Das Ende ist der Anfang

Барселона, осень 1974 — Ладно, я домой. — Кройф, торопливо сделав последнюю пару затяжек, выбрасывает окурок в урну. — Заедешь завтра? — Может, лучше ты ко мне? — подмигивает Йохан Второй. Уф, не попросился сегодня — и то хорошо. — У тебя места мало, куда мы денем Марианну? Кройф порой жалеет, что заставил его жениться, раньше было удобнее. Но, с другой стороны, Прекрасному принцу тоже нужен семейный очаг и всё такое… — А у тебя дети орут, — смеётся Неескенс, привалившись к стене. Так зазывно смеётся. — Слушай, я хочу по-человечески, долго, нежно, в нормальной кровати. Давай квартиру всё-таки снимем, я займусь. — Палево, — хмурится Кройф, ярко представив, какие поводы для сплетен появятся у всех желающих. — Нас тут каждая собака знает, сразу весь город начнёт обсуждать, где и когда нас видели. — Да и чёрт с ними, — морщится Неескенс, смахнув пылинку с его плеча. — Тебя это что, волнует? Так, ещё и Уго подошёл. Йохан Второй покосился на него с заметным раздражением — не может понять, что Кройфу могло понравиться в этом маленьком коренастом перуанце, да и пусть — Йохан Первый не заставляет его дружить со своими друзьями. — Вечером пересечёмся? — интересуется Уго по-испански. — Чоло, я ж тебе вчера говорил… — закатывает глаза Кройф. Они быстро привыкли отдыхать вместе в прошлом сезоне, и так тяжко ему втолковать, что времени на маленькие шалости совсем не осталось. Зато Данни выдохнет, ей Сотиль совсем не нравится. Быстро отговорившись семейными делами и попрощавшись с Уго, Кройф косится на часы и поворачивается к Йохану Второму. — В общем, давай пока так: завтра бери Марианну и приезжайте вместе к нам. — Он ласково заправляет за ухо золотистый локон Неескенса. — Девочки будут обсуждать, какие мы с тобой плохие мужья, — а мы отлично проведём время. А там решим насчёт квартиры и насчёт всего остального, ладно? — Ладно, — улыбнувшись, сдаётся Неескенс. — Договорились. — Тогда до завтра. — Йохан Первый, вдохнув освежающий запах его парфюма, касается губами его щеки. — Аста, как говорится, маньяна. — Ага, — смеётся Неескенс, поцеловав его в ответ. Они расходятся по своим машинам и вместе выезжают с парковки стадиона — Кройф первым, Неескенс за ним. Посигналив ему на прощание, Кройф сворачивает на узкую улицу, машинально вытаскивает новую сигарету, прикуривает и опускает стекло, чтобы выпустить дым и впустить раскалённый воздух Барселоны. Господи, как хорошо. Казалось бы, лучше быть не может, но — может. Зажав сигарету в зубах, Кройф включает радио и вынимает из бардачка сложенный листок, сверяется с адресом, хотя запомнил его сразу. Где это вообще? Не хватало только карту изучать и терять драгоценное время… И у местных спрашивать негоже, великому Кройфу не только покажут, но и проводят, а ещё каждому встречному после расскажут, куда и во сколько он ездил… Нет, уж лучше самому. Еле нашёл номер дома на старом обшарпанном здании. Вроде тот. Твою-то мать, ну и район. Тут точно машину не угонят? Конечно, все в Барселоне знают, чья это машина, и не должны тронуть, но мало ли. Ладно, об этом поздно думать. И парковаться лучше на соседней, более оживлённой улице, где хотя бы люди ходят… Нацепив солнцезащитные очки и воровато оглядевшись, Кройф вылезает из «ситроена», чтобы вернуться к неприметному дому. Шестая квартира оказалась на третьем этаже. Сдвинув очки на макушку и убрав бумажку с адресом в карман, Кройф стучит в потёртую деревянную дверь — никакого звонка тут и близко нет. Щелчок замка, скрип петель — и яркая белозубая улыбка ослепляет сильнее, чем луч солнца, внезапно просочившийся сквозь грязное окно подъезда: — Какие люди! Прошу… — Района пострашнее не нашёл? — смеётся Йохан, зайдя в квартиру. — Старался, но не было. — Дик, одной рукой запирая дверь, уже обнимает его, а потом предусмотрительно снимает его пижонские «рэй-бэны» и кладёт на полку у зеркала, чтоб случайно не разбить. — В следующий раз не подкачай, — шепчет Кройф, касаясь его щеки. — Меня ещё не во всех трущобах запомнили… — Шутишь? Тут твою фамилию на стенах пишут чаще, чем нецензурщину… — Взяв его за подбородок, Дик прижимает губы к его губам, и Йохан, закинув руки ему за шею, жадно припадает к его рту. Дик набрасывается на него с таким напором, что Кройф, смеясь в его губы, поддаётся и позволяет Дику припереть его к стене — чтобы тут же закинуть ногу на его бедро, вжаться в него всем телом и зажмуриться от удовольствия, ощутив его чувственный укус чуть ниже уха. — Тш, — неохотно выдыхает Кройф, гладя его волосы. — Аккуратно там… — Ох ты чёрт, — морщится Дик, отстранившись, — теперь без следов, да? Будет трудно привыкнуть… — В процессе привыкнешь, не останавливайся! — требует Кройф, рванув его обратно за ворот. Как же не хочется думать об этом, когда с ним… Но Неескенс огорчится, если увидит засос. И ничего не скажет ведь, только посмотрит так, будто Кройф его в самое сердце ранил, насмерть, и сейчас он пойдёт, ляжет в сторонке и тихо умрёт. Лучше этого избежать. Крепко обняв Дика за шею, Йохан запрыгивает ему на руки — Дик надёжно подхватывает его под бёдрами, шепчет, уткнувшись ему в шею: «Какой же ты лёгкий, Кройф, всю жизнь бы тебя таскал», и Йохан смеётся в ответ, ласково укусив его за ухо, — «Всю жизнь и придётся, ван Дайк!» — Это что, кровать? — уточняет Йохан, оглянувшись. — Ты меня в спальню принёс? Не на кухонный стол, не в ванную, не на чёрную лестницу, а в спальню? Так мы скоро станем скучными… — Не дождёшься, — смеётся Дик, бросив его на постель. К счастью, она оказалась неожиданно мягкой. — Полегче, — всё-таки напоминает Кройф, приподнявшись на локте. — Давай хотя бы без травм. — То без следов, то без травм. — Дик быстро расстёгивает пуговицы своей рубашки. — Совсем изнежили тебя в моё отсутствие. Приспосабливайся обратно, теперь в одной стране живём. — Ммм, да, пожалуй. — Кройф с удовольствием поглаживает взглядом его грудь, когда он распахивает рубашку. — Ты приготовил для меня стриптиз? — Ещё чего. — Дик ложится на него, придавливает своим мощным телом. — Я-то знаю, что тебя по-настоящему заводит. Он знает, да. Как никто другой. Именно поэтому Йохан сейчас под ним на кровати в очередной старой квартирке, выгибается, позволяя ладоням Дика скользнуть вниз и погладить его спину, резко сжимает в кулаке его густые тёмные волосы, пока Дик целует и покусывает его шею, стискивает его бёдра своими, чтобы крепче прижаться к нему. Не без усилий спихнув его с себя — кровать жалобно скрипнула — Кройф сам усаживается на него и, наслаждаясь восхищённым взглядом Дика, расстёгивает рубашку. — И это всё мне, — шепчет Дик, гладя его бёдра. Кройф лукаво улыбается, чтобы поддразнить его. — Хочу тебя. — Дик подтаскивает его ближе к себе. Рубашка Йохана падает на пол. Дик ласкает его сквозь джинсы, и Йохан подаётся навстречу движениям его руки. Они отлично друг друга изучили и знают, что им друг от друга надо. Дик властно хватает его за золотые цепи на шее и тянет вниз — у Йохана дыхание перехватывает каждый раз, когда он так делает. Такое только Дику дозволено. Дик целует его глубоко, требовательно, тискает его задницу — этого грех не сделать, раз уж Йохан так удобно лежит на нём, а потом опрокидывает Йохана обратно на кровать и снова оказывается сверху. Рубашка Дика тоже летит куда-то в угол. Так, а на нём, в отличие от Йохана, следы можно оставлять, даже нужно. — Соскучился? — выдыхает Дик, ощутив, как Йохан провёл ногтями по его спине. — А сам как думаешь? Дик расстёгивает ремень, пуговицу, молнию джинсов; Дик запускает ладонь внутрь, обхватывает, ласкает, доводя до нужной кондиции, и только потом стягивает с Кройфа джинсы и бельё. Йохан замирает, когда Дик склоняется к нему, но пока не время для долгих нежностей — Дик пару раз облизывает его и прерывается, чтобы окончательно раздеться самому. — Зачем столько… — шепчет Йохан, впуская в себя пальцы Дика с очередной обильной порцией смазки. — В тебе стало слишком тесно, — отзывается Дик, плавно двигаясь в нём. — Надо растянуть тебя обратно, а то я кончу, как только в тебя войду… — А ты так умеешь? — смеётся Йохан, коснувшись его щеки. С Диком обычно долго — иногда это великолепно, иногда бывает проблемой, потому что ты уже всё, а он только на середине процесса. — С тобой всё возможно, — отзывается Дик, поцеловав его ладонь. С ним тоже. Хочется уже начать, но пальцы Дика всё ещё скользят в теле Йохана — к двум добавился третий, и Йохан тихо постанывает в такт, зажмурившись. Дик всегда готовит его долго, потому что, как он сам говорит, его невероятно заводит, когда Кройф лежит перед ним, одновременно ждущий, жаждущий, терпящий первую неизбежную боль и сходящий с ума от желания. — Смотри на меня, — требует Дик. Он не любит, когда с ним закрывают глаза. Даже если слишком хорошо. Будто Кройф может вместо него кого-то представить — мысль настолько нелепая, что просто смешная. — Хочу тебя, — выдыхает Йохан, глядя на него. — Сейчас, Кройф, — шепчет Дик, продолжая трахать его пальцами. — Подожди. Не спеши. Позу для первого раза Дик выбирает самую банальную — любит в лицо партнёру смотреть, да и Йохану нравится его видеть, так что он не возражает. Только требует глубже, резче, сильнее, грубее — Дик в курсе, что даже если Кройф снизу, он всё равно как бы и сверху тоже. Толкаясь в него, Дик опирается обеими руками на кровать — каждый мускул напряжён, до невозможности хорош он сейчас. Йохан гладит его руки, царапает его кожу, но этого мало: придвинувшись ближе, прижимает губы к его руке и чувствует, как Дик вздрогнул от удовольствия, ощутив прикосновение его языка.

***

Неескенс подъезжает к своему дому и тянется заглушить мотор, но ловит себя на том, что совсем не хочет этого делать. Будто с урчанием двигателя замолкнут все, вообще все звуки мира, и он останется совершенно один. У Кройфа тут есть дела, друзья — хоть этот Уго, с которым у Йохана уже куча общих воспоминаний и общих шуток, а у Неескенса никого. Только Марианна, с которой он сыграл свадьбу в июле, сразу после финала Чемпионата мира. Все ожидания этого лета оказались ложными: и ЧМ принёс совсем не те медали, которых была достойна сборная, и переезд прошёл как-то не так, и брак — не такая уж прекрасная штука, и… Ладно, грех жаловаться. Всё-таки у Неескенса сбылась мечта, и надо быть благодарным судьбе за это. Остальное как-нибудь выправится. Так и не заглушив мотор, Йохан Второй выходит из машины и оглядывается с безумной надеждой на чудо. Будто сейчас что-то обязательно произойдёт, и ему не придётся идти в свой новый дом, который ещё обживает хозяйственная Марианна. Ни-ко-го. Птицы поют, цикады стрекочут, уличный пёс перебежал дорогу. Лениво лижет лапу толстая кошка в раскрытом окне над навесом маленького магазина. Заплакал ребёнок на верхнем этаже. Под навес вышел, обмахиваясь газетой, немолодой хозяин этой лавки, приветливо помахал Йохану, крикнул: «Ола, сеньор!», уселся на обшарпанную табуретку между ящиков с фруктами и закурил. Видимо, ничего не произойдёт. Надо смириться. В новом сезоне Дик перешёл в «Реал Мурсия», и Неескенс ждёт его приезда. Надеется, что Дик припрётся неожиданно. Пусть это будет сюрприз, ну пожалуйста, ну хоть как. Но Дик не торопится, и Неескенсу непонятно, почему он так себя ведёт. Неужели после всего, из чего состоял их прошлый год… после всех этих ночных разговоров, совместных переживаний… редких встреч… Неужели Дик не понимает, как это важно? И чем скорее — тем лучше. Но Дик вчера не звонил и сегодня не сможет, наверное. Он сказал, что уезжает на два дня по делам, и Йохан Второй до последнего надеялся, что Дик приедет сюда. Если бы он сейчас был здесь… Пнув в сторону крышку от газировки, Неескенс садится обратно в машину и уезжает подальше от своего нового дома. Просто едет куда глаза глядят, особо не разбирая дороги. Если бы Дик был здесь. Йохан Второй очень ярко себе представляет, как он был бы одет: лёгкая, светлая летняя рубашка, голубые джинсы клёш. Видит его широкую белозубую улыбку, его слегка выгоревшие под солнцем Ниццы тёмные длинные волосы, которые будут теперь светлеть из-за испанского солнца. Красивый, господи. Красивый, как в кино. Родной до невозможности. Если бы он только был здесь… Йохан видит всё как наяву: вот Дик приехал и встретил его возле подъезда, вот они вместе сели в его машину, и Дик одолжил ему свои солнцезащитные очки, вот они едут куда-то — так же, как он сам сейчас, куда глаза глядят, вот видят маленькое кафе… Неескенс останавливается возле кафе, глушит мотор. Открывает бардачок — там лежат авторучка и тетрадь, которую он купил ещё в Амстердаме. Забрав их, Неескенс заходит в малолюдное кафе, но пара говорливых старичков в углу его раздражает, так что он просит место потише. Камареро провожает его во внутренний дворик. Йохан Второй располагается в тенистом углу, под навесом, заказывает бокал красного и открывает тетрадь. Записей в ней пока нет — после событий, к которым привела его любовь к автобиографическим заметкам, Неескенс собирался с ними завязать, но, похоже, если к этому не вернуться — станет совсем лихо. Он видит всё, как будто это происходит наяву. Вот Дик сидит рядом с ним за этим самым столиком, вот Неескенс рассказывает ему обо всём — о Чемпионате, об их победах и поражении в финале… о свадьбе, о переезде в Барселону. О том, что, похоже, даже Данни смирилась с тем, что никуда Неескенс не денется, да и решила жить в мире и согласии. Поблагодарив камареро и отпив глоток вина, Неескенс задумчиво выводит в тетради сегодняшнюю дату и поднимает взгляд: а что бы они с Диком делали после того, как наговорились всласть, держась за руки под столом? Конечно, Дик пригласил бы его в квартиру, которую снял бы на пару дней. Он же говорил, что хочет по-человечески. Чтобы всё было как надо. Чуть ли не первая брачная ночь. Какой была бы эта квартира? Покусывая кончик ручки, Йохан представляет что-то прямо противоположное своему, весьма современному жилью: скрипучие деревянные полы, солнце сквозь ставни, пылинки в лучах света, музыка из открытого соседского окна… Большая старомодная кровать… Боже, как было бы красиво. Решительно хлебнув ещё вина, Йохан Второй выводит в тетради: «Я ещё не верю в то, что сейчас записываю, но сегодня Дик приехал ко мне. Сюда. В Барселону. И всё наконец-то случилось».

