Das Ende ist der Anfang

Ночь с 30 июня на 1 июля 1974 — Подожди, — шепчет Дик, оторвавшись от губ Неескенса. — Не торопись так. У нас ещё полно времени. — Чего ждать, Дик? — отзывается Йохан Второй, гладя его лицо. — Ты здесь. Я здесь. Мы в твоей машине на окраине этого чёртова городка. Чего нам опять ждать? — Надо поговорить, — поясняет Дик, коротко и нежно поцеловав его. — Пойдём-ка прогуляемся. — Ох, ну если ты ко мне приехал на машине из Франции, чтобы поговорить, видимо, разговор действительно серьёзный, — вздыхает Неескенс. «Да не к тебе я приехал», — мысленно вздыхает Дик, взяв свою куртку с заднего сидения и вылезая из машины. Он приехал к тому, кого считает своим, хоть и понимает, что такой человек никому принадлежать не может. Кройф существует для всех сразу и ни для кого, только для самого себя. Но когда Йохан Первый обнимает Дика после бурного секса, когда целует его, доверчиво закинув руки Дику за шею, когда заглядывает ему в глаза и молча улыбается — так велик соблазн поверить в то, что уж кому-кому, а Дику действительно можно Кройфа назвать своим. «И, кажется, я его основательно подвёл, — думает Дик, подавая руку Прекрасному принцу, чтобы не оступился, вылезая на обочину. — И теперь непонятно, как ему объяснить, что я сделал всё, что обещал, — потому что этим я подставлю Неескенса. Что ж ты натворил, мой принц, почему ты решил, что эта записка для тебя? Хотя да, для кого же ещё, с твоей-то точки зрения… Наверное, на твоём месте и я бы не стал других адресатов искать». А для Кройфа это было важно. Он хотел, чтобы Дик приехал, чтобы поддержал его, чтобы побыл с ним во время такого ответственного турнира. Чёрт, чёрт, чёрт. Кройф разозлится и обидится, к гадалке не ходи. Потому что Дик должен был догадаться, Дик должен был послать к нему курьера и передать лично в руки, Дик должен был предвидеть, что все записки будет забирать Неескенс! А Кройф чего, Кройф был занят футболом, у него Чемпионат мира. Он, что ли, всё в голове держать должен? Так, ладно. Об этом придётся подумать позже, пока надо работать с тем, что есть. Дик подносит к губам ладонь Неескенса — тот, шумно выдохнув, снова тянется к нему, и они опять принимаются целоваться с таким жаром, будто им обоим лет по шестнадцать. Мягкие губы Йохана Второго пахнут алкоголем — он где-то успел выпить перед встречей с Диком, и сначала Дик подумал, что не миновать ему жёсткого секса прямо в машине. Но, к его удивлению, Прекрасный принц сохранил способность слушать и слышать, хоть и постоянно требует его целовать — это Дик с удовольствием делает, в поцелуях они себе никогда не отказывали. — Тихо, тихо, — смеётся Дик, отстранившись и погладив его смешные модные бакенбарды. — Пойдём пройдёмся, у меня ноги скоро отвалятся. Из Франции сюда ехать весьма далеко, засиделся в машине. — Как скажешь, — соглашается Неескенс. — А от жажды не умрём? Ван Дайк, хитро усмехнувшись, забирает бутылку вискаря с заднего сидения и только после этого запирает свой автомобиль. — Куда ты меня завёз? — спрашивает Йохан Второй, оглядываясь. — Надеюсь, ты не собрался меня убить? А то по антуражу похоже, знаешь, — конспиративная встреча, ночь, лес… — Главным образом мне хотелось, чтобы во время нашего разговора у тебя не просили автографы, не поздравляли с твоим блестящим голом в ворота ГДР и не признавались тебе в любви, — закатывает глаза Дик. — По-моему, этого всего можно избежать только там, где нет людей. Не бойся, никто нас здесь не обидит. — Чего мне с тобой бояться, кроме тебя самого, — вздыхает Неескенс, взяв его за руку. Это всё-таки не дикий лес, как казалось с дороги, это, скорее, парк, устроенный с немецкой аккуратностью. Ровные и широкие тропинки говорят сами за себя. Их хорошо видно в полумраке, потому что они посыпаны мелкими светлыми камушками. А вот откуда здесь свет, Дик не очень понимает: луна, что ли. Только её почему-то не видно. — На карте где-то в той стороне было обозначено озеро, — сообщает Дик, поглаживая ладонь Неескенса в своей руке. — Купаться пойдём? — усмехается Йохан Второй. — Смотря как сильно вискарь в голову ударит. — Дик скручивает крышку с бутылки и, сделав глоток, передаёт её Неескенсу. Йохан Второй отпивает и возвращает бутылку Дику. Так они и идут — в одной руке Дика ладонь Неескенса, в другой — бутылка. — О чём ты хотел поговорить? — интересуется Неескенс, когда они сворачивают на боковую тропинку. — Я тоже перееду в Испанию в следующем сезоне, — сообщает Дик. — В Мурсию. — Серьёзно? — восхищается Йохан Второй. — Дик, это же потрясающе! А семья? — Вряд ли будет хорошей идеей тащить их в новую страну и заставлять учить испанский, — усмехается Дик. — Так что пока я приеду один. А там как пойдёт. — И мы сможем чаще видеться, да? — Да если бы, — вздыхает Дик. — От Мурсии до Барселоны столько же, сколько от Ниццы… Но хотя бы границу пересекать не нужно будет. — Надеюсь, ты будешь приезжать, — говорит Неескенс, сжав его руку. Дик молча протягивает ему бутылку. За этот бесконечно долгий сезон они встретились три раза. Все три — на нейтральной территории, и каждый раз Дику приходилось выдумывать чёрте что для этих встреч, но желание увидеть Прекрасного принца было слишком сильным — и Дик хорошо понимал, насколько он нужен. Неескенсу было хреново, именно поэтому Дик и позвонил ему, как только услышал по радио, что Кройф покинул Амстердам. И, если бы он оставил Йохана Второго наедине с ним самим, дальше было бы только хуже. Дик в курсе, какой Кройф чуткий и заботливый — к нему вообще трудно применять эти понятия, ну оно и логично, он гений, он бог, обитает в других мирах. И свою нужность людям в целом осознаёт, а вот потребность конкретных людей в нём — недооценивает. Неескенсу была нужна поддержка, поэтому Дик продолжал ему звонить. Кройф звонил своему Прекрасному принцу больше поговорить, чем послушать, а Дик — и послушать, и поговорить. Неескенс рассказывал ему и про паршивые отношения в команде, и про одиночество, и про то, что огромную пустоту, которая образовалась после отъезда Кройфа, нечем заполнить, ничего не подходит по форме и содержанию. А потом случился матч с «Барселоной» в Ницце, ответная игра в Барселоне — и Йохан Кройф стал любовником Дика. Даже признал это, хоть Дик особо и не рассчитывал на то, что Йохан согласится снова с ним встречаться. Но пошёл ва-банк, терять было нечего, а Кройф возьми и согласись. Вечно делает то, чего от него меньше всего ожидаешь. Виделись они редко, но бурно. Хотелось всего сразу: и секса, и разговоров, и постоянно было мало то одного, то другого. По телефону болтать им не нравилось (хотя с Неескенсом почему-то дела у обоих обстояли иначе), нормально общаться они могли только очно, поэтому телефон они использовали лишь чтобы договариваться о нечастых встречах. Так Дик и оказался в патовой ситуации: с одной стороны — Неескенс, который чуть ли не каждый вечер ждёт его звонка и явно воспринимает их отношения уже не как дружеские, с другой — внезапный Кройф, который ко всему подошёл с привычным размахом и сразу изъявил желание перевезти Дика в Испанию. Дик понимает, что не вытянет отношения с обоими, и вроде бы надо выбрать, и понятно, кого из них надо выбирать — Кройф в этом мире один, других не будет, упускать такой шанс нельзя. Дик столько к этому шёл, столько сил потратил, чтобы преодолеть его сопротивление, помочь ему понять, что присутствие Дика никак не угрожает его самомнению и не бросает тень на его сияющий образ великого Кройфа, который всё делает только хорошо или великолепно, причём с первого раза, так как от рождения всё умеет и никогда не ошибается, — именно таким Кройф хочет казаться. А с Диком Кройф допустил ряд ошибок, когда ему было восемнадцать и он ещё не был божеством. Ну и что? Тем прекраснее он сейчас, когда хотя бы некоторые свои комплексы оставил в прошлом и научился стольким вещам. Но Неескенс… Чёрт, бросить Йохана Второго просто невозможно. Дик сжимает его ладонь — Неескенс притягивает его ближе к себе, чтобы коснуться плечом его плеча. Ну да, когда Кройф уехал в Барселону, Дик планировал воспользоваться моментом и сблизиться с Прекрасным принцем с расчётом на перспективу. Понадеялся, что без Кройфа у Йохана Второго прибавится самостоятельности и он наконец-то начнёт жить своей жизнью. Обманулся вдвойне: и Неескенс жить своей жизнью не начал — Кройф ему всё оставил готовое, и невесту, и даже любовника, которого навязал ему в качестве соседа, — и сам Дик неожиданно оказался в очень плотных отношениях с Кройфом, который сразу начал диктовать свои решения уже Дику — но тот упорно старался отвоёвывать себе пространство и самостоятельность. С Кройфом в этом плане надо жёстко, иначе он будет всё решать за тебя, особо не вдаваясь в твои потребности, делая всё по-своему и будучи на все сто процентов уверен в том, что это он так заботится и вообще большой молодец. Он же всё лучше знает и всегда прав. Сквозь деревья показался просвет, значит, они идут в правильном направлении. По крайней мере, в данный момент. В целом — Дик не уверен. — Это река? — спрашивает Йохан Второй, когда они выходят на берег. — Озеро вроде, — отзывается Дик. — Просто такое… длинное. Теперь, когда деревья не загораживают луну, света становится больше. Дик надеялся, что высококультурные немцы на берегу устроили скамейки, но нет. Берег аккуратный, чистый, трава подстрижена и никаких человеческих сооружений. — Ладно. — Дик со вздохом снимает куртку, выворачивает и кидает на землю подкладкой вниз. — Садимся. Представляю, как ты устал. — Причём от всего. — Неескенс усаживается на его куртку. — Ты не замёрзнешь? — Тепло. — Дик садится рядом и протягивает ему бутылку. — Слушай, ну раз ты так тянешь, то, видимо, что-то неприятное хочешь сказать, — предполагает Неескенс, привалившись плечом к его плечу. — Так давай уже. Говори, пока у нас есть, чем это запить. С точки зрения Неескенса, ситуация выглядит именно так: Дик внезапно припёрся в Германию в разгар Чемпионата мира, чтобы с ним переговорить. Неескенсу пришлось в срочном порядке бежать с базы, хрен знает как удирать от Кройфа, в общем, он точно совершил ряд подвигов, чтобы оказаться сейчас вместе с Диком. Надо сформулировать что-то, достойное его внимания. — Прекрасный принц, — тихо говорит Дик, поставив бутылку на землю и взяв Неескенса за руку. — Весь этот год я старался как мог, чтобы облегчить твою участь и тебя поддержать. Спасибо, что ты веришь мне. — А кому ещё? — пожимает плечами Неескенс. — Кролу? Джонни? Шильхеру, может, или Сурбиру? Или, извини, Кройфу? Кому ещё мне верить, как ни тебе. — Надеюсь, я тебя не подвёл. — Ни разу, — подтверждает Неескенс, погладив его пальцы. — Когда мы виделись… очно… в течение года… — продолжает Дик, стараясь выбрать нужные слова, — я понимаю, почему ты не хотел оставаться со мной наедине. И, надеюсь, ты тоже понимаешь, почему я не настаивал. — Дик… — вздыхает Неескенс. Они встречались трижды. В Хеемстеде, в Гауде, в Утрехте. И каждый раз они бесконечно разговаривали, гуляли, прятались от паршивой погоды в маленьких кафе, держались за руки, целовались коротко и пугливо, украдкой. Неескенс заметно нервничал, и Дик догадывался, отчего. Прекрасный принц продолжал бояться Кройфа. Вдруг узнает, что Неескенс поддерживает контакт с Диком вопреки всем его запретам, и решит покарать непослушного — откажет ему в контракте с «Барселоной». Позвонит тестю, скажет: «Не хочу больше видеть Неескенса» — и всё. А в «Аяксе» оставаться никаких сил уже нет, клуб рассыпается на части. Придётся тоже в какую-нибудь Францию валить — вот Шильхер обрадуется встрече в Париже. — Это позади, — заверяет Йохан Второй, сжав ладонь Дика в своей. — Теперь всё будет иначе, тем более, ты в Испанию переходишь. Будем вместе в Ла Лиге играть. Будем видеться — и уже совсем по-другому… — Вот именно об этом я и хотел с тобой поговорить. — Дик, вздохнув, обнимает Йохана Второго, и тот плотнее жмётся к нему. — Ты же знаешь, как ты мне дорог. — И ты мне. — Неескенс кладёт голову ему на плечо. Дик очень хорошо помнит тот момент, когда в первый раз ощутил болезненную нежность к Прекрасному принцу, как в первый раз захотел им обладать. Это было в тот день, когда он забрал Неескенса, совсем юного, зарёванного и отчаянного, из раздевалки, где тот прятался, увидев Кройфа, который трепался на автостоянке с Джонни. Это было, когда они приехали на квартиру, где Дик встречался с Ари. Неескенс выхлебал, морщась, стакан вискаря и задремал на плече Дика. Вдохнув запах его волос и осторожно коснувшись губами его макушки, Дик понял, что крепко влип. Так крепко, что не смог уснуть в ту ночь до рассвета, думая о нём. И вот сколько лет уже прошло — года три, похоже — он чувствует то же самое, когда Неескенс доверчиво прижимается виском к его плечу. Только тогда им было вообще нельзя, совсем нельзя, — а теперь, по мнению Неескенса, конечно же, можно. Ведь его контракт с «Барселоной» уже подписан. — Всё, что я делал в этом году, я делал ради нас, — тихо добавляет Дик, потёршись губами о его мягкие волосы. — И пойми меня правильно. Я очень хочу быть с тобой, Йохан. Для меня ты всегда будешь самым желанным и самым восхитительным. — Дик говорит это вполне искренне. — Но, пока ты остаёшься с Кройфом, вместе мы быть не сможем. — Почему? — поднимает голову Йохан Второй. — Какая, нахрен, разница? — Такая, нахрен. Ты принадлежишь ему, — вздыхает Дик, отвернувшись и глядя на озеро, посеребрённое лунными лучами. — И я не могу. Я не могу перестать это чувствовать. Это неправильно, пойми ты наконец. — Боже. Ты приехал из Франции в Германию на машине, чтобы сказать мне, что остался таким же принципиальным?! — бормочет Неескенс. — А я-то думал. Какой же я идиот… — Ты не идиот, — отзывается Дик, нервно откинув волосы с лица. — Мы с тобой действительно… весьма сблизились за этот год, и резонно, если ты думал, что… Но не всё так просто, понимаешь. — Не могу поверить, что ты второй раз меня