Opus Magnum

Согласно алхимическим трактатам, Нигредо – первая стадия приготовления философского камня, в ходе которой все нужные ингредиенты смешиваются в единую черную массу.

Глава 1. Среди обычных людей всегда жили маги. Магия, незримая для многих пятая стихия, пронизывала всё существование человека, все, даже самые мелкие сферы его жизни. Для большинства она так и оставалась чем-то таинственным, священным или зловещим, но всегда непознанным. Но иногда человек Пробуждался. Один раз взглянув на мир по-новому, он больше не мог не видеть магию, бьющую ключом вокруг него. Стихия эта была капризной и непостоянной, способов ею управлять находилось столько же, сколько существовало пробудившихся. Хотя во всем многообразии уже выделялись общие линии, названные традициями, они были лишены четкой структуры и организации. Для каждого чародея была естественна независимость. Одиночками были те, кто называл себя ведьмами и друидами, а остальные маги – вербенами. Они предпочитали прятаться в лесах и на окраинах забытых деревень, собираясь лишь пару раз в году на главные шабаши. Для них скрытность была способом выжить, ведь они перенимали древние практики из давно уничтоженных культов, нередко с жертвоприношениями. Даже многих Пробудившихся пугали их обряды, а уж простые люди, оставшиеся Спящими, давно реагировали вилами и факелами на тех, кто проводит ритуалы на крови и режет животных на алтарях. Впрочем, далеко не все Пробудившиеся признавали себя магами. Певчие Небесного Хора предпочитали считать себя проводниками божественной воли. Испокон веков связанные с верой в высшие силы, они процветали близ храмов, не важно, посвящены они Зевсу, Озирису или деве Марии. Их магия творилась мягче, часто была похожа на явленное свыше чудо, и потому куда сильнее нравилась Спящим. Четкая иерархия добавляла организованности. А обратной стороной монеты становилась слишком крепкая связь не только с верой, но и с догмами религии, слишком часто отвергавшими и клеймившими колдовство. Хватало и других традиций, упорно отрицающих свою истинную природу и искренне верящих в свои заблуждения. На этом фоне традиция, называвшая себя Орденом Гермеса, выглядела башней из слоновой кости посреди глухого леса. Такая же выдающаяся, величественная и сложная. Принадлежащие ей не отрицали собственную суть, открыто и с гордостью называя себя чародеями. Они становились настоящими учеными и алхимиками, постигая искусство среди таких же, как они, в сплоченном братстве. И в то же время – независимо от остального мира. В закрытых от посторонних, защищенных магией цитаделях герметисты углублялись в основы магии, учили послушников действовать не по наитию, и не полагаясь на помощь богов, но видя четкую логическую связь между фрагментами заклинаний. Каждое из них – сложный и выверенный по правилам, созданным еще в античности, узор. Знание о магии само по себе не было тайной для Спящих. Сказки, легенды и мифы, баллады и порой даже исторические хроники рассказывали о тех, кто то одарен свыше, то спутался с демонами. Гадания и суеверия входили в жизнь людей естественно и прочно. Забредя в лес в ночь Самайна, они видели седую ведьму в венке из дубовых листьев, чертящую круги на земле окровавленным пальцем, и хорошо, если своим. На воскресном молебне - юного служку в церковном хоре, поющего гимны с такой искренностью, что пробирала до костей. Могли узнать даже о пророчице-пифии, словно сошедшей со страниц древнегреческих трагедий, вещающей о катастрофах, восседая на треножнике над источающей пар трещиной в земле. И одни удостаивались веры и почестей, на других обрушивался человеческий страх и гонения. А маги, даже великие и могущественные, далеко не всегда могли признавать схожесть традиций, совсем как простые Спящие. Едва ли не больше, чем все остальные пути, традиция герметистов стояла дальше от простых смертных. Сельских ведьм могли бояться и даже ненавидеть – но за исцелением или гаданием все равно шли к