***

Ницца, сентябрь 1973 — Ну привет, — говорит Кройф, выбросив окурок в ближайшую мусорку. — Боже-боже, Кройф, не обязательно было переться к нашей раздевалке, я бы и так тебя нашёл по запаху, — смеётся Дик, обнимая его. — Тут вообще не курят, и любого прибили бы, но ты ж у нас бог, тебе всё можно. — Иди ты. — Йохан прижимает Дика к себе, вдыхает запах французского мыла, которым Дик благоухает после душевой, и чувствует, как ван Дайк ткнулся губами ему в макушку. — Поздравляю, прекрасный гол. — Жаль, что тебя не было, — вздыхает Дик, отстранившись. — Так хотелось снова на одном поле сыграть. — Был бы я — не было бы три-ноль, — резонно возражает Йохан, хлопнув его по спине. — Быть может, — легко соглашается Дик, поудобнее перехватив ручку сумки на плече. — Ладно, стадион у нас не блещет особым великолепием, так что отпросись у Генерала — и поехали отсюда, я тебе хоть Ниццу покажу. — А я уже отпросился, — усмехается Йохан, подмигнув. — Пошли, надоело тут живым экспонатом работать. Одноклубники Дика так пялятся на Кройфа, что даже давно привыкшему к повышенному вниманию Йохану стало некомфортно. Дик, оглянувшись, сказал им пару слов по-французски, и они свалили. Тут ван Дайк тоже пользуется уважением и почётом. Французы даже сделали его капитаном команды. Клуб «Ницца», в котором теперь играет Дик, достался «Барселоне» в соперники в кубке УЕФА. Кройф пока не имеет права выступать за «Барсу» в официальных матчах, но приехал посмотреть матч с трибуны, чтобы лучше узнать и свою команду, и соперника — Йохан надеется, что к ответной игре в октябре неповоротливые госорганы выдадут ему лицензию игрока, и он сможет сыграть с «Ниццей» на «Камп Ноу». Там надо будет побеждать с крупным счётом, так как в Ницце «Барселона» проиграла 3:0. Дик забил отличный гол на четвёртой минуте. — Чего вчера не приехал? — спрашивает Дик, ведя Йохана по лабиринту подтрибунных помещений «Стад дю Рэ». — Я думал, перед матчем успеем пообщаться. — Дела были, — вздыхает Йохан. — Один переезд равен двум пожарам, так вроде говорят? Вообще, он до последнего не был уверен, стоит ли ему появляться в Ницце, но в конце концов решился. И Михелс не понял бы, если бы он не поехал, и, в очередной раз задав себе вопрос: «Хочу ли я увидеть Дика?», Кройф пришёл к выводу, что хочет. Но прилетел перед самым матчем, чтоб быстро раздать интервью и посмотреть игру с трибуны. — Как устроился там? — интересуется Дик. — Да отлично, я давно там дом присмотрел, сейчас всё оформили, обживаемся, — отзывается Йохан, притормозив, чтобы дать автограф мальчику, подававшему мячи во время матча. — Твои дела как? — И мы переехали, — смеётся Дик. — Купили дом в Сен-Поль-де-Вансе, всё, как хотели… — А свою амстердамскую квартиру ты в марте всё-таки продал? — уточняет Кройф, заправляя за ухо мешающую прядь. — Я даже не спросил потом… — Да мы же не пересекались после, и у тебя моего телефона никогда не было, — пожимает плечами Дик, выходя вместе с ним на стоянку. — Как бы ты спросил? Всё прошло хорошо. Удачно продал. Так, судя по воплям, все эти люди — к тебе, — кивает он в сторону толпы, кричащей за ограждением. — Давай мне сумку и иди одаривай фанатов вниманием.       — У тебя тут можно курить? — спрашивает Кройф, вынув из кармана сигареты. — Сейчас станет можно, — загадочно отвечает Дик, и Йохан не сразу понимает, что он имеет в виду. Только услышав странные звуки, он поднимает голову и видит, как отъезжает крыша автомобиля. Чёрт, в сумерках даже не разглядел, что у Дика за тачка… — Кабриолет? — усмехается Кройф, прикурив. — Обалдеть, ван Дайк, от тебя не ожидал. — Поживёшь у моря с годик, тоже себе такую игрушку прикупишь, — отзывается Дик. — А чего ты от меня не ожидал? Тяги к роскоши? Брось, Кройф… Ты здесь раньше бывал? В смысле, для отдыха, а не чтобы за беглым любовником гоняться? — Нет, не бывал, — говорит Кройф, выдохнув дым. — Ты же знаешь, я всегда отдыхаю в Испании. Так что показывай всё, что хочешь показать. — И сколько у нас времени? — хитро косится на него Дик. — Главное — к утреннему рейсу на Барселону успеть, — пожимает плечами Йохан. — Слушай, может, заедем… — Да есть у меня всё, — успокаивает Дик. — На заднем пакет лежит, угощайся. Кройф, пошуршав пакетом, вытаскивает бутылку виски и скручивает крышку. — Будешь? — спрашивает он, приложившись. — За рулём — нет, не буду, — отказывается Дик. — Потом. Итак, посмотрите направо… Вечерняя Ницца, шумная и огнистая, обступает их, Дик тараторит, как профессиональный гид, а Кройф жадно затягивается сигаретой, хлебает виски из горла, и даже не верится, что может быть так хорошо.       Море шумит, плещется и шуршит совсем рядом, тёмное, пахучее. Ворочается, как беспокойно спящий зверь, дышит и всхлипывает сквозь дремоту. Его и не было бы видно в темноте, если бы не далёкие огоньки причалов, отражающиеся в воде. Луч маяка на мысе в нескольких километрах от них разрезает мглу, шарит в густом влажном воздухе, словно ищет кого-то. — Оно такое же, как у вас? — спрашивает Дик, глядя вперёд. — Пожалуй, — отзывается Йохан. — Приедешь на ответный матч — посмотришь. Дик забирает у него бутылку и делает солидный глоток. Значит, в ближайшее время вести машину не собирается. Йохан в этом и не сомневался, когда позволил увезти себя из города на самый берег моря. Кажется, рядом заброшенный пирс. Тут тихо и безлюдно. Идеально для того, что будет дальше. — Как ты нашёл это место? — интересуется Йохан, чтобы нарушить тишину. — Это очень глупо прозвучит, — отвечает Дик, хлебнув ещё виски, — но, когда я только-только переехал сюда, мне нужно было где-то побыть одному. Погрустить, пожалеть себя, вспомнить былое и так далее. Поэтому я тут долго по окрестностям мотался на машине, как только появлялось время. Вот и нашёл. Днём тут очень красиво, а ночью… хм, тоже красиво. Извини, я не поэт. И даже не оратор, как ты. Поэтому не знаю, как правильно объяснить… — Всё нормально, — тихо говорит Йохан. — Я понял. — Ладно, — кивает Дик, протянув ему бутылку. Кройф отпивает, а Дик жмёт на кнопку, и крыша машины возвращается на своё законное место. Становится тихо. Они переглядываются — глаза ван Дайка призывно и загадочно блестят в полумраке. Дик, повернув ключ в зажигании, глушит мотор. Ещё тише стало и темнее. Только море дышит. И они дышат. — Пойдём на заднее, — помолчав, предлагает Дик. — Там будет удобнее. И вылезает из машины, даже не услышав согласие Йохана. Впрочем, что толку в словах, если они оба и так всё понимают. Дик убирает с заднего сидения в багажник завалявшийся хлам — пустые пакеты, бутылки из-под содовой, прочее, чем обычно замусорено заднее сидение. Йохан тоже выходит из машины — снаружи так темно, что кажется, будто ты в космосе, вообще не видно, что у тебя под ногами. Закурив, он поднимает голову: да, звёзд в здешнем небе невообразимое количество. Засмотреться можно. Когда вокруг темно, они такие яркие. Дик, судя по звукам, отодвигает передние сидения, чтобы сзади стало просторнее. — Ну вот, — наконец говорит он. — Прошу. Не президентский люкс, но тоже ничего. — К чертям люксы, — вздыхает Кройф и, сделав последнюю затяжку, щелчком отправляет окурок куда подальше. Дик открывает ему заднюю дверцу машины, впускает Кройфа внутрь и, захлопнув дверцу, сам садится с другой стороны. Они сразу тянутся друг к другу, обнимают друг друга, находят губами губы друг друга. Йохан гладит плечи Дика, его мощную спину, его руки. Целует, лижет, покусывает его мягкие губы, от которых пахнет вискарём, чувствует, как от него самого табаком несёт. — Обожаю, — шепчет Дик ему в ухо. — Обожаю, когда от тебя воняет твоим жутким куревом. Йохан смеётся, целуя его в шею. Дика хочется потрогать сразу везде, будто есть сомнения в том, что он настоящий, что он не галлюцинация и не сон. Йохан касается его волос — густых, пышных, длинных, потом его лица — носа, щёк, губ. Дик коротко целует его пальцы, вдыхает запах табака, которым они пропитались, и урчит от удовольствия. Снова приладив губы к его губам, Йохан расстёгивает верхние пуговицы его рубашки, гладит его грудь, чувствуя, что волосы у него тут растут только возле ключиц, собственно, на груди их совсем нет, а ниже они появляются только на животе, около пупка. Всё это Йохан очень хорошо помнит после той ночи в марте, когда он досконально изучил тело Дика губами, языком и руками. Его запах одурманивает. Тут так темно, что ничего толком и не видно — остаются лишь вкусы, прикосновения и запахи. Дик не мешает Йохану ловить кайф, только подаётся навстречу его рукам, давая понять, что ему всё нравится. Не отрываясь от его губ, Йохан касается его там, ниже живота, начинает гладить его сквозь джинсы. Дик, чувственно прикусив его губу, отзывается глухим стоном. Йохан добавляет напора и настойчивости — Дик прижимает его ладонь крепче, подсказывает темп, и Йохан какое-то время делает так, как он хочет, но терпения уже не хватает на долгие прелюдии. Звякнула пряжка ремня Дика, выскользнула из петли пуговица, коротко прошуршала молния. Дик приподнимает бёдра, помогая стянуть с него джинсы и трусы, — причём не до колен стащить, как обычно, а совсем. К чёрту полумеры. — Не знаю, что ты задумал, но мне нравится, — смеётся Дик. В темноте его выражение лица толком различить невозможно. — Всё просто, — отзывается Йохан, снова обхватив его рукой. Дик шумно вздыхает, когда Йохан наклоняется к нему и, отодвинув крайнюю плоть, обнажает головку, чтобы пройтись по ней языком. Когда так темно, всё это кажется то ли сном, то ли фантазией. — Да, — шепчет Дик, погладив его по голове. — Подожди, дай устроюсь поудобнее. — Ишь ты, — усмехается Йохан, но не мешает. Пусть наслаждается. Закинув одну ногу на сидение, а другую отведя подальше, Дик нащупывает на шее Йохана тяжёлые золотые цепи и тянет его обратно. Дерзко, и вроде бы надо дать ему по рукам за такую наглость, но Йохана это заводит, и он не мешает Дику воспользоваться его цепями, чтобы пригнуть его голову обратно к напряжённому члену Дика — его проще найти по резкому запаху возбуждения, щекочущему ноздри, и по жару, исходящему от него, чем попытаться разглядеть в темноте. Йохан обнимает его губами, и Дик, оставив в покое его ювелирные украшения, кладёт ладонь ему на затылок. — Глубже, — требует он. — Ещё глубже, Кройф. Ох, как Дику нравится называть его по фамилии, когда Йохан ему доставляет оральное удовольствие. Не абы кого трахает, самого Кройфа. Но Йохан не против — у него тоже пробегает по телу разряд возбуждения каждый раз, когда он слышит свою фамилию из уст Дика. — Забери его полностью, — шепчет Дик, сжав его волосы. — Хочу, чтобы он тебе в глотку упёрся. Всего тебя почувствовать хочу. «Сукин сын, ты же знаешь, что я это и так сделаю», — мысленно усмехается Йохан, потому что какой смысл не сделать всего, на что способен, если уж взялся? Но когда ему говорят об этом прямо, это, оказывается, очень возбуждает. — Ещё, — хрипло стонет Дик, больно стискивая его волосы в кулаке. — Вот так. Я же знаю, как ты это любишь, Кройф. Каждый раз так старательно у меня отсасываешь, причём по собственной инициативе. Обожаю тебя за это. — Только за это? — шепчет Йохан, отстранившись, и обводит языком головку. — Нет, конечно. За многое сразу, но это меня просто завораживает. Жаль, что свет включить нельзя. — Дик поглаживает большим пальцем его губы. — Хочу видеть, как твоя слюна прям ниточками висит между твоими губами и моим членом. Ты потрясающий, Кройф. Только не останавливайся, пожалуйста. Йохан, усмехнувшись, забирает его обратно, и Дик запускает пальцы в его волосы, гладит их, перебирает, но контролировать уже не пытается — хочет насладиться импровизацией. Что ж, пусть так… Может, у него какой-то особенный вкус и запах. Может, он дышит и стонет в каком-то особенном ритме. Но делать это для него и в самом деле безумно приятно. — Ох, Кройф. — Дик глубоко вздыхает, коснувшись его щеки. — Какая самоотдача. Господи, да. Ещё раз, вот так. Да. Я самый везучий сукин сын в мире. Мало кому удавалось в один вечер поиметь и «Барселону», и Кройфа… — Хочешь выяснить, кто из нас сейчас кого имеет? — интересуется Йохан, выпустив его изо рта. — Выяснить? Зачем? — Дик снова ловит его за цепочку и тянет к себе. — Иди сюда, я тебе сам всё покажу. Собирая свой вкус с его губ и языка, Дик быстро расстёгивает его джинсы, проскальзывает рукой внутрь и начинает ласкать его. Йохан крепко обнимает его, вздрагивает от удовольствия, когда Дик кладёт руку на его задницу и грубо стискивает. Чувствовать, как сильно Дик его хочет, и самому хотеть его до умопомрачения — бесподобно.

