Пять ли вниз по реке

Лодка медленно скользила по темной глади реки. Пахло тиной и дымом костров, уличной едой и копченой рыбой. Ветерок шевелил ткань занавесей, и солнечные лучи косо ложились на серое от времени дерево лодки. Мир словно застыл в плавном и жарком летнем безвремении. Цикады на берегу звенели, заглушая крики торговцев, шум проезжающих повозок и разговоры людей. До полудня оставалось совсем немного времени. Тихо заскрипело весло, лодка повернула ближе к берегу, тень от моста закрыла солнце. Янь Бинъюнь отвел чуть в сторону занавесь. Грубая ткань цеплялась за мозоли от меча на ладони. Солнце, отразившись в воде, блеснуло лучом в глаза. Он ничем не рисковал, вуаль на шляпе загораживала его лицо от чужих взглядов вернее, чем занавески. Внутри струнами циня звенело предвкушение. Через мгновение лодка качнулась, плеснула вода. — Эй, вы! — удивленный голос лодочника раскатился над рекой. — Ничего-ничего, приятель! Держи! И давай, вылезай из лодки, я немного покатаю молодую госпожу и вернусь, давай, давай! — на носу лодки появился человек. Расшитые рукава одеяний, нежно зеленая ткань верхнего халата, подвески, звенящие на поясе. Столичный бездельник, бессмертный пьяница, Бог поэзии… Янь Бинъюнь опустил руку и занавески сомкнулись. Горло отчего-то пересохло, и он облизал губы. — А…. но… — Тебе нужно еще? Вот ненасытный. Держи. И заодно — Тссс! Понял? Молодая госпожа не хочет огласки. — А… это… — Лодку возьмешь потом, у красного моста, ниже по течению. — Да, молодой господин, хоро… Вода плеснула еще раз, весло заскрипело и лодка отплыла от берега. Янь Бинъюнь сжал ладонь в кулак, сминая ткань халата на колене, потом расслабил руку. К этому человеку невозможно было относиться с равнодушием. Фан Сянь вызывал либо ненависть, либо приязнь с первой встречи. И первого чувства в Янь Бинъюе было с избытком. Вся столица знала, что между молодыми господинами Янь и Фань дурная кровь. Подробности знали немногие, но Южная Цин полнилась слухами, как река водой после дождя. Они подрались во время дороги обратно и рана Фан Сяня дело рук Янь Бинъюня. Нет, они поссорились из-за девушки! Той, что привезли с собой, младшей сестры господина Шэнь, нет, из-за Хайтан Додо, нет из-за стихов! Все знали, что молодые господа Янь и Фань не любят друг друга. Какое-то время был слышен только шум рынка, но и он через некоторое время затих, остался только плеск воды и звон цикад. Потом на освещенную солнцем ткань занавесей легла кружевная тень деревьев, весло перестало скрипеть. — Молодая госпожа? Бог Поэзии Южной Цин не смог придумать ничего лучше? Занавеси отдернули в сторону, и в маленькое пространство под крышей скользнул молодой господин Фань. Опустился совсем рядом и бесцеремонно сдернул шляпу с вуалью с Янь Бинъюня — Ах, но с кем же еще молодой господин возжелает прокатиться на лодке, как не с прекрасной девой? Тем более и кожа как нефрит, и глаза феникса, и брови как листики ивы, все при прекрасной молодой госпоже! Пора было уже привыкнуть к бесстыдству молодого господина Фань, но при каждом разговоре с ним открывались новые бездны. И Янь Бинъюнь все еще не мог полностью осознать бездну предыдущую, ту что раскрыла свой зев у костра, по дороге из Северной Ци — Но как же известная всей столице любовь к невесте? Молодой господин Фань только махнул рукой. — Она все понимает. И знает, что мы с тобой встречаемся по делу. Кстати — вино. Не могу чтобы прекрасная молодая госпожа считала меня дикарем… Руки его двигались легко и свободно, широкие неподвязаные рукава всплескивались волной при каждом быстром движении. В тот вечер Фань Сянь крепко сжимал пальцы. И говорил тихо. Но все что тогда было сказано до сих пор клеймом горело в памяти Янь Бинъюня. Фань Сянь разжал кулаки только на несколько мгновений — чтобы показать на своем теле откуда должно выйти острие меча. Вино, светлое, легкое было разлито по пиалам, и в тесном пространстве лодки поплыл цветочный аромат. — Достаточно. Держите. Бумаги перешли из рук в руки, пальцы едва соприкоснулись, и Янь Бинъюнь отдернул руку. — О! Не устаю восхищаться прекрасным почерком молодой госпожи. — Фань Сянь просматривал бумаги, и несмотря на насмешливые слова и усмешку, играющую на губах, глаза его были серьезны. То ли солнце, отраженное от воды, играло отблесками, то ли наклон головы был таким, но обычно темные глаза Фань Сяня казались светлыми, словно вода в ручье. — Потому что, сравнивая