Пастух грехов

Холодно. Иногда мне кажется, что никто не знает лучше меня, что такое холод. Он может пробирать до костей и скручивать внутренности тугим узлом. Может выворачивать суставы и заставлять мышцы сокращаться в судорожных спазмах до такой степени, что кажется, они готовы вот-вот лопнуть, словно хрупкий лед или стекло. А может укутать собой, погружая в мягкие объятья сна, вот только сон этот сродни смерти и зачастую именно ею все и заканчивается. Холод. Сколько себя помню, я всегда мечтал согреться и всегда мерз, потому что иногда для тепла мало жарко горящего огня, нужно что-то другое, но я, наверное, никогда не узнаю что, и потому холод - мой вечный спутник. Да, я всегда мерз. Даже летом, когда другие дети бегали на улице почти голыми, я кутался в шерстяную кофту и носки, но все равно продолжал дрожать. За это меня дразнили и никто из ребят ни во дворе, ни в гимназии не хотел со мной дружить, а потом я уже и сам не искал себе друзей. Врачи, которым меня показывали, говорили что-то о нарушениях в обмене веществ, о физиологической гипотермии, и сорили множеством умных терминов, но никто из них так и не смог сказать, как мне согреться, и я продолжал мерзнуть. Постепенно я смирился, привык к холоду и даже научился не замечать его, притворяясь обычным человеком, но от этого он не исчез, да и не исчезнет никогда. Наверное. Ведь я не обычный человек. Вернее, я вообще не человек. Теперь. А может, я и не был никогда человеком. Сегодня я иду домой пешком, отослав водителя с машиной прочь, приказав не появляться до семи тридцати завтрашнего утра. Ну и что из того, что завтра воскресенье? У меня не бывает выходных, и своим работникам я щедро плачу за то, что они мне могут понадобиться в любой момент дня или ночи. Хотите сказать, что я деспот? Говорите, что хотите. Мне на это глубоко наплевать, потому что от ваших слов и упреков в моей жизни ничего не изменится. Иду по улице, улавливая мысли спешащих по делам людей. Вон та полноватая женщина с авоськами думает о том, что весна в этом году выдалась поздняя, со снегом и морозами, так что о дешевых фруктах в этом году можно забыть, а у нее трое детей и все захотят клубники, персиков или абрикосов. Сам я в деньгах не стеснен, так что особо не переживаю по этому поводу, а вот у нее это будет довольно сложный период, тем более, что скоро ее муж останется без работы и уйдет в запой по этому поводу, вынося из дома последние деньги. Иду дальше и чуть не сталкиваюсь с озабоченным парнем, выскочившим из кафе. Этот переживает, что профессор не хочет ставить ему приличную оценку, а значит, он может завалить сессию. Бедолага. А ведь он ее завалит, но не из-за того профессора, а из-за двух других благополучно несданных предметов. Потом для него начнется армия, где он отслужит положенный срок, чтобы вернуться домой с нервным расстройством и ноющей после перелома левой рукой. А вот мимо промчался преуспевающий бизнесмен, обляпав грязью мои брюки. Так. БЫВШИЙ преуспевающий бизнесмен, потому что ездить не умеет. Я не имею права изменять судьбы людей, но чуточку ускорить финал, к которому человек стремится, вполне мне по силам. Та встреча, на которую он так торопится, что испортил мне дорогие брюки, закончится для него полным провалом, да и два крупных тендера вскоре уплывут в руки конкурентов, что поставит его фирму на грань банкротства. И вынужден будет бизнесмен продать и машину свою, и квартиру, и даже дачу, на которой тайно от жены развлекался с девочками, чтобы спасти собственную шкуру. Да, я злой и мстительный. Хотя мне редко приходится вмешиваться в дела людей. Все беды они обычно находят сами. Кто-то раньше, кто-то позже. В мою же обязанность входит следить, чтобы люди не переступали грань дозволенного в попытке избежать высшего правосудия. Не