продинамишь по той же причине: «Не в моих правилах спать с чужим мужчиной». — Неескенс, схватив бутылку, делает большой глоток. — Я думал, что всё получится, — вздыхает Дик. — Не хочу тебя терять. Но пока ты с Кройфом, он всё равно будет с нами третьим. А я так не могу. — В общем, чтобы всё получилось, надо, чтобы я ушёл от Кройфа, — подытоживает Неескенс, поставив бутылку на траву. — Всего-то, да. Это ж так легко. Надо просто взять — и уйти от Кройфа. — Ну я же не могу на тебя давить, если ты не хочешь от него уходить. — Приятно, что ты, наконец, это заметил. — Неескенс вынимает из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет. — Сам понимаешь — это невозможно. — Ты не курил, — хмурится Дик. — Я и не курю, — огрызается Неескенс, приподнявшись, чтобы достать из кармана джинсов зажигалку. — Это сигареты Кройфа. — Вот, видишь. — Дик разводит руками. — Будем сейчас на свидании сидеть и курить сигареты Кройфа. Дай и мне одну тогда. Они вместе прикуривают от одного огонька зажигалки, чуть не столкнувшись лбами. Дик успевает увидеть отражение рыжего пламени в льдистых глазах Неескенса. — Ты требуешь невозможного, — цедит Йохан Второй, выдохнув дым. — Это невозможно, только пока ты думаешь так, — поправляет Дик, затянувшись. — Я же не тороплю тебя. Ждал три года и ещё подожду. Когда-нибудь это станет реальностью, и ты его, наконец, оставишь. — Вряд ли, — хмуро отзывается Неескенс. — Он — моя жизнь. Кто я без него. — Ты без него целый год прожил. — Только потому что ждал, пока он меня заберёт, — возражает Неескенс, затягиваясь. Ярко вспыхивает в темноте красноватый огонёк его сигареты. — Если бы не было его, всё это не имело бы никакого смысла. Ты сейчас серьёзно говоришь, что будешь ждать, пока я с ним разойдусь? — Ну да, — пожимает плечами Дик, стряхивая пепел. — Может, я к тому времени уже потеряю всякий товарный вид, и он меня бросит, потому что помоложе найдёт. — Ты думаешь, я тебя за внешность, что ли, люблю? — усмехается Дик. — А что, нет? — грустно смеётся Неескенс. — Конечно, твою красоту отрицать трудно, — шепчет Дик, придвинувшись к нему поближе, — но мне дорог ты сам. — Не забывай, что меня таким сделал Кройф, которого ты так ненавидишь, — криво ухмыляется Прекрасный принц. «Да если бы я его ненавидел, жить было бы проще!» — Я просто пытаюсь понять твою логику, — говорит Неескенс, глядя ему в глаза. — Ты проехал пол-Европы прямо во время Чемпионата мира, чтобы сказать, что мы не можем быть вместе? Офигенно поддержал, спасибо. — Не перевирай мои слова. — Дик, зажав сигарету в зубах, скручивает пробку с бутылки. — Наоборот, сказал, что мы можем и будем. Но — когда нам перестанет мешать Кройф. — Мне трудно такое представить. — Рано или поздно так будет, — уверенно отвечает Дик. — Вот увидишь. Поняв, что разговор идёт об одном и том же по кругу, Неескенс замолкает. Дик наблюдает, как он пьёт виски из горла, как, в последний раз затянувшись, тушит окурок и щелчком отправляет его в кусты. — Как тебе удалось с базы удрать? — спрашивает Дик. — Засветился на вечеринке, а потом свалил с ребятами типа на дискотеку, — отвечает Неескенс. — И Кройф тебя прям отпустил? — уточняет Дик. — Он пьёт у бассейна в обществе других игроков и каких-то девок, — пренебрежительно фыркнув, поясняет Йохан Второй. — Особо не вслушивался в то, что я ему сказал, просто кивнул — и я уехал. Дик хмурится. Если Кройф сейчас зол и расстроен, может глупостей наделать. — За ним кто-то присматривает, надеюсь? — Он уже большой мальчик, Дик, как-нибудь разберётся сам, — закатывает глаза Йохан Второй. — Слушай, ты сам меня сюда вытащил, а теперь собираешься ругать, что я там Кройфа бросил? Да уж, идиотская ситуация. — Просто хотел спросить, кто с ним остался, — вздыхает Дик. — Сурбир рядом? — Был у бассейна с Кролом и Джонни, — отзывается Йохан Второй. — Я, кстати, в их отношения не особо врубаюсь, но… — Всё сложно, — морщится Дик. — Что-то ни у кого из нас просто не получается, да. — Рууд с Вимом, они… — Было у них, но Крол всё испортил, передавив по молодости и переборщив с запросами, — ёмко резюмирует Дик. — Чуть ли не замуж за него хотел, вот и спугнул, дурень. Крол тогда прям такой максималист был. Зато урок получил на всю жизнь, пусть и высокой ценой. Они друзьями остались. Ближе у них никого и нет, наверное. И, если уж совсем начистоту, кажется мне, что не друзья они никакие, а всё такая же прекрасная пара, какой были в юности. — В юности — это… — В шестьдесят восьмом, тебя ещё близко в «Аяксе» не было. Меня, кстати, тоже, но я туда очень хотел, — усмехается Дик. — Ты же помнишь, я всего за год до тебя там появился. — И когда ты успел такую бурную общую биографию приобрести с игроками «Аякса»? — удивляется Неескенс. — А я лет с шестнадцати в Амстердам мотался, — смеётся Дик. — И перезнакомился с местными, это было легко, если быть улыбчивым, приветливым и общительным. — О да, этого в тебе в избытке, — признаёт Йохан Второй. Дик обнимает его, прижимает к себе покрепче, прекрасно понимая, что отчаянно противоречит своим собственным словам, но одно только присутствие Прекрасного принца ему кружит голову и одурманивает. Особенно вместе с виски. — Так чего ты про Сурбира спросил? — интересуется Неескенс. — Мы тусовались в одной компании, и я видел, что Кройф с Сурбиром тогда дружили, — поясняет Дик. — Их познакомил Кайзер, собственно. Сурбир — его друг детства. И Йохан с Вимом много общались. Неескенс подозрительно косится на Дика. Тот вполне осознаёт, что и так лишнего сболтнул, и дальше говорить не очень хочет. Не рассказывать же Неескенсу, что триста лет тому назад он, бойкий мальчик, игравший за команду «Твенте» из уютного городка у границы с Германией, положил глаз на юношу по имени Йохан, игравшего в «Аяксе». А познакомил их на свою голову Сурбир, который тогда сам был к Йохану неравнодушен. Дик настолько сильно увлёкся, что Йохана у Сурбира отбил, но удержать не смог. И Кройф, конечно же, вернулся к Сурбиру, пока его не прибрал к рукам Кайзер… Но с Неескенсом этим лучше не делиться. — И что, старая дружба обязывает его за Кройфом приглядывать? — щурится Неескенс. — Хотелось бы, чтоб там был хоть один взрослый, — тяжело вздыхает Дик. Неескенс, хмыкнув, замолкает. Дик переводит дух — вроде замяли тему. В молодости у них было всё настолько интересно, что пришлось бы схему их сложных взаимоотношений рисовать, если бы понадобилось кому-то об этом рассказывать… — Слушай, — тихо говорит он на ухо Неескенсу, гладя его плечо. — Я не хочу тебя терять. И не буду. Мы будем общаться, как раньше. Созваниваться. Буду приезжать к тебе в Барселону, и ты ко мне приезжай, если захочешь, конечно. — Это как-то… неожиданно, — признаётся Прекрасный принц, хлебнув вискаря и поставив бутылку на траву. — Я совсем по-другому себе представлял, как всё будет в Испании. — Прости, — шепчет Дик, поцеловав его чуть ниже уха. Как раньше. — Ты всех друзей так целуешь? — вздыхает Неескенс, но не сопротивляется. Только подставляет шею его губам. — Нет, — отзывается Дик. — Ты у меня такой один. «Нет, ну такой — действительно один, я даже не вру». — И по телефону со всеми так разговариваешь? — продолжает Йохан Второй. «Как — так? — соображает Дик, вспоминая их разговоры. — Ну, может, иногда я позволял себе лишнего… Но что я такого ему говорил?» Допустим, иногда спрашивал, во что одет Неескенс, чтобы лучше его представить. Допустим, живо интересовался его сексуальным бытом — они и раньше откровенно разговаривали о сексе, а тут у Йохана Второго появился новый партнёр, Хайнц Шильхер, и Дик расспрашивал, как и что у них происходит. Да, весьма детально. А что такого? Удивительно, что Кройф именно такого партнёра назначил Неескенсу на время своего отсутствия. Дик прекрасно помнил, как Хайнц появился в «Аяксе», — сразу было видно, что Кройф им заинтересовался, а интрижку с Джонни симулировал, чтобы отвлечь Неескенса совершенно неправдоподобной версией и потом уверить — ну вот же, дорогой, тебе всё показалось, вообще всё. Джонни категорически не подходил Кройфу. Слишком строптивый и норовистый, таких Кройф предпочитал ломать — что он и сделал с Джонни, скормив его Неескенсу. А вот парень, переехавший из Австрии в Амстердам, совершенно одинокий и чужой здесь, — таких Кройф любил прикармливать. Не так радикально, как Неескенса, которого он сделал своим главным фаворитом, но — ощутимо. Бедняга, небось, возомнил невесть что, сам Кройф его вниманием почтил, как же. А Кройф его хитроумно завлёк в свои сети, и у Костера появился ещё один клиент, чьи дела он стал вести и брать скромный процент за свои ценные услуги. Неескенс прожил с Хайнцем до января. Зимой Шильхер окончательно захандрил — а может, Кройф решил, что нечего Неескенсу слишком привязываться к австрийцу, и отдал Костеру команду продать его. Хайнц отправился в Париж, а Йохан Второй, к немалому удивлению Дика, выбрал своим новым соседом Сурбира. «С ним будь начеку», — честно предупредил Дик. — «Зато я хотя бы знаю, чего от него ждать», — вздохнул Неескенс, уставший от надоедливых ухажёров, которые стремились хоть что-то урвать, пока Кройфа нет рядом. И, судя по тому, что остаток сезона Неескенс делил комнату с ним, Сурбир оправдал его ожидания. — А что тебе было не так в наших телефонных разговорах? — спрашивает Дик, коснувшись губами уха Йохана Второго. Неескенс, резко развернувшись, смотрит на него с искренним удивлением, и только тут до Дика начинает доходить. Рассказывая о своём сексе с другими мужчинами, Йохан Второй представлял его. А учитывая прекрасно развитое воображение Неескенса, Прекрасный принц наверняка ещё и додумывал многое, превращая их разговоры в самый настоящий секс по телефону. И был уверен, что Дик воспринимает всё точно так же. — Твою мать, — выдыхает Дик, глядя ему в глаза. — И после всего этого ты мне говоришь, что между нами ничего не может быть? — тихо уточняет Неескенс. — Всё уже было, Дик. И было не раз. «Но у тебя, а не у меня», — мысленно вздыхает Дик, отведя светлую прядь с его лица. — Ты точно уверен, что нам нельзя? — шепчет Йохан Второй, потёршись щекой о его ладонь. — Точно, — отзывается Дик, перебирая его волосы. — Абсолютно? — Неескенс касается губами его запястья. — Железно, — подтверждает Дик, не отводя взгляда. И тут же, активно противореча своим словам, прижимает губы к губам Йохана Второго. Неескенс моментально откликается, открывшись ему навстречу, крепко, отчаянно обнимает его. Дик целует его глубоко, страстно, требовательно — Йохан Второй отвечает тем же. Ладонь Дика проскальзывает под его пиджак, гладит его тело. Неескенс жмётся к нему, стиснув ткань его рубашки на спине так, что она затрещала. Ну и как тут, спрашивается, устоять? Он весь в руках Дика, реагирует на каждое прикосновение, дрожит и глухо стонет в его губы. Шепчет его имя, когда Дик отрывается от его губ и принимается жадно целовать его шею. Гладит его волосы, целует их. — Хочу тебя, — выдыхает Йохан Второй, решительно перекинув ногу через бёдра Дика и усевшись на него. Где-то позади него опрокинулась в траву бутылка виски. Остаётся только надеяться, что Йохан Второй завинтил крышку. Дик, расстегнув пару пуговиц его рубашки, припадает губами к его бледной коже, шумно втягивает носом его запах. Неескенс, сбросив пиджак, быстро расстёгивает остальные пуговицы, чтобы побыстрее дать Дику доступ к его телу. Господи, как же он пахнет. Не парфюмом, конечно. Собой. И почему-то сексом — может, от него постоянно сексом пахнет, просто Дик раньше не замечал? Да вряд ли, вроде уже успел выучить его запахи и их вариации. Может, это только кажется? Стиснув его задницу, Дик стонет от наслаждения. Ну как можно быть таким бескомпромиссным совершенством, спрашивается? — Да… — шепчет Йохан Второй, охотно подставляя своё тело его рукам. — Возьми меня. — Пойдём отсюда, — хрипло говорит Дик, отстранившись. — Место открытое. Увидеть могут. — Да и хрен с ними, — закатывает глаза Прекрасный принц, но покоряется — неохотно слезает с Дика и, пошатываясь, встаёт. — Куда? Дик подбирает свою куртку, его пиджак, бутылку — о счастье, закрыта! — и, сграбастав всё в охапку одной рукой, а второй — обняв бёдра Неескенса, ведёт его хотя бы туда, где деревья погуще. Там темнее и в целом приятнее. Лунный свет ушёл за кроны деревьев и не превращает Прекрасного принца в какое-то чёртово наваждение, а всё, что нужно, Дик и на ощупь поймёт. Опустив барахло на землю, Дик припирает Йохана Второго к стволу ближайшего дерева и снова впивается губами в его губы. Неескенс податливо обвивает его, отвечает на его поцелуй. Дик гладит его грудь, забравшись рукой под расстёгнутую рубашку. Бёдрами Неескенс трётся о его бёдра, закидывает ногу на его бедро, нетерпеливо прижимает его к себе, давая понять, как хочет, чтобы всё случилось как можно скорее. Дик проводит языком по его шее, покусывает нежную кожу, катая между пальцами его твёрдый сосок. — Дик… — стонет Йохан Второй, и от этого башню сносит ещё сильнее. Целуя его шею, вдыхая его аромат, Дик гладит сквозь джинсы его член и с удовольствием ощущает, как быстро он твердеет под его пальцами. Теперь можно расстегнуть ремень, потом пуговицу, затем — молнию… — Да… — выдыхает Неескенс, неохотно убрав ногу с его бедра. Рука Дика уже там, под резинкой его трусов, пробралась дальше, чтобы ласкать его. Йохан Второй глухо стонет, прикусив губу, когда Дик проводит большим пальцем по головке, щекочет её. — Трахни меня, — требует он, вцепившись в волосы Дика. — Как можно тебя — и в таких условиях, — отзывается Дик ему в ухо. — Тебя надо долго… с кайфом… на шёлковых простынях… чтоб целовать тебя везде… — Тогда какого хрена ты делаешь… — стонет Неескенс, треснувшись затылком о ствол дерева. — Вот такого. Дик опускается перед ним на колени, стаскивает с него джинсы вместе с трусами и забирает его в рот. Судя по стонам Неескенса, ему уже всё равно, как именно Дик сделает это с ним. Лишь бы это, наконец, случилось.

