***
Император восседает на белоснежном коне. Вопреки здравому смыслу, его величество отказалось облачаться в доспехи любого вида. Многие полагают, что подобное решение продиктовано желанием как можно скорее найти свою смерть во время сражения, а другие считают, что Мин Юнги уже заключил договор с тёмными силами на то, чтобы его душа отправилась в Ад, но тело при этом оставалось невредимым. Он останавливается перед имением Ким Сокджина в ожидании, пока его верный командир попрощается со своей семьёй. Император поправляет на своём теле золотое одеяние, особенно уделяя внимание воротнику, прикрывающему тонкую цепь с камушком. Он приглаживает волосы под недоумевающими взглядами солдат, словно не на войну отправляется, а на долгожданное свидание с человеком, чьё сердце навсегда заключено в изумруде. Ким Сокджин появляется не один. Он выдвигается на коне со всей амуницией, собранной заботливыми руками жены. А сама супруга осторожной поступью двигается рядом. Красное от слёз лицо привлекает внимание Мин Юнги, слезающего с лошади, и направляющегося прямо к ней. Окружавшие дом солдаты в почтении склоняют головы, а Мин Юнги тем временем, ускоряя шаг, приближается к Хасэнг с мокрыми от слёз щеками. — Моё почтение, Хасэнг. — Император… — женщина тянет к нему ладони и хватает озябшими от холодного ветра пальцами руки императора, передавая ему тайно сложенный вчетверо белоснежный платок. Подобный дар, как правило, влюблённые женщины преподносят своим суженым в знак своего покровительства и защиты… Хасэнг же дарит платок с твёрдым намерением уберечь от беды, не дать когтистой лапе рока забрать жизнь дорогого её мужу человека. Никто другой такой подарок Мин Юнги никогда не преподнесёт, потому что кровожадное исчадие ада, рождённое вне брака, никто никогда искренне не любил, может, за исключением приёмной матери. Но та в силу своего положения не может подобным образом уберечь дитя от смерти. А Хасэнг, рискуя возникновением порочащими её честь и достоинство слухами, дарит ему то, что должно лежать в кармане её супруга. Мин Юнги прижимает кулак со сжатым платком к своей груди и с блестящими глазами смотрит в лицо женщине, которую после в знак своей благодарности мягко целует в лоб. Сразу же после непозволительного проявления чувств на публике правитель садится на своего коня и хватая вожжи, направляет его в сторону большой дороги. Мин Юнги прямо держит спину и буквально с силой умоляет себя не оборачиваться, краем глаза он ловит на себе взгляд Сокджина, не отступающего от него ни на шаг. Его выражение глаз так и говорит о том, как он горд своей женой и благодарен ей за это несвойственное женщинам желание защищать жизнь борющегося за одно сердце соперника.***
Небольшой отряд императора, спустя два часа настигает полк действующей армии. Главнокомандующий объезжает ряды и выясняет обстановку и местонахождение противника через сведения, полученные от разведчиков. Враг занял линию обороны совсем неподалёку от границы. Численность вражеских воинов в десятки раз превышает количество солдат императора. Уверенность в том, что победа останется за Мин Юнги постепенно сходила на «нет». Даже Ким Тэхён, помощник и советник, чьи утешительные прогнозы ранее удерживали внимание солдат на цели и не давали усомниться в благости сего мероприятия, теперь придерживался мнения, что одержать верх над таким противником — задача далеко не из лёгких. Но Мин Юнги, глядя на возникающее в армии волнение, сказал следующее: — Каждого отступающего я уничтожу собственными руками. Посажу на копьё и понесу как знамя! Если вам хочется именно такой славы — милости прошу. Но до сих пор, пока я веду вас за собой ради свободы нашей империи, мне хочется слышать гул ваших шагов, биение ваших сердец в такт с моим. Не смейте предавать дом, в котором вы родились! Ким Сокджин лишь с восхищением смотрел на своего господина, держащего себя так, будто он был рождён для того, чтобы вести за собой народ. Мин Юнги твёрдо стоял на ногах перед могущественной армией, говорил чётко и громко, заставляя замолчать все окружающие его звуки, чтобы внимание сфокусировалось только на нём. Они расположились на поляне совсем рядом с границей. Предположительно там состоится сражение, ради которого каждый юноша и мужчина сейчас