***

Барселона, октябрь 1973 — Кройф, — стонет Дик, стиснув его плечо. — Йохан… — Да, — отзывается Кройф, чуть сбавив темп, останавливаться уже нелепо. — Иди ко мне. — Дик поднимает голову, смотрит ему в глаза. — Хочу в рот. Господи, ну конечно. Всегда пожалуйста. Йохан, призвав на помощь всё своё самообладание, осторожно выходит из него, стараясь не причинить ему боли, скидывает его ногу со своего плеча и переползает выше, чтобы встать на колени над его лицом. Дик глубоко забирает его в рот, и Йохан, несколько раз толкнувшись в него, кончает. Дик, крепко стиснув его бёдра, не даёт ему отстраниться, пока не проглотит всё. И по его довольному урчанию ясно, что ему нравится. Он любит вкус Йохана. Кройф устало сползает ниже и падает на него, Дик его обнимает, гладит его спину. Несколько долгих секунд ни звука, кроме их сбивчивого дыхания и тихой музыки из радио. Йохану кажется, что слышно даже, как гудят его мышцы после того, что они сейчас вытворяли. — Теперь ты, — шепчет Дик, гладя его по загривку. — Да. — Йохан спускается вниз, скользя губами и языком по его груди и животу. Дик приподнимает бёдра навстречу его рту. Йохан плотнее сжимает его губами, скользя вдоль ствола, — Дик выгибается, стонет, дрожит, ясно, что он уже на пределе. — Глотай, — хрипло требует он, вцепившись в волосы Кройфа. — Всё до капли глотай. Дик говорит это только для того, чтобы ещё сильнее возбудиться, понимая, что он приказывает это не кому-нибудь, а Кройфу. Само собой. А как иначе? Выпив его горьковатое семя и тщательно облизав его член, Йохан валится рядом с ним без сил — Дик крепко прижимает его к себе. Кройф устраивается поудобнее на его груди, вдыхая его запах. Дик целует его волосы, перебирает их, и жарко от его большого, мощного тела, их смешанных запахов, их тяжёлого дыхания. — Окно открою, — приподнимается Кройф, но Дик его удерживает: — Лежи. Мало ли. — Да кому тут ходить… — Мы одни с тобой такие умные, что ли? — прерывисто смеётся Дик. — Сейчас ещё кто-нибудь припрётся, думая, что тут некому ходить. Лежи. Не задохнёмся. Йохан гладит его грудь: — Это уже больше похоже на президентский люкс, правда? — Не поспоришь, — вздыхает Дик, накрывая его ладонь своей. Их пальцы переплетаются. — Нахрена тебе такой траходром в тачке? — Какой траходром, ван Дайк? Все мысли в одном направлении. — Йохан упирается подбородком ему в грудь. — Мало ли где ночевать придётся. Я сразу потребовал, чтобы заднее сидение раскладывалось. И кстаааати… — У тебя тут холодильник?! — распахивает глаза Дик. — Вот он, истинный прогресс! Дай сюда! — Отними, — хохочет Йохан, отдёргивая от его загребущих рук бутылку пива. — Ладно, ладно, на. Здесь ещё электроплитка есть, кстати. Можем устроить романтический ужин, в холодильнике с прошлого пикника пара сандвичей завалялась. Правда, они тут уже пару месяцев обитают, но, если поджарить, будут очень даже ничего. — Я пожить ещё планирую, — закатывает глаза Дик, открывая пиво. — И вообще, мне обратно в Ниццу ехать, а отравление — не лучший сувенир. — Да уж, далековато ты обосновался, — вздыхает Кройф, опустив стекло и выкинув крышку от пива наружу. — Сам меня туда сослал! — ржёт Дик, сунув ему крышку от своей бутылки — Кройф выбрасывает и её. Пить тут пиво после секса, голыми, потными и усталыми, при свете лампочки на потолке, задёрнув шторки (ну да, у Кройфа в машине шторки есть, он ценит приватность), под музыку из радиоприёмника — это потрясающе. Каждый раз, когда выпадает возможность уединиться с Диком, Кройф поражается тому, как хорошо, оказывается, бывает. Пришёл день ответного матча, «Ницца» под предводительством Дика приехала в Барселону, а у Кройфа так и не появилась лицензия игрока, чтобы вывести своих ребят на поле и дать французам достойный отпор. Пришлось довольствоваться скромной победой 2:0 (натаскал их, как мог), но, увы, по итогам двух матчей дальше в кубке УЕФА пройдёт «Ницца», а «Барсе» придётся оставить мечты об этом трофее до следующего сезона. «Чтоб выиграли теперь этот хренов кубок, — строго сказал Йохан, встретив Дика после игры у гостевой раздевалки. — Тогда и нам не стыдно будет». — «Постараемся, — рассмеялся Дик, приобняв Йохана. — Ну чего, покажешь мне Барселону?» Конечно, покажет. Йохан заранее продумал неплохой вариант и успешно его реализовал. Он выбрал место не у самого моря, а на высоких холмах, уже за чертой города. Конечно, днём тут интереснее — роскошный вид на город и побережье, но и ночью огни Барселоны производят неизгладимое впечатление. По дороге распили бутылку виски, теперь пивом заполировать — и подождать, пока протрезвеет хотя бы Кройф, на машине с каталонских холмов лучше спускаться трезвыми. Йохан замечает странный взгляд Дика и кивком спрашивает, что не так. Дик, помотав головой, отворачивается. — Чего? — интересуется Йохан, коснувшись его запотевшей бутылки горлышком своей. — Задумался, когда и где мы увидимся снова, — отзывается Дик. — Так… а должны? — удивляется Кройф. — А ты хотел просто срулить и сделать вид, что ничего не было? — усмехается Дик, пристально глядя на него тёмными глазами. — Признай уже, Кройф, хоть мы с тобой в марте и попрощались, — у нас снова бурный роман. — Что? — не верит своим ушам Йохан. — Вроде взрослые люди, а ты мне встречаться предлагаешь? — Мы уже встречаемся, если ты не заметил. Я просто предлагаю тебе это признать. Ну… в целом, у них это четвёртый раз за год, и это, наверное, много, и действительно можно сделать из этого выводы, но… — Ван Дайк, не ожидал от тебя, — качает головой Йохан. — Такой вечер портить собираешься? — Вдумайся: до этого момента вечер тебе очень даже нравился, — напоминает Дик и, протянув руку, касается его губ. — Ты хочешь, чтобы он повторился, не меньше, чем я. Вообще, да. Хочет. Йохан Второй далеко, в Амстердаме, личная жизнь Кройфа на новом месте пока сложна и запутана, а с Диком ему очень хорошо. — Допустим, но чего тебе от меня нужно? — спрашивает Кройф, нервно почесав нос. — Я должен принять твоё обручальное кольцо, дать тебе какую-нибудь клятву или что? Ты должен понимать, как мы ограничим наши отношения, если дадим им определение. Это же логично. — Успокойся, — тихо говорит Дик, придвинувшись ближе, и проводит рукой по его волосам — легко, нежно и, как показалось Йохану, с грустью. — Я не посягаю на твою свободу. Ты никогда не будешь никому принадлежать, Кройф, это понятно. Дик касается губами его губ, избавляя от необходимости говорить что-то в ответ, — Йохан отзывается на его медленный, ласковый поцелуй. Холодные от пива губы Дика приятно освежают. — Просто дай мне, наконец, свой телефон, — интимно шепчет Дик, потёршись носом о его нос, — чтобы мы договорились о следующей встрече. А, всего-то. — Конечно, — выдыхает Йохан. — И ты мне свой. — Замётано, — кивает Дик. — Что ж, поздравляю, Кройф. — С чем? Мы всего лишь смирились с тем, что нравимся друг другу, вот и всё. — Это уже немало, — усмехается Дик. — А вообще — с началом нового этапа наших отношений. — Ну ладно, за это можно и выпить. — Кройф касается его бутылки своей. Дик жадно и внимательно смотрит, как он пьёт. Поймав его взгляд, Йохан отрывается от бутылки и слизывает каплю пива, ползущую по горлышку. — Ох, — шепчет Дик, не отрывая взгляда. — Сколько ж в тебе секса, Кройф. — Ровно столько, чтобы ты был готов ездить за ним аж из Ниццы в Барселону, — отзывается Йохан. — Ты меня сам туда отправил, — ещё раз напоминает Дик. — Ну, это же можно исправить, — пожимает плечами Кройф. — Хочешь в Испанию? В «Барселону», конечно, тебя не возьму, это место Неескенса. Но что-нибудь тебе найду. — Посмотрим, что ты предложишь, — отвечает Дик. — Если ты думаешь, что я соглашусь на что угодно, только бы видеться чаще… — А что, нет? — смеётся Йохан и, глядя ему в глаза, отхлёбывает ещё глоток из бутылки. Очень уж ему нравится, как Дик смотрит на него, пока он пьёт. — К тебе я буду хоть с другой планеты прилетать, — говорит Дик, откровенно любуясь им. — Но это не значит, что ты можешь запихнуть меня в какой-нибудь захудалый клуб второго дивизиона, просто чтобы я был у тебя под рукой. — В мыслях не было, — хмурится Йохан. — Найду тебе лучший вариант из возможных. — Вот и посмотрим, — кивает Дик. — Допивай уже своё пиво, Кройф. Смотреть на тебя можно вечно, только мне хочется чего-то более осязаемого. — Какой ты ненасытный, — подмигивает Йохан. — Дай хоть перекурить… — Ты можешь курить в процессе, — отзывается Дик, подползая к нему с коварной ухмылкой. — Я буду тебя ласкать, ты будешь курить, и все будут довольны.

