвями беседке.       Их ссору с Цзинъи прервала более громкая. Двое мужчин устроили в беседке Гусу нешуточную потасовку. Лань Цзинъи в оба глаза смотрит на них и с открытым ртом слушает весьма некультурные речи, которые до этого не слышал даже от бранящихся торговцев. Это ж надо уметь так проклясть весь род человеческий! Через некоторое время, когда человек в чёрном убирает от головы другого свои широкие рукава, а второй, в фиолетовом, перестаёт пытаться вывернуть первому руки, молодой заклинатель со смешанными эмоциями восторга, ужаса, непонимания и недоумения признаёт в этих двоих Великих героев Ордена Юньмэн Цзян: Саньду-Шэншоу и Старейшину Илин! — Цзян Чэн, ну ты так мне пальцы сломаешь! Как я тогда на флейте играть буду? — тёмный заклинатель тянет за щёки брата, уворачиваясь бёдрами от пинков. — Будь моя воля, я б тебе не только пальцы переломал, но ещё и ноги! — Цзян Чэн с силой шлёпает по чужим наглым рукам, попадая даже немного себе по лицу. — И сам же потащишь меня до самой Пристани Лотоса. — Я сгружу тебя на хромого осла Цзэу-Цзюня. Через месяц доковыляете! — И кто из них… Твой дядя? — у Цзинъи просто в голове не укладывается вся эта картина. Легче было поверить, что это младшие адепты поигрались со взрослым заклинанием перевоплощения в великих героев. — Ведут себя как дети. — Вообще-то оба! — Цзинь Лин аж руками всплёскивает, нахохлившись. Не думал он, что его дядь увидят в таком неблагоприятном свете. Цзян Чэн и Вэй Ин замечают движение рядом и тут же прекращают потасовку, оборачиваясь к младшим и пытаясь отдышаться. — А-Лин! — широкие рукава тёмной накидки взмывают в воздух, показывая бледные руки с крепкими запястьями, что раскрылись в приглашающем в объятия жесте.       Цзян Чэн рядом с ним успевает привести себя в божеский вид, соответствующий Главе одного из великих Орденов, оправив одежду и переплетя тугой пучок на голове. Он хмурится, закатывает глаза, но помогает Цзинь Лину выбраться из удушающего захвата Вэй Ина, потому что мелкий, кажется, уже готов коньки отбросить. — Столько времени в Гусу, — ворчит Цзян Чэн, отплёвываясь от волос Усяня. — Я так надеялся, что ты здесь натренируешься и уложишь Вэй Усяня на лопатки при встрече.       Цзинь Лин тушуется, приняв это на свой счёт, обиженно засопев, но Вэй Ин рядом лишь ярко улыбается и смеётся, уперев руки в бока. Напряженная атмосфера сразу спадает, и даже уголки губ Цзян Ваньиня тянутся вверх. Видя, что оба его дяди в хорошем настроении, Цзинь Лин облегченно выдыхает. Всё же он так скучал по ним.       Он стойко выдерживает придирчивый осмотр и подбивается под бок Цзян Чэну, когда два взрослых заклинателя оборачиваются к застывшим у входа в беседку людям.       Цзинъи и Сычжуй почтительно кланяются, сложив руки перед собой. — А-Юань, ты так и будешь там стоять? — ласково зовёт Вэй Ин.       У Цзинъи челюсть отвисает, когда до него доходит, что зовут Сычжуя. «А-Юаня», что вот уже несколько минут нетерпеливо топчется на месте, а теперь, почти переходя на бег, порхает в объятия Главы Ордена Цзян и Старейшины Илин. Те тянут к нему свободные руки, ласково улыбаются и позволяют почти повиснуть на себе. — Папа Цзян! Папа Вэй! Я так скучал! — Конечно ты скучал по Пристани Лотоса. В Гусу такая скукотень! — фыркает Вэй Ин, вспоминая дни, проведённые здесь. — Никаких развлечений, мяса и целая стена правил! Разве что «Улыбка Императора»… — Я не по мясу скучал, — хихикает Цзян Сычжуй, и Цзян Чэн аж глаза прикрывает, чтобы не показывать мелькнувшую в них нежность, чуть крепче обнимая прильнувшего щекой к его плечу А-Лина. Они и вправду столько не виделись.       Кажется, Лань Цзинъи нужен лекарь. Нет, он, конечно, знал, что его друг из Ордена Цзян. И даже то, что он там не последний человек, раз носит не только фиолетовые одежды, но и колокольчик духов, как и у Цзинь Лина. Но чтоб сын! И кого?! Вэй Усяня и Цзян Ваньиня! — Почему вы не говорили мне? — не имея возможности больше сдерживать своё возмущение, кричит он.       Четыре пары глаз тут же смотрят на него, и Цзинъи тушуется, неловко переминаясь с ноги на ногу, с опаской поглядывая на Цзыдянь и Чэньцин. На него смотрят без ласки: в глазах Главы Цзян грозовые тучи, а у Вэй Усяня — красные всплохи. Это совсем не вяжется с тем, как они прижимают к себе А-Лина и А-Юаня. — Дядя Цзян, дядя Вэй, это… Наш друг. — Адепт Гусу Лань, Лань Цзинъи. Приятно познакомиться с Вами! — Цзинъи нервно дёргается, не зная то ли вновь поклониться, то ли попытаться выдержать эти взгляды с прямой спиной. — Вы его пугаете, — шепчет Сычжуй, решив прийти на помощь другу, буквально чувствуя его неловкость. Он крепче сжимает торс Вэй Ина, чувствуя, как под его руками расслабляются каменные мышцы, то же самое Цзинь Лин проделывает с Цзян Чэном, пусть и с меньшей охотой. Во-первых, он уже большой для таких щенячьих нежностей, а во-вторых, пусть Цзинъи знает!       Цзян Чэн выразительно закатывает глаза. Слишком привычна стала реакция людей, когда они узнают, что два Героя Юньмэна — обрезанные рукава! И это давно бы стало достоянием общественности, если бы оба мужчины считали нужным демонстрировать свои отношения на каждом шагу. Цзинъи становится невольным свидетелем, но он никогда и никому об этом не расскажет.