трясётся, роняя близлежащие предметы: будь это меч или походный котелок. Однако стоит отдать должное: если раньше вернуться домой хотело около тысячи человек, то сейчас ни один не решился взять с собой снаряжение и покинуть свой пост. Все боялись гнева своего господина, смотрящего на каждого исподлобья, словно он знает, как там в преисподней обстоят дела, а потому ему не страшно снова там оказаться из-за вновь отнятой жизни. С наступлением вечера Ким Сокджин, выяснив у Чонгука, всё ли в порядке у ребят с моральным духом, поспешил поймать момент и хотя бы на минуту увидеть Юнги. Спросить как он. Что для него значит «сейчас», а что будет значить «завтра», когда обратной дороги больше не будет. Мин Юнги находится в своём шатре. В полном одиночестве, потому что его приближённые отправились встретить в последний раз закат у костра, с тихими песнями и рассказами о том, как оно было раньше при Ван Гоне. Ким Сокджин без труда заходит внутрь, отводя в сторону край тканевой части, накрывающей вход. Он смотрит на невероятно хрупкое создание, стоящее в полной темноте на груди ковров и животных шкур, в его руках покоится изумруд, перекатывающийся из одной руки в другую. Мягкий проблеск свеч падает на бледную кожу, делая её медовой, яркой, и Сокджин, повинуясь желанию приблизиться к этому огоньку, ступает вперёд. И улыбается от понимания, что император даже не оборачивается в его сторону, с поразительной лёгкостью узнавая шаги у себя за спиной. — Уже соскучился? — тянет Юнги тихо и разворачивается ровно за секунду как Сокджин успевает приблизиться. — Вы не боитесь завтрашнего дня? — Ты со мной. А значит, самое страшное меня уже миновало, — Юнги грустно улыбается, прижимая изумруд к себе и тем самым перехватывая внимание Сокджина. — Как бы мне хотелось в тот день быть рядом с тобой. В белоснежной одежде, похожей на снег, стоять рядом с Сокджином и ждать минуты уединения, когда двое сердец навеки разделят одну боль и одну радость. Чтобы в тот день они были по-настоящему счастливы. И Юнги даровал бы ему изумруд самой лучшей огранки, красоте которого завидовали бы стамбульские султаны, сулящие самые прекрасные драгоценности любимым жёнам. А Юнги к ногам своего главнокомандующего бросил бы весь дворец с его сокровищницами в глубинах подземелий. Он обложил бы его ложе лепестками любимых кроваво-красных роз и ни разу не пожалел бы. — А меня не минует. Вы даже от доспехов отказались словно бы в насмешку над мои чувствами и страхами, — Сокджину не хочется ранить господина, но он не может не поделиться собственной болью и страхом его потерять. Это куда страшнее смерти, дышащей каждому из присутствующих в затылок. Он не знает, что с ним произойдёт, если любимые глаза больше на него не взглянут… — Если смерти не суждено удержать меня за руку, я обязательно спасусь, будь я даже в лёгкой рубахе. Но если ей будет угодно проводить меня к отцу и матери, я незамедлительно последую за ней, даже если на мне будут тяжёлые, не пробиваемые ни копьём, ни мечом латы. — Юнги вздрагивает от чужих губ на своей шее. Он с удовольствием её подставляет, предпринимая слабые попытки сопротивляться. Золотые узоры наряда омрачаются солёными каплями, срывающимися с пушистых ресниц командира, прячущего свою тоску и боль за страстью и желанием дотрагиваться до тела с душой, к которой он до скончания своих дней будет жаждать прикоснуться. Ночью, освещённой проблеском свечей, юный господин с замершим в глазах счастьем будет наблюдать за тем, как внутри его командира рушится старый мир, построенный лишь на воспоминаниях об Юнги: о первой встрече с ним, о первой проведённой ночи, после которой круглый год внутри Сокжина расцветала весна, о первой ссоре по поводу убийства абсолютно невиновного человека, подвернувшегося под горячую руку. С каждым вскриком и стоном выплескивалась боль… С каждым синяком, оставляемым на бледной нежной коже, отпечатывались страдания Сокджина, тонувшего в Юнгиевом эгоистичном желании присоединиться к родным наверху. Но откуда ему знать с каким трудом даётся Юнги этот шаг? Желание остаться с Сокджином здесь утягивает Юнги за собой, но где-то там и ни в чём ни повинная Хасэнг с маленьким сыном, у которого должен быть отец. Сокджина не должна касаться людская кара за мужеложство, если вдруг правда неожиданно всплывёт наружу. Цена за чужое счастье высока, но если от этого зависит благополучие людей, которых Юнги любит, он готов платить по счетам. Готов собственноручно разорвать свою грудную клетку и отдать сердце в качестве жертвы.***