***

Амстердам, ноябрь 1973 — И когда ты приедешь? — спрашивает Неескенс, кусая губы. — Мой принц, я не знаю, — вздыхает Кройф в далёкой Барселоне, и его дыхание шуршит в трубке. — Постараюсь поскорее. А что, ты куда-то собирался? — Куда я денусь, — отзывается Неескенс, поставив телефон на стол и наливая себе коньяка в бокал. — Только на выездные матчи… — Ну календарь у меня есть, — бодро сообщает Йохан. — Уж посмотрю, чтоб ты был в Амстердаме… — То есть, опять не предупредишь. — Йохан Второй отпивает глоток коньяка. — Не понимаю, ты меня проверяешь? — Чего ты! — возмущается Кройф. — Просто сам не знаю, как и что у меня тут будет. Как только смогу — сразу в аэропорт и к тебе. — Ну ладно. — Неескенс делает вид, что поверил. — Я соскучился. — И я, — тихо говорит Кройф. — Что ты там делаешь? — Пью… хм… чай и разговариваю с тобой. Что мне ещё делать, — смеётся Йохан Второй, усевшись в кресло. — А ты? — Заперся в кабинете, закинул ноги на стол, пью, хм, колу и с тобой говорю, — сообщает Кройф. — Прекрасный принц, у тебя там всё в порядке? Никто не обижает? — Пусть попробуют, — ухмыляется Неескенс, сделав большой глоток коньяка. — Крол и Джонни везде со мной ходят, остальным себе дороже связываться. — Точно? — сомневается Кройф. — Точно, — успокаивает Йохан Второй. Понятно, что после ухода Кройфа тех, кто был с ним близок, не очень любят. Поддевают при случае, не зовут на пьянки (боже, как будто им своих мало!), а иногда намеренно отдают максимально неудобные для обработки пасы, чтобы игрок не мог нормально принять мяч и распорядиться им. Ну да ладно. Джонни этим не испугать — Кройф его самого так воспитывал, чтобы «мальчишка» не задавался и понимал, кто тут старший, Неескенс слишком хорош и техничен, чтобы его этим смутить, а Крол защитник, тут уж не в интересах команды с ним шутки шутить. И, что бы ни происходило, до открытого конфликта дело стараются не доводить. Понятно, что одно слово Неескенса — и неугодный игрок простится со сборной. А там теперь неплохо платят — и всё благодаря тому же Кройфу. И на носу Чемпионат мира, который может принести славу и богатство. Не время вылетать из сборной. Кайзер везде ходит с Хааном, демонстративно игнорирует Неескенса, а с остальными контактирует по минимуму. — Да, всё хорошо, — уверяет Неескенс, задумчиво крутя провод телефонной трубки. — Тебя тут боятся даже на расстоянии. — Если что, сразу скажи. — И ты прилетишь меня спасать? — улыбается Йохан Второй. — Обязательно, — отвечает Кройф, и Неескенс видит его улыбку, как наяву. Даже слёзы на глазах выступили. Если бы он знал, как скучает его Прекрасный принц. Но если бы Неескенс и мог подобрать слова, чтобы рассказать об этом, он не стал бы печалить Кройфа. Ему ведь там тоже нелегко. Он очень многословно и подробно рассказывает всё Неескенсу, иногда вворачивая риторические вопросы типа «Представляешь?» или «Ну ты понял, да?», чтобы убедиться, что Йохан Второй его слушает и пока не уснул. Какой дом, какой сад, какой стадион, какая раздевалка, какие одноклубники, с кем играли, кто забил и на какой минуте, что было на тренировке, что было после тренировки, как фанаты ему прохода не дают, в какие магазины тут можно пойти, куда они ходят и ездят на выходных, какого здоровенного живого омара притащила Данни с рыбного рынка, а потом не знала, что с ним делать… Словом, Кройф весьма убедительно себя ведёт, и складывается впечатление, что он отчитывается Неескенсу вообще обо всём, что делает. Только Йохан Второй прекрасно знает, как обманчиво это ощущение. Он-то Йохану тоже рассказывает очень многое… но ведь это не совсем всё. — Мне показалось или ты зевнул? — спрашивает Кройф, щёлкнув зажигалкой у самого микрофона телефонной трубки. — Ой, прости, устал, — отзывается Неескенс, потянувшись. — Тренировка была сегодня долгая, утомительная. Этот Кнобель вообще не шарит, я половину работы за него делаю. — А чего Кайзер? — помолчав, интересуется Кройф. — Он же капитан. — Сам знаешь, как он себя держит, — поясняет Неескенс. — Он у нас для общения и для забот о нуждах своих грёбаных избирателей. А я… — Йохан Второй усмехается. — Я как бы вместо тебя. Стратегия, тактика. — Слушаются? — уточняет Кройф, шумно выдохнув дым в трубку. — Будто у них есть другие варианты, — фыркнув, говорит Неескенс. — Либо мы всё просрём, либо надо держать уровень. Кроме меня, Сурбира и Мюрена тут мало кто хорошо соображает. Тяжко без тебя. — Ты у меня умница, — говорит Кройф. — И ты справишься. Ещё немного потерпи, и будем вместе играть в самой лучшей команде в мире. Обещаю. — Верю, — улыбается Йохан Второй, бросив взгляд на часы. И в самом деле, пора закругляться. — Ладно, ты устал, а я тебя болтовнёй своей достаю. Давай спать тогда, — предлагает Кройф. — Давай. — Неескенс плавно поднимается из кресла, потягивается. — Люблю тебя. Спокойной ночи. — Спокойной, мой принц. Целую тебя всего, — тихо говорит Кройф. — И я тебя. Всего. Везде. — Завтра в это же время, да? — Конечно. — Я люблю тебя. Аста маньяна. — Буэнас ночес, — смеётся Неескенс. Кройф первым кладёт трубку — и правильно делает, у Неескенса никогда не хватает сил первым прервать их разговор. Ладно. Он Йохан Первый — пусть и будет во всём первым… Ещё раз посмотрев на часы, Неескенс включает телевизор на минимальную громкость, чтобы не было так тихо и грустно, и идёт в кухню сварить кофе, чтобы в сон так не тянуло. Его-то вечер ещё не закончился. Через полчаса телефон снова звонит. Радостно улыбнувшись, Неескенс выбегает из кухни в комнату и срывает трубку: — Да. — Бонсуар, — отзывается Дик из Ниццы. — Не разбудил? — Я разве сонно звучу? — игриво спрашивает Неескенс, взяв телефон со стола. — Ты же знаешь, без твоего звонка не усну. — Знаю, — смеётся Дик. — Ну рассказывай, как у тебя дела. — Вот сейчас — прекрасно, — признаётся Неескенс, повалившись на кровать и поставив телефон рядом. Дик звонит почти каждую ночь, но позже Кройфа. Даже если позвонит раньше, чем они с Неескенсом закончат разговор, — ну и ничего, услышит короткие гудки и перезвонит потом. — Как твоя девушка? — спрашивает Дик. Неескенс ему рассказал про знакомство с Марианной, про их отношения. — Нормально, — пожимает плечами Йохан. — Мы не особо часто видимся, если честно… — Вот и зря, — наставляет Дик. — Если ты в ней заинтересован, надо внимание проявлять. Если бы не эти разговоры с Диком, Неескенс, наверное, впал бы в отчаяние или сошёл бы с ума. Голос Кройфа в телефонной трубке в основном напоминает, что теперь, когда его нет рядом, в жизни Йохана Второго появилась огромная зияющая пустота в том месте, которое занимал Кройф. Только что был здесь, тёплый и осязаемый, и вот превратился в далёкий голос из динамика, в фотографию на столе, которую Неескенс может разглядывать часами, будто боится забыть его лицо, в запах табака — Неескенс стал курить те же сигареты, которые курит Кройф, чтобы из квартиры не выветривался запах, напоминающий о нём. Вдыхая терпкий вонючий дым, Неескенс вспоминает, как затягивался сигаретами Кройфа из его рук, целовал его пальцы — у Кройфа самые прекрасные, самые изящные руки в мире, будто он и не футболист вовсе, а музыкант — и слёзы на глаза наворачиваются от тоски по его прикосновениям, по его ласкам, да и просто по его присутствию, ощущению его близости. А вот звонки Дика, наоборот, возвращают то, что Неескенс считал утерянным навсегда. Они разговаривают долго, откровенно, на любые темы. Порой голос Дика меняет тембр — и тогда он говорит удивительные, странные вещи. — Я слишком много треплюсь, — в очередной раз спохватывается Неескенс, рассказав Дику забавную историю с тренировки. — Прости. — Ничего, — отвечает Дик. — Говори ещё. Я люблю слушать твой голос. — А я твой, — усмехается Неескенс. — И что нам теперь делать? — Слушать друг друга, — просто говорит Дик. — Что ты сейчас делаешь? — С тобой разговариваю, — отзывается Йохан Второй. — Сидя в кресле? — Нет, лёжа на кровати. — Увидеть бы тебя сейчас, — тихо говорит Дик. — Я бы тоже хотел… чтобы ты смотрел на меня, — признаётся Йохан Второй. «А лучше — трогал меня. А ещё лучше — лежал на мне и целовал меня, — думает Йохан, вслушиваясь в шорох дыхания Дика в трубке. — Как же я тебя хочу, ты бы знал». Отъезд Кройфа, разумеется, не означал для Неескенса полный и окончательный целибат, и в первую очередь об этом позаботился лично Кройф. В номер Йохана Второго поселился замечательный сосед — Хайнц Шильхер, австриец, который пришёл в клуб осенью семьдесят первого, вместе с Джонни. Молодой блондин, сексуально говорящий по-немецки, привлёк тогда внимание Кройфа и пользовался его благосклонностью. Однако, едва Неескенс заскрипел зубами от ревности и собрался записать в дневнике, что у него есть определённые опасения, — даже смешно вспоминать, как он тогда был ревнив и труслив! — приключилась история с Джонни. Шильхер же так и остался одним из многих, кто Кройфу вроде как нравился, но не более того. Неескенс решил, что он не прошёл возрастной ценз, Кройф любит помоложе, а Хайнц самому Кройфу ровесник. С компанией Кройфа он особенно не тусовался, хотя за Неескенсом таскался, глядя на него зачарованными зеленоватыми глазами, но Йохан Второй к такому отношению привык и особо не обращал на него внимания. А уезжая, Кройф навязал Неескенсу Хайнца так же ультимативно, как Марианну: теперь, мол, он будет твоим соседом, не обсуждается. Йохан Второй пожал плечами — и так было понятно, что на выездах или на базе большую часть свободного времени он будет проводить с Кролом и Джонни. Во всяком случае, он так думал. Хайнц оказался ничего такой. В первый же вечер, едва Неескенс погасил свет и лёг в постель, он подошёл, молча сел на край его кровати, откинул одеяло и сделал ему минет. Вот так вот просто, без объяснений или прелюдий. Йохан Второй настолько удивился, что даже возразить не смог, да и зачем возражать — оказывается, Хайнц в этих делах понимает. На следующий вечер повторилось то же самое, и на третий тоже. Неескенса поразила такая последовательность и заинтриговало то, что Хайнц не претендовал ни на что большее. Он попытался объяснить Хайнцу, что это вовсе не обязательная плата за совместное проживание с ним в комнате и тот не должен этого делать, если не хочет. Хайнц пояснил, что, во-первых, очень даже хочет, а во-вторых, сам Кройф велел ему обязательно ублажать Неескенса каждый вечер. «Охренеть, — пробормотал Неескенс, вздохнув. — А ты сам как, не хочешь получить удовольствие? Или кончить без приказа Кройфа ты тоже не можешь?» Шильхер вздохнул в ответ и сказал, что не намерен обсуждать эту тему. «Тяжко вам, австрийцам, без фюрера», — хотел съязвить Неескенс, но ему хватило такта сдержаться. Понемногу с Хайнцем стало гораздо интереснее, их разврат стал изобретательнее, и Неескенс шептал, погасив свет: «Komm zu mir, mein Schatz» — ему страшно нравилось подхватывать от Хайнца всевозможные немецкие пошлости и ласковые словечки, чтобы использовать их в койке, прямо чувствовалось, что у Шильхера даже уши краснеют от смущения. Как только Кройф уехал, выяснилось, что Хайнц вовсе не блондин, а шатен, и всё это время он осветлял волосы — очевидно, чтобы нравиться Кройфу. Всем известно, что Кройф предпочитает блондинок и блондинов. Наверное, чтобы самому эффектнее смотреться на их фоне. Натуральный цвет волос Шильхеру шёл куда больше, чем то, во что он себя превращал. В телефонном разговоре Неескенс поделился впечатлениями с Йоханом Первым, чтобы узнать его мнение. Кройф, посмеявшись, сказал, что всё это продумал наперёд, что Хайнц — отличный вариант (проверенный, ясное дело, им самим). «Пользуйся на здоровье, — говорил Кройф, шумно выдыхая дым в микрофон телефонной трубки. — Рад, что тебе понравился мой подарок». В общем, в