Теория смерти

      Сапёрка кряхтела, скрипела, но не разваливалась... Терпела старушка. Доживала свои последние минуты в чьих-то тонких сильных руках...       И кто-то думал, стоит ли плакать? Все люди умирают рано или поздно. А здесь они вообще как бабочки над костром: каждую секунду сгорают. Но он ей отец, как-никак...       Дождь пел похоронный марш... Спокойный и размеренный, но страшно злящий. Дожди часто шли последнее время. Обычно природа рыдала осенью, когда листья застилали землю золотым ковром, но в этом году она, наверное, решила отыграться на весне.       Стоит ли плакать? В конце концов, она давно не ребёнок, да и гибель отца - всего лишь нелепая случайность. Подумать только, десять лет в аномалиях разве что не спал, а тут вдруг такое случилось. Ну, не он первый - не он последний. Она тоже, наверно, где-то здесь остынет, но только никто уже и не вспомнит, была ли такая на Земле или не была.       На пустыре возвышалась свежая могилка. Безымянная. Небольшая.       Армейские сапоги захлюпали в сторону одного из заброшенных домов. Тех самых домов, которые люди побросали, спасаясь от наступавшего Леса. Они пусты теперь. Для кого-то будет мучением нахождение здесь, но не для неё. Это её дом, с этим местом связана вся её, более или менее, сознательная жизнь. Сколько уже прошло? Почти десять лет скитаний. Десять лет поиска... Но чего? Отец не рассказал: он не собирался умирать.       В доме было холодно, но не сыро. Свет едва проникал внутрь через мутное стекло окна и освещал пыльный стол. На нём - книги. В основном русская классика: Гоголь, Достоевский, Булгаков. Ещё был "Крестный отец" Марио Пьюзо (пару дней назад она нашла её в тайнике одного бедолаги). Книга на любителя, но ей понравилась. Под столом стоял ящик с консервами, водой и водкой - запас на два дня. Здесь же по углам лежали рожки к АК-74. Мало. Но, если очень экономить, должно хватить дня на три... Три дня. А что потом? Пойти топиться в болоте? Или скормиться хищникам? Вот она, полная свобода выбора!       Страшнее мысли её никогда не посещало. Ты умрёшь, детка, и папочка не придёт на помощь. Тупик. Пустота.'       Как приятен холод этих стен. Жалко только, что они уже не смогут её защитить. Да что же всё она, да она?! У неё имя есть, между прочим! Ну, было, по крайней мере, десять лет назад.        Ночь. Так её называют. Почему? Хм, спросите у неё сами, если, конечно, встретите где-нибудь. А меня она недолюбливала. Всегда! Хотя о моём существовании ей никто не говорил. Да и некому было!       Ночь сидела на полу, упёршись затылком в стену. Лицо её было спокойно, как-то даже по-королевски. Она думала, куда идти. Вокруг дома не на один десяток километров раскинулся это жуткий Лес. Три дня пешего хода до лагеря бродяг. Вроде бы недалеко, но есть одна неприятная вещь: три дня - это при самом удачном раскладе, а, если нет, то минимум неделя. И где-то в середине этого минимума закончатся все запасы.       Ночь поднялась и, решительно схватив вещь-мешок, пошла собираться. Хватит ждать смерти! Нужно встретить её достойно, в бою!       В ящике под столом осталась только водка. Ночь не пила, потому что знала, что очень быстро привыкает к любой гадости. Ножи отправились в наручные ножны, некоторые рожки к "калашу" были распиханы по карманам, а остальные сложены вместе с консервами и водой в вещмешок.       Иногда бывает так, что живёшь себе - и тут вдруг начинаешь осознавать самые элементарные вещи в этой жизни. Вот так же и Ночь. Совершенно внезапно она прочувствовала всем своим существом, что свободна и что теперь она может ВСЁ. Глупая мысль, по-моему, но разве люди способны прислушиваться ко мне?       Она полезла в ящик отца, хотя раньше она не могла себе этого позволить. А сейчас можно всё, везде и со всеми.       Ночь ждала всё чего угодно: оружие, продовольствие, невероятные изобретения, даже какой-нибудь глупый талисман, но всё оказалось намного скучнее. В ящике притаилась чёрная тетрадь с огромным количеством исписанных страниц. И ничего больше.       Тетрадь. Наследство? Приданное? Мусор? Нет. Это память - люди так считают. А что может быть долговечнее памяти в рукописях? Ведь они не горят, а значит, и память тоже.       Дождь играл всё так же нежно и осторожно, скрывая под своей мелодией решительные шаги и руки, нервно прижимавшие к груди чёрную обложку.