****
Вейл. Совсем недавно, когда я прощалась с жизнью в грязном бараке, было бы мечтой попасть сюда. Сейчас же, не уверена. Я сижу и даю интервью, отвечая на заранее выданный список вопросов. Что, куда, зачем, как и почему. И так далее и тому подобное. Главный вопрос об изменениях во внешности, задавать не рискнули до сих пор. Грин Саммерс, популярная ныне телеведущая, весело щебечет о том, как хорошо, что я вернулась в целости и сохранности, изредка интересуясь проведенным мной вдали от Вейла времени. Честно и конкретно сейчас, подобное отношение выводит из себя. Создается ощущение, что я ездила в отпуск, решив внезапно отдохнуть от рутины на курорте. Я достоверно знаю, что это старания отца. Едва поняв, что ему ничего серьезного от семьи не будет, он снова закусил удила, и спасает свою драгоценную репутацию. Наша, заранее составленная легенда, отвергнута еще до подлета, и он в коротком интервью, данном до нашей с ним встречи, высказал свою версию событий, мне полностью неизвестную. Однако, эта версия вывела Винтер из себя. Даже Уитли он не привез, что говорить. В данный момент я в платье, очень похожем на мое прежнее, что было на мне тогда, в момент похищения. Такая же обувь и прототип оружия. Но. Мусор. Все это всего лишь шлак. Они не имели значения ни во время, ни после моих мучений. Так же, как и мнение отца. Он просто спасет свою задницу, оправдываясь за неуемную жадность и торопливость. Публика ведь не поняла моего факта возврата. Отец вовсю воспользовался моей «гибелью», умудрившись выпустить в продажу мои песни, и создать целую линейку одежды и косметики, назвав моим именем. Но тут получился казус. Как же, почти случилась самая настоящая гражданская война, и вдруг символ жесткости фавнов Белого Клыка, возвращается, да еще и как. Слухи расползлись мгновенно, ведь и Александра, и привезенные раньше нас пленницы, уже пошедшие в большинстве на поправку, успели рассказать обо мне. Про убийства информацию замолчать не удалось, что и вызвало лихорадочные попытки контроля со стороны отца. А уж сколько он потерял прибыли, когда обыватели, в течение пары дней поняли, что их кумир жива, хоть и стала неведомым образом фавном, причем тем самым, кого воспевала. И что ему об этом уже было известно некоторое время. Смешно, но Охотники, в большинстве своем, приняли идею мести без проблем. Никакого трепета, лишь досада, что это пришлось делать ребенку. А вообще, сумбурно все. Ничем не примечательный отлет, в составе разнообразного флота кораблей, из Красного Камня, путь сюда, потом возня с документами, уплаты пошлин и налогов, выдача доли денег всем подругам, обещание помочь Нире и Найе с работой в Вейле. Три дня прошли как один. И все это с Эйсс, на мне или в моих руках. Малышка не желает отпускать меня отчаянно, а отца боится до икоты и слез, что не способствует его желанию ее удочерить. Сейчас она с подругами, которые решили поискать жилье, а к ним она привычна. Но вот интервью закончено, и попрощавшись одобренным по сценарию способом, ухожу, а трансляция завершается. А я… Мне тесно. Выросшая на пропаганде превосходства Шни, принимая ее как данность, до карьеры певицы, я всегда старалась подержать репутацию семьи. Безмолвно, и безропотно терпя, иногда срываясь и получая угрозы, ругань и удары по лицу, была идеальной Шни. Да, Жак Шни не брезгует рукоприкладством. Собственно, мать он неоднократно бил, и та, ввиду беспомощности как жены публичного и обладающего властью человека, тоже терпела. Впрочем, об этом я узнала только после их прилета. Так вот. Я всегда отстаивала идею безупречности семьи, а после ухода сестры, и вовсе ударилась в откровенный фанатизм. Помнится, даже успела поработать инспектором по шахтам, слабо представляя процесс работы на подобных предприятиях. И даже с радостью наказывала недостойных. Сейчас, после проживания в деревне шахтеров, невольного общения с ними, и разговоров с подругами, я понимаю, что мной просто пользовались, позволяя воображать себя нужной, давая площадку для игры, подставляя ненужных сотрудников и выставляя меня на посмешище. Потом, когда начались гастроли, я получила первые глотки свободы, с которыми откровенно не понимала что делать. Помнится, первые продолжительные перелеты с целью провести концерт, ставили в тупик — у Вайсс Шни не было абсолютно никаких хобби, кроме работы на отца. Я как-то раз просидела в прострации весь день, не зная, чем занять себя, в выкрашенной в семейные цвета каюте, периодически засыпая от