земного, небесного. Да, попадаются такие умельцы. Наделают грехов, а потом пытаются повесить их на другую душу, да еще такую, что ни сном, ни духом о том не ведает. Вот тут и вступаю в игру я, впрочем, это не очень интересная тема для разговора, хотя в последнее время работы у меня прибавилось. Что поделать, если раньше в каждой губернии жила одна - две настоящие ведьмы, то теперь, благодаря всяким шарлатанам и книгам по белой и черной магии, их развелось как тараканов в доме у пьянчуги. Тех шарлатанов, что обдирают доверчивых клиентов, я не считаю, это не моя работа, им воздастся в другом месте и в другое время, а вот неумех, навлекающих на свои души и души потомков грехи настоящие, а так же старых и опытных ведьм, я должен «пасти». Всякий должен отвечать за себя. Хотите знать подробности? Могу привести пример. Свеженький. Сегодняшний. Одна влюбленная дура решила избавиться от более удачливой соперницы. И все бы ничего, если бы она ее решила просто убить или отравить. Нет. Деваха испугалась уголовной ответственности и не придумала ничего лучшего, чем явиться к ведьме с фотографиями соперницы и предмета своих мечтаний. На свою беду девица нарвалась на настоящую ведьму. Да, можете себе представить, бывают и такие. Они не печатают свои рекламы в газетах, но люди о них рассказывают друг другу, так что без работы эти «черные леди» не остаются. Для начала ведьма поворожила ей на картах и сказала, что соперница ее понесла от своего парня и скоро у них свадьба. И если эта девица хочет парня отбить, то первым делом надо от ребенка избавляться. Ведьма согласилась помочь, не бесплатно, конечно. Кроме оплаты ведьма предложила этой дуре взять на себя грех детоубийства. И делать ей при этом ничего не надо будет, просто сказать в нужном месте: «Беру грех на свою душу». Конечно, та согласилась. И не стал бы я вмешиваться в это дело, ведь, по сути, грех тот действительно достался той, кому был предназначен, но ушлая ведьма так сформулировала слова, повторенные глупой девицей, что кроме одного греха, она взяла на себя все, что было на душе старой ведьмы. Представляете, что могло бы произойти, отправься она на перерождение с чистой душой? Зато я хорошо представляю. Пришлось вмешаться, остановив ритуал передачи в самую последнюю минуту. И ведь знают, что я рядом, слежу за ними, и все равно пытаются провернуть свое черное дело, в надежде, что все обойдется. Ох, и наслушался я от ведьмы проклятий, пока возвращал ей все, что она по молодости еще насобирала, когда не знала, как грехи от себя отводить. Хорошо, что они, проклятья, на меня не действуют. На меня вообще мало что действует, а вот ведьме той придется долго посмертное очищение проходить, да и детям ее, и внукам, еще останется. Грехи, они ведь никуда не деваются. Те грехи, в которых люди искренне раскаиваются, подлежат искупленью и прощаются, а остальные … - И аз воздам, - тихо произнес я, завершив ритуал возвращения. Ведьма еще долго ругалась мне вослед, а девица меня не видела и не могла понять, отчего так взбесилась ведьма, когда она уже уходила, ведь ее злые крики еще долго разносились по улице. Хотите знать, что сталось с беременной девушкой? Ребенка она действительно потеряла, вот только парень ее не бросил. Они все же поженились, а что будет с ними дальше – им решать. Самим. Почему я не остановил ту, что задумала парня отбить? Не мое это дело. Этим пусть белокрылые из «небесной канцелярии» занимаются. Им надлежит блюсти души людские, взращивая в них стремление к свету, а мое дело грехи их к Божьему суду предоставить в полном объеме, что я и делаю уже больше сотни лет. Жизнь на земле за это время кардинально изменилась, а вот люди остались все теми же. Бегают в храмы грехи замаливать, но при этом мечтают о том, чтобы у соседа, если ни корова