номере Неескенсу заскучать не давали, и Йохан Второй не собирался выносить эту странную связь за пределы комнат, в которых они ночевали. Кроме того, Крол и Джонни всегда были готовы развлечь своего Прекрасного принца — теперь он стал для них наместником Кройфа на земле, то есть, в «Аяксе». Йохана Первого можно увидеть и коснуться только в сборной, а Йохан Второй тут его как бы заменяет. Защищая, поддерживая и ублажая его, они подтверждают свою лояльность Кройфу. Джонни вдобавок сохранил свою болезненную, мазохистскую страсть к Неескенсу, и это иногда кажется жутковатым. Неескенс понимает, что существенный вклад в нынешнее душевное состояние Джонни внесли именно они с Кройфом. Неескенс совершил ошибку, поддавшись эмоциям и решив морально уничтожить Джонни за посягательство на его место. Насиловать его в воспитательных целях, конечно, не стоило. А Кройф закалял Джонни очень радикальными методами: то приближал его к себе и почти флиртовал с ним, то унижал его и наказывал. Когда Джонни только-только пришёл в «Аякс», Кройф, чтобы отомстить новичку за его «заносчивость» и «неуместную гордость», потому что «кто он вообще такой», спровоцировал его на конфликт во время тренировки. Они чуть не подрались, Михелс взбесился, и Джонни на месяц вылетел из основного состава «Аякса». Джонни утверждает, что Кройф так учил его — надо быть жёстче, твёрже, хладнокровнее и рациональнее, и Джонни теперь заявляет, что благодарен Йохану Первому за эти уроки, — во всяком случае, в присутствии Йохана Второго он говорит именно так. Но Неескенсу кажется, что психика Джонни от этого сильно пострадала, и старается не оставаться с ним наедине. Пусть их и дальше страхует надёжный и уравновешенный Крол. Джонни вообще парадоксальный малый. Как-то по пьяни нашептал Неескенсу, что Рууд на выборах капитана в августе голосовал за Кайзера — голосование ведь было анонимным. Чего он пытался добиться, сливая Йохану Второму эту информацию, Неескенс не знает, но решил, что дальше него этот факт не уйдёт. Злопамятный, мстительный Кройф со свету сживёт Крола, и что толку? Сборная останется без прекрасного игрока защиты прямо перед Чемпионатом мира, а этого Неескенсу совсем не хочется. То, что Дик сейчас далеко, в Ницце, как нельзя лучше доказывает — с Кройфом шутки плохи. Был бы он тут… господи, всё было бы по-другому, если бы Дик был тут. — Когда я думал о тебе, — говорит Дик, — часто представлял, как ты лежишь передо мной, и твои волосы рассыпаны по подушке, и… и тебе хорошо со мной. — Дик… — выдыхает Йохан. Они уже не скрывают ничего друг от друга. Оба знают, что чувствуют друг к другу, оба даже на таком расстоянии ощущают желание и жажду друг друга, и иногда Дик говорит такие вещи, что в воображении Йохана они тут же разворачиваются киноплёнкой в сотни кадров, возбуждение зашкаливает, и он всем телом чувствует, как хочет Дика. — Во что ты сейчас одет? — спрашивает Дик. — На мне рубашка и шорты, — отзывается Неескенс, улыбнувшись. — Тебе не холодно, Прекрасный принц? — смеётся Дик. — Не май месяц, а у тебя в квартире осенью промозгло. — Когда я говорю с тобой, мне жарко, — признаётся Неескенс, укладываясь поудобнее. — Мне тоже, — сообщает Дик. — Какая на тебе рубашка, я её знаю? — Да, — вздыхает Йохан. — Это моя старая рубашка, та самая. — Которая в клетку или кремовая? — В клетку. Та, в которой я был в тот день. — Ох. — Дик замолкает на несколько долгих секунд. — Я часто вспоминаю тебя в ней. Именно в этой рубашке был Неескенс, когда они с Диком купили ему мотоцикл и отправились к нему отметить это событие, а заодно — попрощаться. Как им тогда казалось, навсегда. Дик, правда, не знает, что это вообще рубашка Кройфа, которую он когда-то оставил у Неескенса, а потом, увидев, что Йохан Второй постоянно носит её дома и вообще души в ней не чает, так ему и подарил. А может, знает. Если вдуматься, Неескенсу ничего не известно об истинных отношениях Дика и Кройфа, но, наверное, лучше не вдумываться. Лучше закрыть глаза и поддаться голосу Дика, звучащему в его голове. Тогда, в мае семьдесят второго, во время их прощания, Йохан Второй торопливо расстегнул и распахнул эту рубашку, чтобы предложить себя Дику. И Дик смотрел на него, смотрел с обожанием и желанием. Но не взял его, сказав, что не в его правилах спать с тем, кто принадлежит другому. И Неескенс долго плакал, сидя на полу, в этой самой рубашке, от которой пахло парфюмом ван Дайка. Тогда казалось, что он больше никогда Дика не увидит. Встречались они с тех пор один раз, да и то в присутствии Кройфа. Но сейчас Неескенс может его хотя бы слышать. Дик спрашивает, что Неескенс хотел бы от него сейчас, и он отвечает — чтобы ты расстегнул мою рубашку, коснулся меня, погладил мою грудь. И Неескенс делает всё, что проговаривает, и сообщает Дику, как ласкает свои соски, как гладит свой живот, как просовывает ладонь под резинку шортов. Дик шумно дышит в трубку, а Неескенс рассказывает, что Дик должен был бы делать с ним дальше, — как он целовал бы грудь Йохана Второго, как вылизывал бы его плоский живот, как стащил бы с него шорты… А потом Йохан Второй начинает говорить, как ему нравится всё тело Дика, от его восхитительных тёмных волос до пальцев ног, о том, что именно ему хочется делать с этим телом, любить его и ублажать, — Дику остаётся только слушать и не мешать. Но потом он сам начинает фантазировать, пробуя разные варианты, спрашивая, как Йохану Второму нравится, — и тот уже едва разбирает его слова, слушая его голос, как музыку, только шепча «Да», потому что с Диком ему нравится всё. С ним Дик постоянно разный, как и в фантазиях Неескенса о нём. То грубый и страстный, то нежный и вдумчивый. То сам ласкает Йохана Второго языком сзади, то заставляет Неескенса это делать, и подчинение Дику возбуждает ещё больше, чем его уверенная нежность. То Дик вгоняет свой член ему в глотку, держа Йохана Второго за волосы, то сам отсасывает у него, стоя перед ним на коленях и глядя на него снизу. Всё, о чём Неескенс мечтал, беззастенчиво разглядывая Дика в душевой после тренировок, теперь можно довести до совершенства, проговорив вслух. У ван Дайка такой спокойный, уверенный, ровный голос. Йохан Второй тут, значит, с ума сходит, а он там, кажется, прихлёбывает себе виски и даже не коснулся своего тела, пока говорил вот это вот всё. Дику обычно хочется услышать, как Неескенс будет дышать и стонать в трубку, кончая с ним, и Йохан Второй вдохновенно представляет, как прекрасно его семя будет смотреться на тёмных волосах Дика… Но сегодня всё пошло не по плану. — Мне от тебя кое-что нужно, — внезапно сообщает Дик, выдернув Неескенса в реальность. — Что? — удивляется Неескенс, с трудом пытаясь заставить себя соображать. Голос Дика становится громче и отчётливее, словно до этого Неескенс слышал его сквозь вату. И помехи на линии появились, раньше их не было. — Я хочу увидеть тебя, — говорит Дик, повысив голос, чтобы шорох в трубке не перекрывал. — Коснуться. Взять тебя за руку. Обнять. Я хочу приехать к тебе, Йохан. — Слушай, — Неескенс переводит дух, — это очень рискованно. — Почему? — Кройф никогда не предупреждает о своём приезде, — вздыхает Неескенс, садясь. — Он может явиться в Амстердам в любой день, его даже по календарю не проверишь, у него же в контракте прописано, что ему позволено пропускать любые матчи. Застанет тебя в городе — сам понимаешь… — Тогда давай встретимся не в Амстердаме, — предлагает Дик. — Ты, например, можешь поехать домой, в Хеемстеде? Мало ли какие семейные дела у тебя могут быть. Заранее предупредишь Кройфа, что тогда-то тебя не будет. — Ну, допустим, — хмыкнув, отзывается Неескенс. — А ты туда как попадёшь? — Придумаю, — туманно отвечает Дик. — Мне главное, чтобы ты не был против. — Я только за, — обижается Йохан Второй. — Я тоже страшно скучаю. — Ну, вот, — подбадривает Дик. — Значит, подумай об этом как следует, и скажешь мне завтра, что решил. Попрощавшись с Диком, Йохан Второй сползает с кровати, находит на столе сигареты и, закурив, задумчиво наматывает круги по комнате. Увидеть Дика. С одной стороны, перспектива заманчивая, у Неескенса рассудок мутнеет от одной мысли о том, что Дик снова возьмёт его за руку, погладит большим пальцем его ладонь, коснётся губами его шеи, как тогда, на трибуне, во время матча с «Телстаром». С другой, встреча их к чему-то обяжет. Они понимают, что хотят друг друга, и во время очного свидания тет-а-тет, по идее, ничто не помешает им воплотить свои желания во что-то более материальное. А вот это уже как-то… беспокоит Йохана. Во-первых, они уже столько лет ждали шанса сделать это, что ожидания слишком перегреты. Чем бы это ни обернулось, вряд ли всё будет соответствовать представлениям и Дика, и Йохана об их первом сексе. Во-вторых, если Кройф узнает — а почти суеверный страх перед Кройфом по-прежнему определяет жизнь Йохана Второго — им обоим не жить. И, наконец, Йохан совсем не уверен, что они с Диком видят их отношения одинаково. То есть, по мнению Неескенса, они — пара. А что если Дик так не думает, если он так дружит, блин, и все их ночные разговоры — это просто норма близких дружеских отношений для него? Чёрт. Неескенс бросает взгляд на часы, ужасается собственному нарушению режима, выключает телевизор, который в такой час только белый шум показывает, и идёт в кухню заварить чаю. В кухне его и застаёт звонок в дверь. — Хм, — только и говорит Йохан Второй, ещё раз посмотрев на часы, и идёт открывать. На пороге стоит Ари Хаан. Неескенс критически оглядывает его: всклокоченные кудри, покрасневшие глаза, расстёгнутая кожаная куртка. И не шатается он только потому, что опирается на стену. — Чего припёрся? — холодно интересуется Неескенс, скрестив руки на груди. — Кайзер надоел? — И он тоже, — хмуро отвечает Ари, глядя на него. — Ну так ты ж у нас примерный семьянин, — ухмыляется Йохан Второй. — Вали домой к жене. — Думаешь, я бы к тебе пришёл, если бы мог туда пойти? — спрашивает Ари. — Впусти меня. — Жена выгнала? — смеётся Неескенс, но делает шаг назад и позволяет ему войти. — Нет, просто были… другие планы… на ночь, — поясняет Хаан, выпутываясь из куртки. — И что же с ними стало? Нет, Хаан, ты серьёзно думаешь, что я счастлив тебя видеть в такое время? — Неескенс ловит его куртку, прежде чем Ари успевает уронить её на пол, и вешает на крючок возле двери. — Ладно, проходи, только у меня виски кончился, один коньяк остался, и того немного… Но, едва он оборачивается к Ари, Хаан просто кидается ему на шею и крепко обнимает его. — Не могу без тебя… — хрипло шепчет он. — Сукин ты сын, не могу без тебя. Мне ты нужен. Нужен мне… — О господи, — мученически вздыхает Йохан Второй, пытаясь стряхнуть его, но не тут-то было. От волос Ари пахнет дождём. Сомнительный подарок судьбы, но Неескенс понимает, что в данный момент от Хаана не откажется. Каково ему там было, с Кайзером, всё это время? Йохан и Ари больше не разговаривали после нескольких мелких стычек, Ари окончательно откололся от компании Кройфа и везде появлялся только в обществе Кайзера. Неескенс думал, что с Питом Ари будет удручающе скучно и, похоже, оказался прав. — Делай со мной всё, вообще всё, что захочешь. — Ари целует его лицо. — Только не прогоняй… — Ну ладно. — Неескенс хватает его за волосы и отстраняет, чтобы посмотреть ему в глаза. — Но ты пожалеешь потом. — Я уже пожалел, — выдыхает Ари, и Неескенс чувствует запах алкоголя. — Что вообще тебя встретил, об этом я пожалел. Но теперь… Пожалуйста, Йохан… — Надеюсь, ты не только поскулить сюда припёрся. — Неескенс крепче сжимает его кудри в кулаке, и Ари стонет в ответ, стонет, словно от боли, но на губах — улыбка счастливого сумасшедшего. — Ты мне пригодишься. Марш в комнату и раздевайся, быстро.

