Молитвы к звёздам (HPMOR)

      Как только Том вышел на улицу, то сразу понял, что день обещал быть нестерпимо жарким и несносным. Яркие лучи будто спозаранку поджидали за горизонтом, чтобы с первыми проблесками света жадно накинуться на ничего не подозревающую землю. Пожалуй, надо было выпить кружку воды за завтраком. Такая погода идеально подходила бы для ленивого отдыха на золотистом песочном пляже или неспешной прогулки в хвойном лесу, когда под ногами тихо потрескивают сухие иголки, а в воздухе витает свежий запах ели. Увы, ни один из перечисленных вариантов времяпрепровождения явно не ожидал воспитанников приюта Вула. Лучи расползались по старой черепице, словно грозясь выжечь на ней дыры, заливали бетонную плитку, скользили по кучке «мальчиков и девочек, уже достаточно взрослых для рабского труда». Том направился к ним, удивлённо заметив, что мистера Вула рядом не наблюдалось. Не хватало ещё, чтобы этот тип отправился искать его в здание, и они разминулись. Тогда бравый герой Ипра рассвирепеет ещё сильнее.       Сейчас действительно глупо и опрометчиво стоять в сторонке, ведь на столь странное поведение непременно обратят внимание. Пересилив себя, он направился к группе бывших соседей по комнате, имена которых уже давно забыл, но очень качественно изобразил радость от встречи. На него посыпались глупые и примитивные вопросы о его «закрытом пансионе». Такой интерес часто присущ тем людям, у которых в жизни всё плохо и им позарез необходимо убедиться, что у других дела обстоят намного хуже. Том не стал их разочаровывать и уверил, что в пансионе чуть ли не по пять раза в час лупят розгами, кормят два раза в день, а душевых и вовсе нет, поэтому все моются в ближайшей речке. Его знакомые притворно посочувствовали нелёгкой участи, но он так и видел, как их тупые рожи едва сдерживают удовлетворённые улыбочки. Невзначай удалось поинтересоваться, а куда же подевался мистер Вул. Ответ просто ошарашивал: «Да ему приспичило, и он отошёл за угол». Том в который раз поразился, в какой же клоповник вернулся. Что мешало этому субъекту, воспитателю, между прочим, зайти в туалет на первом этаже? Или пройти лишних сто ярдов столь принципиально? В больном бреду сложно представить, чтобы в Хогвартсе кто-либо из преподавателей, даже тот же Дамблдор, вдруг заявил во время занятия: «Мне тут приломило по малой нужде, отойду-ка я, а вы покамест учебник полистайте». А если уж Дамблдор нежданно-негаданно становился эталоном для сравнения, то это о многом говорило.       Впрочем, лишь благодаря бесподобным манерам бывшего директора приюта опоздание Тома осталось незамеченным. Менее, чем через минуту, показался мистер Вул: поплывшее красное лицо, на правой щеке уродливый ожог от хлора [1], впалые глаза, отвисшие скулы, напряженный лоб, расширенные ноздри, сутулая спина и нетвёрдая походка. Всё это следствие скорее не возраста, а результат нескольких чарок, регулярно опрокидываемых на протяжении дня. Сей субъект с какого-то дива решил вырядиться в свой мундир времён Первой мировой, полагая, что форма пехотинца придаст ему величественный вид. На деле же он походил на огородное пугало: потёртая и заношенная ткань цвета хаки, оторванная петелька на отложном воротнике, на заржавелых металлических нашивках не разобрать эмблему полка, пуговицы на четырёх больших карманах болтаются из стороны в сторону, рубашка из некогда серо-голубой фланели приобрела грязновато-землистый окрас, полинялые синие шевроны [2], криво пришитые выше обшлага правого рукава (горделивое свидетельство службы за границей), прямые брюки с истрескавшимся поясным ремнём и обмотки [3], обёрнутые вокруг нижней части ноги до колена, допотопные коричневые ботинки из индийской кожи, подбитые гвоздями. Приятному впечатлению также не способствовали форменная фуражка с подкладкой из чёрной клеёнки, от которой судя по жирным волосам, потела голова, и непристёгнутый коричневый кожаный ремешок на подбородке. К тому же, покрой рубашки не предусматривал воротника и потому ворот мундира, липкий от пота, оставлял на шее красновато-багровые полосы. Ну а довершала картину Британская военная медаль, почерневшая настолько, что очертания Георга V едва угадывались, ну а оранжевая лента с синими, чёрными и белыми полосами по краям походила цветом на прогнившую апельсиновую корку с плесенью. Создавалось ощущение, что бывший директор всеми силами старался вжиться в образ только что выпрыгнувшего из окопа солдата.       – Ну что, бойцы, к бою готовы? – как последний идиот гаркнул мистер Вул.       Несло от него, как от протухшей рыбы, вымоченной в моче, и вдобавок заспиртованной. Сравнение получилось странное, но никаких других ассоциаций не приходило в голову.       – Так точно, сэр! – не замедлила с ответом шайка Бишопа.       Герой Ипра вытащил из кармана помятый список, сложенный вчетверо и, вместо того, чтобы устроить перекличку, глянул лишь на количество человек. После этого он, тыча пальцем в каждого, бубнил под нос: «Один… четыре… семь… десять». Едва ли мистер Вул мыл руки после «похода за угол», а теперь вздумал вытереть лапы об их одежду. Или же подсчёт в уме был для него непосильной задачей. Кто знает, вдруг этот олух обсчитается и приходить вовсе не стоило? Когда бывший директор приблизился, Том придал лицу туповатое выражение, скопированное у Бишопа, и усилием воли сдержал приступ отвращения.       – В строй становись! Сми-и-рно! Напра-а-во!       – Есть, сэр!        