***

— А-Лин, — в комнату тенью проникает Вэй Ин, точно зная, что его маленький племянник убежал именно сюда.       Мужчина проходит по комнате, шелестя тёмными одеяниями по дощатому полу, а после подбирает их и встаёт на колени, заглядывая под кровать. Из тёмного угла на него обиженно и зло смотрят влажные глазки. — Уходи! Я не хочу ни с кем говорить, — он громко, обиженно сопит, всхлипывает, утирает золотым рукавом сопли, безбожно пачкая его, и отворачивается к стене. — Эй! Ты хочешь выгнать меня из нашей же с Чэн-Чэном комнаты?       В ответ раздаётся ещё один обиженный всхлип. Вэй Ин не знает, почему Цзинь Лин всегда убегает плакать в их комнату, забиваясь под кровать и не желая вылезать, пока оба его дяди не пообещают, что ругать не будут и обязательно обнимут, хотя причиной слёз и не они, собственно, являются. Ну… Почти всегда. Но из-за этого пол под кроватью всегда вымывается очень тщательно, причём самим же Вэй Ином. Пускать в свои покои кого-то постороннего дальше порога они с А-Чэном не любили оба. — Всё хорошо. А-Лин, иди ко мне. — Не пойду! Я сам справлюсь в этот раз!       Вэй Ин тяжко вздыхает и садится рядом с кроватью, опираясь на неё лопатками. Из многочисленных слоёв одежды тонкие пальцы выуживают конфету, начиная шумно её разворачивать. Цзинь Лин обиженно стучит по дну кровати ногой, тут же шипя от боли. — Между прочим, я всё видел, — молвит тёмный заклинатель, закидывая конфетку в рот, с щелчком раскусывая сладкий сахар.       А-Лин испуганно замирает и вдруг начинает реветь навзрыд. В итоге Вэй Ину приходится лезть под кровать и доставать его, потому что мелкий начал совсем непривлекательно икать, рискуя задохнуться в истерике. — Ну всё-всё, чш-ш, — Вэй Ин шумно вздыхает, поглаживая подрагивающее тельце по спине.       Цзинь Лин на его коленях крепко сжимает в одном кулаке горсть конфет, а в другом смольную прядь волос старшего, хлюпая опухшим носом. Чья-то мантия вновь будет нуждаться в тщательной стирке. — П-почему он-ни так? Я в-ведь хоте-е-ел играть со всеми! — негодование ребёнка столь велико, что он вновь начинает завывать, дергая схваченные волосы. Вэй Ин стойко старается терпеть.       Приходится начать сначала. Тёмный заклинатель лишь надеется, что никто не донесет до А-Чэна, занятого делами Ордена по самую макушку, что здесь творится. — А-Лин, давай ты перестанешь плакать. Ты же хочешь быть таким же красивым, как я? — бахвально вздергивает подбородок Вэй Ин, о чём сразу жалеет, ведь мелкий и не думает отпускать его волосы. — Ш-ш! А если будешь и дальше плакать, то твой нос так и останется красным.       Кажется на Цзинь Лина это действует ровно наоборот, и он готов зарыдать в третий раз. Вот ведь Орден золотых павлинов, где только и делают, что восхваляют красоту заклинателей. А уж нянечки Цзинь Лина просто обожают баловать своего молодого господина хвалебными речами. Конечно для него потерять красоту — ещё больший стресс. — П-правда?! — Нет! Но это не отменяет того, что именно сейчас у тебя красные глаза и сопли свисают до самого пола.       Следующие полчаса они оба умываются, приводят себя в порядок и возвращаются в комнату. Всё потому что А-Лин так и не отпустил уже порядком измочаленную прядь, а говорить где-либо ещё он отказывается. — Значит ты говоришь, что все играют с А-Юанем, а тебя не зовут, — Цзинь Лин кивает, не отрываясь от поедания конфет. Пока дядя Цзян не видит, можно съесть хоть целую гору! Всё равно получит Сянь-Сянь, а не он. — Но я ведь был там и прекрасно видел, как А-Юань тоже звал тебя с ними. — Бфотфомстхо… — Прожуй сначала! — Потому что я его брат! — шумно проглотив конфеты, выкрикивает он.       Пусть они и говорят совсем не об этом, но Вэй Ин не может не умиляться с того, как Цзинь Лин называет его приёмного сына братом. На самом деле признавать А-Юаня А-Лин не хотел долго. Всё потому что прекрасно знал, что Сычжуй не родной им по крови. Он кричал, капризничал и однажды даже довёл А-Юаня до слёз слишком жестокими для ребёнка словами. В тот раз его впервые отругали настолько серьёзно. И каково же было удивление А-Лина, когда оказалось, что дядя Вэй ему тоже не родной! От этой новости ребёнок открывал и закрывал рот, пока беспомощно не уставился на нависающих над ним дядь.       Со вздохом те опустились рядом и принялись рассказывать о непростом детстве Вэй Ина. Как его забрал в Орден Цзян Фэнмянь, как долго негодовал Цзян Чэн, почему его любимых собак отбирают из-за какого-то оборванца, почему селят в его комнате и велят называть «шисюн». Они были сводными братьями, но Цзян Чэн и… Цзян Яньли любили его и таким.       