Сражение началось на рассвете. Синее без единого облака небо благословило воинов своим первыми лучами солнца, озарявшего лица каждого солдата, смотрящего на полчища противников немигающим взглядом. Серая вражеская масса покрывала подножие холмов, казалось бы, бесконечным смертоносным потоком, они медленно продвигались вперёд, поднимая на ходу копья. Их кони протаптывали траву угрожающим строевым шагом, будто бы отсчитывающим момент, когда громогласный голос капитана огласит немедленную команду «К оружию!». Мин Юнги придерживает своего коня за вожжи, стоя впереди своего войска, но рядом сидящим так же верхом главнокомандующим, отказавшимся надевать шлем ради лучшего обзора. Он собственными глазами наблюдает за лёгкой дрожью в теле своего господина, упрямо задирающего подбородок вверх и говорящего речь так, чтобы его услышал каждый борющийся со страхом воин: — До последней капли крови. За мать и за отца. За то, чтобы ваши дети жили в мире, в котором не жили вы. Чтобы они впитали в себя радость и счастье, которых вы были лишены. Умирайте со мной, живите со мной, сражайтесь и не жалейте своих сил! И тотчас люди, внимающие речи императора, срываются с места с утробным криком, пропуская вперёд воинов, скачущих на огромных скакунах. Их копья целятся в тела врагов, приближающихся с невероятной скоростью. Столкновение рождает кровь. Солдаты падают из своих сёдел; многие продолжают восседать, но опустившиеся на грудь головы свидетельствуют о том, что их путь на этой земле подошёл к концу. Сокджин подстёгивает и своего коня, а за ним пускается следом и верные соратники, вынимающие мечи из ножен. Клинки рассекают воздух и тела. Вражеская армия подобно волнам бушующего моря обрушивается на армию императора. На лицах появляются гримасы оскала, они слизывают с губ и свою, и чужую кровь, и зверея, нападают снова. Сокджин вонзает остриё меча в каждого, кто рвётся сорвать командира с седла. Бездыханное тело разбойника падает к ногам его четвероногого напарника в то время как сам Сокджин цепенеет от запаха металла в воздухе. Он разворачивает коня, ища взглядом золотой силуэт, и видит, как Мин Юнги срывает с плеч головы широкими махами меча. На его лице сверкает улыбка, будто он находится в своей стихии, будто он был рождён в реке крови. Его испещрённое тренировками тело повинуется мотивам одному ему слышимой песни, подстёгивающей его убивать. Подрываться к дезориентированному противнику и с усмешкой на губах отнимать жизни, окрашивая золото одежд в багряный цвет. — Господин! — Сокджин протискивается сквозь сражающиеся друг с другом пары, набрасывается на убившего его товарища солдата и разрезает тому глотку. А затем, вытерев о рукав нож, двигается дальше. Он ловко уворачивается от наносящихся ударов, делая подсечки и обрушивая свою ярость на нападавших. Чужие предсмертные стоны сопровождают его шаг, и неловкие покачивания, когда усталость накрывает с головой, мешают ему видеть, кто находится впереди, а кто сзади. Отважный Чонгук, прикрывая спину своему командиру, кружится рядом, разбивая надвигающиеся щиты врагов. Он кричит, срывая связки, но упрямо следит за Ким Сокджином, утопающим в своём беспокойстве. Всё, что захочешь, только приходи сюда. Непрошенные воспоминания застилают разум. Сокджин рукой хватается за голову, а второй перехватывает ладонь противника, заносящего над ним нож. Толчок в живот опрокидывает врага наземь, а Сокджин, не моргая, идёт вперёд, борясь с находящимися повсюду людьми и совсем юным Мин Юнги, улыбающимся ему в гуще садов. Музыка звучит ещё громче, и Юнги начинает двигаться, ступает босыми ногами по полу и еле заметно вздрагивая от впивающихся в нежную кожу маленьких камешков. Он руками водит в воздухе, стараясь подстроиться под ритм, стучит по земле ступнями и кружится, наклоняя голову назад и открывая Сокджину вид на тонкую шею с полупрозрачной кожей и проглядывающими на ней синеватыми змейками вен. Сокджин падает вниз, когда его нога застревает в глубокой яме. Он опирается