Приютские образовали колону по пять человек в каждом ряду, в которой Том затерялся где-то посередине. Должно быть, удобно будет так передвигаться по людным улочкам, но мистер Вул, ни капли не смущаясь, стал во главе и рявкнул:       – На трудовые подвиги ша-а-гом марш!       – Есть, сэр! –– вновь откликнулись подпевалы Бишопа.       Если они так горят энтузиазмом, то может, сами и отправятся рыть носом землю со своим обожаемым воспитателем? Такое явное подхалимство смехотворно, а субъекты, которые ведутся на столь очевидное пресмыкательство, вообще не заслуживают хоть какой-либо руководящей должности (даже старшего завхоза на складе).       На удивление, окружающие двинулись вперёд вовсе не вышколенным строевым шагом (да что уж там, это шествие и на любительский парад не тянуло). Вероятно, мистер Вул, так и не сумевший за годы службы пролезть в офицерский состав, теперь нестерпимо желал хоть перед кем-то поизображать важного командира. Молча топать герой Ипра также не собирался. Он прокашлялся, сплюнул и убеждённо тявкнул:       – Ну что, бойцы, поняли теперь, в чём корень всех зол? Где собака зарыта?       Наверное, это продолжение какой-то несуразной речи, начатой вчера, а то и ещё раньше. Пока же, чтобы не выделяться, Том скопировал манеру походки шайки Бишопа. Руки в карманах, козырёк кепи [4] надвинут чуть ли не на нос (интересно, они вообще что-то видят, помимо земли под ногами?), корпус наклонен вперёд. Быстрей бы это закончилось, так и до сколиоза недолго!       – Каждое происшествие имеет причину и следствие, – категорически заявил мистер Вул. – В наши времена тоже было нелегко, но такой чертовщины никогда не случалось, а почему? Ясен пень, из-за кого каша заварилась. Дали этим бабам право голоса и поглядите, к чему это привело? Ни к чему хорошему, говорю я вам! В годы моей молодости девки по выборах не бегали! Отродясь такого не было! Я видел, как это бесстыдство зарождалось, как бабы брюки напялили, а мужчины ушами хлопали. Куда смотрели настоящие мужчины, допустив подобное безобразие? Не знаете, бойцы? А я вам скажу: мы смотрели на ляжки! Женские прелести в бриджах, конечно, зрелище ещё то, глаз не оторвать, но свои патриархальные ценности мы профукали. Из-за ляжек!       Да зачем же этот остолоп так орёт? Он пьян, после перепоя или по жизни такой? На них же люди оборачиваются! Раньше Том полагал, что мнение посторонних абсолютно ничего не значит. Однако даже у него, как оказалось, есть предел безразличия. Идти в колоне оборванцев, занимающей большую часть улицы, и которую постоянно обходят стороной прохожие (ведь герой Ипра не собирался уступать путь другим), да ещё когда возглавляющий шествие, как дикий осёл, яростно ревёт: «Из-за ляжек!»… Тут помимо воли сделается ужасно неловко и дико смешно одновременно.       – Эй ты, Кудрявая, чего на меня так оскорблённо вытаращилась? – угрожающе прикрикнул мистер Вул на одну девчонку. – Глазёнки-то то вниз опусти, живо тебе говорю! Одна у вас уже больно грамотная была, пока её на место не поставили… Стало быть, о чём это я, бойцы?       – О бабах, сэр! – услужливо подсказал Бишоп.       – Верно! Хоть кто-то следит за моей мыслью… Стало быть, сейчас в мире война и все это знают, но идёт и другая война, незаметная и тихая, которую никто не замечает, а она прямо под нашим носом в наших домах! В наших домах, говорю я вам! И война куда более важная. Так как же нам, настоящим мужчинам, не позволить растоптать своё достоинство? А, бойцы?       – Ну… Э-э-э…, – вот тут словарный запас стал подводить Бишопа, но бугаёнок быстро выкрутился заученными фразами. – Не могу знать, сэр! Жду ваших указаний, сэр!       – Решительно встать на оборону патриархальных ценностей! Начинайте с собственных семей, бойцы! Помните, сегодня вы позволили дочери иметь собственное мнение… Да какое у бабы может быть мнение? Разве что мнение о приготовлении копчённой селёдки… Ха-ха-ха! – расхохотался он, поддержанный гоготом своих почитателей. – Стало быть, о чём это я? Ах, да… Сегодня у вашей дочери есть собственное мнение, а завтра она перечит мужу! Мы, настоящие мужчины, не можем подобного допустить! Зарубите на носу, если ваша жёнушка вдруг вздумает что-то вам тявкать, то никаких поблажек, бойцы! Без сожалений дали ей пилюлей и она мигом покорной сделается. Поверьте мне, эти фифы до жути не любят, когда им мордашку разукрашивают… Эй, Криволапая, что ты там пробубнила? – бывший директор нашёл новую жертву.       – Н-н-нет, сэр. Н-н-нет, – испугано промямлила девушка во втором ряду.       Казалось, что почувствовав покорность и страх, мистер Вул должен бы успокоиться и топать дальше. Однако вместо этого он подошёл к девчонке и угрожающе навис над ней:       – Не сметь мне врать! Я всё слышал! Слышал, что ты сказала!       Вероятно, после перепоя мистер Вул мог услышать всё, что его душе угодно. Похоже, на сей раз горячительные напитки преподнесли ему действительно занимательный обман слуха, ведь лицо этого типа раскраснелось, ноздри расширились, а дыхание участилось, как у учуявшего кровь голодного хищника.       – Но я правда ничего не говорила, сэр!       – Ах ты дрянь!       – Я ничего не говорила! Ничего не говорила! Правда, ничего НЕ ГОВОРИЛА! ПОЖАЛУЙСТА! – она так и не осмелилась прокричать «пожалуйста, помогите».       