От таких рассказов отходить потом пришлось всем, кутаясь в одеяла у камина с чашками чая, обнимая своих непоседливых детей. Будто все они здесь дети. Потому что шицзе вспоминать всё ещё больно, потому что А-Лин смотрит на них её глазами, а когда улыбается — их будто отбрасывает в прошлое. Они рассказали ему, откуда взялся А-Юань, что он теперь часть семьи Цзян и, получается, брат А-Лина. Они вчетвером семья, самые близкие друг другу люди, должны защищать и не обижать. — Значит дядя Вэй — отец Сычжуя?.. — задумчиво рассуждал А-Лин, отпивая из большой кружки, которую заботливо придерживал Цзян Чэн, чтобы мелкий не облился. — А кто мама? — и замер, переведя почему-то взгляд на младшего дядю, захихикав. — Ч-что?! — Цзян Чэн аж красными пятнами пошел под тщательно подавляемый хохот Вэй Ина. — Да я тебя! — А-Чэн, помилуй! — А так бы он, думаешь, не позвал бы? — смаргивая пелену воспоминаний, интересуется Старейшина Илин у племянника. Тот в ответ отрицательно мотает головой, поджимая пухлые губки. — А мне кажется, позвал бы. Знаешь, почему? Потому что он знает тебя добрым, милым, застенчивым, но смелым и упорным мальчиком, а не злым и хвастливым, каким ты всегда показываешься в глазах других. Зачем ты при знакомстве первым делом говоришь, что наследник Ланьлин Цзинь и Юньмэн Цзян? Зачем заставляешь их повиноваться? Тебе нужны друзья, а не слуги.       Цзинь Лин молчит некоторое время, теребя в руках теперь уже красную ленту. Ему стыдно отвечать на эти вопросы. В итоге он что-то тихо и несмело мямлит себе под опухший нос. — Что? — требовательно переспрашивает Вэй Ин. — Иначе они считают меня маленьким. Сами начинают хвалиться. А я будто никто. А я ещё! Вон кто!       Усянь вздыхает, запрокинув на кровать голову, облизывает губы и думает как бы объяснить проще. — Вот знаешь… Я ведь рос вместе с Цзян Чэном с самого детства. Он — наследник Юньмэн Цзян, его мать была знаменитой Пурпурной Паучихой, а отец — мудрым Главой Ордена. И за всё время, проведённое с ним, я ни разу не видел, чтобы он хвалился этим. Или пытался мне или другим ученикам указывать. Шутки не считаются. А я ведь всего лишь сын слуги.       Цзинь Лин слушает внимательно, смотрит большими глазами на красивое лицо и ловит каждое слово. Ему всегда было интересно слушать про прошлое своих дядь или родителей. — Он у нас с тобой, конечно, не особо общительный. Хотя в подростковом возрасте было ещё хуже, — Вэй Ин ехидно посмеивается, вспоминая как втягивал в новые знакомства брата почти насильно. — Но! К нему тянулись как к умному и верному человеку, во время войны — как к лидеру, который несомненно приведёт к победе. Понимаешь в чём разница? — Цзинь Лин немного смущенно отводит взгляд. Речи Вэй Ина были запутанными и непонятными ему. — В том, что он пользовался своим характером, поступками, качествами. Им самим, тем, что внутри, — большая ладонь ложится на золотой пион, где колотится сердечко А-Лина. — А не своим положением в обществе или чужими заслугами. Мог легко посчитать простого адепта равным себе и никогда не стыдился того, что я его брат, пусть и безродный.       Цзинь Лин, кажется, понимает. Обшаривает мантию дяди вдоль и поперек, доставая все конфеты оттуда, и с полными карманами бежит на улицу. Вэй Усянь нежно улыбается ему вслед и знает, что тот всё осознал и примет правильное решение. — Это было сложно, — Вэй Ин поднимает руки, потягиваясь, с довольным видом идёт за ширму, дабы сменить одежды, и тут же вздрагивает, видя сидящего за скрытым ранее столом Цзян Чэна. Он часто уходил сюда, чтобы поработать в тишине, где побеспокоить и найти его мог только один человек. — А-Чэн?.. Ты давно здесь?       Цзян Чэн молча встаёт и подходит к Вэй Ину почти вплотную, глядя прямо в серебряные глаза. Вэй Ин моргает несколько раз, вспоминая всё, что успел сказать А-Лину про его младшего дядю, и вдруг заливается краской. — Подслушивать нехоро!.. Мм!       Цзян Чэн успевает вовремя притянуть его к себе за талию и заткнуть требовательным поцелуем, раздвигая губы языком. Вэй Ин мычит, пытается оттолкнуть, чтобы повозмущаться ещё немного, но сам же забывается, растворяясь в чужой ласке. Длинные, музыкальные пальцы зарываются в волосы на затылке, портя идеальный пучок брата, и касаются пылающих от смущения ушей. Тёмный заклинатель улыбается в поцелуй, прикусывает и оттягивает напоследок влажную губу, открывая глаза и встречаясь с такими же шальными напротив. — Спасибо, — тихо шепчет Цзян Чэн.       Вэй Ин лишь мотает головой и прижимается носом к чужой щеке, прикрывая веки. Кем же ему ещё гордиться?