***

2 июля 1974 — Какого хрена, объясни! — шипит Костер, и его шипение страшнее самых громких криков. — Почему он оказался один в ту ночь? Почему ты его не контролировал? Ты что, не знаешь Йохана? «Выходит, плохо знаю», — мрачно думает Неескенс, понуро кивая и глядя в пол. — Ты представляешь, что дальше будет? — воздевает руки к небесам Костер. — Матч с Бразилией, — без выражения отвечает Неескенс. — Завтра. — Верно, мальчик мой, чертовски верно! — Костер швыряет газету на стол перед Неескенсом и устало плюхается в кресло. — И в каком состоянии будет Йохан? На первой полосе «Бильда», самой читаемой жёлтой газеты Германии, очень броский заголовок: «Кройф, шампанское, голые девочки и купание в бассейне». А сам Кройф сейчас в холле, объясняется по телефону с Данни, которая, естественно, злее самого дьявола. Газета появилась на прилавках утром. Костер появился в отеле в четыре часа пополудни, синхронно с тем, как телефон на ресепшене раскалился от звонков жён футболистов, которые всё услышали по радио. Кройфа предупредил вчера Отто, один из журналистов «Бильда». Его коллега Гвидо, с которым Кройф общался в злосчастную ночь, изложил ему все свои впечатления о вечеринке после победы над ГДР и похвастался, что продал их за 500 марок. К счастью, хоть фотографии не опубликовали, но «Бильд» клянётся, что у них есть негативы. Снимал в ту ночь только сын хозяина отеля, Йоахим. Господи. Ну ему-то чего в жизни не хватало? Кройф нашёл этого Гвидо в отеле и полез бить ему морду, хотя у того и так была губа рассечена — он утверждал, что упал по пьяни. Кройф странно двинул бровью, молниеносно врезал ему в челюсть и явно хотел продолжить — Неескенс его еле оттащил. Впрочем, для мордобоя было поздновато. Материал, поступивший от Гвидо, уже верстался. — Ты что, не знал, что немцы подлые, а Кройф доверчивый, особенно когда выпьет? — горько вздыхает Костер. — Сядь, не маячь. Неескенс тяжело опускается в плетёное кресло напротив него. Больше на веранде никого нет, все как Костера увидели — так и смылись. Только у Неескенса нет такого права, ему ответ держать. Михелс распорядился выгнать из отеля всех журналистов, а с ними был изгнан и сын владельца отеля. Туда ему и дорога. — Сговорились опозорить наших ребят, создать проблемы по поводу или без, вот и устроили диверсию, — добавляет Костер. — Да уж, — бормочет Йохан Второй. Вчера ему уже намылил шею Кройф по этому поводу («Где ты был, когда тебя не было?!»), будто Неескенс обязан быть его нянькой, а не товарищем по команде, теперь Костер с той же претензией. Ладно, Неескенс уяснил, отходить от Кройфа дальше, чем на полтора метра, нельзя. Только это теперь бесполезно, беда уже случилась — раз. Больше Неескенсу отходить и незачем — два. Дик высадил его за километр от отеля ранним утром 1 июля, ближе подъезжать Йохан Второй побоялся. Уже было светло. Долго целовались на прощание. Неескенс, еле передвигая ноги, брёл к гостинице и жалел, что не заморочился с такси — но как вызвать машину из автомата, он не знал, а переться с Диком к вокзалу, например, где могли дежурить шальные таксисты, не захотел. Нет, конечно, Дик не затрахал его до полусмерти. Он старательно и нежно ублажил Йохана Второго ртом, Неескенсу захотелось ответить ему тем же — Дик трогательно пытался его отговорить: «Да ладно тебе, это обычно долгая история, ты устанешь». Йохан Второй почти обиделся — как он смеет подозревать любовника самого Кройфа в недостаточной сноровке в таких вопросах?! — и доказал ему делом, что он не прав, а Неескенс в силах справиться с задачей любой сложности. Это было восхитительно. Дик шептал, что именно таким и видел их идеальный секс — может, врал, но явно был доволен. На том их интимная близость закончилась. Дик предложил считать это «затянувшимся поцелуем», и Неескенс, повздыхав, согласился. Напряжение ушло, и до самого утра они бродили вдоль озера, взявшись за руки, разговаривали, целовались, смеялись. Это была очень странная, хоть и великолепная ночь, и Неескенс пока не решил, как к этому относиться. В то утро он поставил себе цель просто добраться до пункта назначения, вдыхая прохладный воздух и ощущая вкус семени Дика во рту — так никуда и не делся, сколько его виски ни запивай. Без мыслей и сил он дошёл до отеля, надеясь поскорее вырубиться, а уж потом обдумать сложившуюся ситуацию. Поднялся в номер. Кройф спал поперёк кровати, одетый, храпел, его ботинки стояли рядом. Неескенс выдохнул и решил, что обошлось. Перепились, конечно, как черти, но Кройфа какой-то ответственный человек сюда принёс, значит, всё было не так уж и страшно. Загадочные вещи начались, когда Кройф проснулся. Он дотошно выспрашивал у Неескенса не только где тот был, но и во сколько вернулся и что увидел в номере. Неескенс соврал, что пришёл затемно — вряд ли Кройф поверит, что Хаан сумел увлечь Неескенса до самого утра, а сам точно не вспомнит, во сколько вернулся в номер, но в остальном сказал правду. После завтрака Кройф зачем-то уединился с Сурбиром (что-что там Дик про них говорил?), а затем припёрся репортёр Отто с дерьмовыми вестями, и утро окончательно перестало быть добрым. Ну, а потом, само собой, скандал. «Ничто не предвещало», — хмуро думает Неескенс, глядя в стол. Только он и Ари оказались в шоколаде, потому что все видели, как они свалили, персонал заказывал им такси, все знали, что их тут не было. Остальные — тоже в коричневой субстанции, но в другой. На веранду выходит угрюмый и раздражённый Кройф. Костер поднимает голову, когда Йохан садится за их стол: — Ну как? — Как-как, — раздражённо бормочет Кройф, нервно теребя цепь на своей груди. — Хреново. Она в бешенстве, не слушает меня и не слышит. — И её, вообще-то, можно понять, — замечает Костер. — Да какого хрена! — рычит Йохан Первый. — Она верит сраным репортёрам больше, чем собственному мужу, это, по-твоему, правильно, что ли? Костер отвечает ему долгим взглядом, как бы намекая на то, что, если бы его дочь верила Кройфу, была бы дурой. Кройф хмуро отворачивается, признавая, что отчасти Кор прав, и вытаскивает из кармана рубашки сигареты. Неескенс наблюдает, как он прикуривает, как выдыхает дым, втягивает родной запах его табака и соображает, можно ли извлечь из ситуации какую-то пользу. Нет, вряд ли. Данни может злиться и кричать на Кройфа по телефону сколько угодно, Кройф может продолжать возмущаться, что она ему не верит, — но рано или поздно буря уляжется и они помирятся. Костер не допустит, чтобы они разошлись, благополучие дочери ему дороже, чем верность её мужа, а никто другой не сможет обеспечить его дочь так, как Кройф. — Завтра будет прессуха днём, до матча, — говорит Костер, отмахиваясь от дыма сигареты Йохана Первого. — Я соберу самых лояльных журналистов, и ты им доступно объяснишь, что всё это диверсия немцев, провокация для подрыва боевого духа сборной, а на базе тишь да гладь и Михелс вас держит в ежовых рукавицах. — Нет, я скажу иначе, — возражает Кройф, стряхнув пепел. — Скажу, что вечеринка действительно была, это глупо отрицать, но никаких шлюх тут не было и в бассейне никто не купался голым, с ними или без них. Типа, Михелс почтил нас доверием, разрешил отпраздновать победу, и мы не идиоты, чтобы делать… всякие странные вещи. — Ладно, — признаёт Костер, — тоже звучит неплохо. А если вы пройдёте Бразилию и выйдете в финал, надо будет организовать, чтобы на базу приехали жёны. Иначе жёлтая пресса моментально объявит, что после скандала вся сборная разводится. — Данни не поедет, — мотает головой Кройф. — Что значит — не поедет? — разводит руками Костер. — Поедет как миленькая, Йорди пусть с бабушкой оставит, зря я, что ли, её в Испанию к Данни отправил. — Ты бы её слышал сейчас! — закатывает глаза Кройф. — Иди вон сам с ней поговори. Я больше не могу, честно. Они не разведутся, это яснее ясного. Но если конфликт примет затяжной характер — это скажется на Кройфе не лучшим образом. Впереди самые ответственные матчи. Нельзя, чтобы Кройф думал про Данни, а не про футбол. — Давай я ей позвоню, — встревает Неескенс. — А это мысль, — одобряет Костер. — И что ты ей скажешь? — скептически морщится Кройф. — Тебя тут даже не было! Ты-то у нас вон какой молодец, алиби себе на всю ночь обеспечил, как знал! — Я разберусь, — коротко говорит Неескенс. — Давай номер. — Разберётся он. Герой нашёлся. — Кройф бросает на стол бумажку с номером — Данни сейчас в летнем доме в горах. — Удачи, смертник.       Йохан Второй, убрав бумажку в карман, идёт в лобби отеля. К телефону целая очередь выстроилась, всем оправдываться надо, кроме холостых. За Марианну Неескенс спокоен, они вчера переговорили, и она порадовалась, что его там не было. Значит, свадьба не отменяется. Йохан Второй даже не знает, рад он этому или нет. Заняв очередь, Йохан Второй садится на диван подальше от толпы, нужно подумать, что он скажет Данни. Но прежде чем он успевает сосредоточиться, рядом приземляется Сурбир, и видок у него загруженный. — Как Майя, получилось её успокоить? — осведомляется Неескенс — Сурбир в первых рядах кинулся жене звонить. — Бывало и получше, — ухмыляется Вим. — Но ничего, остынет. А ты что, опять с Марианной список гостей обсуждать будешь? Или меню? Отпусти уже ситуацию, пусть она сама всё решит, ты только кивай и поддакивай. Честно, послушай старого мудрого меня — ей лучше знать, тебе надо просто сосредоточиться и пошить хороший костюм, чтобы не выглядеть рядом с ней идиотом. — Нет, я буду говорить с Данни, — отзывается Неескенс. — О, даже так, — удивлённо качает головой Сурбир. — Кройфа она совсем не хочет слышать? — Последний разговор у них… не удался, — вздыхает Йохан Второй. — А Костер не желает с дочерью пообщаться? — кивает в сторону веранды Сурбир. — Она считает, что он просто выгораживает Кройфа. — Так и ты будешь просто выгораживать Кройфа, — пожимает плечами Вим. — Стоит ли заходить в клетку к тигру, если ты безоружен? — Я хотя бы попытаюсь, — невесело улыбается Неескенс. — Ладно, только постарайся выжить — ты нам ещё понадобишься. Сурбир косится в сторону двери — оттуда ему нетерпеливо машет Крол, и Джонни рядом топчется. Господи, что у них за отношения такие? Даже интересно. Впрочем, Йохану Второму в своих бы разобраться. — Я о другом хотел сказать, — сообщает Вим, повернувшись к Неескенсу. — Может, и не в своё дело лезу, но… будь повнимательнее с Кройфом. С ним что-то не так. — В каком смысле? — щурится Неескенс. Он не особо любит, когда кто-то ему начинает давать советы насчёт Кройфа, но вот к Сурбиру, судя по всему, надо прислушиваться. — В тот вечер, когда всё это заварилось, он был мрачный и злой. В смысле, конечно, смеялся и трепался, не затыкаясь, но я же видел, что он странный, будто вовсе и не рад победе, — вздыхает Сурбир, поправив воротник своей рубашки. — Всё-таки с детства его знаю. — Ты раньше не говорил, что вы так давно знакомы, — замечает Йохан Второй. — Ты не спрашивал, — пожимает плечами Сурбир и, похлопав его по коленке, поднимается. — Ладно, удачи тебе с Данни. Странно всё это. Неескенс, откинувшись на спинку мягкого кожаного дивана, переваривает поступившую информацию и прокручивает в голове всё, что произошло за последние дни. После победы над ГДР Кройф был, значит, мрачен и зол. Едва заметил, что Неескенс уехал. Дик тоже вёл себя подозрительно: примчался в Германию, будто ему надо срочно переговорить, сказал, что они не могут быть вместе, потому что существует Кройф, а потом сам себе очень активно противоречил, и вместе они всё-таки были, пусть и недолго… И на той записке, в которой Дик назначал встречу, не было фамилии. Только имя. Йохан. А что если… Да ну, бред какой-то. — Неескенс, ты идёшь? — кричит Янсен — он занимал очередь к телефону за Неескенсом. — Иду, — отзывается