ним, пусть и втихаря, под покровом ночи. И верили, что бормотания над убитой крысой или голубем действительно могут открыть будущее. Верили хористу, насылающему чары пением, сравнимым с голосами ангелов, потому что верили в бога, что покровительствует ему и щедро одаривает. А вот к заклинателю, надежно запершемуся в замке, не приходил никто из посторонних. Их убежища были настолько хорошо скрыты чарами отвлечения внимания, что даже толпа с вилами и факелами прошла бы мимо, не разглядев. А случись ей все-таки прорваться, искусно сплетенные щиты удержали бы даже залп из катапульт, и огненные шары полетели бы с крепостных стен не хуже стрел и чанов со смолой. Надежно отгородившись от мира Спящих, герметисты воздвигли такую же стену между ними и другими магами. Иногда казалось, что такие стены, хоть и незримые, стоят вокруг каждого более-менее опытного мага Ордена, мешая ему видеть и слышать своих же братьев. И человек, уверенно идущий по коридорам замка к главному залу, сегодня был намерен эти стены разрушать до основания. Его звали Тремер. Перед ним бесшумно открылись тяжелые створки дверей, впуская в зал. Одно из главных мест в замке, он был выстроен с учетом идеальной магической геометрии. Сам себе ритуальная фигура, со всеми скамьями, поднимающимися ступенями почти к потолку, кафедрой оратора, высокими витражными окнами и даже мозаикой на полу. Когда-то здесь Тремер, как и многие до него, сдавал экзамен, доказывая право перейти на ступень послушника, а затем – адепта. И, как и прежде, с возвышений на него смотрели Основатели. Тремер церемонно вежливо поприветствовал их и поднялся на кафедру. Не смог удержаться от улыбки, заметив нацарапанные со стороны оратора сложные формулы, но быстро вернулся к прежней серьезности. — Я обратился к вам, достойнейшие, чтобы рассказать о своем недавнем открытии. Попрошу прощения сразу за дурную весть, но открытие не из приятных. Мгновение паузы, чтобы приковать к себе взгляды опытнейших, старейших чародеев Ордена. — Суть его в том, что до сей поры никто из нас, творя магию, не оглядывался на Спящих. Но в будущем, вполне возможно, это придется делать. И их мнение о нас и нашей магии может стать предельно важным. Фразу не встретили смехом лишь потому, что считали подобные реакции недостойными высокого статуса. Но Тремер заметил, как вслед за едва изменившимися выражениями лиц несется шквал вопросов, так и не звучащих вслух. «Какое они отношение имеют к высокому искусству магии? И даже – какое право они имеют нам указывать?» Оратор стоял прямо, не позволяя себе даже разочарованно покачать головой. Конечно, его первая реакция была схожей. Потребуется больше времени, чтобы донести основную мысль. — Дело не в их силе или влиянии, они еще долго не смогут быть для нас прямой угрозой. Но в самой их сути, в способе их мышления. Несмотря на то, что они не Пробуждались, их разум остается мощной, опасной силой. И как оказалось, они способны тоже менять реальность. Хотя вернее будет сказать – возвращать к реальности. Основатели едва заметно переглянулись. Отношение Ордена к Тремеру не было для него загадкой. Орден Гермеса и сейчас делился на дома, чьи представители были связаны родством не кровным, но магическим, передающимся от учителя ученику. Но было время, когда каждый дом придерживался своих правил обучения, своей политики, и любые союзы, заключающиеся между ними, оставались в силе лишь недолгое время, чтобы спустя считанные годы с треском разрушиться. Бесконечные стычки и мелкие войны уносили жизни достойных магов, ставя под угрозу выживание традиции в принципе. Устав от такого, маги, возглавлявшие двенадцать домов, собрались вместе, чтобы свести воедино и подписать устав законов, общий для всего ордена. Почти все эти дома уходили корнями в глубину веков, к самому зарождению культов Тота, Гермеса, Меркурия, из которых в последствии вырос Орден. Их главы ходили по земле уже множество лет, постигая искусство интриг и политики наравне