на локти, проползает вперёд, чувствуя как по щекам катятся навязчивые, вызванные прекрасным образом слёзы. Частицы земли застревают под ногтями. Мин Юнги даже на поле боя не оставляет его в покое… — Ты же никогда не не навредишь мне, Сокджин? — Юнги еле открывает рот, он настолько сильно ослаб и истощён, что его пальцы еле сжимают запястье Сокджина. — Я обещаю… — Сокджин кивает головой, всё ещё сидя и не решаясь прилечь рядом с Юнги, как будто тогда он пропустит его уход на злополучную войну с горсткой неопытных воинов и с уже известным исходом боя. Немного помедлив, Ким задаёт вопрос: — Вы обещаете и мне не причинять боли? Сокджин хнычет от резкой боли в районе лопаток, будто что-то впилось ему под кожу и пытается выдрать все внутренности. Он переворачивается на спину, успевая увернуться от воткнутого в землю клинка. Пожилой мужчина, нависающий над главнокомандующим рычит от неудачи, но собравшись с силами готовится совершить ещё один выпад. Сокджина от этого намерения в злых, пропитанных яростью глазах бросает в предательскую дрожь, однако он в долгу не остаётся и, выдернув из кармана небольшой кинжал, вложенный внутрь заботливой рукой жены, бросает его прямо в сердце противника. Благодаря тонкому лезвию, оружие проходит между пластинами брони и с орлиной меткостью вонзается в жизненно важный орган. Сокджин облегчённо выдыхает, ощущая на себе тяжесть опустившего мешком мёртвого тела, которое он тут же отпихивает в сторону. Чтобы возможно в крайний раз взглянуть на небо и не увидеть синевы. А погрузиться во мрак сегодняшней ночи, проведённой в шатре. Контрастирующий с возрастающим жаром кожи холодный камень, перекатывающийся из руки Юнги в Сокджиновы ладони и опускающийся вновь цепью на тонкую шею, зацелованную губами главнокомандующего. Неужели сейчас он его не защитит? Неужели не сдержит своего обещания? Словно очнувшись, Сокджин встаёт, опираясь на рукоять меча. Лезвие вонзается в землю, и Соджин ступает дальше, по ходу боя нанося удары направо и налево. Ему чудится его фигура, облачённая в золотые одежды. То, как бледные пальцы еле касаются бутонов, скользя лишь подушечками по лепесткам, боясь помять их, сделать больно. Юнги голову к уже лежащему на земле Сокджину поворачивает и одними блестящими глазами просит подняться. Вернуться к нему. Ветер, пропитанный запахом горечи и неудачи, развевает тёмные пряди. Изящные руки срывают розу и прижимают её к груди в молящем жесте. И когда их взгляды вновь пересекаются, Сокджин находит в себе силы и кричит: — Юн… Юнги! Плачущий мужчина бредёт по полю, блуждая взглядом по далёким силуэтам, ища определённый, родной… Но не находит. А в голове всё повторяется навязчивое «найти, спасти, удержать». Повсюду кровь и смерть… Нигде нет императора, словно он растворился в воздухе полном мольб о прекращении мучений. У людей отрублены руки, ноги, они ползают по земле, пока не падают в изнеможении. И Сокджин находит в себе силы, чтобы успеть закрыть веки бывшему своему соратнику, совсем мальчишке, у которого полностью изрублен живот, будто убив, мучитель не остановился, а издевался над несчастным до того момента, пока полностью не насытился. Громкий крик оглушает всё пространство, и Сокджин в панике ускоряет шаг, потому что видит впереди покачивающее тело с идеально ровной осанкой. Золотой кафтан полыхает на солнце расплавленным золотом с вкраплениями багрянца. — В-всего тридцать ударов, — хрипит Юнги, прислоняясь лбом к холодному дереву. Стражники должны были держать в голове приказа Ван Гона — не больше тридцати ударов. Юнги сбивается уже на сороковом, к тому моменту Мин теряет связь с реальностью и безвольной куклой опускается на колени. Голос безнадёжно ломается… Его грубо хватают за волосы и тянут на себя: — Где же твоя ярость? М? Покажи нам своего дракона! Юнги взглядом скользит по синему безоблачному небу, а не по уродливому лицу одного из мужчин, всё ещё держащего его за корни волос. Он почему-то думает, что там ему самое место, рядом с мамой. Наверняка, там никто не поднимет на него руку, никто не назовёт чудовищем. Любимый золотой дракон оборачивается, точно почувствовав присутствие неподалеку от себя Сокджина. Его ступни, отчего-то лишённые обуви, балансируют на сваленных в одну кучу трупах. Бледная