Бывший директор приюта схватил жертву за затылок, то поднимая её голову к небу, то опуская. Только чёрные локоны мельтешили туда-сюда, туда-сюда… Том даже приподнял козырёк, чтобы поглядеть на улицу, ведь они уже вышли на условно приличные районы, почему же никто из Добродетельных прохожих не спешит прекратить нелицеприятный инцидент. Всего в нескольких футах от них стояли две дамы, обе в шляпках-таблетках [5], но без привычных вуалей, приталенных платьях с широким поясом, обе осуждающе перешёптываются и возмущённо хмурят брови… Чуть поодаль почтенного вида джентельмен насторожённо курит сигару, раздосадовано стряхивая пепел. Остальные просто быстро проходят мимо, опустив лицо вниз или же изображая, что слишком поглощены разговором. Вот если бы мистер Вул вцепился в одну из тех настоящих леди неподалёку, то ему бы тут же заломили руки, а прекрасную красавицу освободили из лап чудовища, как и полагается в правильных историях о спасении. Но увы, замызганная девчонка в серых обносках не заслуживала на помощь добропорядочного джентельмена.       – Ты мне повякай ещё, я тебе язык в узел завяжу!       Притомившись, мистер Вул наконец вернулся к началу строя и, переведя дыхание, повёл своих воспитанников на «трудовые подвиги»:       – Фух, поле брани вокруг нас, бойцы! Вокруг нас, говорю я вам! Стало быть, о чём это я?       – О бабах, сэр! – вновь напомнил Бишоп.       – Молодец, боец! Так держать! Итак, запомните, это только девки утверждают, что они разные и чем-то отличаются между собой. Чушь, говорю я вам! Полнейшая чушь! Всех их можно разделить на два вида. Первые после длительной проверки достойны стать будущими жёнами, а со вторыми мы… Второй вид, те, которых мы…, – а вот тут он запнулся, очевидно, припомнив, что для воспитателя упоминание некоторых вещей не вполне уместно.       От напряжённой умственной деятельности бывший директор застыл на месте, а его лицо сделалось таким озадаченным, будто прямо сейчас ему приказали разработать план победы над Рейхом за два дня.       – А со вторыми мы получаем разрядку, – удовлетворённо нашёлся герой Ипра и продолжил шествие. – А теперь, внимание: что нам, настоящим мужчинам, должны особи первого вида, и что должны вторые?       Далее мистер Вул пустился в подробнейшие описания идеала особи первого вида, ничуть не сдерживая свои аппетиты. Получалась весьма интересная картина. Его избранница должна обладать кротким и покорным нравом, как у Марты, неземной красотой и вечной молодостью, словно чаровница из фантастических романов, небывалыми навыками по хозяйству, переплюнув двадцать домовых эльфов, оставаться непорочной и целомудренной аки Дева Мария, и в постели поражать феерическими находками, чтобы позавидовали иные девицы из домов терпимости. Ну и конечно же, жалованье у будущей спутницы героя Ипра должно соответствовать хотя бы доходам миссис Коул. Вот уж никак не меньше. Иначе за какие шиши её муж будет потягивать пивко, лёжа на диване, читать «Таймс» с умным видом, а по выходным делать ставки на скачках? Одно оставалось загадкой: на кой чёрт такой женщине вообще сдался бы мистер Вул?       Всё же, хорошо, что Том не родился девчонкой. Ему и проблем с происхождением хватало, чтобы ещё доказывать всем и каждому, что он – человек, а не особь первого или второго вида. Повезло, что мистер Вул столь поглощён рьяной борьбой с «корнем всех зол» и к «настоящим мужчинам» у него точно не должно возникнуть никаких претензий.       Да и если подумать, в церкви не так уж и много земли для организации грандиозных полевых работ. Вероятно, на месте розария (некогда предмета неподдельной гордости викария), обустроили скромный огородик, где всем приютским и развернуться будет негде.       Немного приободрённый, Том расправил плечи и отодвинул козырёк с глаз. Вчера он не ошибся: в Лондоне действительно не наблюдалось разрушенных домов, тлеющих пожарищ или танков, разъезжающих по дорогам. Посмотришь, – обыкновенная улица мирного времени без какого-либо намёка на войну, бушующую на континенте. Неудивительно, ведь пока сражения не затронули территорию Британии. Страшно даже представить, что творится сейчас во Франции. Но радоваться жизни только от того, что он не в Париже, Том себе не позволил. Так и до образа мышления Марты скатиться недолго. Как там она приговаривает: «Хлеб да каша на столе есть и уже слава Богу. У некоторых и этого нет»? Но если сложить ручки и ничего не делать, а только восхвалять жалкое варево, то кроме него никогда ничего и не появится.       Однако, Лондон выглядел нормальным лишь на первый, очень невнимательный, взгляд. Уродские черты в городе заметить так же сложно, как и разглядеть маленькое пятнышко плесени на ещё ароматной буханке хлеба. Возможно, из-за того, что это один приют Вула отличился, заделав окна смердящими тряпками. На многих домах обошлись ставнями (вычурными или совсем простенькими), которые с лёгкостью открывались наутро, некоторые лавочки ограничились шторами, хоть и тяжёлыми, но опрятными и приятными для взора. А вот на стёкла булочной наклеили плотный картон с красивыми рисунками плюшек и тортов, будто владелец изначально задумывал подобное оформление. Витрины ателье и вовсе преподнесли светомаскировку как некое новое веяние моды: «Одевайтесь в белое по вечерам – избегайте столкновений в темноте и тумане! У нас есть плащи, воротники, трости, наручные повязки и специальные нашивки из светоотражающей ткани!» Белой краской были обведены ступеньки, края бордюров и другие выступы, о которые можно хорошенько навернуться ночью. Но вот металлических ограждений или оград нигде на наблюдалось, ни вокруг частных домов, ни около магазинов, ни поблизости правительственных учреждений. А там по дороге проехала самая настоящая телега (!), запряжённая вымотанной лошадью.       