издохла, так воры побывали. Одним словом, люди. Во всех своих бедах всегда винят кого угодно, только не себя. По-настоящему безгрешных душ мало. Очень мало. Эти души после смерти тела сразу перерождаются, без чистилища, но останутся ли они такими же и дальше, в следующей жизни, будет зависеть только от них. Демоны? Хм. Я вам сейчас открою тайну. Нет никаких демонов. Все зло, все горе, люди создают себе сами, такими уж их создал тот, кого мы называем Создатель, а иногда именуем Демиург. Бог? Это лишь верховный судья, тот, кого невозможно обмануть и в чьей власти карать и миловать в посмертии любое существо в этом мире, в том числе и меня. Ангелы? Да, есть. Они терпеть не могут меня и мне подобных, а мы их. За что? За то, что они там, а мы тут. Они в небесах, а мы в грязи и скверне. За то, что они рождены, чтобы видеть прелести этого мира, а мы – чтобы видеть грязь и не давать ей распространяться туда, где ей не место, но не уничтожать. Совсем нет. Не в нашей это власти и не в наших силах. Люди сами должны выбирать свой путь и нести ответственность за свои решения и действия. Кто я? Меня по-разному называют. Ангел мести. Карающий ангел. Ангел с черными крыльями. Падший ангел. Хотя последнее неверно. Я никогда и никуда не падал, ведь я и не взлетал. Черные крылья получает в дар человеческое существо, познавшее в своей жизни людские страсти и грехи, чтобы в посмертии своем, очистившись, не быть порабощенным ими. Да, я родился человеком и был им до двадцати пяти лет, пока не умер, преданный своим братом, и в мучительной смерти искупивший свои прижизненные грехи. Вместе с новой жизнью я получил крылья с черными перьями, нестареющее тело и работу, которую выполняю без отпуска и выходных. По сути, я – пастух грехов. Предательство. Никто никогда не задумывался, почему предательство не включено в семь смертных грехов? А ведь это единственный грех, не подлежащий искуплению. Верховный судья, он же Бог, может простить все, но не предательство. Ему нет прощения. И меня это радует, потому что брат, предавший меня, будет вечно гореть в пламени очищения и никогда не переродится. Никогда! То было смутное время, когда войны и революции шли одна за другой, разбивая семьи и калеча судьбы, но он был моим братом, а когда перед ним встал выбор - он или я… Да что тут говорить. Не хочу я вспоминать то время. Могу сказать только, что умирал я долго и очень страшно. - Милослав Викторович, хотите чаю? Голос моей кухарки заставил меня вздрогнуть. Я и не заметил, как дошел до дома, за всеми этими размышлениями и воспоминаниями. - Да, Мария, погорячее, пожалуйста. Холодно сегодня. А потом можете идти. На сегодня вы свободны. Вскоре Мария принесла мне чашку горячего чая, и я сел перед разожженным камином, наслаждаясь горячим крепким напитком и теплом, идущим от огня. Мария была моей домработницей и кухаркой. Мы познакомились случайно, после одного из моих заданий. Она шла по улице такая же одинокая и преданная единственным родным человеком, как и я когда-то. Сын Марии взял в банке кредит под залог ее квартиры, а потом сбежал. В результате женщина осталась без жилья. Сам не знаю, что меня дернуло заступить ей дорогу и предложить работу в моем доме, а так же оплаченное проживание в многоэтажке на соседней улице. Она согласилась не сразу, подозревая меня поначалу во всяких извращениях. Но я протянул ей свою визитку с просьбой перезвонить, если передумает, и она позвонила. С тех пор прошло десять лет, но Мария до сих пор работает у меня. Ей уже за пятьдесят, два года назад Мария оформила пенсию, но увольняться не собирается. И дело вовсе не в деньгах. По-моему она усыновила меня, по крайней мере, эта женщина относится ко мне совсем не как к работодателю. Стукнула входная дверь, скрипнула и закрылась калитка на улице, а потом