с магическим. Со дня заключения договора Основатели ничуть не изменились. Окладистые седые бороды скрывали черты лиц, длинные, порой спутанные волосы спускались ниже плеч. Хмуро смотрели на мир из-под кустистых бровей глаза. Один из них был главой дома Фортуна, хотя предпочитал зваться на греческий манер Арифмософистом, и сам подражал обликом мудрецам Древней Греции. Он называл себя учеником самого Пифагора, и, похоже, не врал. Другой, Основатель дома Благоустов, был скорее похож на мага Мерлина, как его изображали на гравюрах, в остроконечном колпаке и темной мантии, расшитой золотыми звездами. Были среди почтенных мужей и три не менее почтенные дамы. Титалия, римлянка со сложной высокой прической, и кельтка из друидического дома Дьедне, не прячущая белых прядей в небрежно распущенных рыжих волосах, демонстративно сидели по разным краям зала, избегая смотреть друг на друга. Третья, стремящаяся походить на египтянок, была единственной, кто на оратора не глядел. Все внимание главы дома Сешат было приковано к разложенному на столе свитку, тонким пером она вносила туда какие-то пометки, и блики света прыгали по золотым браслетам, закрывавшим ее запястья. Перед членами этого совета положено было говорить почтительно, не вступать в спор, признавая их безоговорочную мудрость и опыт. Вот только на Тремера это не распространялось. Он по праву считался – и был на деле им равен. Основатель последнего, двенадцатого дома, он был молод, как и его творение. Недовольные взгляды своей аудитории Тремер встречал с поднятой головой, будто держа перед собой незримый щит. Волос его едва коснулась на висках седина, да и то скорее от тяжести испытаний, выпадающих на долю каждого мага-герметиста, чем от возраста. Взгляд его был таким же цепким, как у остальных основателей, но горящий в нем огонь еще не загасил холод отстраненности и цинизма. Его нельзя было назвать красивым, да и обаяния, что могло очаровать всю аудиторию, у него не хватало. Но все это с лихвой заменялось железным стержнем воли. Прямая спина, гордо поднятый подбородок и упрямо сжатые губы только подтверждали это. — В ходе моих изысканий, подробности который сейчас не важны, мы с учениками столкнулись с явлением странной природы. В присутствии Спящего заклятье утратило свою силу. — И вы примчались сюда сваливать вину за собственные неудачи на какие-то якобы феномены? – Грек ухмыльнулся в бороду, разглаживая её ладонью. — Дело не в ошибке, а в чем-то другом, до сих пор нами не изученном. – Тремер продолжал настаивать на своём. — Когда мы изменяем реальность нашими заклинаниями, она перестраивается, как фрагменты витража, в тот узор, который нам нужен. Замеченное же мною явление ощущалось сродни трещинам на стекле от неосторожных ударов. Заметив мимолетный интерес в глазах поднявшей голову Сешат, Тремер поспешил продолжить свою мысль. — Разумеется, мы вычислили человека, в присутствии которого возник феномен, и мои лучшие ученики изучали этот вопрос под моим руководством. Думаю, не ошибусь, если предположу, что причиной феномену было неверие Спящего в то, что мы творили. — Я позволю себе высказать мнение всех собравшихся. – Другой маг махнул рукой, словно отгонял мелкое навязчивое насекомое. — Какое нам дело до недоверия Спящих? Магия им все равно недоступна. — Не недоверия, – Поправил Тремер, и добавил, веско и уверенно. – А неверия. — Чтобы человек стал отрицать магию? Это невозможно. – Надменно бросила кельтка. — Да, пока что невозможно, – Вынужден был признать Тремер, – Но любая катастрофа начинается с малого. — Друзья, я понимаю страх достойного юноши. – Благоуст качнул головой в колпаке. От этого снисходительного обращения, тона и даже мягкой улыбки Тремера едва не передернуло. Он поспешил взять себя в руки, чтобы не выдать вспышку гнева выражением лица. Благоуст, вопреки своему имени, на язык был острым и злым, никогда не упускавшим момента напомнить молодому Основателю о разнице между ними. — Далеко не