***

      Цзян Чэн переступает порог собственных покоев с усталым вздохом. Почти тут же всегда идеальная осанка исчезает, мышцы расслабляются, а родной запах убирает головную боль. Мужчина отгоняет слуг в пурпурных мантиях и плотно закрывает дверь, наконец переставая быть Главой Ордена. Сейчас хочется лишь упасть посреди комнаты и спать-спать-спать. Желательно под боком одного беспокойного человека, который в эти моменты становится нежнее и мягче любых дорогущих шелковых подушек. Где он, кстати? — А-Чэн…       Вэй Ин, словно большой кот, красиво изгибается на их постели, потягиваясь и демонстрируя изящный изгиб поясницы. Его волосы чёрным покрывалом лежат на постельном белье, сливаясь с таким же черным ханьфу. Слишком много одежды, думается вдруг Цзян Чэну, взгляд которого задерживается на фигуре тёмного заклинателя. Усталость очень быстро уступает место шальному блеску в грозовых тучах глаз Ваньиня. Он невольно облизывает губы, но не подходит ближе. Ждёт. — А-Чэ-эн, — почти стонет Вэй Ин, мурлычет его имя несколько раз, разминая затекшие мышцы. — Я заждался. Ты обещал прийти пораньше сегодня. — Доставили новые бумаги. Глава клана Яо… опять подхалимничает, — на автомате рапортует мужчина, щуря глаза, чтобы лучше видеть как играют тени с лицом брата, выгодно выделяя линию челюсти и разлет пушистых ресниц. — Ох, старый пердун… Он всегда меня бесил. Может отправить ему парочку мертвецов?.. — И угадай, кого он попросит помочь с ними разобраться?       Вэй Ин молчит, выжидающе смотрит на Цзян Чэна, приподняв бровь, мол, ты серьёзно хочешь поговорить именно об этом?       Цзян Чэн не хочет. Ему хватило и нескольких часов до этого. Мысли легко вылетают из головы, стоит только прикоснуться к красивому телу, повалить его и зашипеть, когда чужие руки буквально сдёргивают с него ленту для волос. Пряди рассыпаются по плечам, Цзян Чэн видит, как завороженно за этим наблюдает Вэй Ин. — Ты такой фетишист, — смеётся он в заалевшее ухо, за что получает укус в районе ключиц прямо через одежду. — Мой А-Чэн слишком прекрасен, не могу налюбоваться. — Тц, лучше заткнись.       Вэй Усянь улыбается, замолкает, но совсем ненадолго. Дарить комплименты брату прекрасно. Тот нуждается в них, пусть сам никогда и не признает.       Вэй Ин седлает Цзян Чэна, удобно устраиваясь на его бёдрах, елозит и громко стонет в потолок, чувствуя, как упирается напряженный член куда-то меж ягодиц. Хочется ближе, теснее, а ещё лучше — глубже. Цзян Чэн ласкает его через одежду, создаёт совсем не нежное трение соскам, сжимает бедренные косточки и торс до боли. Вэй Ин — не девица, с которой надо церемониться. С ним можно сгорать в страсти, а после чувствовать на каком-нибудь Совете Кланов, как приятно ноет всё тело. Вэй Ин его и сам не жалеет. Может оттрахать за ночь так, впечатывая в подушки всем телом, что после свести ноги будет казаться чем-то нереальным. — Хочу тебя, ну же-е, А-Чэн, — хнычет тёмный заклинатель, потираясь о брата и изгибаясь похлеще любой шлюхи. Цзян Чэн даже удивляется, что могло довести его до такой «нетерпёжки».       Он перехватывает его губы, затягивая в горячий, звонкий и мокрый поцелуй, желая подзаткнуть разболтавшегося брата, мало ли кто услышит. Хотя кого он обманывает… Если так дело пойдёт дальше, то он кончит только от этих пошлых речей.       Тёмный заклинатель отбрасывает в сторону фиолетовые полы одежд, сжимает член Цзян Чэна через ткань штанов и стонет вместе с ним, будто его самого ласкают. — А-Сянь, ты будто… Год не трахался, — задыхаясь, шепчет Ваньинь, понимая, что сегодня они даже одежд нормально не снимут. — Я уезжал в Цинхе на целую неделю. Уже там я начал так сильно скучать. А после мне приснился сон… — заплетающимся языком принимается объяснять он, руками вынимая из штанов и неспешно надрачивая стоящий колом и истекающий смазкой член, раскачиваясь всем телом, словно уже сидит на нём. Серебряные глаза закатываются, прячутся за бледными веками. Видно, что Вэй Ину очень сложно вспомнить тот сон, не получив оргазм. Цзян Чэн в прямом смысле восхищён видом, что открылся ему снизу. Раскрасневшийся, буквально полыхающий Вэй Ин с растрёпанными волосами и зацелованными губами, сквозь которые периодически мелькает язычок. Не скрытая воротником грудь покрыта лёгкой испариной и засосами. А эти прекрасные руки… Боже… Что они творят с его членом. — В этом сне… Ты брал меня прямо на Совете кланов. Прямо за стенкой от остальных Глав. Ты был груб, тянул меня за волосы, заставлял отсасывать и не давал подолгу вздыхать, буквально трахая в рот… А после реально трахая. Это было так прекрасно… Ты засунул в мой рот пальцы, чтобы я не шумел. Создавалось впечатление, словно… Ох, А-Чэн! Словно ты с двух сторон!       