Он терпеть не может, когда Саша смотрит со всепоглощающим пониманием и поддержкой. Ненавидит до зубного скрежета. Она-то больше не плюётся цветами на каждом шагу, а уверенно держит Алексея за руку.
Чак плюётся.
Старается выкашлять все над раковиной, не пытаясь даже распознать цвет и вид цветка, потому что ему глубоко плевать на эти мелочи, ведь если припрет во время дрифта — вместе с егерем на дно. Чак не может так никого подвести. Но и держать в секрете то, что один из рейнджеров «неисправен», тоже нецелесообразно. Тем более эта маленькая проблема всплывет после первого дрифта с отцом. Но когда это Чак был логичным?
Чак не пытается засечь, сколько ему осталось, но явственно ощущает, что болезнь прогрессирует. И… делать с этим ничего не собирается. А что он может сделать? Подойти к Райли Беккету и сказать: «Эй, я тут немного заболел тобой, но мы вроде как на войне, поэтому насрать. Все равно со дня на день оба коньки отбросим. Просто хотел, чтоб ты знал». Так это работает?
Райли с головой погружается в тренировки с девчонкой Мори, а Чак с головой увязает в беспросветной безнадёге. И нет, он никогда не признает, что завидует ей. Сам виноват, что похерил нормальное отношение к себе.
Кайдзю вскоре вылезает, и Чаку таки приходится запрыгнуть в егеря. Они справляются. Отец не понимает и угрюмо молчит. Райли равнодушно жмет плечами, потому что, ха, бывали монстры и побольше. Чаку кажется, что он выплюнет все органы, и как сдутый шарик распластается на холодном кафеле, где его кто-нибудь отыщет несколько дней спустя. Он даже не уверен, что по нему будут скучать. Скорее негодовать, что Чак откинулся по такой глупой причине в самый разгар войны, когда был так нужен.
Нужен.
***
Чак выплевывает мак. Такой огромный, насыщенно красный бутон, с лепестками которого сливается кровь.
Чак еле разгибается, потому что его немилосердно прижало к полу, когда спазм, родившийся в легких, побежал по всей грудной клетке и вверх, к горлу, сдавливая и не позволяя вздохнуть.
Райли смотрит на него сверху вниз с нескрываемым ужасом и дергается то ли помочь, то ли убежать. Чак хрипло смеется, чем пугает Беккета ещё больше. Он сгребает рукой бутон и поднимается.
— Угораздило же тебя, — шепчет Райли,
не понимая ничего.
Чак утирает кровь с губ и улыбается. Чёрт побери, как же ему больно.
— Ты пытался ей признаться? — влезает бестолковый Беккет, кладя ладонь на локоть Чака, пытаясь поддержать.
Чак вдыхает. Один раз, другой, третий и еще с десяток, пока рука Райли лежит на его собственной. Он уже и забыл это чувство, когда дышать глубоко не больно. Хэнсену хочется расплакаться от облегчения, перемешивая со слезами признания и упреки, но он знает, что его ждет завтра, поэтому молчит.
И сбрасывает ладонь Райли.
***
Сердце так гулко ухает, а легкие наливаются свинцом, но это уже неважно от слова совсем. Он умрет героем, Райли останется героем жить, не мучимый никакими чаковскими чувствами. От этого горько совсем чуть-чуть, практически не ощутимо. Намного сильнее спокойствие, накатывающее от осознания вышеперечисленного. Откуда оно появилось это осознание? Чак не знает наверняка, но догадывается. И это еще раз подтверждает всё, что он надумал.
Хочется сказать Райли что-то напоследок, но зачем? Не поймет же. Цветы теперь обнимают его легкие крепко, не позволяя вдохнуть. А Чаку больше и не нужно.