кожа покрыта кровавыми пятнами, и его глаза кошкой проглядывают сквозь маску мстителя за себя, за маму… Сокджин тянется к господину, подобно слепцу, потому что взгляд не сходит с этой пугающей в своей жестокости красоты. Он влюблён в очередной раз. И его сердце птицей рвётся к нему, не взирая на невозможность телесного контакта. — Вы тосковали по своему командиру, господин? — Сокджин пережёвывает, не отрываясь от разглядывания бледного лица, глаз, утративших свой былой блеск, но упрямо выискивающих среди кусков курицы самые большие и хрустящие. — Нисколько. Сокджину снова затыкают рот, но уже рисом. Он не признаётся в этом Мину, но от слов и вправду что-то кольнуло внутри да и до сих пор покалывает. В горле образуется ком, но тогда Юнги отдаёт ему свои палочки и произносит: — Я прощался с тобой в саду каждый день, когда наступала темнота, вставал на колени и молил богов, чтобы ты вернулся ко мне. Когда светило солнце, шептал молитвы, не хотел, чтобы я видел не важно живого или мёртвого командира, мне нужен ты, Сокджин, а не твоё звание. — Сокджин? — тянет тихо Юнги. И судя по голосу его силы и энергия совсем иссякли. Он зовёт его по имени именно с той интонацией, с какой они разговаривали в тишине их спальни. Словно пытается уцепиться за единственное то настоящее, что остаётся сегодня живым. Сокджин плачет, потому что кафтан Юнги пропитывается кровью прямо на его глазах. За тканью скрываются глубокие раны, уносящие жизнь его императора к далёким предкам — в руки любящей матери. Когда старик доходит до последней части церемонии, Юнги накрывает волной паники и желанием спрятаться: — По традиции камень, подаренный предназначенной, делает союз крепче, соединяет вас на земле, чтобы потом встретиться в другом мире. Это голос вашего сердца, спрятанный в изумруде. Сокджин ловит Юнги за мгновение до соприкосновения с землей. Его господин ощущается таким лёгким, практически прозрачным, словно вот-вот и растворится в воздухе. — Камень… — мужчина, тяжело дыша, вкладывает подрагивающими пальцами изумруд в ладонь Сокджина. Его как можно мягче устраивают на коленях, укладывая голову на грудь. Щемящее сердце отбивает последние ритмы. — Не хотел на глазах у всех… Хотел, чтобы ты был рядом только. — Что же вы не звали… Я вас потерял. — Сокджину трудно произносить обвинения в сторону его господина. Но мысль о том, что если бы он поторопился и подоспел вовремя. Изменило ли это хоть что-нибудь? Его это убивает, разбивает на осколки, которые склеются со временем совсем в другого человека, менее счастливого, чем раньше. Человека, утратившего часть себя здесь, на поле боя. Юнги подтягивается вверх, стирая солёные капли кровавыми ладонями, и с надрывом в голосе, но всё же ласково так, как если бы он говорил это тогда… На свадьбе шепчет: — Я сражался, видя тебя рядом с собой. Думая о тебе. Вспоминая тебя. Не было ни минуты, когда бы ты не стоял перед моими глазами. — Но, мой господин… — Придёт время, и я тебя встречу на небесах. Склоню перед тобой голову в знак нашего равенства и отведу в наш сад, полный красных роз… Сокджин забирает последний вздох своего императора мягким поцелуем. Позади них вражеская армия сбегает от наступающей дивизии императора. И только Чонгук гонит наблюдателей прочь, оставляет главнокомандующего и его господина сокрытыми от чужих глаз. Юноша приказывает приближённым помощникам закрыть командира щитами в надежде, что так его репутация и честь семьи не пострадает. Во всяком случае он сделает всё возможное, чтобы позаботится об этом. Но все потуги не способны оживить обернувшееся в пепел. Сокджин на негнущихся ногах проносит тело своего императора до самого дворца. Сражение подошло к концу. Земли защищены. А командир идёт по улице, видя около дома плачущую держащуюся за забор Хасэнг, чьё сердце разрывается от боли. От обиды на весь существующий мир. И лишь в саду. Среди красных как кровь роз Сокджину будет чудиться золотой кафтан и совсем юное лицо Мин Юнги, смотрящего на него прямо с той же полуулыбкой, после которой Ким Сокджин потерял весь покой и сон. Он зачарованно наблюдает за поступью изящного господина, взмахнувшего ему на прощание ладонью, прежде чем расствориться среди бутонов цветов. Его господин… Просто — Мин Юнги всё ещё ждёт его.