***

Мюнстер, 29 июня 1974 Выходя из лифта, Неескенс просматривает записки, которые ему отдала милая немецкая фройляйн на стойке отеля, ставшего базой голландской сборной на время Чемпионата мира. Кройф, когда заселялись, сказал, что Неескенс — его близкий друг, и ему можно смело отдавать все сообщения для Кройфа, которые поступают по телефону, а таких, понятное дело, много. Кройф не собирается во время Чемпионата мира отвлекаться на такую ерунду, значит, мелкие бытовые поручения ложатся на плечи Йохана Второго, а он и не возражает. Что может быть лучше, чем служить Кройфу и помогать ему. Заперев за собой дверь их номера, Йохан Второй кладёт записки на тумбочку и первым делом сдвигает кровати — Кройф сейчас разговаривает с прессой в лобби отеля, а по возвращении в номер может захотеть свою порцию дневного секса, лучше всё заранее приготовить к его возвращению. Неудобно, конечно, что постоянно приходится двигать эти кровати туда-сюда, но по утрам приходит горничная, и ей надо дать возможность нормально пропылесосить ковёр, Кройф любит чистоту, если ему не приходится самому что-то делать для её поддержания. Всё остальное время кровати сдвинуты. Улёгшись поудобнее, Неескенс разбирает записки и откладывает предназначенные Кройфу на его сторону кровати — Йохан Первый предпочитает спать со стороны окна, а Неескенсу не принципиально. Это Кройфу, от Данни. Это Кройфу, от Костера, тот уехал решать важные дела. Это пресса, тоже пресса… Это уже для самого Неескенса, от Марианны… по свадьбе что-нибудь хочет уточнить, наверное, надо ей вечером позвонить — Михелс запретил телефоны в номерах игроков, придётся звонить с ресепшена. Так, а вот тут, видимо, фройляйн что-то отвлекло, и она не дописала фамилию адресата. «Йохан». Ежу понятно, что Йохан, только какой? Неескенс разворачивает записку и читает: «З0 июня, 23:00, Мюнстер». Дальше какой-то адрес — точнее, просто пересечение улиц указано. И подпись. Неескенс три раза перечитал, чтобы убедиться, что ему не показалось. «Друг из Ниццы». Серьёзно?! Дик назначает ему встречу в Мюнстере? Он ни разу не предупреждал, что приедет в ФРГ во время Чемпионата! Ничего себе сюрприз. 30 июня — это завтра. После матча со сборной ГДР. Матч будет недалеко, в Гельзенкирхене, в четыре часа дня. На базу они вернутся быстро. Если они выиграют, после матча Михелс отпустит желающих в увольнение в город. Даже с базы сбегать не придётся. Дик всё правильно рассчитал. Переписав адрес из записки себе в блокнот, Йохан Второй тщательно рвёт записку на мелкие клочки и сжигает их в пепельнице — благо горничная её вымыла. Затем спускает пепел в унитаз и, сполоснув и вытерев пепельницу, возвращает её на место. Всё, следы замёл. Но почему Дик не предупредил его? Впрочем, как тут предупредишь. Они в последний раз созванивались перед тем, как Неескенс с Марианной уехал в Зейст на базу КНВБ, чтобы оттуда отправиться, собственно, в Мюнстер — а невеста уехала готовиться к свадьбе. Это было недели три назад, наверное, а то и больше, Неескенс потерял счёт дням. Жизнь превратилась в весёлый, праздничный хаос: впервые за долгое время Кройф с ним рядом каждый день и каждую ночь. Как только Неескенс обнял его на базе в Зейсте, остальной мир растворился и стал как будто бы не нужен. Быть с Кройфом двадцать четыре часа в сутки, наслаждаться им и футболом — в чём ещё может заключаться счастье? Здесь, в Германии, они как рок-звёзды. Все в них влюблены, все в восторге от их красоты и их футбола, они побеждают одну команду за другой легко и непринуждённо: Уругвай, Швеция, Болгария, Аргентина уже позади, дальше — ГДР и Бразилия, а там и финал. Осталось совсем немного. С Бразилией, конечно, легко не будет, но Неескенс чувствует — у них есть и силы, и класс, и энтузиазм, чтобы победить даже Бразилию. Михелс перестал быть параноиком и начал доверять им — не мучает их строгой изоляцией от общества, не запрещает общаться с прессой, отпускает погулять в город, если завтра нет матча, ничего не имеет против бурных вечеринок в честь славных побед. Они безумно счастливы сейчас. Так счастливы, что сердце Йохана Второго иногда сжимается от страха: всё слишком хорошо, так не может продолжаться долго, что-то случится, что-то произойдёт. И, раз счастья слишком много, — расплата за него будет очень болезненной. Кайзер тоже приехал на Чемпионат, и он включён в состав, но Михелс выпустил его на поле только в одной игре — Кройф недвусмысленно дал понять: или я, или он. Михелс, само собой, выбрал Кройфа. Так что Пит мрачен, хмур и часто отпрашивается у Генерала в город, чтобы побыть там, где нет Кройфа, который заполняет собой всё пространство и постоянно одним своим видом напоминает Кайзеру, что его карьера окончена. Кройф с ним практически не контактирует. На базе Кайзера всегда сопровождает Ари. Теперь Неескенс знает от самого Ари, что у них уже осенью семьдесят третьего начался роман, причём по инициативе Ари, который вполне искренне увлёкся Питом. И сложились у них отношения вполне уютные, но скучноватые. С Неескенсом Хаан привык к пограничным состояниям и острым ощущениям, поэтому с Кайзером ему пресно, будто он всю жизнь предпочитал индийскую кухню с ядрёными специями, а теперь вынужден был перейти на диетическую отварную пищу. «Он хороший, — говорил Хаан Йохану Второму чуть ли не со слезами. — Добрый, заботливый, нежный. Но я не могу так. И прямо ему говорил, что хочу жёстче, но у него по-другому не получается, понимаешь. Вбил себе в голову, что это из-за тебя у меня такие желания, что я больной, что меня можно типа вылечить лаской. А меня бесит, что он меня жалеет, ты понимаешь». Неескенс усмехался и качал головой, но помогать Хаану чем-либо не собирался, его вполне устраивало, что Ари вернулся в его жизнь и частенько сбегает от Кайзера, чтобы получить хорошую порцию унижений и боли с Неескенсом. Их обоих это взбадривает. И в январе, когда старательный, усердный и послушный Хайнц Шильхер, приуныв без покровительства Кройфа, свалил из «Аякса» во Францию (чем же им всем там намазано?), Ари очень даже пригодился. А сейчас печальный Кайзер вгоняет в такую же депрессию восприимчивого Ари, но на базе Неескенс лишён возможности прийти к нему на помощь. Так что Ари жаль, но пусть сам выпутывается. В конце концов, следующий сезон Неескенс проведёт уже в Барселоне, вопрос решён. А значит, Ханну всё-таки придётся научиться жить без него.       — Это ты меня соблазняешь или что? — с порога спрашивает Кройф, запирая за собой дверь. — Жарко, — невинно хлопает глазами Прекрасный принц. — Можно включить кондиционер. — Не хочу, меня продует. Кройф окидывает взглядом его великолепное тело. Неескенсу идёт вот так вот лежать на кровати полуголым, как бы читая очередной нуарный детектив в мягкой обложке, а на самом деле — демонстрируя идеально гладкую спину и красивую задницу, обтянутую шортами. Но Йохану Первому сейчас не до этого. — Как интервью? — интересуется Неескенс, поигрывая цепочкой на шее. — Да как обычно, — отмахивается Кройф, присев на свой край кровати. — Это моё? — Твоё, — кивает Неескенс. Кройф нетерпеливо разворачивает записки, принесённые Неескенсом с ресепшена, читает их. Чёрт. Ничего интересного. Но ведь уже двадцать девятое июня. Дик чётко сказал, что приедет тридцатого, и до сих пор не дал знать, где они встретятся. Ладно, может быть, он сам ещё не в курсе и сообщит позже. Только сегодня утром Кройф посмотрел на календарь, понял, что совершенно забыл о договорённости с Диком встретиться во время ЧМ, и до него запоздало дошло, что он очень опрометчиво поручил Йохану Второму забирать все сообщения для них обоих: записка от Дика обязательно попадёт к нему. Конечно, Неескенс божится, что не читает сами сообщения, только пометки, которые делают девушки, записывающие их: по просьбе Йохана Второго они отмечают важные — от Данни, от Костера, ставят на запросах журналистов пометку «Пресса» — удивительно, но не все в Германии знают, что с Йоханом надо договариваться об интервью только через его тестя. А вот неопознанную записку Неескенс точно прочёл бы. Кройф слишком хорошо знает своего любовника. И чего теперь делать? Не спросишь же его, не попадалось ли ему тут послание от ван Дайка. Да и вряд ли Дик попросил указать его полное имя. Скорее, подписался бы как-то туманно, но недвусмысленно. «А что, если этот сукин сын меня кинул? — напряжённо размышляет Кройф, нашарив на тумбочке сигареты. — Дождался, пока я ему организую трансфер в более-менее приличный испанский клуб на хорошую зарплату, пока со своими юристами, тайком от Костера, проверю его контракт… А теперь сделает вид, что и знать меня не знает». Да ну, не похоже на Дика. Он, конечно, по-своему ушлый, хоть до Кройфа ему и далеко, но при всём этом он порядочный. — Что-то случилось? — спрашивает Неескенс, бросив свой нуарный детектив на пол и перевернувшись на спину. — Что ты, мой принц, всё хорошо, — отвечает Йохан Первый, сделав по возможности убедительное лицо. «Вот опять всякую ерунду читает, — думает Кройф, покосившись на книжку на ковре. — Лучше бы ничего не читал, чем такой хренью голову забивать». Но вслух этого, конечно, не скажет. Он замечает мелочи, которые Йохан Второй делает, чтобы организовать его быт наилучшим образом: на тумбочке возле Кройфа всегда есть пепельница и зажигалка на случай, если Йохан Первый опять потеряет свою, у Неескенса обязательно найдётся пара пачек сигарет, которые курит Кройф, если у него вдруг кончатся, а на тумбочке стоит стакан воды с лимоном, потому что Неескенс знает — покурив, Кройф захочет пить. Господи, если бы у Неескенса были такой папа, как Костер, и способность рожать детей, Кройф на нём непременно женился бы. Но увы. Неескенс — это Неескенс, он занимает своё место в жизни Кройфа. Данни — это Данни. А Дик — это Дик. Всё нормально. Главное, чтобы все эти люди не пересекались и не шипели друг на друга, становясь причиной лишней головной боли. Йохана Второго удалось примирить с Данни с помощью Костера, который стал агентом Неескенса. Как только от Костера стало зависеть будущее Прекрасного принца, Йохан Второй сразу присмирел и первым пошёл навстречу, предложил Данни дружбу. Кройф гордится его благоразумием. Данни примирилась с Неескенсом, только прожив год без него, — пришлось наглядно продемонстрировать ей, что бывают и более тяжёлые случаи, например, Уго Сотиль, который пьёт всё, что горит, обожает гонки на мотоцикле по холмам Барселоны (особенно в нетрезвом виде) и, несмотря на свой ум и хитрость, производит впечатление совершенно безбашенного чувака. В мае Данни уже откровенно посматривала на календарь и оживлённо интересовалась у отца, когда же Неескенс приедет в Барселону, чтобы прекратить то безумие, которому Кройф увлечённо предавался весь сезон. Конечно, этот бурный роман Кройф симулировал, чтобы скрыть то, из-за чего Данни действительно могла забеспокоиться. Что же касается Дика, виделись они нечасто, и Йохан понимает, что на выстраивание их отношений уйдёт немало времени. Но оно того стоит. С Диком ему удивительно легко и комфортно. У Дика прекрасное чувство юмора, он умеет сказать Кройфу многое, чего не услышишь от других, откровенен, честен, но не обижается на ответную резкость Кройфа и способен мастерски сглаживать острые углы — был бы он в Амстердаме таким аккуратным, Кройфу не пришлось бы ссылать его в Ниццу. Но, видимо, понимание пришло только с опытом. А может, теперь им просто нечего делить — в «Аяксе» яблоком раздора был Прекрасный принц, теперь же в их вселенной нет никого, кроме них двоих. И в койке Дик великолепен, что уж. Они удивительно хорошо чувствуют друг друга, улавливают желания друг друга, умеют завести и удовлетворить друг друга. Это фантастическое ощущение, и ради него они готовы встречаться снова и снова. Теперь Дику не нужно будет хотя бы через границу ездить. Клуб для него пришлось выбирать долго. Кройф задействовал все свои связи в Испании и проклял тот день и час, когда пообещал ван Дайку перевести его в Ла Лигу, — Дику не нравился ни один вариант. «Сюда не хочу, туда не пойду, ну ты чего, они ж одной ногой во втором дивизионе, а это где вообще? Ты хочешь, чтобы я из Ниццы в такую глушь переехал?» Наконец, компромисс был найден. Правда, Мурсия почти на таком же расстоянии от Барселоны, как и Ницца, ближе ничего не нашлось, но Йохан надеется, что они будут видеться чаще. Хотя осенью в Барселону переедет Неескенс, и придётся скрываться ещё и от него. Не ранить же Йохана Второго такими новостями. Он-то думает, что, разойдясь с Питом, Кройф целиком принадлежит только ему. И — в этом Дик прав — Неескенс опасен настолько же, насколько великолепен. — Точно всё нормально? — Неескенс подозрительно щурится. А, вот что его насторожило — Кройф прикурить забыл. Так и сидит на кровати, задумчиво вертя сигарету в руке. Йохан Первый прикуривает и выдыхает дым в потолок. Неексенс внимательно смотрит на него, раскинувшись рядом на кровати, головой у ног Кройфа, чтобы тот лучше видел его тело. Чтобы любовался тем, чем обладает. — О ГДР задумался, — поясняет Кройф. — Они сильная сборная. Вспомни, они в первом раунде ФРГ обыграли. — ФРГ им проиграли, только чтобы не напороться сразу на Бразилию. Мы уже говорили об этом на тренировке, — тихо напоминает Неескенс, вертя свою цепочку. — Вы с Михелсом всё продумали. Не надо на них зацикливаться. Может, ночью тебе приснится гениальный тактический ход, но для этого твой мозг должен отдохнуть. — Нет, — упирается Кройф. — Я чувствую, мы что-то упускаем. — Ладно. — Неескенс смотрит на него, и от его льдистого взгляда внутри приятный холодок. — Как скажешь. Давай разберём их игру с Бразилией три дня назад. Они проиграли. — Это неподходящий случай, мы не Бразилия, они будут действовать иначе. — Кройф, глубоко затянувшись, стряхивает пепел с сигареты. — И проиграли они всего-навсего один-ноль. — Хорошо, тогда их игру против ФРГ. Йохан, они не прочитают нас. — Неескенс проводит рукой по своей груди. — Ты же знаешь, в чём наша сила. В том, что мы уже умеем, — а они ещё нет. Кройф знает. Уж он-то знает, как никто другой. В номере так тихо, что слышно, как сгорает сигаретная бумага, когда Кройф жадно затягивается дымом. Зажав сигарету губами, он протягивает руку, чтобы коснуться груди Йохана Второго, проследить пальцами тонкую дорожку волос от его груди к животу — тут они у него тёмно-русые, как и в паху. Неескенс сразу напрягается, глубоко вздыхает, томно глядя на Кройфа. Выдохнув дым, Кройф приподнимает резинку его шортов, трогает ребристый след от неё на его нежном животе. — Йохан… — шепчет Неескенс. Ох, к чёрту всё. Где бы ни был ван Дайк, что бы он ни думал о том, что к Кройфу можно просто вот так вот взять и не приехать, — Неескенс-то здесь. Кройф торопливо тушит сигарету в пепельнице и ложится на Йохана Второго, накрывая его губы своими. Неескенс, задрав футболку Кройфа, гладит его спину. Они — одно. У них одно имя, одна сборная, одна мечта, и скоро будет одна команда в столице солнечной Каталонии. У них одна судьба. Они оба так решили ещё три года назад — и так будет.