каждый способен сохранять хладнокровие, слыша известия о толпе, нападающей на дома чародеев с вилами и факелами. Я посоветовал бы обратиться к мастеру Фламмо, он и его дом – лучшие в защитной и атакующей магии. Или, если хотите, я могу научить, как выстроить надежную завесу. — Я бы посоветовал вам, – Прервал речь Благоуста Тремер, – Почаще выходить из своей башни и походить между людьми. На мгновение ему показалось, что почтенный Основатель вспомнит прошлое и попытается испепелить наглеца на месте. Но тот лишь ограничился ударом посоха о пол, от которого по мозаике пробежали быстро гаснущие искры. — Я прошу вас понять мои слова правильно. – Усилием воли молодой маг затолкал вспышку гнева вглубь и вновь заговорил спокойно. — Вам может казаться, что наша магия существует отдельно от общества Спящих, но это только потому, что мы практикуем в полной изоляции. А Спящие, со своей стороны, не видят ничего общего в традициях. Сейчас ближе всего к ним Небесный хор. Певчие наращивают влияние, поют заклинания, почти не таясь, а каждый прорвавшийся эффект сразу объявляется «чудом». Тогда как наши лаборатории должны быть скрыты от посторонних глаз, и мы все реже стараемся применять магию вне стен замков. — Справедливости ради, их магия не несет такого числа побочных эффектов, как наша. – Один из магов постучал посохом, привлекая внимание. — Да, это так. – Вынужден был согласится Тремер, но тут же продолжил, не позволяя седобородому магу перехватить инициативу. — Всех нас в свое время учили, что для того, чтобы творить магию, мы видим реальность такой, какой она есть сейчас – и в то же время такой, какой должна стать. А затем изменяем ее, вплетаем желаемое в существующее. И если сделать это неосторожно, отдача не заставит себя ждать. Как тетива, бьющая по руке неумелого стрелка. Но изучив слова того человека, я могу сделать неожиданный вывод. Спящие так же способны видеть реальность, но в отличие от нас, не изменять, а замораживать в удобном, привычном для них состоянии. — Звучит так, словно ты бредишь. – Отозвался кто-то из седобородых. — Они не осознают этого умения. – Терпеливо продолжал Тремер, – Возможно, не осознают никогда. Но от их незнания оно становится только более реальным. Любой хорист привыкает колдовать на глазах у целой толпы и каждый его жест и усилие воли направлены на то, чтобы сделать заклинание как можно правдоподобнее. Показывают им то, во что они могут поверить, и не встречают осечек. — Ты так часто упоминаешь Певчих, ставишь их в пример. – Один из членов совета даже поднялся с места, привлекая внимание к своим словам. Основатель Фламмо, подчинивший себе сферу Сил, был одним из тех, с кем вынужден был считаться даже Тремер. — Ты предлагаешь нам всем отправиться к ним в ученики? Или может, тебе самому пора сменить традицию? — Нет, конечно. Я верен Ордену Гермеса, и меня не привлекает мысль быть не магом, а лишь проводником очередной божественной силы. Мои знания и умения – плод моих личных усилий. Эти гордые слова, достойные герметиста, на какое-то время вернули молодому Основателю расположение аудитории. Он заметил и смягчившиеся взгляды, и одобрительные кивки. Этим стоило воспользоваться. — Я прошу у вас, моих мудрых старших собратьев, обратить свой взор в будущее. Меня не пугает то, что под натиском невежественных людей нам придется закрыть наши школы и замки, и даже забрать из этой реальности. В конце концов, у каждого из нас надежное убежище, чтобы выдержать осаду, и хорошие библиотеки на случай скуки. Послышались тихие смешки. Он так же улыбнулся, стремясь удержать эту атмосферу. — Меня лишь волнует то, что Спящие, привыкнув верить только хористам, перестанут воспринимать вовсе другие традиции, как магию. Только как пустые суеверия и блажь сумасшедших. — Позволь спросить, что же случилось с тем «неправильным» Спящим, который тебя так взволновал? И сколько таких ты вообще обнаружил? Вопрос Фламмо попал в самую точку. Несмотря на улыбки членов