*** Я тебя люблю. Помнишь, как я впервые тебе это сказала? Ты тогда не удержал в руках телефон от неожиданности, а потом полгода ходил с трещиной, потому что она напоминала о моих словах. Знаешь, ведь все твои трещины — тоже от меня, и носишь ты их по той же причине. Носишь со спокойствием и благодарностью, чего мне, наверное, никогда не понять. Они, думаю, болят и пекут всякий раз, когда я открываю рот и кидаюсь в тебя очередным острым словом. Мне очень, очень, очень жаль. Я бы так хотела быть для тебя иной, но ты снова и снова доказываешь, что любишь меня вот такой — дурацкой полевой колючкой, которую годами носило по пустыне, пока она не зацепилась за твоё пальто. И теперь мне остаётся ждать, пока твои пальцы потянутся, оторвут меня и выбросят обратно в песок. А может, ты решишь оставить меня и носить с гордостью — как ту трещину на своём телефоне. Ты знаешь, все мои молитвы теперь лишь об этом.
*** Ты мне снился. Не хотела просыпаться. Вообще ничего не хочу. Но если бы можно было отмотать время для нас двоих, я бы это сделала для тебя. И не появилась бы в твоём мире, чтобы не разрушить его до основания. Я знаю, что ты не злишься на меня даже сейчас. Кажется, что-то подобное я чувствовала к маленькому Вене, когда он без устали рвал мои волосы и бил по голове, а я любила его всё сильнее. В своём сне видела нашего ребёнка. Зачем я только проснулась?
*** Сегодня я видела Пашу. Пашу из 2013. Он смотрел на меня, как тогда, после смерти Жени и перед моей собственной гибелью. Время стирает остроту ощущений, но превращает боль в константу. Он приехал меня проведать, но засобирался по каким-то срочным делам почти сразу же. Я его не виню. Я понимаю. Ему не хватает сил выносить ад в моих глазах. Никому не хватает, кроме тебя. Кажется, ты был единственным человеком во всей вселенной, кто был способен выдержать мою боль. Но и тебя я сломала. Простишь ли ты меня однажды? Знаю, что простишь. Знаю, что даже не понадобится моих слов и слёз. Ты будто нашёл меня, пришёл в мой ад и заранее простил за всё — на десятки веков вперёд. Надеюсь, когда-нибудь у меня хватит смелости рассказать тебе, как много это для меня значит.
*** У нас полный дом родственников, и все спрашивают о тебе. Говорят, что у меня от счастья светятся глаза. А они просто блестят от круглосуточных рыданий в подушку. Скажи, как это работает? Почему у меня такое чувство, что я совсем пустая внутри? Я всегда всё уничтожаю — и за себя, и за тебя. Мне кажется, этот раз был критическим. Я даже не могу собрать себя по частям и поужинать с семьёй. Наврала, что много работы, и просидела четыре часа в машине, размазывая сопли по сидению. Отметила Новый год. Я так по тебе скучаю.
*** Твой голос в трубке, и я чуть не задохнулась от слёз. Кажется, я тебя разбудила, и ты не услышал, как я запихивала рукав пальто в рот, чтобы заглушить рыдания. Ты возвратил мне надежду сквозь тысячи миль, и я, кажется, улыбнулась впервые с того чёртового съёмочного дня. Для меня остаётся тайной, каким образом тебе удалось протянуть ко мне руки, но я почувствовала твои объятия. Почувствовала и растеклась от удовольствия. Не знаю, как у тебя получается проворачивать со мной свои фирменные фокусы даже на расстоянии, но, пожалуйста, не останавливайся. Я только в твоих ладонях и оживаю.
***
Меня всегда притягивал порядок. Никаких сюрпризов, неожиданностей. Ничего, что не поддаётся контролю и тщательному планированию. Я была заранее готова ко всему — даже самому страшному. Ведь, если ты подготовлен, то ничто не может тебя разбить.
А потом появился ты и снёс к чертям все мои бастионы безопасности. Помнишь, как я в приступах неконтролируемого страха кричала в тебя ужасными словами снова и снова, а ты лишь улыбался и злил меня всё больше? Словно никакие мои обвинения не отпечатывались в твоей памяти и не жгли болью. Я знаю, что жгли. Знаю, что было больно. И знаю, что именно эта твоя нахальная улыбка меня тогда спасла. Вернула к жизни и напомнила, что я всё ещё могу чувствовать. Бояться. Доверять. Ошибаться. Дышать.