Вэй Ин уже весь содрогается не в силах терпеть. Он ловко перебирается выше, на бёдра брата, откидывает в сторону своё ханьфу и, взяв член в одну руку позади себя, медленно опускается на него, не забыв для пущего удовольствия провести им пару раз по входу, дразня и себя, и любовника. Цзян Чэн вскидывается, останавливает его, крепко сжимая, приподнимаясь и почти опрокидывая на себя. Самому хочется до пятен перед глазами, но он не настолько выжил из ума, чтобы входить без растяжки. Усянь стонет ему в шею обиженно и жарко, когда в него погружаются пальцы, вместо члена, кусает до кровоподтека, желая хоть так заглушить желание. — Ты что… — Цзян Чэн, удивлённо и восхищённо задыхаясь, с лёгкостью погружает в брата три пальца, чувствуя как внутри мокро, жарко, как туго сжимают стеночки, затягивая в себя. — Я же сказал… Что долго ждал тебя. О Небо! Если ты прямо сейчас меня не трахнешь, я!..       Глаза тёмного заклинателя закатываются, потому что Цзян Чэн затыкает его, возобновив движения, наконец-то приставляет головку ко входу и погружается сразу и почти до конца. Вэй Ин бы точно кончил, если бы чужая рука не пережала его член. Он дрожит в сухом оргазме, беспомощно открывает рот, жмётся грудью к груди и на дрожащих ногах опускается полностью, застывая так. У Ваньиня перед глазами темнеет. Потому что внутри брата восхитительно. А ещё просто нереально хорошо видеть, как того ведёт от наполненности, как он пытается вернуть себе хоть немного самообладания, продолжая почти бессознательно метить укусами плечо и шею Цзян Чэна. Полы одежд закрывают место их соединения, и Цзян Чэну почти обидно за это. — Что… Тебе ещё снилось?       Вэй Ин с трудом выпрямляется, начинает держаться сам, на пробу ведёт бёдрами круговым движением, заставляя Цзян Чэна тяжело упасть на подушки. Им нужно всего пару мгновений, пару вдохов, встретиться расфокусированными от удовольствия глазами и… — Дядя Цзян, Сянь-Сянь, — раздаётся от дверей.       До того, как А-Юань и А-Лин покажутся из-за ширмы, у них лишь мгновение, за которое Цзян Чэн успевает только накрыть плечи Вэй Ина одеялом, полностью скрывая распалённое тело.       Мелкие неловко топчутся недалеко от кровати, а Цзян Чэн пытается сделать серьёзное лицо, прижимая к себе Вэй Ина, которого явно сейчас разорвёт от того, как распирает внутри, а двинуться нельзя. Боги, как же хорошо, что они не сняли одежд. — Почему не спите? — хрипло спрашивает мужчина, чувствуя как тёмный заклинатель незаметно дрочит себе его же рукой. Вот бесстыдник! Ваньинь крепче сжимает пальцы на бархатной коже ствола, отчего Вэй Ина ощутимо колотит. Цзян Чэн закрывает глаза и считает до пяти. — А-Юаню… Приснился плохой сон, — Цзинь Лин бесстрашно смотрит в глаза младшего дяди, кивая в сторону Сычжуя.       Цзян Чэн переводит взгляд на А-Юаня. Тот весь сжимается, быстро смаргивает, хотя и без этого видно, что он плакал — все щёки в слезах. Вэй Ин мельком глядит на него из-за плеча сквозь ворох волос. Сычжуй, в отличии от А-Лина, редко плачет. Похоже, в этот раз всё очень серьёзно.       А-Юань перехватывает влажный от удовольствия взгляд тёмного заклинателя, понимая это по-своему: — Сянь-Сяню тоже приснился плохой сон? — Да, — медленно отвечает Цзян Чэн, а Вэй Ин на его бёдрах стонет, стараясь, чтобы это выглядело обречённо или болезненно. Ваньинь чувствует, как его рука становится мокрой от спермы, скрипя зубами. — Успокаиваю… Вот. — Значит сегодня мы точно спим с вами! — довольно объявляет Цзинь Лин и тянет А-Юаня за собой на кровать взрослых. — Эй!.. — Простите… — шепчет, словно котёнок, Сычжуй и крепко сжимает ткань свободной подушки на половине, которую теперь занимают они с А-Лином.       Вэй Ин смотрит на Цзян Чэна, который сейчас лопнет от негодования и несправедливости, и, кутаясь сильнее в одеяло, приподнимается, шумно выдыхая, когда член медленно выходит из него. — Так… Ну-ка скажите, чтобы принесли ещё одеял и подушек. Устроим весёлую ночку!       Дети убегают в коридор в поисках слуг, даже Сычжуй не выглядит больше таким несчастным.       