собрания, Тремер явно ощутил на себе мишень. Но отвечать все равно приходилось, и при этом не врать. Слишком явная ложь сразу станет очевидной и разрушит всю репутацию. Она и так не очень-то высока. Тремер коротко выдохнул. — Он мертв. Убит другими Спящими за то, что распространял среди них «идеи еретические и богопротивные». У него были ученики, но он их не выдал, а потому в наших записях остался единичным случаем. — То есть, вам показалось, что один человек мешает работе заклинаний одним своим присутствием. — Мне не показалось! Но почтенное собрание пропустило слова оратора мимо ушей. — Предоставить этого человека вы не можете, так как не смогли, или, – и полагаю, господа Основатели с этим согласятся, – не захотели обеспечить его безопасность. Мы имеем лишь ваши слова, подтвердить которые вы не можете ничем. — С каких это пор слов Основателя недостаточно? Разве ваше слово, мастер Благоуст, кто-то оспаривал? Вы представили на суд множество спорных теорий в плетении заклинаний и управлении сферами. У нас тоже было только ваше слово, что это должно сработать. Ни разу новая теория не была отвергнута лишь потому, что была новой. Так почему теперь вы отказываетесь рассмотреть мою? — Потому что ваша, с позволения сказать, теория – бессмысленна. Одно предположение, что смертные люди могут влиять на магию и мешать ей, смешно. — Отлично. Так посмейтесь. – Тремер развел руками. – Люди тоже смеются. На ярмарочных сценках, над магами в остроконечных шляпах и разрисованных звездами балахонах. Лицо Благоуста побагровело, но Тремер не обращал на это внимания. Он не собирался тактично замалчивать то, что давно стояло ему поперек горла. С подачи глав домов слишком много герметистов стали беспокоиться о внешней атрибутике в ущерб сути. Все эти посохи, мантии, сотни вычурных деталей, призванные подчеркивать статус. Да, его рука сейчас так же сжимала посох, украшенный магическими символами и навершием из друзы кристаллов, но в настоящем колдовстве он давно привык обходиться без этого атрибута. — А смех всегда идет рука об руку с неверием. — Ты забываешься! – Теперь с места встал еще и Благоуст. — Я прошу вас понять. Эффект, о котором я говорю, распространяется на всю нашу магию. Не только на управление стихиями или перемещение в пространстве, но и на ту, что защищает от течения времени. Тремер выждал паузу. Мгновение, второе… Он ожидал, что зал советов наконец взорвется возмущенно-испуганным хором голосов. Маги жили дольше обычных людей, но некоторые, самые сильные, – дольше обычных магов. Ему самому было немногим больше ста, хотя выглядел он для непосвященного взгляда лет на тридцать. Остальным же Основателям было гораздо, гораздо больше. И если заклинания такой мощи разобьются, отдача от разматывающегося времени будет оглушительна. Они же должны это понимать. Все ещё в ученичестве чертили схемы, высчитывая каждое последствие. Должен же хоть в чьих-то глазах мелькнуть проблеск понимания? Наверняка кто-то их них тоже занимался такими спорными исследованиями, но не хотел становиться первым. Это понятно, Тремер не колебался, занимая место первопроходца. Главное, чтобы пошли следом. — Допустим, феномен возможен, хотя это, разумеется, не так. Что вы предлагаете? Менять устоявшуюся за века парадигму Ордена? Вопрос, ясное дело, был риторическим и ответа не требовал. Послышались негромкие смешки, подтверждавшие нелепость самого предложения. — Почему бы и нет. – Отозвался Тремер тихо, себе под нос, – Это называется развитием. — Что вы там бормочете? – Повысил голос его оппонент. — Я говорю, – Голос мага вновь зазвучал громко, – Что не хочу быть зависимым от чего-то, не известного мне. И прошу содействия остальных домов в моих исследованиях. Я хочу найти способ творить магию, которая меняет реальность, не ломая ее и не вызывая отдачи, и к тому же – работает без оглядки на посторонних. — То есть, вы, юноша, – Это снова Благоуст. Только он один позволял себе в адрес равного ему