Наверное, именно с тебя я и задышала. Тобой и с тобой. Ты, конечно же, всегда это знал.
Как знал и то, что я снова и снова буду разбивать нас о стены своего недоверия. Заботливо собирал по кускам наш общий мир и опять улыбался, хотя, думаю, тебе было совсем не до этого. В начале нашего пути я считала, что мне приходится сложнее. Что это я иду на жертвы и ломаю свои принципы, но лишь сейчас, оглядываясь назад, я вижу истину. Ты вёл нас двоих с самого начала, Дан. Тогда, окружённая беспросветным одиночеством и разучившаяся ходить, я не могла сделать ни шага. Ты нёс меня на руках по углям и гвоздям, что я сыпала с остервенением, и улыбался. Вряд ли однажды я найду слово, способное описать свои чувства к тебе. Любовь — это так мало.
Я вся соткана из твоих преодолений, ведь именно ими ты латал мои трещины. Залечивал мои раны, открывая свои, и никогда не жаловался. И не сдавался. Сдаться — это ведь совсем не про нас, да? Скоро я тебя вновь увижу, и, конечно, от безумной радости растеряю в голове все эти буквы. Но хочу, чтобы они были с тобой даже тогда, когда меня не будет рядом. Не знаю, сколько ещё препятствий нам придётся преодолеть на пути друг к другу. Но верю, что в конце мы с тобой окажемся в одной точке. С Новым годом, Дан!
***
Звонок в дверь раздаётся в тот самый момент, когда я обнимаю глазами последнюю букву её письма. Сердце осторожно постукивает под рёбрами, словно проверяя, можно ли ему снова биться, а я растерянно гляжу в коридор. Никого не жду. Надеюсь, это не соседи снизу пришли обрадовать меня новостью о том, что я залил им потолок, пока дышал дождём. Хотя, больше некому. Торопливо поворачиваю замок, уже предвкушая тяжёлый разговор, и мне прямо в душу упираются два океана. Нет, это какая-то шутка. Несколько раз моргаю, скользя взглядом по тининому лицу. За прошедшие дни я уже привык к подобного рода галлюцинациям, а потому со спокойной душой жду, пока очередная иллюзия родом из моей безумной головы, наконец, растворится в пространстве. Но она продолжает неловко переминаться с ноги на ногу и теребить рукав многострадального пальто. — Можно мне войти? — слышу её голос и хмурюсь, ощупывая глазами реальность. Передо мной действительно стоит моя мечта и мой кошмар. Стоит и смотрит так, словно вот-вот заплачет. Медленно распахиваю входную дверь и продолжаю молча сверлить девочку взглядом. Все слова рассыпаются на буквы и беспорядочным потоком носятся под черепной коробкой, вызывая головную боль. Я не знаю, о чём нам говорить. Не знаю, как. Я выжат очередными эмоциональными качелями и никак не могу нащупать внутри себя способность вымолвить хоть слово. — Ты чего весь мокрый? — аккуратно произносит Тина, стягивая с плеч потяжелевшее от воды пальто. По её лицу и волосам стекают капли едва угомонившегося ливня, и она так напоминает мне меня получасом ранее. — А ты? — оглядываю её с ног до головы и замечаю мокрые кроссовки. Ей, кажется, всё равно, и я машинально хмурюсь. Как ребёнок. — Я гуляла, — её дрожащий то ли от холода, то ли от слёз голос скребётся по моим барабанным перепонкам, медленно заползает в голову и, как и всегда, выворачивает меня всего наизнанку. Думаю лишь о том, как скучал по её дыханию рядом. По тому, как она с неисправимым упрямством находит себе неприятности. По вздорному взгляду, который блестит невыплаканными эмоциями и едва сдерживает весь этот поток. По ней всей. — Я тоже, — тяжело вздыхаю и провожу рукой по влажным волосам. Эти наши странные разговоры после девятибалльных штормов однажды меня уничтожат, но пока что я всё же держусь на поверхности, — снимай обувь, надо высушить. Она несмело тянется к кроссовкам и развязывает промокшие шнурки, пока я вытаскиваю из кладовой сушилку. Смотрит на меня с испуганным ожиданием в блестящих зрачках, и мой лоб снова прорезают