скуки. После похищения, и моего спасения, был период неуверенности, но уже по завершении первого штурма, он прошел. А дальше… Я была той Вайсс, которой всегда хотела быть. Решительной, сильной, отважной воительницей, что не боится крови на руках. Мстительная убийца, безжалостный палач, неожиданный спаситель, защитник, подруга, любимая, сестра. Я была, кем хотела, нужной, умелой, могучей. Свободной. Но теперь, снова слушая воодушевленный монолог отца, пока едем в лимузине, я понимаю, что ему все равно. Даже не вернись мы все разом, ему бы было даже удобней. Я толком не воспринимаю слов, заранее помня его любимые фразы и выражения, определяя те по жестам и мимике, полностью уйдя в свои мысли. Но основное я, все же, для себя прояснила. Никакой Мистраль мне не светит. Напротив, Вайсс Шни уходит на долгую реабилитацию в лечебницу, и после нее следует учеба в Академии, куда, по словам отца, мне поможет устроиться сам генерал Айронвуд. Ирония в том, что туда поступают либо своими силами, либо не поступают. Ложь. Меня продали Атласу. Не ведаю за какие блага. Причина ясна как день — мое тело, или иначе, моя химеризация. Древняя страшилка, и причина появления не одного психа, или психа-ученого. Совершенно уверена, что меня не выпустят из страны, ни за какие деньги, ибо такая новинка сулит многие открытия, а Атлас любит быть в этом плане на передовой. Для общественности что-нибудь придумают, и я уже не увижу небо, никогда. Сестра по уши завязла в своих проблемах. Ей приписывают, чуть ли не государственную измену, и светит без малого, суд. Там и игнорирование приказов, и несанкционированный вылет из страны, и начало конфликта с другим государством, и прочее и прочее. Дезертирство и саботаж. Как выяснилось, устный приказ генерала об отпуске, никогда не попадал на бумагу. У матери коррупция и все с ней связанное. Фрегат неожиданно вылез боком. Как оказалось, его не продали до конца, и он считается угнанным, с подкупом должностного лица и всем прилагающимся. Про слепоглухонемых диспетчеров и сопровождающие через море корветы, не стоит и упоминать. Их вроде как не было. Коррупция она такая, даже в небе над морем работает. У меня. Ко мне, именно Атласом, предъявлены многочисленные обвинения. Дословно: массовые терракты, локальный геноцид, убийство мирных жителей, захват имущества, захват власти, похищение, удержание пленных, пропаганда расизма, пропаганда насилия. Моя страна выразила готовность самой разобраться со своими гражданами, в лице женской части семьи Шни. Так что, я скоро окажусь в закрытой лечебнице, на долгое время. Цена снятия всех обвинений, моя покорность, и надоевшие полтора процента акций ПКШ и все имущество. Я подпишу, но это просто фарс. Мое выживание, как бы то ни было, подтвердили. Проявлений, опять же, множество, и если меня спасли при помощи одного, то результату никто не удивился. А мои деньги и ресурсы. Серьезно, зачем будущей подопытной свинке деньги, или тем более полтора процента от компании-мультимиллиардера. Я только сейчас понимаю, кто виноват, хоть и косвенно, в моем похищении, или смертях других сотрудников ПКШ и их родственников. Это всего-навсего Жак Шни, мой родитель. Отцом называть эту тварь я больше не буду. Лишь надеюсь, у подруг хватит жалости не бросать малышку на произвол судьбы, и по возможности, достаточно ума, чтобы быстрее улететь домой. Белладонна же, потерялась еще в первый день, и искать ее никто не стал. Мы с ней, хоть и научились терпеть друг друга за время перелета и ожидания до него, но подругами или даже приятельницами не стали. Что вполне естественно. Автомобиль останавливается, и уже по выходу, мне, решившей сегодня походить без постоянного барьера и без оружия, так как с ними не пустили в студию, прилетел удар праховым зарядом в спину. Электрический разряд пробил Ауру, вышибив дыхание и повалив на пол, где меня торопливо добили шокерами, пока Аура не просела в ноль, и я не потеряла сознание.*****