Основателя это оскорбительное обращение, – Не в силах совладать с сопротивлением реальности? И перекладываете ответственность за это на нечто, якобы неизученное? Такой подход простителен только для ученика младшего круга, но никак не для мага вашего ранга. Возможно, вам не стоило рваться в Основатели? Тремер скрипнул зубами. Пальцы на рукояти посоха, глупого атрибута статуса, сжались до побелевших костяшек. Как же хотелось сейчас кого-нибудь проклясть, а еще лучше испепелить на месте. Он медленно вдохнул и выдохнул. — Я не прошу у вас ресурсов всего ордена. Лишь предлагаю задуматься. Я много сказал сегодня о Хористах. Они заигрывают с церковью, подстраивают свою магию под её ритуалы. Но далек ли тот час, когда и в этой религии смертные разочаруются? Оставили же они позади языческие верования, смотрят же они свысока на вербен, на друидов старых правил. Тремер быстро глянул на Дьедне, затем на Сешат. Уж они, собирающие по крупицам знания процветающих когда-то эпох, должны поддержать его. — Пока что наша магия сильна. Она вселяет страх в сердца и уважение в разум. Но это может закончиться. Представьте себе мир, где магия – лишь сказка, которой верят не больше, чем взрослый человек верит в истории, которые рассказывает детям. Где сотворить заклинание так же сложно, как, – Он хмыкнул, не в силах удержаться от шпильки, – переубедить вас. И где мы стареем и слабеем так же, как Спящие. Собрание молчало. Только Основатель Фламма сжимал кулаки, словно ему не терпелось перейти от цивилизованных дебатов к привычной драке. А затем затишье переросло в бурю. Стук посохов о плиты пола и попытки друг друга перекричать в желании первым возразить сливались в один бесформенный гул. — Он бредит! — Это ересь! — Ищет оправдания! — Вон из Совета! — Тишина в зале! – прогремел Благоуст, занимавший на таких собраниях негласный пост главы всего Ордена. — Я полагаю, вы поняли наше мнение, юноша. Советую уделить больше времени традиционному познанию магических сфер и не увлекаться подобными бредовыми идеями. Мы запрещаем распространять их среди учеников вашего и других домов. А так же – продолжать ваши… исследования на эту тему. Тремеру потребовалось большое усилие воли, чтобы поблагодарить Основателей за внимание. А когда он стремительно вышел из аудитории, выражение его лица было столь красноречиво, что двое ближайших учеников не решились даже спрашивать, как всё прошло. Парни мчались за ним, стараясь поспевать за размашистым шагом наставника. Он остановился только оставив позади недружелюбно закрывшиеся за ними врата. Конечно, можно было не тратить время и попросту перенестись в свой дом, но сложное и тонкое плетение пространства сейчас Тремеру бы не поддалось. Он не глядя бросил надоевший посох в сторону учеников. Эти двое были так не похожи друг на друга, и все же считали себя братьями. Один, Горатрикс, неуловимо напоминал обликом хищную птицу – острые черты лица, обрамленные длинными черными волосами, орлиный профиль, светло-карие глаза, в которых часто вспыхивало пламя. Тонкие изящные пальцы, уверенно перехватившие посох на лету, порой были похожи на когти. Этриус отлично смотрелся бы у тех же Хористов. Рыжие кудри спускались до плеч и казалось, светились медью и золотом, когда на них попадало солнце. Ясные голубые глаза на усыпанном веснушками лице смотрели открыто, доверчиво и слегка наивно. Он двигался плавно и всегда как будто задумчиво, неспешно. Но различия учеников Тремера волновали мало, важнее было то, что их объединяло – выдающийся талант к магии, верность своему дому. И главное – неугасающее стремление к развитию, к новым и новым знаниям. — Не стану пересказывать слова совета. – Наконец заговорил Тремер, оборачиваясь к ученикам и щурясь от яркого полуденного солнца. А ведь этот балаган начинался только на рассвете. Сколько же времени потрачено впустую. — Скажу, что думаю сам. Мы продолжаем нашу работу. Сами. И пусть потом кусают локти, внося наши имена в хроники Ордена.