озадаченные морщины. Неужели она и впрямь думает, что я когда-нибудь смогу от неё отказаться? В моём мире не существует ничего за пределами её взгляда, а она всё никак не может это осознать. Молча шлёпает босиком по коридору, оставляя за собой мокрые следы, и я следую за ней, вдыхая знакомый запах. Рецепторы мгновенно оживляются, заслышав любимые нотки, и я наполняю лёгкие до предела. — Ты их читал? Тина переводит удивлённый взгляд со своих лежащих на диване писем на меня и стремительно краснеет, обхватывая себя руками. Замечаю её зажатые кулаки и слегка наклоняю голову. — Читал, — подхожу чуть ближе и скольжу глазами по пунцовым щекам. Всё моё существо молит о том, чтобы забросить в дальний угол предрассудки и недопонимание и коснуться любимой кожи хотя бы на мгновение, но я всеми силами душу в себе этот порыв, — что там у тебя? Вздрагивает и протягивает ладонь с кольцом. Старательно изучает пол под нашими ногами, чтобы ни в коем случае не поймать мой тяжёлый взгляд. — Я принесла его, потому что, — малышка сглатывает подступивший к горлу ком и ненадолго замолкает. Кусает губу, будто бы подбирая слова, но я не смею прерывать поток её молчаливых рассуждений. Снова и снова скольжу глазами по металлу в её руке и никак не могу оторваться, — чтобы ты его надел. Я не могу сама. Лёгким движением забираю кольцо и возвращаю на предназначенное ему место. Тина сжимает руку в кулак и растерянно поглядывает на свой безымянный палец. — Вот так просто? — И без того у нас всё сложно, разве нет? — Отвечаешь вопросом на вопрос? — уголки её губ подрагивают и несмело ползут вверх, пока их хозяйка медленно возвращает ко мне свой взгляд. Замечаю в её глазах плохо скрытое облегчение и тоже сдаюсь. Улыбаюсь и тяну зажатый кулачок на себя. Девочка врезается в моё тело, судорожно вздыхает. Трётся щекой о мои рёбра, прикладывает ухо к груди и надолго замирает так, — ты не сердишься? — Ты же знаешь, что нет. — И даже не злишься? Она отрывается от прослушивания моего сердцебиения и смущённо заглядывает в глаза, продолжая прижиматься ко мне всем телом. Только сейчас осознаю, что мы оба мокрые и холодные, но никого из нас это совершенно не заботит. — Я тебя люблю, Тань, — выдыхаю и убираю её прилипшую ко лбу влажную прядь за ухо, — больше ничего не умею. Мой взгляд упирается в поблескивающий на её запястье перламутр, и мгновенная волна счастья топит меня своим неожиданным приливом, прокатываясь по позвоночнику. Провожу пальцами по внутренней поверхности своего новогоднего подарка, воскрешая в памяти то чистое удовольствие, которое впитало переливчатое украшение, и прикрываю глаза. — Расскажешь мне теперь, что тут написано? — малышка застенчиво тянется к своему браслету и вслед за мной ощупывает пальцами выгравированные на обратной стороне буквы. — Мы — семья, — просто говорю я, отнимая руку от перламутра. Позволяю девочке самостоятельно изучить каждый символ на непонятном ей языке и терпеливо жду, когда сияющие любовью и спокойствием глаза оторвутся от важного занятия и вновь вернутся ко мне. — Даже несмотря на истерики и все эти глупые обиды? — Несмотря ни на что, — с улыбкой провожу пальцами по горящей смущением щеке, и Тина покрывается мурашками от моих прикосновений, — разве они имеют значение, если в конце мы окажемся в одной точке? Она улыбается, узнавая строчки из своего письма, тянется ближе и оставляет осторожный поцелуй прямо на моём сердце. Оно гулко отзывается ей в ответ, подписываясь под каждым моим словом, как будто стремится подтвердить, что всегда будет принадлежать лишь ей. — А если однажды не окажемся? — неуверенно шепчет, и я захватываю пальцами её подбородок. Поглаживаю кожу, переплетая наши уставшие и влюблённые взгляды. Сомневаюсь, что однажды смогу на неё насмотреться. — Значит, это будет ещё не конец.