Как только они скрываются, Вэй Ин тут же бросается на Цзян Чэна, покрывая его лицо извиняющимися поцелуями. Тот ворчит, ругается, оправляет ханьфу и штаны. — Ну всё-всё, — шепчет он, несколько раз клюнув губами в губы Вэй Ина. Кто кого ещё успокаивает, спрашивается.       Цзян Чэн уходит справляться со своей весьма деликатной проблемой до того как вернутся дети со слугами, кинув полотенце в лицо брату, чтобы тоже обтерся.       И только те самые слуги знают, насколько могут быть заботливы и нежны их строгий Глава и ужасающий Старейшина Илин, когда видят, как те читают древние легенды о неземных существах, крепко прижимая к себе закутавшихся в несколько одеял детей.       Та ночь никогда не выйдет из головы двух братьев, потому что именно тогда А-Юань впервые назвал их папами, забыв о своих кошмарах о страшных людях в ало-белых одеждах с солнцами на рукавах, которые пытались отобрать у него родных.

***

— Все стоим в планке! Если увижу, что хоть один коснулся земли грудью — двадцать кругов вокруг всей Пристани! — Цзян Чэн складывает недовольно руки на груди, не переставая бранить расслабившихся адептов. Те обливаются потом, матерятся под нос, но послушно терпят, не смея испытывать терпение Саньду-Шэншоу. Не часто сам Глава берётся их тренировать. — Дядя! Отец!       На поле для тренировки влетают две молнии, фиолетовая и золотая. Цзинь Лин и Цзян Сычжуй вихрем оказываются возле Главы Цзян, принимаясь наперебой что-то кричать. Цзян Чэн ничего не понимает и только бледные лица тех вызывают беспокойство. — Замолкли! —тишина накрывает мгновенно всю тренировочную площадку. — Что. Произошло? А-Юань? — обращается Цзян Чэн к сыну, так как тот всегда умеет ёмко излагать мысли, как и надо прямо сейчас. — Сянь-Сянь! — Сычжуй аж перескакивает на детское прозвище Старейшины, сильно волнуясь. — Тьма, она что-то делает с ним! Как тогда!..       Ваньиню не нужно дослушивать, чтобы понять, что случилось. Он сам становится белее мела, когда несётся за Цзинь Лином, обгоняя, стоит только почувствовать чёткие вспышки тёмной энергии, волнами исходящими от… — Вэй Ин! — Цзян Чэн замирает, так и не добежав до клубящихся вихрей тьмы, в центре которых изгибается Вэй Усянь — Убирайся! Прочь! — Вэй Ин захлёбывается криками, то падая на четвереньки, то садясь на пятки, то падая наземь. — Я не звал тебя. Я не буду этого делать! Убей их всех, убей, верни себе то, что у тебя забрали, верни, воскреси, убей, отдай! Ты мой.       Вэй Ин почти плачет, кричит, срывая голос, пока перед алыми глазами не родная Пристань Лотоса и напуганные слуги, а твёрдый камень Луанцзан, горы мертвецов и боль. Сплошная боль. Кажется, он начинает захлёбываться кровью, которая раздирает его глотку, пока всё тело не пронзает вспышка тепла. По давно застывшим от ненадобности меридианам начинает циркулировать светлая энергия, давно позабытая, родная и чужая одновременно. Энергия его ядра с тягучей ци Цзян Чэна. — А-Чэн… Чэн-Чэн… — хрипит Вэй Ин на руках Главы Ордена, пока тот жестом отгоняет слуг и невольных наблюдателей, веля увести ещё и Цзинь Лина с Цзян Сычжуем. — Я здесь, А-Сянь, я здесь. Ты не на Луанцзан. Ты здесь, со мной, — Ваньинь заглядывает в глаза брата, которые постепенно отпускает алый. — Она ломает мне кости. Ноги так болят… Спина, голоса…       Цзян Чэн болезненно жмурится, понимая, что тьма показывает Вэй Ину время, когда Вэнь Чжао безжалостно скинул его со скалы, когда он падал с такой высоты и не мог встать, потому что кости были переломаны, а Ядра, чтобы восстановить повреждения, не было.       Столько лет прошло, они с Вэй Ином так долго и упорно шли к тому, чтобы договориться насчет использования тёмного пути. Старейшина Илин по-прежнему был самым сильным и искусным магистром дьявольского культа, но уже точно знал цену этой силе. Отдавать столь много, он больше не желал. Годы прошли с момента открытия правды о ядре Цзян Чэна, сколько моральной боли, криков и обид они пережили, чтобы в итоге простить друг друга и принять. Ваньинь и по сей день не может смириться с жертвой Вэй Ина, но признаёт, что на его месте поступил бы так же. Они созывали собрания целителей, искали выходы долгими месяцами и в итоге нашли решение, которое позволит использовать Вэй Ину тёмный путь и при этом не лишаться души или рассудка. Принятие отвара из редчайших трав, способных удерживать в себе светлую ци заклинателей. Эти семена не так редки как кажутся, но найти их довольно непросто, так как ими никто никогда по собственной воле и не захочет пользоваться. Один из целителей как-то назвал эту траву «сорной», так как для общества пользы от неё, по сути, большой не было. Вэй Ин тогда долго шутил на тему того, что отступники светлого пути ничего, кроме сорняков, и не заслуживают. Шутил и огребал от Цзян Чэна, который выращивал целебную траву очень бережно, вливая в неё свою энергию каждый день, накрывая грядки защитным куполом, дабы никто не смел их вытоптать или выкрасть.       