***

30 июня 1974 — Хаан, стой. — Неескенс касается плеча Ари. Пит обернулся — он уже успел обогнать Ари на несколько шагов, и Хаан, притворившись, что собрался шнурок завязать, машет ему — иди, мол, догоню. — Я тебя у лифта подожду, — говорит Кайзер, подозрительно покосившись на Неескенса, — тот как бы заболтался с Сурбиром у входа в отель. Кройф уже убежал вместе с Генералом, чтобы отдать распоряжения о подготовке к празднованию победы — они одержали верх над сборной ГДР со счётом 2:0. Сегодня всё будет как положено — музыка их любимой группы The Cats, песня которой One Way Wind стала гимном сборной, море шампанского и водки, трава, кокс, бассейн, кому надо — барышни нетяжёлого поведения, кому не надо — тем полная свобода действий. — Ари, поехали на дискотеку в город, — предлагает Неескенс, как только Кайзер скрылся в отеле. — Как ты Кройфа бросишь? — шипит Хаан, озираясь. — Всё нормально будет, он даже не заметит, — отзывается Йохан Второй. — Засветимся в начале вечеринки, свалим ближе к ночи. Он к тому времени накидается и будет трепаться со всеми желающими до утра, я уже наизусть знаю всё, что он скажет. А когда он соизволит подняться в номер, я буду мирно спать, положив рядом записку: «Будешь трахать — не буди». — Чего тебя вдруг пропёрло? — сомневается Ари. «Потому что мне нужно алиби, сука! Если я свалю с базы один, это будет подозрительно, а если вдвоём с тобой, то уже другое дело», — мысленно кричит Неескенс, но сдерживается: — Мне надоело, что ты киснешь, — это раз, я больше не могу слушать одни и те же высокопарные разглагольствования нашего диктатора, хоть и люблю его безумно, — это два. Твой Кайзер стопроцентно свалит романтически грустить и шляться по кабакам Мюнстера в одиночку, как он обычно делает, а ты выпьешь пару рюмок и уйдёшь себя жалеть. Задолбало, Ари. Давай оторвёмся вместе. Хаан стал сообразительный, чувствует подвох, но не может найти, на чём бы подловить Неескенса, врёт Йохан Второй складно и краснеть даже не думает. Прикопаться не к чему, а вырваться с базы Ари страсть как хочется. — Ладно, — подумав, говорит он. — Забились. Тогда у бассейна найдёмся. — Забились. — Йохан Второй, выдохнув, хлопает его по плечу. — Знал, что ты не откажешь. — Как будто я тебе в чём-то вообще отказать могу, — фыркает Хаан, сбрасывая его руку. — Не можешь, сладкий. Зато у нас впереди весёлый вечер, — смеётся Неескенс. «У меня, по крайней мере, точно».       Всё оказалось легко и просто. Вечером все собрались у крытого бассейна отеля, Кройфа окружила толпа, он прибалдел и расслабился, развлекая загипнотизированных им девушек своей непрерывной болтовнёй. Неескенс понаблюдал, как он глушит водку, запивая её коктейлями «Куба либре» и замолкая, только чтобы прикурить, убедился, что Кройф в своей стихии. Осторожно подкрался сзади и, положив ладонь на плечо Кройфа, сообщил, что ненадолго уедет в город, — Кройф, как он и ожидал, особо не вслушивался в его слова, просто кивнул. Покидая бассейн, Йохан Второй коснулся плеча Хаана, оживлённо болтавшего с Сурбиром, Кролом и Джонни. Они встретились на выходе из отеля, их уже ждало заказанное Неескенсом такси. — Wohin wollen sie gehen, meine Herren? — спросил таксист, «Куда желаете поехать?», — и Неескенс на ломаном немецком (спасибо Шильхеру за уроки) объяснил, что им нужна лучшая дискотека, которая найдётся в этом чёртовом городе. — Откуда ты знаешь немецкий? — охренел Ари, пытаясь отодвинуться от Неескенса, но тот сжал его колено: — Не твоё дело, Хаан, я много чего интересного знаю, — и засмеялся хриплым смехом, против которого Ари не может устоять. — Придурок, ненавижу, — шепчет Ари, позволяя Неескенсу гладить его колено. — Только поэтому ты мне и нравишься, — усмехается Неескенс, откинувшись на сидении такси. Когда они проезжают под фонарём, Йохан Второй успевает бросить взгляд на часы. Времени достаточно. Он должен всё успеть.       — О господи, Неескенс. — Ари умывается ледяной водой, пытается пригладить свои непослушные кудри и замирает, глядя в зеркало на Йохана Второго, — тот скрупулёзно приводит себя в порядок. Воротник рубашки, сама рубашка, по пиджаку тоже не должно быть заметно, что он долго провисел на двери кабинки сортира в мюнстерском клубе, — Неескенс решил его снять, чтоб не помялся. Волосы, бакенбарды — всё нужно пригладить и расчесать. Надо быть безупречным, грёбаным совершенством… Хаан бежал из отеля, как с поля боя, даже свою куртку не взял, бросил недалеко от бассейна, как будто он где-то там и просто вышел покурить, хоть и не курит. — Ты псих, — бормочет Ари, косясь на него. — Собираешься каждый свой гол в Чемпионате так отмечать? Неескенс забил гол в ворота ГДР на седьмой минуте. Прикончил немцев Роб Ренсенбринк, которому пришлось из-за чрезмерной схожести с Кройфом ещё в шестьдесят девятом свалить в Бельгию — двум таким ярким и талантливым личностям одного типажа не было места в маленькой Голландии. Вот так и выбили ГДР с Чемпионата «Йохан Второй» и «Второй Кройф». Отличный результат. — На себя посмотри, Хаан, — равнодушно говорит Йохан Второй, повернувшись к нему. — Уехал со мной с базы, пил у барной стойки, как будто у тебя внутри бочка бездонная, танцевал со мной, а теперь ещё и отдался мне в кабинке сортира в клубе. Кто из нас после этого псих? Или это ты так спасибо говоришь? Тогда пожалуйста. Без меня ты так и сидел бы в отеле, трепался с ребятами и сходил бы с ума. — Мда. — Хаан, помотав головой, не находит, что возразить. — Ладно. Пошли, ночь ещё не началась. — Иди ты первый, — велит Неескенс, глядя на себя в зеркало. — Я чуть позже приду. А то палево. Уходили порознь сюда и вернёмся тоже поодиночке. Встретимся у бара. Как только Ари покидает сортир, Неескенс выдыхает. Ну что ж, он почти не обманул Ари. По крайней мере, развлечь — развлёк, трахнуть — трахнул. Остаётся совсем мало времени до встречи с Диком, надо поторопиться на указанный им перекрёсток.       Отхлебнув превосходного немецкого пива — зря, что ли, пёрся за столько километров в Германию? — Дик ван Дайк напряжённо всматривается в мельтешащих вокруг людей. ФРГ празднует поражение социалистической половинки своей бывшей страны, как свою маленькую победу. Болельщики Голландии, приехавшие на ЧМ, понятное дело, гудят. Мимо маленькой пивной, за уличным столиком которой стоит Дик, проходит множество фанатов, говорящих по-голландски, — но, к счастью, никто его не узнаёт. Как быстро тебя забывают те, кто когда-то любил и был готов на руках носить. Впрочем, тут его никто не ожидает увидеть, вот и не замечают. Встретиться лучше в людном месте, а дальше по ситуации. Быстрый взгляд на часы — уже одиннадцать. Пора бы появиться тому, кого Дик здесь ждёт. У обочины через дорогу останавливается такси, и Дик, к своему изумлению, видит совсем не того, кого ожидал. Из машины выходит Йохан Неескенс. В щеголеватом пиджаке, в джинсах клёш, с прилежно расчёсанными локонами, и даже его модные бакенбарды смотрятся очень аккуратно, не то что на поле сегодня. Золотой мальчик, выпускник-отличник, да и только. Но Дик ждёт не его. И вовсе не ему назначил встречу. Не может же быть такого совпадения? Неескенс тревожно озирается, остановившись на противоположной стороне улицы. Определённо, он тут не случайно. Боже, ну неужели Кройф был настолько легкомысленным, что поручил Неескенсу забирать со стойки регистрации все сообщения? И даже не вспомнил, что именно так они и договаривались связаться? Остаётся надеяться, что Неескенс не понял, кому эта записка предназначалась, и решил, что Дик приехал к нему. Иначе может оказаться, что у него в рукаве нож или опасная бритва. Прекрасный принц вряд ли простит предательство сразу двум своим ближайшим людям — а как ещё расценить то, что Кройф и Дик собираются тайком встретиться в городе. И, если Кройф не получил его записку, значит, сейчас Йохан Первый абсолютно уверен, что Дик его продинамил? И наверняка подозревает худшее — контракт с «Реалом Мурсия» подписал и растворился в тумане… Чёрт, тогда Кройф уже продумывает, как он Дику отомстит. И опять всё из-за Неескенса… Но, раз так сложилось… — Йохан! — зовёт Дик. — Я здесь. Неескенс оборачивается, и его лицо озаряет такая светлая и яркая улыбка, что Дику на секунду кажется: всё правильно. Он приехал, чтобы так улыбнулся именно Прекрасный принц, он здесь, чтобы сделать счастливым именно его.       Откинувшись в шезлонге у бассейна, Кройф на секунду прерывается, чтобы сделать глоток коктейля, а потом снова принимается вещать — на него смотрит слишком много восторженных глаз, пусть лица их обладателей и начинают расплываться. Кройф давно уже умеет думать об одном, а говорить совсем о другом, пусть из-за этого его речь и полна странных слов, которые он выдумывает на ходу, — точнее, не он, а его мозг. Зато эти новые словечки быстро подхватываются фанатами и прочно входят в голландский язык, словно только их там и ждали. Йохан Первый вынимает сигарету из услужливо протянутой ему пачки, прикуривает от чьей-то зажигалки, смеётся, когда их накрывают брызги, — кто-то сиганул в бассейн абсолютно голым, он не увидел, кто именно, да ему и не интересно. Ему интересно совсем другое — почему Дик не приехал и не предупредил об этом. И чем больше он пьёт, чтобы перестать грузиться, тем сильнее на него давит этот факт. С каких чертей он решил, что с Кройфом можно так поступать? Можно, значит, обещать, а потом тупо слиться с пейзажем и даже сообщение ему не передать?! А ещё Неескенс куда-то запропастился. Только что был — и вдруг исчез, сказав нечто невнятное, Кройф, ещё более-менее трезвый, был настолько увлечён собственным монологом, что особо и не разобрал его слова. А на кого ещё ему тут опереться без Неескенса? Кройф сам практически всех от себя оттолкнул. Крол уже, небось, Джонни своего потащил наверх трахаться — хотя нет, кажется, это именно Джонни и прыгнул в бассейн, сбросив всю одежду. И Крол вслед за ним, ну, а где Крол — там скоро будет и Сурбир. Резвятся, как дети малые… Кайзер давно враг, да и нет его тут, уехал в город оплакивать своё прошлое и будущее. Кройф отобрал у него единственный Чемпионат мира — к следующему Кайзер уже будет слишком стар. Интересно, он сдержит их общую клятву — уйти из футбола в тридцать один? Именно столько ему исполнилось в день старта Чемпионата. Или та клятва для него теперь такой же пустой звук, как и всё, что связано с Кройфом? Кто остался рядом, кроме этих бестолковых девок? Те, для кого Кройф стал дефицитным товаром, который можно пощупать только в сборной. Вот Ренсенбринк — звезда бельгийского чемпионата, Стрик из ПСВ, резервный (бывший основной) вратарь Схрейверс из «Твенте» (впрочем, его уже подписал «Аякс»). И среди них Кройф себя чувствует ещё более одиноким, чем если бы сейчас был наедине с собой в опустевшем номере. «Неужели я наделал столько дерьма, что в ночь собственной победы вынужден быть с ними?» — мелькает в голове безрадостная мысль. Где Неескенс, чёрт его дери? Кройф стряхивает пепел в никуда, озирается в поисках пепельницы, чтобы затушить окурок, — чьи-то мягкие пальцы забирают его из руки Кройфа. Одна обслуга осталась. Ни одного человека, с которым можно было бы поговорить, интересуясь тем, что он ответит. Хоть Данни звони, ей-богу. Но уже, наверное, ночь, а она там с маленьким… Только не хватало по семье заскучать! Сука, так пусто тут. Без Неескенса. Без Дика. Без кого-либо, кого Кройф может посчитать равным, кого хотел бы обнять сейчас. Все остальные бесят. «Какого хера они оба меня бросили? — думает Кройф, не прекращая говорить — теперь уже о неповторимом стиле игры голландской сборной, тут у него неограниченный запас светлых истин и клише. — Чего я им такого сделал? Не носил их на руках, не пристраивал в те клубы, в которые они хотели, пылинки с них не сдувал? Кем они себя возомнили, почему они себя так ведут со мной?» Чем больше водки подливает ему Ренсенбринк, тем быстрее злость уступает место вялости и отупению. Подошёл Йоахим — сын хозяина отеля — и предложил перейти в номер, тут стало слишком шумно от резвящихся в бассейне игроков сборной, Кройфу приходится напрягать связки — так и голос сорвать недолго. Кройф, уставший от шума, не сопротивляется — идёт с ними в номер на первом этаже. Запомнились цифры на двери: 111. Будто номер, под которым играл в «Аяксе» Кайзер, расплылся перед глазами. Из бассейна всё ещё доносится громкая музыка — The Cats сменились песнями Be Gees, хотя, наверное, уже глубокая ночь. Кройфа усаживают на мягкий диван, наливают ему ещё ледяной водки, ставят перед ним пепельницу, — в общем, делают всё, чтобы он ни в чём не нуждался и продолжал говорить. Йохан Первый знает, как завораживает людей его прокуренный голос с лёгкой хрипотцой, как от него все балдеют, как готовы его часами слушать. Кройф поднимает взгляд от кончика своей сигареты: зажигалку поднесла рука, которой он раньше не видел. Незнакомый молодой брюнет сел напротив. — А ты кто? — спрашивает Кройф, и, наверное, его пьяный голос звучит не особенно любезно. — Гвидо, — представляется парень. — Как сюда зашёл? — щурится Кройф, силясь сфокусироваться на его лице. — Я его пригласил, Йохан. Всё в порядке, — сообщает сын хозяина гостиницы. — Ты случайно не репортёр? — смеётся Йохан, мягко выскользнув из-под руки рыжей девушки, которая уже успела уютно опереться на его плечо. — Нет, нет, да вы чего, — отмахивается Гвидо. — Он просто разбуженный нашим шумом гость, — встревает Йоахим, подливая Кройфу водки. — Или прогнать его? Трезвым Кройф, пожалуй, засомневался бы в правдивости истории о случайно разбуженном постояльце отеля, где посторонних людей быть не должно. Но он уже основательно захмелел, а Гвидо обезоруживающе улыбнулся и переспросил: — Так что там насчёт Бразилии? Вроде о ней была речь? — Да, я говорил, что мы легко её пройдём, — пожимает плечами Кройф, выдохнув дым ему в лицо. — Это же логично. — И почему? Они выигрывают все чемпионаты подряд. Йохан смеётся — а, он всё прослушал — и начинает подробно объяснять.