Йохан Второй, поднимаясь. Телефонный аппарат ярко-красный, как огнетушитель. Примерно в таком качестве он сегодня и используется: все семейные игроки пытаются погасить пожары в своих домах. Закусив губу, Йохан Второй крутит диск телефона. Пробиться на междугороднюю линию удаётся не сразу, но, наконец, в трубке слышится длинный гудок и можно набрать номер, который ему дал Кройф. — Чего тебе ещё? — слышит он в трубке раздражённый голос Данни. — Я всё сказала. — Данни, привет, это не он, — вздохнув, сообщает Неескенс. — Ой. — Данни слегка удивилась. — Ну извини, я думала, опять Кройф. А он, значит, тебя прислал? — Нет, я сам решил тебе позвонить, — отрицает Неескенс. — Он только дал мне номер. — Будешь его выгораживать? — цедит Данни. — Тебя же там не было. Что ты можешь сказать в его защиту? — Слушай, я тут, как частный детектив, всех свидетелей опросил и сопоставил показания, — смеётся Йохан Второй, нервно крутя провод телефона. — Мне тоже интересно, сама понимаешь. Он действительно быстро захмелел, отправился в номер и большую часть ночи продрых. Ни в каких непотребствах не участвовал, да и не было тут ничего такого. Просто некоторые перепились и попрыгали голыми в бассейн. А немцы чёрте что из этого раздули, чтобы нас подкосить и заставить вместо тренировок названивать домой и оправдываться. — С чего я должна тебе верить? — скептически интересуется Данни. — Ну подумай, — усмехается Неескенс. — Я бы вряд ли стал тебе говорить, что Кройф ни в чём не виноват, если бы это не было правдой. Пауза. Данни прекрасно понимает, что он имеет в виду: ему было бы выгодно поссорить Кройфа с женой, а не пытаться их помирить, и, раз он выступает в таком качестве, ситуация исключительная. — А ты где был? — резко спрашивает Данни. — Почему он был не с тобой? Господи, и она туда же! Ещё один такой вопрос — и Неескенс начнёт стрелять в ответ… — Я был на дискотеке в городе, — повторяет он свою легенду. — Даже мне иногда хочется от него отдохнуть. Думаю, ты понимаешь, о чём я. Данни знает это свойство Кройфа заполнять всё пространство, не оставляя воздуха, как никто другой, но в ответ только вздыхает. — И с чего ты взял, что я тебе поверю? — интересуется она. — Так будет лучше, — помолчав, говорит Неескенс. — Для всех. Немцы нас подставили, против нас вся Германия, и было бы очень хорошо, если бы наши семьи были с нами, а не с немцами. — То есть ты ещё и хочешь сделать виноватой меня? — изумляется Данни. — Вы там такие героические на передовой, а мы тут, в тылу, вас предаём? Ну, знаешь!.. Чёрт! Не ту риторику выбрал Неескенс, не ту. Недоброжелатели Костера частенько намекали, что во время оккупации тот работал на нацистов… Вряд ли Данни приятно было сейчас об этом вспомнить. Короткие гудки. Неескенс оборачивается к Янсену: — Можно я ещё раз позвоню? Тот молча кивает. Неескенс снова набирает номер загородного дома, который Кройф снял для семьи на лето. — Мы вроде поговорили, — слышит он в трубке голос Данни. — Прости, — вздыхает Неескенс. — Я неправильно выразился. Дослушай меня, хорошо? Шуршит в динамике ответный вздох Данни. Йохан Второй знает, что сможет добиться нужного результата. В отличие от вспыльчивого и эмоционального Кройфа, он умеет сохранять спокойствие и настойчиво гнуть свою линию. Значит, всё получится.

***

3 июля 1974 You said some winds blow forever And I didn’t understand But you saw my eyes were asking And smiling you took my hand — Как ты? — шепчет Кройф на ухо Йохану Второму. Даже любимой песне подпевать перестал. Волнуется. — Всё хорошо, — отзывается Неескенс, погладив его ладонь на своём перебинтованном колене. — Ты же слышал, что доктор сказал. К финалу буду в норме. К финалу, боже. Они в финале. Они победили сборную Бразилии со счётом 2:0, и первый гол забил Йохан Второй, а второй — Йохан Первый. So we walked along the seaside Where trees grow just one way Pointing out the one direction That the wind blows day after day Они возвращаются на базу, усталые и счастливые, поют песню The Cats «One Way Wind», ставшую гимном их сборной. Кройф, быстро сжав ладонь Йохана Второго, вдруг берёт его ноги и бережно укладывает их себе на колени, так осторожно, будто они стеклянные. — Ну чего ты, — неубедительно сопротивляется Неескенс. — Главное — чтобы с тобой всё было в порядке, — вздыхает Кройф, гладя его колено. У бразильцев игра не шла, они бесились и действовали очень грубо. Ближе к концу матча один из них применил к Йохану Второму совершенно костоломный приём, так что Неескенс ещё легко отделался. Но это он теперь знает, что легко, а тогда корчился на газоне, стонал, схватившись за колено, и страх, что он пропустит финал, был ещё хуже адской боли. Кройф убедился, что бразильцу, обидевшему Йохана Второго, показали красную карточку, и остановился рядом, но близко подходить не стал: вокруг Неескенса уже суетились медики, он кое-как покинул поле, опираясь на плечо доктора. И после матча Кройф почти не позировал фотографам — только помахал болельщикам и рванул узнавать, что там с Йоханом Вторым. Это Неескенсу уже потом рассказали, и он с трудом верил своему счастью. А теперь Кройф сидит рядом, закинув его ноги себе на колени, и осторожно поглаживает его травмированное колено. Прямо в автобусе. Никого особо не стесняясь. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. One way wind, one way wind Are you trying to blow my mind One way wind, one way wind Is she her that I hope to find Why you blow the colds everyday Tell me what are you trying to say Наклонившись к нему, Кройф манит его к себе и шепчет ему на ухо: — Кажется, я знаю, чем мы займёмся ночью, раз уж физнагрузки тебе теперь противопоказаны. И от одной мысли об этом такая сладкая дрожь по телу. — Мой герой, — нежно смеётся Кройф ему в ухо. — Везде тебя целовать буду… И, обняв его за плечи, прижимает губы к его шее. — Прекрати, — зажмурившись, бормочет Неескенс. — Что творишь, сумасшедший… — Что хочу, то и творю. — Кройф ласково прикусывает его ухо. — Мы с тобой вывели Голландию в финал, и сегодня пусть хоть кто-нибудь попробует нам что-то поперёк сказать… В общем, да. Шумных вечеринок Михелс больше не допустит, он и того позора им пока не простил — получается, они злоупотребили его доверием и подставили собственного тренера. Он им нескоро теперь гулянки разрешит. Но надо же хоть как-то выразить радость. А то потом жёны приедут, и будет уже не до радости. Вчера Неескенс долго провисел на телефоне с Данни, убеждая её поверить мужу, и, наконец, та сменила гнев на сдержанную милость. Ближе к вечеру даже согласилась с Кройфом поговорить, и тот, быстро поцеловав Йохана Второго в щёку, схватил тёплую от его пальцев трубку, а Костер заметил, что Неескенсу надо было в дипломаты идти. «Так это ваша школа», — вздохнул Неескенс, и они ушли на веранду — дальше Кройф пусть сам. Данни приедет, вопрос решённый. И Марианна приедет. Сейчас они тут будут абсолютно не кстати, но это правильный политический шаг, и сопротивляться глупо. — Ребят, вы ещё в автобусе, вообще-то, тут люди кругом, — слышится сверху голос Сурбира. Неескенс неохотно открывает глаза — Вим стоит над ними, облокотившись на спинку кресла у прохода, в котором сидит Кройф. — Присоединиться хочешь? — отзывается Кройф, обернувшись к нему. — У тебя вон, Крол есть. И Джонни к нему в комплекте. Вы, кстати, втроём живёте, что ли? Никак не пойму… — Завидуй молча. — Сурбир треплет его по волосам, и Кройф даже не возражает, хотя любому другому за такое панибратство руку бы отгрыз. — Было бы чему! — презрительно фыркнув, морщится Кройф. — Хотел спросить, как твоя нога, — проигнорировав его, обращается Вим к Неескенсу. — В финале сыграю, — кратко отвечает Йохан Второй. — Если почувствуешь, что врач что-то недоговаривает, — лучше не рискуй, — советует Сурбир, легко коснувшись его пострадавшего колена. — Твоя карьера дороже одной медали. — Не учи учёного, — встревает Кройф. — Я не дам ему играть, если что-то заподозрю. Кажется, мнением самого Неескенса они даже не намерены поинтересоваться. — Вызови Мюллера, — предлагает Сурбир. — Да, я уже так и решил, — кивает Кройф. — Из отеля ему позвоню. И ведь наверняка у него в мыслях не было вызывать сюда того самого Сало Мюллера, который когда-то был врачом «Аякса» и лучшим другом своих подопечных, но Кройф скорее удавится, чем признает, что такая хорошая мысль пришла в голову не ему. No I don’t know all about you And maybe I never will But I do know every word of Our talking upon the hill And whenever I’ll see you For maybe one more time I’m sure I’ll get the answer that The wind has still in mind — Ладно, парни, отдыхайте, на базе поговорим. — Сурбир кладёт руку на плечо Кройфа, и тот, дотронувшись до его пальцев, кивает. — Поздравляю вас обоих. — Спасибо, спасибо. Иди уже, тебя там Крол зовёт, — поторапливает Кройф, словно смутившись своего прикосновения к его руке. — Прям жить без тебя не может. Неескенс хмурится, наблюдая за ними. Дик говорил правду, что-то между ними было. Или даже есть? Хрен разберёт. Сурбир удивительно хорошо умеет сливаться с пейзажем, несмотря на свою броскую, эффектную внешность — он красивый парень. Но пока не поймёшь, что на него нужно обратить внимание, и в голову не придёт, что за ним нужно очень пристально следить. Но, господи, разве сейчас время об этом задумываться. Йохан Второй снова и снова вспоминает, как сегодня после забитого гола он с разбега запрыгнул на руки к Кройфу, и все видели, как Йохан Первый обнимал его, уткнувшись ему в шею. Жаль, что не слышали, как он вопил Неескенсу на ухо, перекрикивая рёв стадиона: «Люблю тебя». Йохан Второй никогда в жизни не был так счастлив. Кройф его любит. Кройф рядом. Новый сезон они начнут в «Барселоне» — вместе. Надо сосредоточиться только на этом. — Что случилось? — встревоженно спрашивает Кройф, заметив, что он помрачнел. — Болит? — Нет, нет, всё хорошо, просто устал, — отзывается Неескенс, привалившись плечом к спинке кресла. — Хочу уже праздновать. С тобой. Я в номере бутылку на чёрный день припрятал, будет чем отметить. — Ты у меня золото, — улыбается Кройф, и за эту улыбку Неескенс готов умереть. Всё так же, как в семидесятом году. One way wind, one way wind Are you trying to blow my mind One way wind, one way wind Is she her that I hope to find Why you blow the colds everyday Tell me what are you trying to say       Кройф, перекатив голову по подушке, смотрит на Йохана Второго — спит, как младенец, усталый после матча, травмы и долгого, нежного секса. Он достоин того, чтобы для него выкладывались по полной, так что именно этим Кройф и занимался. И сам вроде утомился, но сна ни в одном глазу. Он до сих пор ничего не знает о Дике. Никак не связывался с ним. И беспокойство только нарастает. Вдруг он не смог приехать, потому что с ним что-то случилось? Сначала Кройф этой мыслью унимал свой гнев — «Ну, может, он не кинул меня, а просто попал в реанимацию?» — но сейчас, ночью, когда нечем отвлечь себя, тревога усиливается, и алкоголь не успокаивает. Ну мало ли что могло произойти. Авария, например. Воображение выдаёт жуткие кадры один другого ярче. Кройф даже не подозревал, что Дик ему настолько важен, а вот поди ж ты. Кажется, если он не узнает, что с Диком на самом деле, то просто с ума сойдёт. Нашарив на тумбочке свои наручные часы, Кройф силится различить в темноте циферблат. Глубокая ночь. Коснувшись губами щеки Йохана Второго, он осторожно выскальзывает из-под его руки и вылезает из постели.       