с вашим, он действительно божественный… — Янь Бинъюнь спрятал ладони в рукава. Собственные пальцы ему внезапно показались ледяными. Он мало чего боялся, всю свою жизнь он провел на илистом дне, там где жили чудовища, там куда не попадал солнечный свет. Он шпионил, терпел пытки и умирал — но от этого взгляда ему было не по себе. -Эй! Молодая госпожа, как вы могли, я только хотел выпить за наше сотрудничество, а вы мне разбиваете сердце! — Фань Сянь посмотрел на него, и мгновение спустя морок исчез, глаза снова были темными и смешливыми. Янь Бинъюнь повернул голову, прерывая вязь взглядов. — Нельзя разбить то, чего нет. — Ах, прекрасная молодая госпожа! Я ужасно, ужасно опечален, ах эти цундере! — Что-что, простите? — Янь Бинъюнь снова посмотрел на него. — Ничего-ничего. Давайте же выпьем за нашу встречу. — Фань Сянь улыбался, и протягивал ему вновь наполненную пиалу. — Пейте, не отравлено. Вино скользнуло по горлу и языку оставляя привкус сливы, а Фэн Сянь внезапно оказался совсем близко. Темные глаза смотрели внимательно и цепко, но в них уже не было прежнего холода. — Моя прекрасная молодая госпожа, может вы мне позволите магнитик на память? Сувенирчик? — Что? — Янь Бинъюнь беззвучно шевельнул губами. — Всего один поцелуй… — голос по-прежнему был игривым, и Фан Сянь наклонялся все ближе. Янь Бинъюнь замер, словно перед хищником, а потом в последний момент отвел подбородок чуть в сторону, открывая шею. Все знали, что господа Янь и Фань ненавидят друг друга. Все кому нужно, знали что они союзники. И, иногда, любовники. Прятать тайные встречи в тайных любовных встречах, это так удобно. Все кому нужно, так же знали, что они ненавидят друг друга и — шантаж отличный способ вербовать людей. Так удобно передавать сведения на тайной не тайной встрече, которая по факту и правда была тайной. Слой скрывался за слоем — и под четырьмя слоями слухов о ненависти и любви не было ничего о настоящем. О правде. Горячее дыхание коснулось кожи. Вслед за ним кожи коснулись губы и шевельнулись произнося: — Через два дня. В час быка. — Услышать эти слова было невозможно. Только ощутить касание губ. Даже мастер девятого ранга, способный услышать чужое сердцебиение в соседней комнате не понял бы, что было сказано. Если бы он, конечно, присутствовал тут, на лодке. А не на дереве, под которым она проплывала. Хотя и на дереве тоже. Губы Фань Сяня скользнули ниже, пальцы отвели воротник, а потом зубы сжали кожу, оставляя след. Мысли в голове Янь Бинъюня вспорхнули стаей почтовых голубей и растворились в темноте. Остались только ощущения там, где два тела прижимались друг к другу. Прикосновения горячего языка, зализывающего укус, теплые пальцы, сжавшие запястья. Выдохи, вдохи. Собственная стыдная дрожь. Фань Сянь отстранился и поправил воротник халата, прикрывая след, оставленный зубами, след, край которого будет виден при не осторожном движении, след, который увидят все, кому нужно. И улыбнулся той самой легкой улыбкой любимчика судьбы и двух самых опасных людей в Южной Цин. — Мы почти доплыли до красного моста. Позвольте, моя прекрасная молодая госпожа… Он потянулся за шляпой, чтобы вновь одеть ее на Янь Бинъюня. — Молодой господин Фань… — сердце заполошно билось где-то в горле, и пусть на лице не отражалось ничего, уши горели, и красные пятна румянца расползались по коже. — Да? — А мне? Как вы сказали, «магнитик на память»? Янь Бинъюнь коснулся ладонью его щеки, и провел большим пальцем по приоткрывшимся, полным, ярким губам. В темных слоях слухов и сплетен, было так много слов о ненависти и любви. Но Фань Сяню не нужна была любовь. — Обязательно. Как же без магнитика. — голос Фань Сяня был хриплым. Разведчики — те же куртизанки. Должны знать и уметь многое, и это был далеко не первый поцелуй с мужчиной. Но впервые — не из верности государству. Горячие руки обхватили его плечи, чужой рот раскрылся, язык скользнул по зубам. Глаза так никто из них и не закрыл. И под яростным темным взглядом, под прикосновениями, Янь Бинъюнь вздрагивал как от ударов плетью. Только прошивало насквозь не болью, а наслаждением. Поцелуй — бесстыдный, влажный, жаркий, тело прижатое к телу через все слои одежды, горячее, жесткое; дерево лодки под лопатками, плеск воды, шум крови в ушах, и яростная атака чужого языка и губ. И полная, окончательная сдача всех позиций. Янь Бинъюнь закрыл глаза — над черной илистой водой реки ослепительно сияло солнце.