Были и другие, более зловещие изменения. На одном из столбов на самом верху повесили массивные приборы, походившие то ли на громадные тарелки, то ли на укороченные трубы: звукоуловители, фиксирующие шум приближающегося самолёта. Да и как же много вокруг людей в военной форме! Мимо прошёл мужчина в жёсткой фуражке с металлической кокардой, голубовато-сером кителе с открытым воротником и чёрных ботинках [6]. А чуть поодаль уже другой джентельмен в таких же ботинках, но уже в чёрном комбинезоне с шёлковым шарфом несёт куда-то шлем [7]. А на противоположной стороне какая-то девушка в серо-голубой форме и тёмно-синем берете вешает на стену плакат с красноречивой надписью: «Копай для победы: выращивай собственные овощи!»[8]. С изображения на красном фоне весело улыбалась жизнерадостная блондинка и, облокотившись на жёлтый забор, протягивала выращенную капусту. Вдохновил ли Тома сей шедевр на трудовые подвиги? Скорее разозлил. Очевидно, что представленная барышня ничего тяжелее маникюрной пилочки в руках не держала. А её распущенные, с лоском завитые волосы, а новенькая красная блузка? Ага, вот в таком виде обычно и отправляются в огород!       Но это лишь видимые признаки, заметные невооружённым глазом. Но было что-то ещё, витающие среди прохожих. Неуловимое, практически неразличимое и в то же время тяжёлое, гнетущее, расползающиеся по улице, звенящее в голосах, шелестящее в шагах, витающее в вышине, над массивными звукоуловителями. Если вникнуть в суть разговоров, то иногда в словах проскальзывали очень странные, какие-то озлобленно-раздражённые замечания.       К примеру, Том прислушался к беседе двух женщин неподалёку (непростая задача, учитывая зычные вопли мистера Вула, способные разогнать с десяток Банши). На голове у одной из дам красовалась косынка! Не шляпка, не берет, а именно косынка! И это в приличном районе, где положено обитать благопристойным воспитанным людям. Прямая юбка будто перешита из мужских фланелевых брюк, а на манжетах блузки не было отворотов. Её подруга вырядилась в жакет квадратной формы с узкой короткой юбкой-карандаш, дополняя нелепый образ сумкой на ремне через плечо. А обувь у неё надета случайно не на босу ногу? Чтобы раньше порядочные дамы позволили себе разгуливать в подобном виде по оживлённой улице? Ещё прошлым летом они бы вызвали уйму пересудов и смешков вслед. А теперь никто не обращал на них никакого внимания.       – О, бедняжечка, не могу представить, что вы сейчас чувствуете, – с жалостливой гримасой вздохнула женщина в косынке. – Вы здесь, а ваш сын в Париже. И непонятно, жив ли он, или нет. Это ужасно! Замечательный был юноша, я помню его ещё маленьким, что за очаровательный ребёнок! И старикам поможет, и за малышей заступится, а как в учёбе преуспевал, да и внешностью Бог не обидел. Всем хорош был, вот только с возрастом у него чересчур возросли аппетиты, – внезапно заявила скорбящая дама. – Это его и сгубило. К чему было соглашаться работать во Франции? По Елисейским полям захотелось расхаживать, из окна на Эйфелеву башню глазеть, профитроли с чайком кушать? Нечего было прыгать выше головы. Вот вам и Елисейские поля, вот вам и Эйфелева башня, вот вам и профитроли. Остался бы дома, пошёл бы на завод, как мой племянник. Вашего-то сыночка учителя на все лады расхваливали, а остальных хаяли, а теперь вот как судьба обернулась. Что ж, милочка, было приятно с вами побеседовать. Всего доброго, держите меня в курсе последних новостей. Как-никак, мы соседи, не чужие ведь.       Разговор двух мужчин справа также не отличался истинно британской сдержанностью. Один из них облачился в серый пиджак без пуговиц на рукавах и в брюки без складок. Несмотря на формально деловой стиль, привычного жилета на нём не было. Второй и вовсе был одет в тёмный комбинезон, словно в респектабельный район ненароком прокрался рабочий из трущоб.       – Что же вы не гуляете со своей немецкой овчаркой? Боитесь показаться перед честным народом? – елейным тоном вопрошал тип в комбинезоне.       – Я устал уже вам повторять: это не немецкая овчарка, а эльзасец! – оскорблённо возразил господин без жакета.       – Да хоть корги. Это не меняет того факта, что вы самым нахальнейшим образом игнорируете рекомендации Национального комитета по мерам защиты животных от воздушных налётов от первого сентября прошлого года. Или вы брошюру «Советы владельцам животных» в глаза не видели? Или радиопередачи «Би-Би-Си» не слыхивали? Скоро жуть, что грядёт. Еды на всех не хватит, люди станут делиться и без того скудными запасами с этими четвероногими тварями, а в итого что? Организм истощится, некому будет от врага защищать, а эти псы всё одно в бродячие стаи соберутся и давай на неповинных жителей нападать, – продолжал рисовать мрачные картины мужчина и неожиданно добавил. – А выход какой? Правильно, всё в брошюре написано: умертвить всех кошек и собак [9]! Мы с супругой сразу же так и поступили, пистолет использовали, как Национальный комитет и советовал, чтобы без боли, без страданий. А если у вас рука не поднимается, так обратитесь в Королевское общество по предотвращению жестокого обращения с животными, там за вас всю работу сделают. Похоронят вашу псину на специально отведённом лугу, неподалёку от Народной ветеринарной амбулатории. А вы что же? Как вам не совестно? Драгоценный харч на шавку тратите, у других, может статься, и есть дома нечего. Я как сознательный подданный Его Величества просто обязан сообщить об этом куда следует.       