В лобби отеля полумрак: на ночь гасят всё освещение, кроме пары неярких светильников на столиках. Никого нет, даже за стойкой регистрации пусто — по ночам гости не заезжают, так что все отсыпаются. Кройф усаживается на диван, придвигает к себе телефон, и ярко-красный цвет его пластмассового корпуса почему-то заставляет ещё сильнее волноваться. Сняв трубку, он набирает по памяти номер Дика — числа Йохан Первый запоминает превосходно, с первого раза и навсегда. Прижав трубку плечом к уху, Кройф достаёт из кармана рубашки сигареты, прикуривает. Гудок, ещё один. Наверное, там все спят. А если трубку снимет Ванда, жена Дика? Что Кройф ей скажет? Как узнать, что там с Диком, и не подставить его перед женой? Ладно, придумает какую-нибудь импровизацию… — Алло, — отвечает в динамике голос Дика. И какой-то он ни разу не сонный. «Так ты живой, скотина?» — очень хочет сказать Йохан Первый, но сдерживается. — J'écoute, — повторяет Дик. Кройф молчит. Он настолько зол, что даже не знает, как это выразить словами. — Это ты? — помолчав, уточняет Дик. — Пожалуйста, не клади трубку. Я всё объясню. — Ах, объяснишь? — выдохнув дым, цедит Кройф. — Охренеть, просто охренеть от счастья можно. Я тебя ждал, вообще-то… — А я ехал к тебе, — тихо говорит Дик. — Но не смог пересечь границу Германии. Они всё перекрыли и не пускали никого на машинах. — И с какого хрена? — В разгар Чемпионата мира это, мягко говоря, странно. — Они боятся повторения семьдесят второго года, — вздыхает Дик. — Совсем помешались. Говорят, у них были данные разведки, что в Германию попытаются пробраться террористы, ну ты знаешь, эти чокнутые леваки. Причём именно на машине. Возможно, чтобы устроить теракт на финальном матче в Мюнхене. И погранцы пропускали только граждан ФРГ после жёсткого досмотра и долгих проверок, остальных разворачивали. Я пытался через другой КПП, но там то же самое творилось. А у меня формально не было вообще никаких поводов ехать в Германию. Даже билета на матч не было. На самолёт я уже не успевал, времени было впритык. Кройф, прости. Я должен был это предвидеть, надо было лететь на самолёте с мордой попроще и билетом на футбол, тогда всё было бы хорошо. Йохан Первый скептически хмурится. Вообще, это похоже на правду. После кошмара в Мюнхене на Олимпийских играх в 1972 году, когда палестинские террористы захватили одиннадцать олимпийцев из Израиля и в итоге взорвали вертолёт, в котором находились заложники, немцы на воду дуют, только бы чего опять не вышло. ФРГ терроризирует отмороженная левацкая организация «Фракция Красной Армии», чёрт знает, как они решат использовать Чемпионат мира по футболу. — И ты не позвонил в наш отель, не передал сообщение, ничего не сделал? — спрашивает Кройф, жадно затянувшись. — Ты же знал, что я тебя жду. — Откуда я бы тебе позвонил? — вздыхает Дик. — На границе «по техническим причинам» ни один телефон не работал, безопасность, все дела. Пока я искал телефон, уже время встречи подошло. И что я бы тебе передал через персонал отеля? «Извини, не получилось»? Да ты бы меня проклял, не разбирая причин. Пришлось вернуться домой и ждать, пока ты сам проявишься, а там этот скандал грянул. Понятно, что тебе было не до меня. — То есть, я теперь ещё и виноват? — возмущается Кройф. — Дик, а ты хорошо устроился. Давай, отругай меня за то, что я тобой пренебрёг, пока был на грани развода. — Просто объясняю, что произошло, — отзывается Дик. — Или ты правда думаешь, что я каждую ночь в такое время не сплю и торчу возле телефона? Понимаю же, что ты только ночью позвонить сможешь. И на том спасибо, что, наконец, позвонил. Я уж думал, что ты меня сразу добавишь обратно в список злейших врагов. — Вообще, собирался, — ворчит Кройф. — Я очень хотел тебя увидеть, Йохан, — говорит Дик. — Прости, что так вышло. Понимаю, что виноват, и сделаю всё, чтобы искупить свою вину. — Прям всё? — уточняет Йохан, стряхнув пепел в хрустальную пепельницу на столе. — Ну, убивать людей или грабить банк мне не хотелось бы, — смеётся Дик, и перед глазами сразу его обезоруживающая улыбка. — Но в рамках секса — всё, на что у тебя хватит фантазии. Ты же знаешь, я без комплексов. — Ладно, подумаю, — усмехается Йохан. — Когда мы теперь увидимся? — спрашивает Дик. — Ну, теперь нескоро, — вздыхает Кройф. — Чемпионат закончится, потом отпуск… Потом предсезонка… Наверное, осенью. — Так долго ждать, — грустно говорит Дик. — Ты б только знал, как я тебя хочу. — Ну, если бы кое-кто озаботился своей легендой и прилетел сюда заранее, мы бы увиделись три дня назад, — огрызается Кройф. — И у нас был бы чумовой секс до утра. — Кстати, а чего ты творил в ту ночь на самом деле? — интересуется Дик. — Не телефонный разговор, — закатывает глаза Кройф. — При встрече расскажу. — Заинтриговал, — отзывается Дик, и Кройф слышит в его голосе улыбку. — Ну ладно. Кстати, поздравляю с красивой победой и шикарным голом. — Спасибо, — вздыхает Кройф. — Смотрел? — Шутишь? Во все глаза. Как Неескенс? Тот ублюдок ему чуть ногу не оторвал… Хоть перелома нет? — Нет, кости целы. Храбрится и заявляет, что к финалу поправится, — сообщает Кройф, затушив сигарету. — Врачи говорят, действительно успеет залечить колено, легко отделался. Но ты ж его знаешь, он в финале в любом случае сыграет, даже если на обезболивающих и энтузиазме. Он у меня боец. — Да, он такой, — отзывается Дик, и Кройф прекрасно слышит в его голосе нежность, но его это почему-то не злит, а, наоборот, умиляет. — И он у тебя настоящий герой. Береги его. — Я стараюсь, — говорит Кройф, достав из пачки новую сигарету. — Скучаешь по нему? — Честно? Да, — вздыхает Дик. — Ну, в следующем сезоне дважды вы точно увидитесь, — напоминает Кройф. — Только не думай, что я вас хоть на минуту одних оставлю. Дик тихо смеётся. Кройф только сейчас стал понимать, что до сих пор пьян, — так и не выветрился коньяк, который они с Неескенсом пили в номере, да плюс усталость и недосып. — Испанский выучил к переезду? — интересуется он, помотав головой, чтоб взбодриться. — Так, немного, но пару важных фраз запомнил, — отвечает Дик. — Каких же? — Demasiado caro, — смеётся Дик. «Слишком дорого». — Это тебе точно пригодится, — соглашается Кройф. — А ещё? — Te amo, — помолчав, говорит Дик. «Боже, как банально», — думает Кройф, выдыхая дым. Сказать «Люблю тебя» под предлогом невинной болтовни. — В сочетании с первой фразой — звучит интересно, — говорит он вслух. — Но над произношением ещё надо поработать. — На месте поработаю, — смеётся Дик. — Ты меня и поднатаскаешь. — Уроки будешь оплачивать отдельно. И это будет demasiado caro. — Натурой примешь? — Подумаю… Потрепавшись ещё немного, они прощаются. Дик выбивает обещание позвонить — обычно они не любят общаться по телефону, но раз увидеться не получилось, так уж и быть, Кройф согласится. — Ты по-прежнему сердишься? — как бы смиренно спрашивает Дик. — Ещё как, — ворчит Кройф, вздохнув, но раз Дик поджидал его звонка в ночи, значит, действительно парится. — При встрече будешь долго зализывать свою вину… — Всегда готов, — бодро отвечает ван Дайк, и Йохан смеётся. В этом он не сомневается. Положив трубку, Кройф закуривает очередную сигарету и откидывается на мягкий диван. Что ж, Дик жив, у Дика есть оправдание, и, пусть и хочется проверить его алиби, что-то подсказывает Кройфу, что лишняя головная боль сейчас будет вообще не кстати. — Ван Дайку звонил? — нарушает тишину чей-то голос. — Неожиданно. Йохан подскакивает на диване и резко оборачивается. Твою-то мать. Из-за высокой спинки дивана, стоящего позади него, торчит башка Сурбира. — Ты какого хрена тут делаешь? — спрашивает Кройф, вскочив. — Ты чего, всё слышал, что ли? — Каждое слово, — невозмутимо подтверждает Вим. — Интересно было. Йохан быстрым шагом подходит к нему. Развалился себе на диване и лежал там тихо, спрятавшись за высокой спинкой, чтобы подслушать его разговор. Ну как так-то. — Никому не смей рассказывать, — требует Кройф, вытянув руку с сигаретой в его сторону. — Если хоть кто-то узнает… — Прекрати. — Сурбир лениво откручивает пробку своей фляги, делает глоток. — Будешь? — И протягивает фляжку Кройфу. — Пьёшь тут один? — поднимает бровь Йохан. — Меня, что ли, выслеживал? — В мыслях не было, — открещивается Сурбир. — Просто иногда хочется побыть одному, вот и свалил сюда. — Надо было предупредить, ты же слышал, что я пришёл. — Задумался, — пожимает плечами Сурбир. — А потом вы уже разговаривали, было не лучшей идеей встревать. Значит, Дик ван Дайк? Охренеть, мне казалось, что вы не пара. Так и до меня когда-нибудь очередь дойдёт. — С чего ты взял? — После Дика сразу я, как ни крути, — напоминает Вим, отпив ещё глоток. — Я был и до него, и после… Так ты будешь или как? Кройф берёт фляжку, протянутую им, и делает большой глоток. О, там бурбон. Приятно обжигает горло. Сурбир с улыбкой наблюдает, как он пьёт. Кройфу нравится вот так стоять над Сурбиром, утонувшим в мягком диване, чтобы тот смотрел на него снизу вверх. И, судя по взгляду Вима, его тоже всё устраивает. — Кройф, слушай, ты в ту ночь после победы над ГДР купался голым в бассейне? — спрашивает он. — Нет, конечно, — хмуро отвечает Кройф. — И я нет, — сообщает Вим, закручивая крышку фляжки. — А нас за это наказали. Без праздника оставили, но мы-то с тобой ничего такого не сделали. Если тебя обидели незаслуженно, вернись и заслужи, правильно? — И что ты предлагаешь? — щурится Кройф. — Пойдём искупаемся прямо сейчас, — говорит Сурбир, убрав фляжку в карман. — Хм, но на ночь бассейн запирают, — замечает Кройф. — У тебя что, память такая кроткая? — подмигивает Вим. — Когда хоть один замок был для меня преградой? Простая шпилька открывает любые двери. Кройф усмехается — руки у Вима и правда из нужного места растут, он ещё в юности легко справлялся с самыми разными замками при помощи подручных средств. Йохан часто говорил, что он не тем занимается и кражи со взломом были бы гораздо доходнее, чем футбол, а Сурбир отшучивался, что не собирается проводить лучшие годы в тюрьме, и это для него типа хобби. — Тогда пошли, — пожав плечами, говорит Кройф.       Сурбир, открыв щиток, щёлкает выключателями у входа, а Кройф стоит у кромки бассейна и следит за тем, как меняется освещение. — Это оставь, — говорит он, увидев, что в бассейне зажглась подсветка. — Ага, — отзывается Вим. — И, может, это? — Ну давай, — соглашается Йохан. Неяркие лампы в матовых плафонах, расположенные вдоль стен на высоте человеческого роста, вполне подойдут. В помещении бассейна тихо и гулко, их голоса звучат странно и непривычно из-за эха. Пахнет хлоркой и сыростью. Ощущение идиотское: будто они затеяли сомнительную шалость, оба уже понимают, что идея дурацкая, но никто не хочет выглядеть трусом и слабаком, предложив прекратить, значит, надо всё довести до конца. Вим подходит к одному из шезлонгов возле бассейна, решительно снимает футболку. Падают на его грудь через ворот футболки длинная цепь и та, что покороче, со звездой Давида. Он расшнуровывает ботинки, снимает их, запихивает в них свои носки, чтобы не потерялись. Кройф тоже разулся — кафельный пол, оказывается, весьма холодный — а теперь не спеша расстёгивает рубашку. Трудно оторвать взгляд от Сурбира, и в памяти вспыхивают самые разные воспоминания — и совсем свежие, только тактильные, и очень, очень старые. Те большей частью зрительные. Он такой красивый, эффектный, цепляющий. Пышные тёмные волосы, длинные, слегка вьющиеся. Сложен прекрасно. Лицо умное, интересное, запоминающееся. Взгляд серо-голубых глаз внимательный, с лукавой искоркой. Им хочется любоваться. В юности он был совсем другим, но и тогда привлекал внимание. Кройф бешено ревновал его к каждому, кто хотя бы смотрел на него, не говоря уж о тех, кто к нему приближался. Сурбир уже расстёгивал штаны, когда поймал взгляд Кройфа и остановился. — Эм… Что? — пожимает плечами Йохан, бросив свою рубашку на соседний шезлонг. — Ты стриптиз не заказывал, он денег стоит, — говорит Вим. — Сам давай