Двенадцать дней спустя, я все еще лежу на лабораторном столе, обколотая знакомой дрянью, мешающей пользоваться Аурой, и напрочь зафиксированная. Даже дышу через маску, какой-то смесью газов. На деле, смеси и наркотики не так уж и мешают, а боль от анализов, порой бесцеремонных и довольно жестоких, привычна. Тело тоже постепенно адаптируется, и контроль понемногу возвращается. Конечно, я должна была потерять сознание, и не замечать ничего и никого, но печальный опыт уже имеется, да и тело у меня уже прошло первый пик роста Ауры. Тут либо так, либо я уже умру от передозировки. Дни считаю по главному садисту, что педантичен, до крайности, и всегда уходит и приходит в одно и тоже время. И, разумеется, от меня не дождались ни слова. Лишь садистская ухмылка и рокочущий рык, заставляющий «ученого» дергаться и бояться меня до мокрых штанов. Меня уже обследовали всеми гуманными способами, и даже брали пункции с разных участков тела. Пока нетронутыми остались лишь органы восприятия и мозг. Даже кусочек рога отпилили, и пару когтей вырвали. Вырастут, но едва смогу, убью всех присутствующих. Судя по разговорам вчера, именно сегодня, я буду вынуждена перенести первую операцию. Исследование чего-то там, с длинным названием. Понятия не имела, что во мне есть нечто подобное. По этим же разговорам, меня уже не существует. Сошла с ума и там и останусь. Но именно сегодня я смогу убежать, и попытка будет всего одна. Постепенно получается вызвать проекцию, и я надеюсь на то, что ее не подверженное физиологии тело, сможет помочь с побегом. Про это рассказала мельком сестра, а у меня было достаточно времени, чтобы вспомнить все по секундам. А день. Эта пародия на ученого, как и говорилось, педантична. Потому, все кроме него и его двух помощников, останутся за дверью, та закроется и будет запечатана, до окончания исследований. Так было всегда, до сих пор. Вот раздается короткий сигнал, и гермодверь отходит в сторону, открывая вид на троих человек, в белых масках и комбинезонах, с эмблемой Атласа на груди у сердца. Они входят, дверь закрывается с всасывающим звуком, и мне слегка закладывает уши. Над входом загорается красный огонек. - Ну что ж, мисс Шни. Вижу, вы не спите. - Ничтожество пытается изобразить уверенность. Короткий рык заставляет его подпрыгнуть и дернуться в сторону, чуть не сбивая с ног помощника. Тот ругается под нос, и, подойдя к столу рядом, начинает раскладывать инструменты, извлекая их из специального бокса. Нагло ухмыляюсь, поднимая голову, насколько позволяет лента, перетягивающая лоб. Меня держат связанной все время, питание исключительно внутривенное, а в туалет мне уже не надо. Насколько поняла, об этом позаботились заранее. Но вот они подходят, помощница, девушка лет двадцати пяти, протирает мне живот какой-то пахучей жидкостью, отчего кожа немеет, затем принимается чертить линии химическим карандашом, после чего снова протирает. Сам «ученый» снимает с меня дыхательную маску, нажимает мне под челюсть, распахивая рот, и засовывая в него толстый продолговатый кляп. Хотела бы сказать, что он только садист, но обезболивающее на меня почти не действует, а после наркоза, всего одной попытки, меня еле откачали. Слишком уж большая была применена дозировка. Я жду. Вот они принимают позиции как в кино, вивисектор выглядит вдохновленным, а помощники готовы к работе. Небольшая концентрация, и доктор падает, пронзенный клинком рапиры, со спины, прямо в затылок. Следующий проблеск убивает парня, стоящего рядом с инструментами, он буквально теряет голову, снесенную широким взмахом. Девушка пытается отбежать, но мгновенно получает удар кулаком в лицо, разбрызгивающий ее голову в стену за ней. Призывать надолго не получается, только так, мигать, буквально по пол секунды. Я все еще могу наблюдать глазами проекции, и это здорово помогает. Так же, мельканием и секущими взмахами, разрезаю фиксирующие ремни, и пытаюсь подняться уже основным телом. Мне нужно попить и чего-нибудь поесть. С трудом поднимаюсь на непослушные ноги, разумеется, голышом, и иду в сторону шкафчиков, с холодильниками, у дальней стены этой пародии на операционную. Меня кормили через капельницы, и я помню, что там есть бутылки с растворами, и насколько позволяют понять мои знания, я вполне могу их употребить и так, ртом. Что и делаю, торопливо и захлебываясь поглощая противную, приторную на вкус жидкость. Я не ела две недели, даже воды не давали. В принципе, ничем не отличается от методов террористов. Нахлебавшись жидкости, оседаю на пол, и принимаюсь массировать ноги, они мне пригодятся. Время, в принципе, пока есть, и нас никто не побеспокоит, а камеры в комнате сугубо для исследований, запись идет на хранилище в углу. Подползаю к трупам, и обыскиваю. Крови привычно много, и увы, вся одежда убитых помощников запачкана. Но не проблема. Раковина у стенки имеется, и я могу умыться, в случае нужды. Обыск дает три пистолета, военного образца, но опять же, дерьмо по факту. Также есть документы на майора и двух лейтенантов, три