Иногда до него долетали обрывки и вовсе удивительных диалогов, как например разговор одной супружеской пары.       – Как ты могла допустить такое, дорогая! – искренне сокрушался муж. – Нужно было лучше прятать цыплят от соседей. Чем ты думала, оставив их на лужайке перед домом на всеобщее обозрение? А теперь эта вездесущая старушенция донесла властям. Ей-то что с того? Медаль не вручили, паёк не надбавили, а нам урезали мясо и яйца по карточкам, ведь у нас их и так якобы в избытке. Но этих захудалых птиц ещё вырастить нужно!       Но больше всего Тома шокировала стайка барышень впереди. А точнее, одна из девушек в платье из тюлевой ткани, подозрительно напоминающей штору. Но не это поразило его. Поначалу он подумал, что на ней какие-то некачественные чулки, но вскоре понял, что это рисунок шва прямо на голых ногах! Да как такое вообще возможно? Это же вопиющая непристойность! Почему к этой особе немедленно не подойдёт констебль? Однако её подруги, вместо уместного в данной ситуации возмущения, восхищённо тараторили:       – А ведь совсем как чулки на ногах выглядит, так правдоподобно, что не отличить! Честно-честно! – одобрительно оценила первая девушка.       – Ну расскажи, как ты их красишь, ну пожалуйста! – не отставала вторая.       – Умоляем-умоляем! – подхватила третья. – Не оставляй подруг в беде. Я старые чулки уже износила, а новых-то где взять, когда весь шёлк и нейлон пустили на парашюты и прочие нужды армии. Разве что из-под полы покупать, но дорого, да и попасться можно.       – Ладно, уговорили, поделюсь бесценным опытом, – смилостивилась модница. – Берёте акварельную краску, смешиваете её с чайной заваркой и наносите на голые ноги. После рисуете карандашом для бровей чулочный шов – и всё.       Кажется, спустя некоторое время Том осознал, что же изменилось в настроении людей. Конечно, можно сделать очевидный вывод, что раньше прилюдно не обсуждали наличие или отсутствие чулок на ногах, но отказ от традиционной британской чопорности не столь важен. Кто знает, вдруг в великосветских салонах до сих пор переодевают платья к ужину и подбирают подходящие под костюм запонки? Но вот на обычной улице, где чинно обосновались благовоспитанные представители среднего класса, витала озлобленность. Не просто чья-то ненависть к отдельно взятой немецкой овчарке или преуспевающему соседскому сыну. Нет, это была всеобъемлющая обида, смешанная с притуплённой яростью на весь мир. А возможно, на саму жизнь. Ещё бы! Раньше у этих субъектов была уверенность в завтрашнем дне, они без труда строили планы не просто на день грядущий, а на месяцы, а то и годы вперёд. Их умы занимало то, что воспитанники миссис Коул представляли лишь в самых смелых и весьма нереалистичных мечтах: поступить в Оксфорд, открыть булочную на углу, стать начальником над несколькими банковскими клерками и упоённо покрикивать на них, жениться на очаровательной девушке или выйти замуж за порядочного молодого человека, поехать отдохнуть в Италию… А теперь все планы рухнули в один миг. Зачем прилежно учиться, если завтра могут призвать на военную службу? Для чего вкладывать капитал в мелкий бизнес, который за считанные секунды снесут вражеские бомбы? И разве удастся провести лето под знойным солнцем Италии? Замыслы не просто переносятся на недельку или пару лет – они превращаются в практически неосуществимые. И это приносит сперва грусть и печаль, вскоре разочарование и раздражение, а после они медленно перерастают в ненависть ко всему живому. Это объясняло, почему у него не получилось наладить хорошие отношения с кухарками в приюте. Вовсе не от того, что Том стал менее обаятельным. Напротив, его улыбка только взбесила тех тёток. «Как же так? – размышляет условный человек, оказавшийся в подобной ситуации. – Ведь всё могло сложиться совсем иначе. Я же так много работал и для чего? Чтобы теперь творилась какая-то чертовщина? И почему соседская парочка так лыбится? Жениться они удумали! Стол праздничный накрывают, гостей приглашают! Ишь, твари какие! И не совестно? Надо бы преподать им урок!»       И Тома не радовало такое состояние массового сознания. Разумеется, он не испытывал безмерной жалости к ближнему своему. Причина в опасениях за собственную персону, ведь последнему идиоту понятно, что жить в разъярённом обществе как минимум неприятно, а как максимум – небезопасно. Порядка нет, а значит нет и ответственности: нет нужды бояться закона, если вечером тебя могут убить, к чему вкалывать, если оплату могут и не выдать. Зато есть озлобленная решимость сделать хоть что-нибудь, прожить последний день на полную катушку. Сначала на волне энтузиазма смельчаки пойдут добровольцами в армию и на общественные работы, но уже спустя несколько месяцев бедность и неразбериха заставят грабить чужие дома, поджидать прохожих в тёмных закоулках, сводить счёты с чрезмерно довольным соседом… Впрочем, что Тому до чужих домов и кошельков? Быть может, однажды ночью Бишоп пожелает пырнуть его ножом в живот? И какие правовые меры предпримет миссис Коул? «Подшерстит по документах и даст коленом под зад»? А чем это поможет мёртвому Тому Риддлу?       