раздевайся, чего замер? — Ну и ты продолжай тогда, чего стоишь. — Да мне вот кажется, тебе надо помочь, — усмехается Сурбир, направляясь к нему. — Ты не против? — Что? — поднимает бровь Йохан, будто не понял. — Я спрашиваю у тебя разрешения, вот что, — отзывается Вим, подходя ближе. — Идиот, — нервно смеётся Кройф. — Мы так договорились, — напоминает Сурбир. — Без твоего согласия ничего не сделаю. Он останавливается совсем близко. Почти впритык. — Ну? — тихо говорит он, глядя Йохану в глаза. — Что скажешь? — Да. — Что «да»? Говори чётко, чтоб потом не было претензий. — Я тебе разрешаю, — отзывается Кройф, не отводя взгляда. Вим подаётся к нему и накрывает его губы своими. От его тепла и его знакомого запаха сразу появляется странное чувство защищённости, надёжности, определённости. Как в юности было. Рядом с ним Йохану становилось удивительно хорошо. Целуя Кройфа, Сурбир плавно и уверенно расстёгивает его джинсы. Йохан гладит его спину, перебирает и сжимает в кулаке его волосы, подаваясь навстречу движениям его рук, помогая снять с себя ненужное. — Ты тоже что-нибудь делай, — подсказывает Вим, гладя губами его лицо. — Не всё ж я один. Кройф, усмехнувшись, спускается ладонью по его груди к животу — такой же худой, но мускулатура стала внушительнее, работает над этим, значит — и, убедившись, что его брюки уже расстёгнуты, проскальзывает ладонями под них. Господи, когда Кройф в первый раз лез потными от волнения руками Виму в трусы, больше всего его интересовало, обрезанный у него или нет. Эта интрига даже затмевала сомнения в правильности того, что они творили. Сурбир чувственно тискает его задницу, Йохан крепче жмётся к нему, занимаясь тем же самым. Оторвавшись от его губ, Йохан спускается поцелуями по его шее, находит губами тот самый кулон в форме шестиконечной звезды и, приподняв его языком, забирает в рот. Вим так вздрагивает, будто эта подвеска — часть его тела, и он физически ощущает всё, что Йохан с ней делает. — Ты не забыл, зачем мы пришли? — шепчет Сурбир, касаясь губами его волос. «Какая, нахрен, разница? Я пришёл, чтобы заняться с тобой сексом. После той ночи, которую я едва помню, между нами опять появилась связь, и ты это тоже чувствуешь, ты подходишь ко мне сам, разговариваешь со мной по поводу и без, касаешься меня, потому что хочешь касаться, хочешь присваивать меня, хочешь ощущать нашу близость. А я хочу, чтобы у нас случился секс, который я буду помнить», — думает Кройф, неохотно выпустив изо рта его кулон, и, подняв голову, заглядывает в его глаза — с годами они стали чуть темнее, но всё такие же умопомрачительно прекрасные. И ресницы у него длинные. Господи. Как же он хорош. — Нужно снять всё, — напоминает Вим. Ну, это само собой. Они помогают друг другу раздеться догола, несколько мгновений смотрят друг на друга, словно проверяя, насколько изменились за прошедшие годы, а потом на лице Сурбира появляется знакомая хитрая ухмылка. — Только попробуй…! — начинает было Кройф, но закончить фразу Вим ему не позволяет: просто подхватывает его на руки и бросает в бассейн. Вода должна быть тёплой, а кажется холодноватой. Йохан, сориентировавшись, где верх, где низ, всплывает на поверхность, и, отфыркиваясь, кричит ржущему у бортика Сурбиру: — Придурок! — Ты бы себя видел, — хохочет Вим. — Иди сюда, я тебя убью нахрен! — А вот это с удовольствием. И прыгает к нему в бассейн, подняв тучу брызг. Великолепно. Едва вынырнув, Вим подплывает к Кройфу, становится рядом с ним — Кройфу тут почти по шею, Сурбиру по грудь — и, прижав его к себе, целует, не оставляя возможностей для сопротивления. Йохан отвечает, обняв его за шею, обвив ногами его талию. Сурбир подхватывает его под бёдра. Так странно ощущается под водой его тело, его прикосновения, то, как он гладит и мнёт бёдра Йохана. Зато Сурбиру легко держать его. — Тебя когда-нибудь трахали в бассейне? — спрашивает Сурбир, убрав прилипшую к его щеке мокрую прядь. — Ещё нет, — смеётся Йохан, прижавшись лбом к его лбу. — Значит, и этому научу… — шепчет Вим, коснувшись губами его губ. — Дверь запер? — на всякий случай уточняет Йохан. Если их тут кто-нибудь увидит и продаст сенсацию кому надо, последствия будут ещё страшнее, чем шумиха от той статьи в «Бильде». — Обижаешь. — Вим, придерживая его под бёдрами одной рукой, мягко ласкает его сосок, и Йохан тихо стонет от удовольствия. — Всё запер, всё забаррикадировал. Пойдём… И, подхватив Йохана поудобнее, тащит его к бортику. Сначала они продолжают целоваться: Кройф гладит мокрые волосы Сурбира, тот, прижав его спиной к кафелю, ласкает его член. Йохан нетерпеливо постанывает в его губы, подаваясь бёдрами навстречу движениям его руки. — Не спеши. Расслабься и доверься мне, — тихо говорит Вим, отстранившись. — Как раньше. — Ну, постараюсь, — шепчет Йохан, прижавшись щекой к его щеке. — Просто… очень хочу тебя. Чем дольше он пытался вспомнить их секс в ночь с тридцатого июня на первое июля, тем больше смутные воспоминания становились похожими на фантазии, очень откровенные и возбуждающие. Йохан в красках представлял, что мог творить с ним Сурбир, пока он был на всё готов и на всё согласен, и это страшно заводило его, он даже не ожидал от себя такого. Наверное, за это надо сказать спасибо Дику ван Дайку, который уже почти год помогает Кройфу слушать и слышать себя самого, принимать свои желания и реализовывать их. — И я тебя. — Вим разворачивает его лицо к себе и бережно касается губами его губ. — Очень. Вспомнил, как ты пахнешь… Как целуешься, как стонешь… Что шепчешь, когда тебе хорошо… И всё, накрыло, ты не поверишь, круче, чем тогда. — Меня, кажется, тоже, — отзывается Йохан, зажмурившись и подставляя лицо его губам. — Держись, — рекомендует Сурбир, развернув его к себе спиной и устраивая его руки на бортике. — Сейчас всё будет. Йохан делает, как он говорит. Сурбир знает, как надо. Кройф с ним многое впервые испытал и полностью доверяет ему в вопросах секса, да и не только. — Дай мне губы, — шепчет Вим, коснувшись его щеки. — Вот так. Запрокинув голову на его плечо, Кройф страстно целуется с ним, пока Сурбир осторожно входит в него пальцами. Ощущения непривычные, и непонятно, почему — вроде происходит всё то же самое, что и обычно. — Нравится? — спрашивает Вим, лизнув его нижнюю губу. — Да… — отзывается Йохан. — Глубже… — Сейчас… Ты бы только знал, как тебе идёт, — смеётся Сурбир. — Что именно? — Быть снизу. — Вим гладит губами его губы. — Принимать меня в своё тело. Ты очень красивый. — Хватит пошлости шептать, мне уже не семнадцать, — ворчит Йохан. — Правда не может быть пошлостью. — Сурбир медленно вытаскивает из него пальцы, Йохан морщится: — Ещё как может… — Ладно, давай уже по-взрослому. — Вим, прижав его плотнее к кафелю, приподнимает его. — Так будет удобнее… Он входит плавно, но мощно, сильными рывками. Йохан стонет, вцепившись в бортик бассейна побелевшими от напряжения пальцами. Да. Это именно то, чего ему так хотелось, когда он пытался вспомнить, как Сурбир был с ним в ту ночь. Вим тяжело дышит ему в ухо, глубоко толкается в его тело, и Йохан оборачивается, чтобы посмотреть на него. — Да, — хрипло шепчет Вим, стиснув его бедро. — Смотри на меня. Когда Сурбир начинает ласкать Йохана рукой, становится так хорошо, что приходится попросить его прекратить, Кройф не хочет, чтобы всё это быстро заканчивалось. Вим, прерывисто вздохнув, целует его плечо и кивает. — В тебе так тесно, — сообщает он Кройфу на ухо. — Ты фантастический, Йохан. — Мальчикам своим такое говори. — Для меня ты всегда будешь моим мальчиком, — смеётся Вим, притормозив. — Тебе нравится? — Безумно, — выдыхает Йохан. — Продолжай. И он продолжает, они продолжают. Кройф крепче обхватывает его собой, чтобы услышать его глухой стон и шёпот: «Да, вот так». Вим резче толкается в него, чтобы задеть нужную точку и заставить Кройфа тоже требовать ещё в ответ. Кончает Сурбир совершенно неожиданно, как всегда: просто сжал Йохана в объятиях, простонал ему в ухо что-то невнятное и замер, прижавшись щекой к его плечу. Кройф, немного выждав, разворачивается к нему и обнимает. Сурбир прижимает его к себе, укачивает в объятиях, шепчет: «Сейчас, мой хороший, подожди чуть». Йохан смеётся, уткнувшись в его мокрые волосы. А потом Вим, воспрянув духом, снова подхватывает его на руки и идёт с ним к лестнице. — Тут удобнее, только держись крепче, — поясняет он, подсадив Кройфа на лестницу так, чтобы его бёдра были над водой, а потом, встав на подходящую по высоте ступеньку, обнимает его губами. — Ох, господи, — стонет Кройф, запрокинув голову, глядя в низкий потолок, слыша эхо своего стона. Губы Вима быстро скользят вдоль ствола, одной рукой он зацепился за перила, другой — придерживает член Йохана, лаская его у основания, и это слишком острое наслаждение, чтобы долго выдержать такое.       Они лежат, обнявшись и укутавшись в махровые халаты, на шезлонге, который Сурбир застелил полотенцами, — этот хитрюга откуда-то знает, где тут разжиться полотенцами и халатами. Может, Кройф уже не первый, кого он привёл сюда на ночной «заплыв». Кройф курит, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу на столике рядом, Вим гладит его плечо, устроив его голову на своей груди. Он всё такой же сильный и уверенный, каким всегда был. Жалюзи на панорамных окнах бассейна закрыты, и до Кройфа доходит, что он без понятия, который час. Может, там светает уже. Но почему-то ему всё равно. — Так хорошо с тобой, — тихо говорит Вим, перебирая его влажные волосы — Кройф едва вытер их полотенцем. — Даже жаль, что скоро уже финал и по домам. — Что толку теперь жалеть, — вздыхает Кройф. — Чего у тебя там с Диком? — интересуется Сурбир. — Серьёзно всё? — Да, блин, ещё как, скоро поженимся, — закатывает глаза Кройф. — Что в твоём понимании — серьёзно? — Общие планы, что-то такое, — отзывается Вим, прижимая его к себе. — Ну, как тебе сказать, — затянувшись, говорит Йохан. — Я его в Испанию перевожу. «Реал Мурсия» подписал с ним контракт на несколько сезонов. — Охренеть, — вздыхает Сурбир. — Ну это уже серьёзно, да. Признаться, никогда не думал, что так сложится у вас. — Почему? — приподнимается Кройф. — Потому что ты стал с ним встречаться мне назло, — смеётся Вим. — А это не лучшая основа для отношений. Ну да, так было. Они были ещё совсем мальчишками, за Кройфом ухаживал Сурбир — близкий друг Кайзера. Пит, собственно, и привёл Вима в «Аякс». Йохан, которого учил целоваться старший брат, не особенно удивился, заметив его интерес, и подал ответные сигналы — кокетничать Йохан умел с детства, а Вим умел нравиться. Привлекательный брюнет, интересный, светлоглазый, болтливый и юморной, он выгодно контрастировал с простоватым Кайзером. Они стали встречаться, но их отношения были чисто как у старшеклассников — целовались, обжимались, иногда ласкали друг друга руками, да пару раз, чтобы впечатлить Йохана, Вим доставлял ему удовольствие ртом — и это казалось Кройфу вершиной блаженства. Где он набрался опыта, Сурбир никогда не рассказывал, только намекал, что у хорошенького еврейского мальчика других вариантов пробиться в жизни особо и нет. Кройф был пылко влюблён, а Сурбир, в отличие от того же Кайзера, воспринимал его как равного. Говорил с ним на взрослые темы и был искренне в нём заинтересован. Дальнейшие события Вим не торопил. Он понимал, что Кройфу надо созреть и самому прийти к такому решению, а Кройф впадал в панику при мысли о том, что он может что-то сделать не так и Сурбиру может не понравиться, поэтому не стремился побыстрее оказаться с ним в койке — хотя частенько мечтал об этом перед сном. Единственным минусом было то, что Сурбир вёл себя как опытный ловелас, периодически заигрывал с другими парнями, а желающих ему понравиться было много — очень уж он был хорош собой. И вдобавок такой лёгкий и весёлый. Кройф его ревновал к каждому, кто смел на него взглянуть, кто пытался с ним заговорить, и порой из-за этого они серьёзно ругались. Вим считал, что даже если свободное время они проводят за поцелуями и ласками, это не даёт Йохану права запрещать ему общаться с другими мужчинами, а Йохан не мог понять, какого чёрта он себя так ведёт, если рядом тот, кто вроде как является его парнем. — А ты помнишь вообще, как Дик появился в нашей компании? — спрашивает Кройф, затянувшись. — Я вот пытался вспомнить, но не смог. — Без понятия, — подумав, отзывается Вим. — Такое ощущение, что он всегда был. Но на самом деле Дик был не всегда. Дик играл в клубе «Твенте» в городе Энсхеде и отчаянно хотел в столицу. Он всю зарплату тратил на то, чтобы ездить в Амстердам, останавливаться там на пару дней и знакомиться с местными из «Аякса», постоянно тёрся на стадионе и рано или поздно сошёлся с лёгким на новые контакты Сурбиром — а тот представил его остальным. В том числе и Йохану. Кройф сразу понял, что Дику понравился, — а ван Дайк с его лучезарной улыбкой и заразительным смехом понравился ему, но Вима затмить не мог. До одной вечеринки, на которую их обоих пригласил Сурбир. Или он пригласил только Кройфа, а Дик увязался? Неважно. Кажется, это был чей-то день рождения. На тусовке Сурбир быстро отвлёкся на нового знакомого, и Йохан предсказуемо впал в аффект: ему опять показалось, что Сурбира у него уводят, причём очень быстро и навсегда. Юный и наивный, он никак не мог понять, что Вима невозможно увести, потому что он из тех людей, кто со всеми сразу и ничей. Это не хорошо и не плохо, просто он такой. И его нельзя присвоить. А Кройфу страшно хотелось, чтобы Вим улыбался только ему, шутил только для него, брал напитки только из его рук и прижимался плечом только к его плечу — как в те минуты, когда они вместе ходили на футбол и сидели на трибуне, хитро переглядываясь и постоянно находясь в физическом контакте плечами, бёдрами, коленями. В общем, Кройф расстроился чуть ли не до слёз, наблюдая, как Сурбир опять с кем-то заигрывает — хотя тот, наверное, даже не заигрывал, а просто разговаривал в чересчур фривольном тоне, но Кройфу было по барабану, Вим должен быть только с ним, и всё тут. Дик подобрался, приобнял, предложил уйти — и Кройф, уже основательно пьяный, охотно ушёл вместе с Диком. Вот тогда-то на квартире, которую Дик то ли снимал, то ли одалживал у кого-то, всё и случилось. Ван Дайк, как он признался Кройфу потом, был совершенно уверен, что Кройф уже опытный, потому что давно встречается с Вимом, и доверился ему, а Йохан был полон решимости отомстить коварному Сурбиру, поэтому попёр напролом, понадеявшись на инстинкты и интуицию. Только в процессе он осознал, что ни черта не понимает в том, что делает, и причинил Дику боль, а не принёс удовольствие. Было безумно стыдно перед ним — Дик Йохану нравился, искренне нравился, и поутру, прокрутив всё в голове, Кройф понял, что сделал сильно хуже. И Виму абсолютно всё равно, что Йохан ему изменил, и с Диком он быть теперь не сможет, потому что каждый раз, видя его, будет вспоминать, как облажался в ту ночь. Он попытался взять себя в руки и продолжить отношения с Диком, но ничего не вышло. И как выбросить из головы Вима, если его видишь каждый день, а не раз в неделю, как ван Дайка, уж тем более было непонятно. Так что с Диком пришлось расстаться, а с Сурбиром, наоборот, сойтись заново. — Да, начали мы не очень, — признаёт Йохан, гладя руку Вима на своей груди, — но так сложилось, что смогли дать новый старт нашим отношениям, что ли. Не знаю, как ещё сказать. — Странно, — помолчав, говорит Сурбир, сжав его пальцы в ладони. — Мне казалось, вы друг другу не подходите. Ну, может, я и ошибался. — И кто же мне подходит, по твоему мнению? — оборачивается к нему Кройф. — Неескенс, конечно, — не раздумывая отвечает Вим. — Он действительно твоя вторая половина. По вам всё видно — ты его любишь, и он тебя любит. Безумно, отчаянно. До полного самозабвения. — С чего это ты взял? — усмехается Йохан, поглаживая его пальцы. — Он тебя по ночам моим именем называл? — Откуда ты знаешь? — хмурится Сурбир. — Ну, вообще-то, да, но я тебе этого не говорил. — Да тут не надо быть детективом, чтобы догадаться — если ты и Неескенс полгода жили в одной комнате… — усмехается Кройф. — Что я, не знаю тебя, что ли. — Я вообще удивился, что ты ему разрешил со мной поселиться. — Сурбир целует его в висок. — Потому и разрешил! — поясняет Кройф. — Пусть уж лучше ты, чем кто-то ещё. Знал, что ты не будешь ему голову морочить или против меня агитировать, а если ему захочется развлечься с тобой — просто трахнешь его и не будешь грузить неземной любовью. Так что после отъезда Хайнца ты был лучшим вариантом. Я, скорее, удивился, что он выбрал именно тебя сам, без моей подсказки. — Ну, а почему нет? Я вроде мужчина интересный, Неескенс вовремя понял, что у него есть последний шанс попробовать со мной. — Он сложно сходится с людьми, — пожимает плечами Кройф. — Зато я — легко, — смеётся Сурбир. — Ты-то да… Кстати, а что у тебя там с Кролом и Джонни, ты объяснишь или нет? — Или нет, — отказывается Вим. — Ну привет, я тебе, значит, всё выложил, а ты? — возмущается Йохан, обернувшись к нему. — Кто твой сосед, Крол? — А то кто же, — усмехается Сурбир. — И Джонни у вас там на раскладушке спит или вы его в кровать пускаете? — Джонни славный малый, но у него уже своя жизнь, они с Руудом скоро расстанутся, — отмахивается Вим. — И у Рууда будет своя жизнь. Отдельная от меня. Наверное. Когда-нибудь. Пока у нас с Руудом небольшая турпоездка в прошлое. Как и у нас с тобой в данный момент. Ага, в прошлое. После расставания с Диком Кройф вернулся к Сурбиру. Конечно, Кройф ему ничего не рассказывал, но, может, Дик проболтался, а может, Вим сам всё понял. Сурбир уловил, что Йохан миновал важный этап взросления, и стал намекать, что пора бы Кройфу перестать ограничивать их близость поцелуями, взаимной мастурбацией и оральными ласками, надо переходить к более серьёзной стадии. Йохан запаниковал — после неудачного опыта с Диком ему стало ещё страшнее, а Сурбир трактовал его волнение совершенно неправильно и убеждал, что, если Йохан боится впускать его в себя, можно и наоборот. Представляя такой вариант, Кройф паниковал ещё сильнее, а Вим смеялся и говорил, что под его чутким руководством Кройф просто не сможет сделать что-то не так. В итоге Йохан ему доверился — и не пожалел. Но постепенно стало понятно, что, даже если в койке у них результаты выше ожидаемого, они хотят совершенно разного от своих партнёров и отношений. Кройфу нужен надёжный тыл, верный и преданный спутник жизни, Сурбиру — кто-то вроде него самого, лёгкий и свободолюбивый, такой же авантюрист и донжуан. Кройф ревнивый собственник, Сурбир — человек широких взглядов. Им не по пути. И тут совершенно неожиданно Пит Кайзер резко сменил свою роль в жизни Кройфа, превратившись из старшего друга, брата, покровителя и опекуна в его любовника. Это был сюрприз, Йохан вообще не знал, что Пит увлекается подобными вещами, и какое-то время Кройф сомневался, оглядывался на Вима, думал, как лучше поступить, — но Сурбир его подбодрил, сказал, что всё правильно, что Кайзер прекрасно подойдёт Кройфу и это отличный выбор. — Ты раньше говорил, что моя идеальная пара — это Пит, — напоминает Кройф, потушив сигарету. — Так Неескенса тогда ещё не было, — вздыхает Вим, гладя его плечо. — Ни ты, ни я даже не знали, что он существует. И поначалу у вас с Питом было всё хорошо. Да если бы не я, он бы к тебе и подъехать-то не решился. — Всегда подозревал, что ты к этому причастен. — Я тебе не рассказывал раньше, — говорит Сурбир, поцеловав его в макушку. — Но он сам тогда пришёл ко мне и чуть не прибил за то, что я тебя испортил. — Это он сам, наконец, заметил, что мы встречаемся? — уточняет Кройф. Пит упорно не понимал, что творится у него под носом, и совершенно не вникал в истинную природу отношений Кройфа и Сурбира. — Ага, конечно. Ты что, Пита не знаешь. Ему рассказали. — Кто? — приподнимает голову Кройф. — А сам как думаешь? — Вим ласково проводит рукой по его щеке. — Дик, — понимает Кройф. — Но зачем… — Может, беседу поддержать, — смеётся Сурбир и тянет Кройфа к себе поближе, чтобы иметь возможность лапать его бёдра в своё удовольствие. — А может, обиделся, что ты ко мне вернулся, и надеялся, что Пит будет против наших отношений. Кайзер действительно был резко против, в этом Дик не ошибся. Кройф вздыхает, послушно закинув колено на живот Сурбира. Вим, скользнув ладонью под его халат, мягко поглаживает его бедро. — Пит чуть морду мне не набил, — смеётся Сурбир, и Йохан шумно вздыхает, ощутив, как пальцы Вима стиснули его бедро. — Но я ему объяснил, что, во-первых, тебе уже почти двадцать, ты можешь сам выбирать себе партнёров какого угодно пола, — кажется, для Пита это стало откровением, для него тебе по-прежнему было что-то типа шестнадцати, он и не заметил, как ты вырос. А во-вторых, я ему сказал, что у нас с тобой всё было очень невинно, как у подростков. Ну, целовались, ну, подрочили друг другу, ну, отсосал я у тебя разок… — Вим коротко целует Кройфа в губы. — Как у такого сладкого не отсосать. Сказал, что этим все балуются по молодости. У тебя самого, говорю, было такое? Было, говорит. Ну вот, говорю. Женится — и всё у него пройдёт. Ну, в общем, подвёл Кайзера к мысли, что заниматься такими вещами — нормально, что тебе мужика хорошего и надёжного надо, такого, как Пит, а не такого, как я, что ты из моих рук ушёл девственником, и что, если Кайзер хочет, чтобы твоя девственность досталась ему, — надо поторопиться. Ну, а тебе вроде хватило ума поддержать легенду, что он у тебя первый. — Ну, я, вообще-то, сам охренел, когда он ко мне в кровать полез, — вздыхает Йохан, — так что робость и испуг даже играть не надо было. Но про тебя мы никогда не говорили. Сказал, что целоваться меня старший брат научил… — Да, — усмехается Вим, стиснув его бедро, — и так хорошо делать минет тоже он научил? — Я делал плохо, — подмигивает Кройф. — Как будто не умею. — Бедный Пит, — смеётся Сурбир. — Намучился он с тобой, небось… — Совсем чуть-чуть, — отзывается Йохан, глядя ему в глаза. — Я изображал способного ученика. — Ты ж моя радость, — шепчет Вим, коснувшись его губ. — Ты и был очень способным. Йохан, поцеловав его пальцы, забирает их в рот. Сурбир гладит его по затылку, блаженно улыбаясь. Да, пожалуй, этого Йохану и не хватает для полноты картины их взаимно приятного грехопадения. — Пойдём в душ, — предлагает Сурбир. — Надо смыть эту хлорку, а то нас моментально спалят. В душевой, сбросив халаты и оказавшись под струями воды, они сразу начинают целоваться. Сурбир гладит спину Йохана, будто помогая воде смыть с него запахи бассейна. Развернув его спиной к себе, Вим снова целует его шею и плечи, поочерёдно пощипывает его соски, катает их между подушечками пальцев. Кройф стонет, откинувшись на его плечо, находит руку Сурбира на своём животе и толкает её ниже. Вим ласкает его, неспешно и вдумчиво, трётся членом о его задницу. Когда возбуждение обоих достигает нужной точки, Вим делает шаг к стенке кабинки. Упёршись в неё спиной, тянет Йохана к себе, заставляя выйти из-под упругих струй душа. Йохан целует его плечи и грудь, покрытые каплями тёплой воды. Сурбир, протянув руку, закрывает кран. В душевой становится совсем тихо, только капли падают из лейки над ними в лужу на кафеле, и журчит, убегая в сток, вода. — Если тишина смущает… — начинает он, но Йохан, улыбнувшись, накрывает рукой его губы — «Молчи». Сурбир, поцеловав его ладонь, мягко подталкивает его вниз, и Йохан опускается перед ним на колени.