магазина и четыре батончика мюсли. Еще бы музыку принесли послушать, уроды. Из самого ценного только Прах в патронах. Торопливо извлекаю их из оружия и магазинов, откручиваю пули, попутно разжевывая сушеную гадость. Силы у меня все еще достаточно, а Аура, наконец, начала восстанавливаться. Три литра сладкой и соленой смеси, подействовали кошмарно быстро. Ссыпаю добытый Прах в кучу на операционном столе. В пулях только Огонь и чуть Ветра, но отфильтровать одно от другого я не смогу. Разделяю кучку на две, и набираю одну в бутылку, а вторую скидываю в самую большую лужу крови на полу, она натекла из парня-помощника. Дальше идут инструменты, прихотливо укладываемые на пол, в красную лужицу. На каркас пойдут наиболее толстые инструменты, а на лезвие — пилы и все, что имеет режущую кромку. Они каждый раз раскладывали все инструменты, очевидно не собираясь ранее их применять. Видимо, запугивали. Глядя на разложенный арсенал хирурга, я теперь понимаю, что щадить их точно не стоит, ибо рано или поздно, меня бы разобрали на кусочки. Я не думаю, что те же киберпротезы испытывались исключительно на добровольцах, о них бы хоть раз да было слышно. Раскладываю инструменты, создавая верхнюю и нижнюю часть лезвия из пил для кости, а острие клюва из, более чем, тридцати цельнометаллических скальпелей. В качестве рукояти и каркаса пойдут ножки от столов и толстые молотки и зубила, благо болты я могу открутить просто руками. Добавляю разобранные пистолеты, как уголки в месте крепления лезвия к рукояти. Несуразное, карликовое, но привычное оружие. Я буду снова мстить, и честно говоря, даже через телесную слабость, пробивается азарт и ярость. Думаю, я могу вспомнить бытие Альбиной, и принести возмездие. Можно было попытаться воспользоваться их оружием, но я не главный герой боевика, а только учусь. Стреляю посредственно, и уж точно не из всего подряд. Но обещаю, что изучу даже самое тупое и ненужное оружие на Ремнанте, поскольку надоело собственное незнание. Аура чуть восстановилась, за время создания проекта, и я еще раз прикладываюсь к бутылкам со смесью, хотя уже тошнит. Ищу по шкафам и полкам, дожидаясь регенерации резерва Ауры, и нахожу простую аптечку, и в ней нюхательную соль. В итоге в лужу крови летит все сыпучее и могущее пригодиться. В одном из шкафчиков нахожу чуть Праха, он странно запакован, в маленькие сосуды, с палец размером, и видимо как то применяется в медицине. Но сойдет, и понадобится позже. Наконец решаюсь, подхожу к трупу помощника садиста, и опускаю руки в жидкость. У меня будет лишь одна попытка, и она весьма короткая по времени. Концентрация, сбор энергии из сосуда на мне, и направить ее вниз, в пол. Мне всего лишь нужно скрепить металлические части, пока не раздобуду что-либо мощнее пистолета. Лужа будто стягивается, наползает на каркас, созданный моим больным воображением, и моментально испаряется, оставив пылающее багровым орудие на плитах пола, вынуждая их трескаться от жары. Воняет до слез. Встаю, набираю в сосуды от растворов воду из-под крана, и выливаю на пол, тут же отскакивая. Фальшивый камень пола разлетается осколками и рикошетами, к счастью, не задевая меня. Подбираю свое чудовище. Кривое лезвие, вынужденно подогнанное под имеющиеся материалы, и кривая рукоять. Оно выглядит болезненным, кошмарным, ибо даже я сама чуть опасаюсь дотрагиваться до этого безумия. Однако, первая проба Ауры дает хороший отклик и я отчасти удовлетворена. У меня по прикидкам есть еще с полчаса или час, потому что их всегда проверяют раз в час-полтора, так что, следует отдохнуть, и попытаться допить смеси. Подойдя к доктору, переворачиваю его, ругаясь, сдергиваю с него балахон, благо он чист, и натягиваю на себя. Уже по опыту снимаю с убитых ремни, ремешки от кобур, шнурки от обуви у мужчин, и собственно, обуваюсь в ботинки помощницы вивисектора. Стягиваю балахон ремнями и ремешками, чтобы не болталось, и сажусь на стол. Точно знаю, что запись идет только на хранилище здесь, и мне остается всего лишь ждать проверки, дверь открывается снаружи и как оказалось, не зря. Чем и занимаюсь, минут двадцать, если по ощущениям, попутно глотая противную воду. Снова в бой, и теперь уже в нем виноват отец. Раньше сбежать не было возможности, но, я сполна отомщу. Что обидно, снова никто за мной не пришел. Подруг не виню, они в местной системе никак не ориентируются, а вот Винтер, или мать. Похоже, родственников, кроме младшей сестренки у меня не осталось. А отца... Убью.