Увы, долго предаваться размышлениям о мрачных перспективах мира сего не довелось. Мистер Вул ускорил шаг и через несколько минут они уже могли видеть центральный вход в церковь, доминирующую центральную башню, две маленькие башенки, фланкирующие главный фасад, и царственные розы, благоухающие по обе стороны дорожки к храму. Небольшие бутоны походили на изысканные бокалы, только не из хрусталя, а из множества сложенных спиралью лепестков с волнистыми краями. Но прихожанина, впервые увидевшего их, поразит вовсе не форма, а окраска. Ведь какие обычно бывают розы? Ну, красные, белые, жёлтые, розовые, фиолетовые, изредка синие. Розы Отца Семюэла приводили в замешательство зелёной свежестью на верхних лепестках и сказочной игрой лавандовых оттенков, переходящих то в зимне-холодные, то в шёлково-тёплые полутона. Верующих в одухотворённом настроении окутывали розовато-персиковые и бледно-перламутровые нотки, после вечерней службы в минуты задумчивости угадывались устало-лиловые или холодно-серебряные цвета. Пожилые женщины называли это диковинное растение «лавандовыми розами», благородные дамы, которых на богослужение привозил личный шофёр, со знанием дела небрежно узнавали сорт «Фэйт», а Его преподобие скромно нарёк сие чудо «непорочными слезами Небес, скорбящими о прегрешениях рода человеческого». Воспитанников приюта Вула всегда водили в церковь по боковой тропинке, чтобы негодники не оборвали лепестки, не помяли блестящие листья на аккуратном кустике или, (упаси Господь!) не харкали на нежные бутоны. А чего ещё ожидать от всякого сброда? По благоухающей дорожке могли напыщенно шествовать с высокочтимыми родителями лишь опрятно одетые мальчики и девочки, те, которых чуть ли не с пелёнок величали «молодой мастер» или «юная леди».       Но какого лешего розы не выкорчевали? Разве на их месте не должны вовсю зеленеть картошечка, фасолька и тому подобное? Где им землю рыть, если свободного места попросту нет? Или викарий совсем ополоумел и раздаёт бесценные овощи за составление букетиков? Но нет, даже сейчас приютские не удостоились чести пройти по центральной аллее. Мистер Вул свернул на боковую тропинку, припустившись вперёд так шустро, будто сдавал нормативы в армии.       Пока что Том понятия не имел, куда они направляются, а впереди их уже поджидал Отец Семюэл, одетый, как и полагалось сану: чёрный подрясник [10], поверх – белая туника [11] с рукавами, подпоясанная шнурком; с шеи, подобно накинутому шарфу, свисала зелёная шёлковая лента [12], расшитая серебряными крестами. По сравнению с людьми на улице в убогом барахле, священник выглядел очень опрятно, степенно и довольно богато. Том сделал заметку на будущее, какое впечатление должен производить представитель государственной идеологии в кризисные периоды развития общества. Ну да, если ещё и на церковного служителя напялить замызганную хламиду, то и последний остолоп смекнёт, что шансы лицезреть счастливое будущее весьма сомнительны даже для его правнуков.       – Да пребудет с вами Господь, – радушно поприветствовал Отец Семюэл, словно обращался к обычным прихожанам в погожий летний денёк.       – Доброго утречка, Ваше преподобие, – раболепно ответил мистер Вул. – Стало быть, привёл к вам работничков. Вот… Погодка нынче что надо, как раз для трудовых подвигов. Стало быть, я тогда потом вернусь за ними, а пока пойду. Работы невпроворот… Вот…       Ага, всё-таки герой Ипра прекрасно соображает, на кого можно горланить во всю глотку, а перед кем лучше и плечи опустить. И куда подевались армейские замашки и ежеминутные возгласы «говорю я вам!»? К сожалению, насладиться сполна чудодейственным преображением мистера Вула не вышло. Буквально через несколько секунд бывший директор кинул подопечных посреди тропинки и бросился в неизвестном направлении, по-видимому, отправившись искать ближайший угол. Вероятно, в молодые годы горячительные напитки ассоциировались у него только с весёлыми компаниями и бесшабашными выходками (ну, максимум с головной болью и рвотой по утрам). А вот к таким специфическим последствиям как недержание мочи, бедненький мистер Вул не был готов. Кто же о подобном рассказывает?       Дальше их сопровождал викарий, не упустивший возможности завести загадочную проповедь:       – Отрадно видеть вас в добром здравии и с чистыми помыслами, дети мои. В ненастные дни Господь испытывает нас. Чтобы оправдать надежды Его, внемлите назиданиям Святого Писания: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься».       Том насторожился, особенно после того, как розарий остался далеко позади и стало очевидно, что среди цветов не было никакого намёка хоть на одну-единственную грядку. Так куда, чёрт побери, они направляются?       – В могиле нет ни работы, ни замыслов, ни знания, ни мудрости, – не пойми с какой целью вещал Отец Семюэл. – Когда души возносятся на Небеса, то отпускают мирские тяготы и страсти, всё земное – лишь тлен в Царстве Божьем.       Подобные заявления заставили нервничать ещё сильнее. При чём здесь смерть, могилы и Царство Божье? Тем временем они практически миновали тропинку и подошли к маленькой калитке, ведущей за территорию церкви. А вдруг на самом деле история с работой в огороде просто выдумка? А если за калиткой поджидает грузовик, в который их затолкают и отправят на фронт? Честно говоря, даже в мыслях предположение звучало как полнейший бред. Том не полагался на соблюдение законов в условиях войны, но верил в человеческое тщеславие. Отец Семюэл считался эталоном добропорядочного викария и не стал бы рисковать идеальной репутацией. Он мастерски управлял приходом, отличался безукоризненным поведением и имел приятную внешность с неопределённым возрастом «слегка за тридцать» уже лет эдак десять (как и все люди, не угробленные изнурительным трудом, и потому прекрасно сохранившиеся). Священник умел утешить верующую старуху, подарить надежду изувеченному работяге, наполнить душу умирающего умиротворением или убедить хитрого дельца, что Господь простит прегрешения раба своего, если тот пожертвует значительную сумму на нужды храма. Никто никогда не слышал от пастора не то что ругани, а грубого слова, никто никогда не видел его раздражённым, не говоря уже о каких-либо других постыдных историях, в которых иногда изобличают духовных лиц. Казалось, что приходу действительно посчастливилось заполучить благочестивого агнца, самоотверженно служащего мирянам.       