Конечно, были и ограничения в использование тёмной магии, ведь отвары не всесильны, а Вэй Ину и не обязательно выкладываться по максимуму, чтобы считаться опасным противником. Он собственными руками сломал Стигийскую Тигриную печать, раскрошив её и распылив над горой Луанцзан под пристальным вниманием других кланов. Немногие были готовы поверить, что Юньмэн Цзян способен расстаться с таким ценным артефактом.       А главной проблемой были такие вот приступы Вэй Ина. Тьма была недовольна, что её обманули, забирая силу и отдавая взамен совсем крохи. Цзян Чэн буквально боролся с ней, изгоняя с помощью собственных сил из тела возлюбленного. — Вэй Ин, — Цзян Чэн, успевший отнести совсем не лёгкое, но и не тяжелое для него тело в покои, прислоняется ко лбу брата своим, постепенно вливая в него ци. — Твои ноги целы… Она ничего тебе не ломает, ты здесь, со мной, А-Лином и А-Юанем. Мы в Пристани Лотоса, которую отстроили вдвоём. — Пристань Лотоса… Целая… — тихо хрипит мужчина, стараясь сфокусировать взгляд на лице брата и видеть только его. Не камни, не вихри тьмы, а лишь бледную кожу, точеные скулы и эти грозовые глаза. — А-Чэн. Я люблю тебя… Не отпускай меня. Цзян Чэну кажется, что Вэй Ин плачет уже не от кошмара, а от облегчения. Его ледяные пальцы крепко цепляются за фиолетовые одежды. — Я тут. Не отпускаю, — Ваньинь прижимается губами ко лбу Вэй Ина, крепко сжимая дрожащее тело в руках. Здесь и сейчас он будет всем для своего любимого, будет шептать нежные слова и греть под своим воротом чужие ладони. Вэй Усянь засыпает в его объятиях, не отпуская. Маленький А-Сянь, бродяжка, ненавидящий собак, нашел свой дом в человеке.

***

      Вэй Ин просыпается всегда к девяти-десяти утра. Цзян Чэн встаёт намного раньше, оставляя после себя на подушке запах лотосов. Хозяин Пристани буквально впитал в себя его за столько лет жизни среди этих прекрасных озёрных цветов. Вэй Ин не был уверен, что от него пахнет так же. Особенно после того, как однажды какая-то старушка, глубоко впечатленная встречей с тёмным заклинателем, сказала своему внуку, что от Старейшины Илин несёт смертью, гибелью и холодом. Конечно, про него говорили и не такое, но… Этот случай надолго остался в памяти Усяня.       Вэй Ин переворачивается на живот и подгребает под себя подушку А-Чэна. Пока у него есть этот человек, пока ему есть кого и как защищать, ему будет всё равно, чем там от него самого веет.       Полежав так какое-то время, Вэй Ин глубоко вздыхает и заставляет себя сесть. Ворох волос за ночь успел сформироваться в страшный клок, который распутать, кажется, он не сможет и к завтрашнему вечеру. Он дёргает себя несколько раз за пряди, а после бросает эту затею, свешиваясь с кровати, чтобы отыскать свои одежды. Одеваясь, он думает о том, что не плохо было бы заскочить к Главе Ордена, дабы нагло оторвать его от дел и заставить помочь с расчесыванием. Ну, а если не получится, то перехватить А-Юаня, который сейчас должен руководить адептами, занятых расчисткой снега на пристанях.       Уже на выходе Усянь отмечает, что не может найти свою чёрную мантию, которую точно вешал вчера на вешалку возле камина, дабы подсохла. Но сейчас на крючках висит только мантия Цзян Чэна, утеплённая и, несомненно, красивая. Вэй Ин гладит мех на её вороте и вдруг по его губам расползается хитрющая улыбка. — Кажется, мой Чэн-Чэн сильно заработался, — хихикает себе под нос он, переодеваясь в фиолетовые одежды Ордена, которые не носил с тех пор, как закончил обучение в Гусу. Уж больно ему ещё тогда пришелся по вкусу чёрный, которым было так приятно заменить траурные одежды Ордена Лань*.       