***

7 июля 1974 Пасмурное серое небо висит над Германией, ни лучика солнца. Лето вообще дождливое выдалось, и это подпортило много игр Чемпионата. Неескенс, подперев рукой подбородок, смотрит в окно, а коленом жмётся к колену Кройфа — тот уставился в никуда. Остался последний марш-бросок до Олимпиаштадиона в Мюнхене, там пройдёт финал. Куда-то подевалась кассета с их гимном — песней One Way Wind. Все такие суровые и сосредоточенные, что никто даже не высказал пару ласковых Хаану, ответственному за музыку, Кройф только хмуро ткнул Ари в плечо, но факт остаётся фактом, послушать песню не удалось. Её спели как смогли, нестройным хором, по памяти, и сейчас вместо неё из динамиков доносится голос Дэвида Боуи. With your long blonde hair and your eyes of blue The only thing I ever got from you was sorrow Sorrow You acted funny trying to spend my money You’re out there playing your high class games of sorrow Sorrow You never do what you know you oughta Something tells me you’re a Devil’s daughter Sorrow, sorrow «Интересно, о ком он думает, слушая песню с таким текстом, — мысленно вздыхает Йохан Второй, покосившись на Кройфа. — Обо мне, о Данни или вообще о немцах». О сборной Германии, впрочем, в последние дни приходилось думать и говорить столько, что сейчас Кройф, по идее, должен стараться абстрагироваться. Последний день их первого Чемпионата. Он длился три недели, а со сборами — весь месяц. За это время они узнали друг о друге много нового. Йохан Второй чувствует, что между ними появился какой-то неприятный зазор, заполненный взаимными подозрениями и недоверием. Точно так же изменились отношения Кройфа и с Данни, и с тестем. Ночь с тридцатого июня на первое июля многое повредила, и теперь непонятно, как это исправить. Наверное, уже никак. Кому Дик на самом деле назначил то свидание? Что заставило Кройфа упиться вусмерть на вечеринке у бассейна и с кем он был в ту ночь? О чём он говорил наутро с Сурбиром? Где он был после победы над Бразилией, когда Йохан Второй проснулся от болей в колене в половине пятого утра, и Кройфа не оказалось рядом? Йохан Первый припёрся ближе к шести часам, очень усталый, с мокрыми волосами, и на все вопросы Неескенса говорил — не мог уснуть, пошёл в бассейн поплавать, да, знаю, что бассейн в такое время не работает, но для меня его открыли, я Кройф или где. Неескенс осторожно касается кончиками пальцев ладони Кройфа, и тот, развернув ладонь тыльной стороной вверх, принимает его руку в свою, но по его лицу видно, что мыслями он где-то очень далеко. Вим Сурбир, проходя мимо них, ободряюще похлопывает Кройфа по плечу — тот отвечает рассеянной улыбкой, и подмигивает Неескенсу — тот подмигивает в ответ, пока Кройф не видит. Сурбир классный, конечно, но что, блин, там было между ним и Кройфом? Нахрена всё так сложно? Йохан Первый страшно устал от скандала, от прессы, от Данни, от тестя, от всего. Наверное, даже от Неескенса с его травмой, хотя суетился вокруг него больше всех, собирал целый консилиум, который должен был решить, играть Неескенсу в финале или нет. Слава богам, решили, что Йохан Второй уже в норме, иначе пришлось бы ругаться с Кройфом. Вон, у Ренсенбринка тоже травма бедра, но вокруг него что-то никто так не прыгает, он и с поля ушёл почти незамеченным во время матча с Бразилией, и в финале выйдет! А сегодня последняя игра, которая решит всё. Она принципиальна для всех: сборная ФРГ у себя дома, где и стены помогают, а сборная Голландии нагружена, кроме своих собственных амбиций, важной миссией и реваншистскими настроениями. Война закончилась совсем недавно — каких-то тридцать лет назад, голландский город Роттердам был стёрт с лица земли, у некоторых игроков нацисты уничтожили всю семью, у Крола отец участвовал в сопротивлении во время оккупации и спасал евреев от нацистов, Сурбир не снимает свой кулон со звездой Давида — здесь, на немецкой территории, для него особо важна его национальность и важно демонстрировать, кто он такой. Как можно не чувствовать ненависти ко всем немцам в принципе? Михелс сто раз повторил, что зацикливаться на таких вещах не надо, футбол есть футбол, но ведь футбол — та же жизнь, а жизнь состоит из многих пластов, многих вещей, и таких в том числе. — Ты в порядке? — тихо спрашивает Вим, наклонившись к Кройфу. — Да, — не посмотрев на него, отвечает Йохан Первый. — Всё хорошо. Иди отдохни, пока можно, нам сегодня придётся много работать. — Не волнуйся, — встревает Неескенс, откинув волосы с лица. — Мы их порвём. — Так держать, дружище, — поднимает сжатый кулак Сурбир. With your long blonde hair I couldn’t sleep last night With your long blonde hair Дождавшись, пока Сурбир отойдёт, Йохан Второй крепко сжимает ладонь Кройфа в своей, и тот, вдруг ожив, склоняется к нему, трётся щекой о его плечо и быстро выпрямляется, будто ничего и не было. — Скоро домой, — напоминает Неескенс. — Скоро твоя свадьба, — усмехается Кройф. — Я и забыл, — смущённо улыбается Йохан Второй. — Главное, в день свадьбы не забудь, — смеётся Кройф. Остаётся всё меньше времени до того момента, когда они выйдут на поле, и Кройф, как обычно, будет жевать жвачку, которую перед самым стартовым свистком выплюнет на половину поля соперника, и на ногах у него будут старые потрёпанные бутсы, которые приносят ему удачу, и против них будет большая часть стадиона, и их противником будет мощная сборная ФРГ, которых поведёт вперёд их суперзвезда, Франц Беккенбауэр, такой же умный, хитрый и талантливый, быть может, как сам Кройф. Ну, что ж. Они долго к этому шли. Наверное, так и должно быть — лёгкий мандраж и холодок внутри. Если они победят, остальное будет не так уж и важно. Если они проиграют, им припомнят каждый их мелкий грешок, а грязный манёвр немцев с публикацией в «Бильде» сомнительной жёлтой статейки окажется успешным. Всё или ничего.

***

Барселона, осень 1974 — То есть, получается, вся эта хрень случилась из-за меня, — вздыхает Дик, перебирая волосы Йохана Первого. — Ну, ты на себя уж слишком много не бери, — советует Кройф, разглядывая старенькую лампу на потолке. — Все молодцы. И мы, которые после забитого пенальти расслабились и решили, что мы уже в целом чемпионы мира, и Ренсенбринк, который с травмой на поле выполз, наврав, что он в норме, и еле играл, чтоб свои деньги от «Пумы» получить за демонстрацию её логотипа в финале… И немцы, конечно… И арбитр… Да, наверное, посыпалось всё именно после той статейки в «Бильде». Но ты ж понимаешь, даже если бы я пил на той вечеринке только колу и восседал там с нимбом над головой и крыльями за спиной, такой безгрешный, немцы всё равно устроили бы какую-нибудь подлость, раз настроились. Они ведь не опубликовали ни одной фотографии. Им главное было — создать нам проблемы. Сборная Голландии проиграла финал со счётом 2:1, и два гола были с пенальти, только один, решающий, — с игры. И забили его, увы, не голландцы. — Ты устал, — шепчет Дик, обняв его. — Все нервы тебе истрепали. Было такое. Сейчас мир кажется более-менее в порядке, но во время финала Кройф был настолько вымотан, что позволил отчаянию и злости выбить его из колеи. Этот факт и сейчас на него давит. — Ладно, это не последний чемпионат, — напоминает ван Дайк. — Но очень жаль, что у такой идеальной истории был такой несправедливый финал. — Твою вину я не отрицаю, — подчёркивает Кройф, укладываясь поудобнее. — Ты свою лепту внёс. — Может, они меня специально через границу не пропустили, чтобы тебя деморализовать! — смеётся Дик. — Надо было быть хитрее, ван Дайк, партизанскими тропами пробираться! — Кройф, взъерошив копну его тёмных волос, придвигается к нему поближе. — Ладно, чего уж теперь прошлое перемалывать. — Ты переживаешь, я чувствую, — возражает Дик. — О господи, — закатывает глаза Йохан, — как-нибудь переживу. Мы теперь даже круче, чем если бы победили. Красивая легенда останется в веках. Были феноменально прекрасны, влюбили в себя весь мир, погибли от рук и ног кровожадных фрицев. Никто не любит немцев, кроме немцев, понимаешь. А нас — наоборот. Мы дали им бой на их земле и почти победили их. — Хорошее утешение ты себе придумал. — Что, скажешь, это не так? — Пожалуй, так, — пожимает плечами Дик. — Но это всё равно только утешение. Компенсируешь отсутствие желаемого результата. — Зачем я с тобой вообще вижусь, ты мне только гадости говоришь, — вздыхает Кройф. — Затем и видишься. — Дик целует его в лоб. — Все тебя вылизывают, один я против шерсти глажу, так ещё и потому что добра тебе желаю. Это тебя и заводит. Кройф хмыкает в ответ, но не спорит. Если бы было иначе, он бы не лежал с Диком в кровати на съёмной квартирке в Барселоне жарким сентябрьским днём. Не рисковал бы, чтобы видеться с ним. Но в их связи именно её невозможность и абсурдность пьянит и будоражит. Никто не знает. Ну ладно, почти никто, кроме Сурбира, но он никому не расскажет — в такое всё равно никто не поверит. Сурбир, Сурбир… С ним тоже было хорошо. Провели время вместе в Германии к взаимному удовольствию и расстались друзьями — об их коротком романе вспоминать даже приятнее, чем об остальном Чемпионате. Хоть что-то скрасило ту жуткую неделю от выхода публикации в «Бильде» до финала. Когда-нибудь они снова встретятся в сборной, но Кройф сомневается, что такое повторится. Только при одном условии он мог потянуться к Сурбиру — ощутив собственное одиночество и уязвимость. В такой ситуации повиснуть на шее старшего товарища, готового тебя укрыть от всех забот и взять на себя всю ответственность, — отличный вариант. Но теперь всё хорошо, он в Барселоне, в своей стихии, Дик рядом, Неескенс под контролем, и Кройф уверен в себе как никогда. — Ты вроде отрабатывать собирался, — шепчет Кройф, откинувшись на подушку. — Зализывать свою вину. Давай, жду. — Для тебя всё что угодно, — вздыхает Дик, поймав его ладонь и прижав к губам. — Может, на живот перевернёшься? Удобнее будет… — А я хочу, чтобы ты начал с другого, — смеётся Кройф, кивнув ему вниз. — Давай, старайся, чтоб я тебя простил. — Ты всё равно простишь, — отзывается Дик, целуя его грудь. — Ещё подумаю, — строго говорит Кройф, — и посмотрю на твоё поведение.       Поставив точку в конце фразы, Неескенс кладёт ручку между страниц, закрывает тетрадь и допивает последний глоток вина, оставшийся на дне бокала. Как он запишет, так это и останется в его памяти, в его личной истории. Там не должно быть ни его тайного свидания с Диком в Мюнстере, которое горько вспоминать — стало ведь причиной всех бед. Там нет последовавшего за этим скандала с немецкой прессой, нет болезненной травмы. Только поражение в финале пришлось зафиксировать, потому что это исторический факт. А первый раз с Диком Неескенс придумал себе совсем другой, красивый и романтичный, в точности такой, какой хотел бы сам Дик. Он не раз говорил об этом Йохану Второму. Но идеальному Дику, созданному в воображении Неескенса, Кройф не помеха, и его не нужно подозревать в том, что записка, полученная Йоханом Вторым, могла быть адресована не ему. Это тот самый Дик, о котором Йохан Второй столько мечтал, любовником которого хотел стать. Что ж, пока реальный Дик будет его мариновать в ожидании мифического момента, когда Кройф перестанет им мешать, придётся встречаться с идеальным. Теперь мысль о возвращении домой перестала казаться такой тоскливой. Если станет совсем лихо, всегда можно будет перечитать то, что он написал, сидя за этим столиком. Там подробно зафиксировано всё: как Дик встретил его возле дома, как они обедали в этом ресторанчике, как поехали после на квартиру, которую Дик снял для них, как занимались любовью. И как Дик сказал ему, что любит, а Йохан Второй признался в ответ. Именно так всё должно было быть, если бы у ван Дайка хватило решимости. Ну ничего — у Неескенса хватит на двоих. Бросив на стол купюру, Йохан Второй забирает тетрадь и направляется к выходу из ресторана.