Только вот Том на подобную ерунду не купился. Если кто-то мастерски играет свою социальную роль, так это уже достижение? Пожалуй, было бы более странным, если бы Отец Семюэл валялся пьяным перед алтарём и шлялся по злачным местам в обнимку с пышногрудыми красотками. Может, за простое исполнение обязанностей, за которые, между прочим, платят жалование, теперь причислять к лику святых? Ну а всю изворотливость викария Том испытал на себе, когда ещё в детстве по наивности осведомился, где же похоронили его маму. Вместо того, чтобы признаться, что для всяких бродяжек не выделяют места на церковном кладбище, священник ловко изловчился, сострадательно заявив: «Твоя матушка всегда с тобой, дитя моё. Она в твоём сердце». Нет, разумеется, Том был выше никчёмных сантиментов и вовсе не поэтому его раздражала холёная физиономия священника…       Погодите-ка… Кажется, до него наконец дошло. Да, их действительно не затолкают во фронтовой грузовик. И они действительно будут выращивать овощи в огороде. Ну, почти в огороде. Ведь у церкви и вправду предостаточно свободной земли. Чёрт! Так вот о чём сетовала Марта, когда говорила: «Я уж не знаю, по-Божески оно так или нет, но Отец Семюэл дал на то соизволение, а значит нам себя не в чем упрекнуть». Уже тогда нужно было понять, что она терзается явно не о детском труде. Ещё бы! Ведь труд является даром Божьим, а вот…       – Своими молитвами живые дают духовную пищу мёртвым, а мёртвые воздают за добро живым, – викарий открыл калитку и вывел их за церковную ограду.       Нет, Отец Семюэл не был настолько тупым, чтобы обустроить огород на церковном кладбище и тем самым вызвать волну общественного негодования.       Вместо этого Отец Семюэл проявил поразительную изобретательность, прихватив территорию за церковной оградой. По закону там располагался заурядный пустырь, непримечательный и запущенный. Но это очень старый храм. И едва ли кто-то не знает, для каких целей раньше служило это место. Ведь не хоронить же грешников на освящённой земле? Вот потому именно за церковной оградой зарывали самоубийц, иноверцев, утопленников, уличных артистов, преступников, мертворождённых или некрещённых детей. Весьма удобно: нет ни могильных плит, ни надгробий, ни разъярённых родственников умерших. Зато есть обширный огород, где поджидали несколько женщин-надсмотрщиц.       Конечно, не станет же Его преподобие уподобляться надзирателю и покрикивать на ленивых работников. Нет, Отец Семюэл скорбно сообщил, что, к сожалению, не может присоединиться к ним, ведь ему пора сочинять проповедь к вечерней службе, на которой он всегда рад лицезреть воспитанников миссис Коул. И осенив их на прощанье крёстным знамением, викарий направился к церкви.       Огород скорее напоминал громадное поле с какой-то сложной системой посадки. Самые шустрые из приютских резво побежали к надзирательницам за садовым инвентарём. Том сперва поразился столь искреннему рвению к работе, но мигом сообразил, что сейчас самое лучшее разгребут, а остальным точно придётся рыть землю носом. Он постарался как можно скорее стать в очередь, но оказался далеко не в числе первых, заглядывая через головы, что же полегче себе отхватить. Лопаты, сапки, мотыги, грабли, серпы, несколько десятков пар затасканных рабочих рукавиц… Во всяком случае, точно не вёдра, переполненные вонючей жижей! Не очень обнадёживало, что способ применения некоторых инструментов он представлял весьма смутно. Нет, разумеется, Том знал, как управляться с лопатой. То есть, чисто теоретически знал… Ну ладно, чёрт с ней, с лопатой. Тут попробуй понять, какие именно овощи посажены на некоторых грядках. Или это всё же сорняки? Да, с такими познаниями в полевых работах расположить к себе надсмотрщиц будет весьма проблематично. Надо хотя бы здесь не оплошать и не взбесить их счастливой лыбой на лице.       Когда очередь подходила к нему, начали раздавать ящики для сбора урожая, вызвавшие удивительный ажиотаж: с десяток человек начали толкать друг друга локтями, пытаться пролезть вперёд и называть соседей явно не именами, данными при крещении. К счастью, Том ничего подобного не предпринимал, ведь тёток такое поведение глубоко возмутило: «Да как можно! Возле храма Божьего!» – негодующе воскликнули они и безжалостно вручили нарушителям спокойствия вёдра с удобрениями.       Том не только подошёл со смиренно-печальным видом, но и почтительно перекрестился в сторону церкви, дотронувшись рукой до земли. Младшая надсмотрщица не слишком прониклась его набожностью и хотела бросить ему то ли ножницы, то ли кусачки, но старшая женщина сжалилась над «болезненным видом бедного мальчика», протянула пустой ящик и отправила собирать помидоры.       