***

1 июля 1974 Кройф с трудом открывает глаза. Так. Потолок знакомый. Он в своём номере. Отлично. Рядом кто-то есть. Он, моргнув, еле-еле перекатывает голову по подушке (о, подушка есть — это успех) и проверяет, кто лежит возле него. Это Неескенс. Божественно. В данном случае отсутствие новостей — уже хорошая новость. Выдохнув, Кройф ощупывает себя и понимает, что одет всё в то же, в чём был на этой чёртовой вечеринке: рубашка, джинсы, ремень на месте. Только ботинки снял — может, сам, а может, кто-то помог. Неескенс, наверное. — Мог бы меня и раздеть, раз уж шлялся всю ночь незнамо где, — укоряет Кройф безмятежно спящего Йохана Второго. Тот только поморщился во сне. Ладно. Пожалуй, Кройф, скорее, рад его видеть, чем наоборот. Бутылке минералки на тумбочке он рад не меньше — наверное, Прекрасный принц позаботился, прежде чем вырубиться. Всё-таки он ангел, хоть и отлетел вчера чёрт знает куда. В душ сейчас идти — сродни подвигу, но надо. Очень хочется снять с себя эту одежду, сменить бельё, освежиться, да и побриться нужно… наверное. Если получится. Тихо прикрыв за собой дверь ванной, Кройф раздевается и пристально осматривает себя, проверяя, нет ли повреждений, которые ему подскажут хоть что-нибудь об этой ночи. Как же кружится голова и как тяжело сохранять вертикальное положение… Он ни черта не помнит, совершенно ни черта, остался только белый шум и невнятные обрывки. Так, пустяки, пара мелких синяков — очевидно, дорога до номера была нелёгкой. Кройф сомневается, что мог дойти на своих двоих, скорее всего, ему кто-то помог. Или вообще донёс его. Эта версия вызывает в памяти знакомые ощущения, значит, наверное, так и было… «Значит, мы сидели у бассейна… — реконструирует Йохан, умываясь, — потом этот Йоахим, сын владельца отеля, позвал нас в номер… — Вспыхнули в памяти латунные цифры «111» на двери. — Да. Там был незнакомый парень… Дурацкое имя такое… Гвидо, что ли…» Кройф припоминает, что долго с ним разговаривал и был достаточно откровенен. И про Бразилию высказал всё, что думает, и про то, что он играет гораздо лучше главной звезды немецкой сборной — Франца Беккенбауэра, и о том, что карьеру завершит через четыре года, и про утомившие его травмы, и про семью, с которой ему хочется больше времени проводить… Всё это всплывает из небытия, когда он вспоминает лицо молодого человека, сидевшего напротив и активно подливавшего ему водки. Кажется, Кройф выкурил все его сигареты, когда его собственная пачка закончилась. Вроде всё пристойно — но хрен знает, может, что-то вывалилось из памяти. Надо найти Йоахима и спросить, что за чёрт был этот Гвидо. Он вообще был? Или, может, приглючился?.. Там были ещё какие-то бабы, Кройф чувствует от своей рубашки запах душного парфюма той, которая весь вечер к нему жалась. Хм… Нет, не то… Он помнит запах совсем других духов или одеколона… А это когда было вообще? Какой-то провал в памяти. Сидели разговаривали, пили, потом Кройф, наверное, задремал, и его кто-то растолкал, чтобы отвести в номер… Но кто? Вдруг память выдаёт совершенно неожиданный фрагмент, и Кройф замирает. Сначала было очень плохо, и мутно, и паршиво — вроде не блевал, но всё равно ясно, что водку запивать коктейлем «Куба либре» не стоило, надо записать это гениальное наблюдение. И одиноко было, и злился на этих двух, кинувших его, — Прекрасного принца и не менее прекрасного Дика ван Дайка. А вот потом… Потом было хорошо. Картинки нет вообще никакой, будто Кройф временно ослеп, — а может, так оно и было, чего только ни бывает от такого количества водки. Зато есть ощущения, тактильные ощущения. Он с кем-то целовался. Долго, упоённо и страстно. Кого-то обнимал. Гладил чьи-то волосы… — О чёрт, — бормочет Кройф, зажмурившись. — Только не это. Он помнит прикосновения чьих-то губ к своей шее, своим плечам. Слышит свои стоны. В памяти всплывают неясные ощущения от чьих-то ласк — было приятно. Кройф слышит даже собственный довольный смех, которым реагировал на особенно удачные действия невидимого партнёра. Может, это был Неескенс? Да нет, он вряд ли стал бы одевать Кройфа после этого, чтоб не спалиться. Наоборот, раздел бы и спать уложил, подоткнув одеяло. Неескенс заботливый. Кем бы ни был тот человек, он явно не хотел, чтобы Кройф это вспомнил. Но Кройф вспомнил — и это теперь никак нельзя благополучно забыть обратно, а жаль. «Господи, тут полная база народу! Как теперь вычислить, кто это был, и убить засранца, чтоб молчал?» — в панике думает Кройф, глядя в глаза своему отражению. Отражение смотрит на него такими же покрасневшими, воспалёнными глазами и молчит. — Может, приснилось? — прищурившись, спрашивает Кройф самого себя. — Ну бывает же такое. Меня сюда притащили, положили, я отрубился, а это приснилось. «Оптимист ты, однако», — читается во взгляде его отражения. — Ну, а что? — шёпотом возмущается Кройф, всплеснув руками. — Такого что, не может быть? Жестикулируя, он случайно сделал странное движение пальцами, и это вытащило из глубин замутнённого сознания что-то новенькое. Очередное тактильное воспоминание. У этого мужчины был кулон… или подвеска. Какое-то украшение на шее. Пока они целовались, Кройф трогал и гладил его. Он точно помнит безопасно скруглённые металлические уголки. Пьяному Кройфу было тяжело понять, почему они не острые, ему казалось, что они обязательно должны быть острыми, но почему? Что же это было? Такое маленькое… плоское… угловатое, с прямыми линиями — их Кройф тоже помнит пальцами… Стоп. Это же звезда Давида. Кройф, охнув, садится на край ванны. Ну, теперь он, по крайней мере, точно знает, кто это был, — картинка мигом сложилась. — Вот тебе, Кройф, и всемирный еврейский заговор, — грустно шутит он. — А ты не верил.       — Йохан, серьёзно, — ворчит Неескенс, вяло ковыряясь вилкой в тарелке. — Мы с тобой договаривались, что ты поедешь с нами. Я предупредил, что мы будем на дискотеке, сказал тебе, как она называется. Ты ответил — ага, приеду позже, а сам забыл. — Издеваешься? — бурчит Кройф, залпом выпив свой сок. — Я что, в маразме совсем? Ничего такого не помню. Принеси мне ещё. — И кивает на стакан. — Ты был пьян, — утверждает Неескенс, подвинув к нему свой стакан сока. — Неудивительно, что ты ничего не помнишь. — Тогда я был ещё трезв! — Это тебе так кажется! Остальные игроки сборной косятся на них из-за соседних столов с насмешкой — «Милые бранятся». Фу, противно. — И ты, значит, приехал в два, — уточняет Кройф, понизив голос. — Около того, — отвечает Неескенс, отложив вилку. — Темно ещё было. Ты спал поперёк кровати. Одетый, но без ботинок. Кто-то тебя принёс и уронил, как попало, ботинки снял и поставил у кровати. Дверь была не заперта, твой ключ висел на вешалке у двери. Я хотел тебя раздеть, но было жалко будить. Подвинул тебя и сам улёгся. Всё. — Хм, — неопределённо отзывается Кройф, хлебнув из его стакана и вернув ему сок. — Ну допустим. Неескенс утверждает, что всю ночь был на дискотеке с Хааном и, кивая на жующего завтрак Ари, у которого тоже не лучшее утро в жизни, заявляет, что тот может всё подтвердить. Кройф не сомневается, что Ари хоть в убийстве признается, если Неескенс ему скажет так сделать. Хаан ради Прекрасного принца на всё готов, Неескенс для него злое и стервозное божество с садистскими наклонностями, но — божество. А может, ему и врать не надо. Неескенс привык отрываться с Хааном, вот и оторвался ещё раз, трахнул его в грязном сортире клуба, очень в стиле Неескенса. На фоне нескольких игроков, которых полиция привезла в отель под утро, прямоходящий и не очень воняющий перегаром Неескенс смотрится превосходно, вызывает доверие. Мир не рухнул. Ничего страшного не случилось. Ну, почти. Вон он, отлично просматривается из-за их столика. Спокойно ест, как будто вчера не было всего этого безумия. Смеётся над шутками соседа. У него приятная улыбка и заразительный смех — это, впрочем, Кройфу давно известно. Лучше вообще не смотреть в его сторону на людях. Кройф снова покосился на него и быстро отвёл взгляд, пока он не заметил. Да и если Неескенс спалит, сразу начнёт задавать вопросы. У него-то привычный Хаан, что давно перестало быть сенсацией, — Кройф и не сомневался, что Кайзер Хаану Неескенса не заменит, а вот у Кройфа улов гораздо интереснее. «Какой же он красивый, — думает Кройф, мысленно усмехнувшись. — Хороший у меня всё-таки вкус, даже в бессознательном состоянии».       Они выходят на террасу ресторана, спускаются в аккуратный парк, окружающий отель. Там солнечно, отвратительно солнечно, надо поскорее уйти в тень какого-нибудь дерева. Вим Сурбир будто бы не удивился, когда Кройф после завтрака подошёл к нему, тронул за локоть и позвал поговорить наедине. Наверное, думает, что Кройф хочет обсудить дела команды. В сборной мало тех, кто так давно друг друга знает и понимает друг друга с полуслова, — а они с детства вместе в «Аяксе» играли. Он старше Кройфа, но моложе Кайзера. Отойдя с ним подальше от любопытных глаз товарищей по команде и других обитателей гостиницы, Кройф останавливается в тени, где солнце глаза не слепит. Развернувшись к Виму, Йохан аккуратно вытаскивает из-под ворота его футболки подвеску — шестиконечную звезду, которую он носит на короткой цепочке. Погладив и потрогав её уголки, Кройф выразительно смотрит Сурбиру в глаза и молча усмехается. Вим грустно улыбается в ответ. — Значит, ты всё помнишь, — констатирует он. — Помню, — кивает Кройф, выпустив его кулон. — Не скажу, что прям всё, — но это помню. — Злишься? — уточняет Сурбир. — Есть немного, — признаёт Кройф. — Я привык, что сначала спрашивают моего согласия. — Так ты был, мягко говоря, согласен. — И в чём это выражалось? — поднимает бровь Йохан, вынимая сигареты из кармана. — Давай по порядку, — предлагает Вим. — Дело было уже под утро, мы скромно посидели небольшой компанией, я шёл к себе. А ты был не в состоянии идти, тебя кое-кто тащил по коридору мне навстречу. Причём тащил явно не в сторону твоего номера, а, полагаю, в свои апартаменты. И вряд ли для того, чтобы уложить тебя спать. — Кто-кто меня тащил, говоришь? — цедит Кройф, прикурив. — Не хочу тебе его называть, — отказывается Сурбир. — Человек пьяный был и явно себя не контролировал. А ты ему потом будешь долго и скрупулёзно мстить за посягательство на твою честь. Что я, не знаю тебя, что ли. — Ну-ну, — пожимает плечами Кройф, выдохнув дым в сторону. — И что было дальше? — Я тебя у него отобрал, — отвечает Вим, пригладив тёмные волосы. — Для этого пришлось приложить некоторые усилия и слегка подпортить ему лицо. А потом подхватил тебя на руки и отнёс к твоему номеру. — Как романтично, — отмечает Йохан. Это он помнит — ощущение, что его кто-то несёт на руках, в памяти осталось. — Весьма. Может, именно поэтому, когда я тебя поставил на пол и прислонил к стенке, чтобы найти ключ в твоих карманах, ты меня обнял и поцеловал. — Мда, — без определённых эмоций отзывается Кройф. Поцелуи он помнит хорошо. — Я думал, у тебя там Неескенс спит, и постарался тебя утихомирить, — продолжает Сурбир. — Это было, скажу прямо, нелегко. Поэтому минут пять мы целовались в коридоре. Звучит не очень, но я по сторонам поглядывал, никого вокруг не было. — Ладно, — тяжело вздыхает Кройф. — Поверю на слово. — А что тебе ещё остаётся? — смеётся Вим. — Потом я нашёл твой ключ, отпер дверь, удивился, увидев, что там никого… — Так. — Кройф хмурится. — Это во сколько, говоришь, было? — Уже рассвело. Может, полчетвёртого. А Неескенс говорит, что приехал в два, затемно. Зачем он так бессмысленно соврал? — Мы зашли в номер, — говорит Сурбир, — ты опять полез целоваться, и я запер дверь. — Понятно, — быстро отзывается Кройф, отводя взгляд. Дальше ему и в самом деле всё понятно. Его тело помнит, что и как было потом. — Вообще-то, мог бы поблагодарить, — добавляет Сурбир. — Если бы не я, ты бы оказался в намного менее приятном обществе. И далеко не в таких заботливых руках. — Ну, ты же мне не даёшь возможности оценить альтернативу и сравнить, — усмехается Йохан, затянувшись. — Рекомендую ещё раз поверить на слово, — проникновенно советует Вим. — Слушай, Йохан, ты сам на меня набросился, я вообще ни на что не претендовал и очень надеялся, что утром ты ничего не вспомнишь. Даже привёл тебя в порядок, чтобы ты перед Неескенсом не спалился. — Да, но ты же… — Просто доставил тебе удовольствие, раз уж так получилось, — прерывает Вим. — А ты не имел ничего против. — И тем не менее… — Кройф, давай ты будешь адекватно оценивать свою привлекательность — и перестанешь либо напиваться до полной отключки, либо удивляться после! — призывает Сурбир. — Что у тебя вообще стряслось вчера, если ты накидался до такого состояния? Победили, всё замечательно, прекрасный результат, впереди матч с Бразилией, а ты весь вечер был какой-то странный и пил так, будто хочешь забыться, а не отпраздновать. — Не заметил, что ты так пристально за мной наблюдал! — язвит Кройф. — Ну попробуй почаще по сторонам смотреть — много нового увидишь. — О господи, я к тебе не за добрыми советами пришёл! — закатывает глаза Кройф. — А зачем? — щурится Сурбир. — Чтобы общую картину восстановить! — Восстановил? Доволен? Ну в целом да, восстановил. И ссориться с Вимом сейчас будет крайне бездарной и бессмысленной затеей — ничего уже не изменишь, а он, может, и правду говорит. Хотя тоже хитрюга тот ещё. — Классно целуешься, — без всякого перехода сообщает Кройф, бросив окурок в ближайшую урну. Будто раньше этого не знал. — Тебе только это запомнилось? — усмехается Сурбир. — Не только, — признаёт Йохан. — Мне понравилось. Всё понравилось. Было хорошо. Но больше так не поступай со мной, если видишь, что я за себя не отвечаю, договорились? — Ладно, в следующий раз спрошу разрешения. — Обязательно спроси, — тихо говорит Йохан, ещё раз коснувшись его подвески и погладив тёплый металл. — А там посмотрим. Может быть, я и соглашусь… — Йохан. — Вим аккуратно берёт его за локоть. — Не знаю, что с тобой творится и почему ты был такой вчера… но, если я могу для тебя что-то сделать… Вряд ли он сможет помочь, пусть и пытается вкрадчивыми речами и благими намерениями расположить Кройфа к себе. Проблема глубже, чем казалось изначально. Неескенс зачем-то солгал насчёт времени своего возвращения в отель — наверное, потому что Кройф не поверил бы, что тот может с Хааном так долго пробыть. А если он был не с Хааном, то где? Неужели он действительно спёр записку от Дика и сам поехал к нему на свидание вместо Кройфа? А Кройф, выходит, вместо того, чтобы проследить за ним и взять их с поличным, вбил себе в голову, что Дик вообще не приехал в Германию и напился по этому поводу до настолько непотребного состояния, что переспал с Вимом Сурбиром? Пожалуй, Кройф обдумает это завтра, когда к нему вернётся способность нормально мыслить. Сейчас для этого не лучший момент. — Спасибо, — вздыхает Кройф, дотронувшись до пальцев Сурбира. — Всё в порядке. — Как знаешь, — качает головой Вим. — Если что — я рядом. Кройф, нервно улыбнувшись, кивает. — Йохан! — зовёт Неескенс, чуть ли не бегом приближаясь к ним. Сурбир неспешно сделал полшага в сторону от Кройфа. Ох, только не сцена ревности, для этого у Кройфа слишком сильно трещит голова. — Тебя ищет Отто, корреспондент из «Бильда», — сообщает Неескенс, подойдя. — Говорит, что не для интервью. И дело у него срочное.