I know life would suck without you

У Мартинез кудрявые короткие волосы и чёрная «собачка» на шее. Кирк смотрит на неё и думает, что она дурацкая. Такая же, как и вся эта девчонка в целом, и он бы очень чётко смог попасть в истину, сказав, что в полицейской академии со своим ростом в пять футов и сахарными ямочками на щеках она смотрится нелепо. И это слово хочется прокрутить и выплюнуть на самом кончике его острого ядовитого языка ей прямо в лицо. Кирк и не сдерживается. Плюётся отчаянно, как самая настоящая змея. Андреа его так и обзывает на ломанном английском «snake», а у самой k западает, выходит смазано и непонятно. И получается какое-то «snaqee», почти ласково, почти нежно с её-этим-итальянским-акцентом, но четко пролёгшей морщинкой меж тёмных бровей. Он не понимает, что его бесит больше: то, что у девчонки хватает наглости его не замечать или её продвижения по учебной лестнице. Она вкладывается не хуже мужчин, но Кирк не привык со своими предубеждениями расставаться. Бабы — зло. Ему ли об этом не знать? У Мартинез много браслетов на руках и от её смеха странно всё скручивается в желудке, когда она смеётся рядом, но не с ним. Кирк привык думать, что это отвращение. Он желает, чтобы это оказалось оно, а не то, о чём он даже мысленно боится задумываться. Андреа старается делать вид, что ей до лампочки все метания О`райли с его разноцветными глазами. Ей нет дела до его бледной худой мальчишеской фигуры и всклокоченных белых волос, взбитых после прохождения полосы препятствий, словно сливки на так любимом ей Тарт Татене. Не у неё странно быстро стучится весна в сердце, когда тот протягивает ей свою куртку, совершенно хмуро, бестактно и с кучей ругательств на родном языке. — Зачем всё это?.. — спрашивает она недоверчиво, а он и не знает, что ей ответить. «Потому что я не хотел, чтобы ты замёрзла?» Ведь это будет неправдой. Он просто знает, что без неё скучно. И не более того. Заболеет, а с кем ему перекидываться ругательствами и сбегать курить? Но Кирку до сжатых в крошево зубов обидно, когда она её отдаёт обратно и уходит под дождь промокать. Потому что это его, Кирка, куртка. Отдай её кто-нибудь другой, взяла бы. Наверняка. У Кирка набирается целый список, почему он ненавидит Андреа Мартинез. Причина тридцать третья — Андреа улыбается парню за соседним столиком, словно тот, чёрт возьми, пуп земли, а не обыкновенный ирландец. «Люблю рыжих. У них определенно есть преимущество перед другими людьми и внеземное…fascino*». Кирк старается делать вид, что не слушает её. Ему удаётся. Когда он игнорирует её, не возникает никаких посторонних, мешающих учёбе мыслей и желаний. «Ну и шлюха же ты, Мартинез». Причина пятьдесят вторая — бьёт она тоже ненормально. Не как все нормальные девушки, точнее — потому что нормальные бабы бьют ладонью по щеке, а она прямо по-мужски в нос. Кулак у неё, к слову, тяжёлый. Нанизанные на пальцы кольца расцарапали ему нос и щеки, когда она на него залезла в тренировочном зале. Мёрдок потом шутил, что девчонка на нём живого места бы не оставила, если бы её не оттащили. У Кирка нос ещё потом две недели был похож на сливу. А всё потому, что он сказал правду. Женщины не любят, когда её бросают так колко в глаза. Андреа ненавидит, когда Кирк даёт ей прозвища. Когда они на занятиях по стрельбе стоят практически бедром к бедру, — у неё взгляд сосредоточенный, но так или иначе на него смещается, — и он держится, а она уже — нет. — Мне просто интересно, почему не так оригинально, как обычно? В прошлые несколько раз ты был inventivi*. — Moncaí, она и в Дублине moncaí*. И никакое изучение английского и хорошие оценки этого не исправят. От О`райли искрит кислотой и недовольством. На глазах Андреа чувствует закипающую пелену слёз. Причина номер восемьдесят пять — Кирк ненавидит, что его подстёгивает сорваться за ней следом, когда он её доводит. Схватить за вновь промокшие плечи, потому что в Дублине опять, diabhal é, холодно и дождливо, и впечатать в свою грудь. У Мартинез от волос тянет сладко-соленым, — оно опутывается медленно, но верно вокруг его сердца, как те же дурацкие спагетти вокруг зубчиков вилки, — и Кирк сдаётся, сдаётся, сдаётся. По причине номер восемьдесят шесть он будет ненавидеть её ещё больше. Потому что найденные в ворохе мокрых кудрей губы отвечают ему на поцелуй.