Задание спасло от позорных попыток взаимодействия с садовым инвентарём, однако и чересчур лёгкой порученную работёнку не назовёшь. Грядки с урожаем вчера изрядно полили, поэтому многие из приютских разулись, ступая босыми ногами по мокрой чавкающей земле. Ну уж нет! Здесь столетиями гнили человеческие тела, никто их не трогал, а теперь всякие умники устроили миниатюру Вселенского потопа и заставили ковыряться в гнусной мерзости? Не хватало ещё подхватить какую-нибудь заразу! Да слизеринцы надорвут животы со смеху, если узнают, что Риддл подох на летних каникулах, к тому же не во время бомбардировок, а от средневековой бубонной чумы. Вдобавок, в памяти всплыли грязные пятки Эми Бенсон за завтраком, вызывающие разумные сомнения о возможности нормально вымыть ноги в приюте. Кто знает, не ввели ли с какого-то перепугу и водомаскировку?       Том сделал осторожный первый шаг по мокрому грунту. Подошва с гадким хлюпаньем погрязла в липкой почве, оставившей влажные полосы разводов. Конечно, это не драконья кожа и даже не обувь высокой ценовой категории, но, чёрт побери, он столько матчей по квиддичу вытерпел, рискуя репутацией, чтобы насобирать на новые туфли. Да такими темпами он угробит их за неделю! Пройдя ещё несколько ярдов, пришлось, по примеру умудрённых опытом сверстников, закатать штанины до колен. Впрочем, даже с подобными предосторожностями капли грязи всё равно попадали на ткань. Посмотрев на соседей, Том заприметил, как многие втихаря тягают овощи не только в ящики, но и в собственный рот. И не противно? Они же в комках земли! Пожалуй, вот из-за таких голодающих грядки и залили водой, чтобы работнички жрали поменьше. Но, похоже, хитрый замысел по сбережению продовольственных ресурсов с треском провалился.       Омерзительно и гнусно! И бедность, и бесправие, и сама смерть. Родиться, влачить убогое существование, еле-еле сводить концы с концами, откинуть копыта где-то под забором, чтобы потом на перегнивающих костях топталась орава Бишопов и Риддлов. Нет уж! Том отказывается от подобной участи! Да он вообще решительно не собирается умирать! Не просто сейчас, а вообще никогда. Правда, копошение в огороде не способствовало составлению чёткого и гениального плана уклонения от гибели, но он обязательно найдёт решение.       – Слышь, Риддл!       Пока Том полагал, что главной проблемой является сохранность обуви, к нему неспешно подошла шайка Бишопа. Впереди – главарь с туповато-отмороженным выражением на физиономии; слева вышагивала Эми Бенсон, такая гордая, будто шлёпала не по огороду с сапкой, а шествовала при дворе Короля-Солнца в Версале; справа Билли Стаббс смотрел исподлобья хитрыми глазёнками. Сопровождали компанию кучка верзил, играющие лопатами за спиной Бишопа. Вероятно, они были из новеньких, попавших в приют просто с улицы, а потому Том не представлял, чего от них ожидать. Раньше ему доводилось иметь дело только с подопечными миссис Коул, выросшими под её наблюдением и осведомлёнными о возможных последствиях, наступающими после проступков разной степени тяжкости. А этих амбалов вообще насильно вылавливали по закоулках и едва ли они в восторге от нового образа жизни.       – Чё от рытья откосил? Пересрал, что откопаешь туточки свою мамку? – наверное, Бишоп хотел его посильнее задеть, но на самом деле лопаты в руках здоровяков производили куда большее впечатление.       Большинство исподтишка зыркали на них, другие молча опустили головы вниз. Получается, этот идиот сумел завоевать некоторый авторитет? Поборов секундное замешательство, Том осознал, что отвечать нужно немедленно, иначе ему будет уготована участь всеобщего козла отпущения.       – Не завидуй. Тебе же так просто свою мамашу не нарыть, – хладнокровно произнёс он. – По подворотнях много баб ловит клиентов, пока нужную найдёшь, то и дуба дать можно.       Многострадальную историю о матушке Бишопа Том слышал ещё в детстве от воспитательниц, полагавших, что малыши слишком юны для понимания некоторых щепетильных подробностей. Слезливая драма началась с того, как очаровательная прелестница из меблированных комнат оставила на попечение миссис Коул младенца: ненадолго, всего на несколько месяцев, пока денег не заработает. И в первые годы исправно отправляла немалые суммы денег для комфортного существования ребёнка. Потом поступления стали куда более скромными, ведь по какой-то загадочной причине красотка из просторных апартаментов очутилась в неказистом доме терпимости. Ну а когда она отправилась промышлять по Ист-Энду, то перспективы совместного проживания с сыном перестали её волновать.       Бишоп угрожающе надвинулся, однако Билли Стаббс предостерегающе кивнул в сторону. Оказалось, что за ними пристально следила старшая надсмотрщица, милостиво отдавшая Тому ящик для урожая.       – За базар ответишь, – угрожающе пообещал Бишоп и…       Убрался восвояси со своими приспешниками. Выглядело это не очень эффектно. Том не забыл грозно посмотреть им вслед, будто у него припасена неведомая сила, способная уничтожить весь Лондон. Хотя мысленно последние надежды на детские страхи Бишопа рухнули в один миг. Идёт Вторая мировая, а он должен беспокоиться о банде головорезов, живущей с ним под одной крышей? И почему Марта не может нагнать страху на собственных воспитанников? Это значительно упростило бы пребывание в приюте.       Пока же Тома поджидали мокрые грядки и незаполненный ящик. До обеда ещё далеко, солнце палило нещадно, в горле пересохло, а помидоры, вроде, не такие уж и грязные, зато довольно спелые, сочные и аппетитные на вид. Если хорошенько протереть их руками, то… И до чего он докатился?