Вэй Ин находит Цзян Чэна в главном зале, где он стоит с ворохом бумаг, сильно хмурясь и что-то сосредоточенно объясняя нескольким слугам, что выглядят уж больно рассеянно, стараясь не смотреть на своего Главу. И Вэй Ин их понимает. Идеально черная мантия с алыми вставками смотрится на Цзян Чэне прекрасно, добавляя ему непривычности и статности, неприступности и важности. Какой же он красивый. В голову приходит сравнение с небожителем. Бог грома и грозовых туч. Ему бы пошло.       Усянь неслышно пробирается за спину Цзян Чэна, прикладывая указательный палец к губам, чтобы слуги ни единым взглядом его не выдали. Те от его вида краснеют ещё больше и спешат откланяться, быстро кивая на любые указы Главы, даже если не до конца их расслышали или поняли. Вэй Ин успевает невесомо опустить на пучок Цзян Чэна алую ленту, прямо поверх фиолетовой, слабо затягивая.       Ваньинь всё же чувствует эти прикосновения, вздрагивает, но тут же расслабляется. — Что ты удумал? — устало выдыхает он. Ну кто ещё, кроме его шисюна осмелится подойти так близко к Главе, касаться его и иметь хоть какое-то давление на слуг, если уж они убежали, сверкая пятками, а не оголили клинки.       Вэй Ин молча улыбается и обнимает его поперек торса. Цзян Чэн мотает головой и накрывает его руки своими. Пальцы натыкаются на жёсткие наручи, а не привычные широкие рукава. Цзян Чэн реагирует раньше, чем успевает подумать. Отталкивает незнакомца ударом локтя в живот, отпрыгивая на добрых два метра, выставляя вперёд руку с Цзыдянем. — А-Чэ-эн! За что? — Вэй Ин, не ожидавший такой подставы, держится руками за живот, согнувшись пополам.       Цзян Чэн с широко открытыми глазами смотрит на возлюбленного, хватая ртом воздух, словно рыба. Это точно был Вэй Усянь. Вэй Усянь, одетый в одежды адептов Ордена Юньмэн Цзян и его фиолетовую накидку. — Ты с каких пор вещи чужие на себя напяливаешь? — до сих пор не отошедший от шока Цзян Чэн подходит ближе, предлагая опереться на себя, так как силу удара он, похоже, не рассчитал. — А ты?       Цзян Чэн замирает и смотрит на себя. За всё чёртово утро он даже не умудрился посмотреть на то, в чём одет! Последние несколько дней так умотали его, что обычно одетый с иголочки Глава Ордена сумел ошибиться с выбором мантии и надеть на себя одежды Вэй Ина. Вот почему на него так пялились слуги. Но ладно мантия, не весь наряд же! — Мне показалось, что в твоем образе её очень не хватает, — успевший выпрямиться Вэй Ин подбирает с чужого плеча алую ленту, которую повязал ранее на пучок, гладя гладкую поверхность большим пальцем.       Ваньинь фыркает: — Видела бы нас матушка, оторвала бы головы обоим.       Повисает недолгая тишина. Вэй Ин грустно и одновременно безумно ласково улыбается, доставая из внутренних карманов ханьфу гребень, вручая его брату. — Поможешь?       Пропуская уже расчесанные шёлковые пряди сквозь пальцы и повязывая на них свою фиолетовую ленту, Цзян Чэн думает, что при виде такого Вэй Ина в нём просыпается не ностальгия по прежним временам, но нечто большее. Видеть шебутного и непокорного Старейшину Илин, нет, А-Сяня, в цветах его ордена прекрасно. Они оба связаны нечто большим. — Тебе не идут эти одежды, — говорит он, отдавая гребень в руки надувшегося от таких слов Вэй Ина, что запрокидывает голову, дабы продемонстрировать степень своей обиды взглядом.       Цзян Чэн складывает руки на груди и самодовольно улыбается: — Тебе пойдут одежды семейства Цзян, а не простого адепта.       Вэй Ин сначала хмурится, не понимает, а после заливается краской под хохот А-Чэна, убегая из главного зала, как недавно слуги.       Спустя полгода, нося на длинном пальце кольцо, подаренное Цзян Чэном в день их свадьбы, Вэй Ин ловит себя на мысли о том, что вновь хочет увидеть взгляд, коим его осматривал А-Чэн, когда он надел одежды Ордена. Приказ портным уходит незамедлительно. Будто Ваньинь только и ждал этого. Кажется, даже слуги счастливы шить наряды, соответствующие по всем рисункам и отличительным украшениям главной ветви семьи Цзян, радуясь за своего Главу и его шисюна, заставляя Вэй Ина постоянно краснеть во время примерки. Краснеть! И кого?! Бесстыдника Усяня!       Руку приятно окутывает тепло чужой ладони, когда Вэй Ин вместе с Цзян Чэном идут впереди процессии Юньмэн Цзян, которую провожают восхищенными взглядами. Сычжуй чуть позади них завороженно о чём-то щебечет, кажется, замечая вдалеке А-Лина среди адептов Ланьлинь Цзинь. Вэй Ин не может сдержать улыбки, прикладывая указательный палец с кольцом к губам, чувствуя на себе нежный взгляд Цзян Чэна.       Лиловые мантии развеваются по ветру, неся за собой запах лотосов.