все стихло. Я остался в доме один, так что теперь можно было расслабиться и побыть немного самим собой. Что значит побыть собой? Это значит, что я могу расправить крылья и перестать прятать свою сущность, наслаждаясь редким мгновением тепла, оставшимся рядом со мной после ухода Марии, жаль, что это не продлится долго. Как эта женщина смогла сохранить чистоту своей души в этом прогнившем насквозь мире? Не знаю, но я чувствую идущее от нее тепло. Даже эта чашка чая хранит его. И дело вовсе не в кипятке. Я могу нырнуть в ванну с крутым кипятком, и все равно буду мерзнуть, а рядом с Марией я чувствую тепло ее души, чистой и светлой. Она может согреть и утешить, вот только тонкая нотка горечи, присутствующая в ее тепле не дает забыть о том, что она тоже познала боль предательства. Оно оставляет свой след навечно, и как бы ни старался человек забыть все плохое, ничего не выйдет. Время может лишь притушить огонь памяти, а не загасить его совсем. Такие, как Мария, могут простить, попытаться понять и поверить снова, но забыть даже им не дано, не говоря уже… Грохот разбившейся тарелки вырвал меня из размышлений. Мгновенно раскидываю сеть сознания и понимаю, что слишком увлекся воспоминаниями, иначе бы не прозевал набега на мой дом трех воришек. - Бон-бон, придурок, ты что натворил? – голос, шепчущий эти слова явно детский. - Я нечаянно, - второй ребенок, кажется, собрался заплакать, но их ссору прекращает третий голос, заинтересовавший меня сильнее всего. Молодой парень или девушка? - Тише. Мы сюда пришли за едой. Так что берите крупы, макароны и консервы, а не ссорьтесь. - Я только хотел посмотреть что там, а она стояла на краю и упала, - оправдывается второй голос, но шиканье третьего заставляет его замолкнуть. - Ш-ш-ш, бери вот этот пакет и на выход. Я посмотрю, что есть в холодильнике. Меня очень интересует этот предводитель налетчиков, и я тихо перемещаюсь на кухню, навешивая на себя покров невидимости. Их действительно трое. Самому старшему лет шестнадцать – семнадцать. Худощав, высок, волосы цвета грязного песка, глаза серые, лицо не запоминающееся, но душа… Вот уж Робин Гуд во плоти! Все для других. Жаль, что жить ему осталось недолго. Бич XXI века убивает его с рождения, пусть скажет спасибо мамаше с ее неразборчивыми связями. Как он вообще до этого возраста дожил – непонятно. Видимо, везения у пацана на десятерых хватит. Вернее хватило бы, если бы они не полезли в мой дом. Двое других – замурзанные малолетки лет по десять. Беспризорники. Хотя нет. Всматриваюсь внимательно и понимаю, что это дети из сиротского приюта, или как его теперь называют – детского дома. Вечно голодные пацаны. Оно и понятно, если сотрудники приюта ничего не украдут, это уже будут совсем другие люди. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок - и то прибыль. Возможно, где-то есть приюты, в которых работают честные люди. Возможно. Я не спорю. Но наш точно в их число не входит. Один из мальчишек, тот, что чуть меньше ростом, раскрывает пачку спагетти и начинает есть мучное изделие прямо так, в сыром виде, хрустя и жадно облизываясь. - Бон-бон, ты что опять творишь? – одергивает его другой пацан, обладатель первого голоса. - Вот же придурок, навязался на нашу голову. Мальчишка смущается и кидает недогрызенное спагетти обратно. - Кушать хочется, - тихо говорит он. - На-ка, - старший налетчик сует в руки мелкого кусок хлеба с маслом, взятый со стола. Это мне Мария оставила легкий перекус, пока у меня не проснется аппетит, и накрыла тарелкой, которую эти паршивцы и разбили. Мария прекрасно знает, что я не люблю застывшее холодное масло, вот и оставляет мне бутерброды на столе. Голодный мальчишка, урча, впивается в мой бутерброд и жадно глотает отгрызаемые куски. Второй глотает слюну, но делает вид, что не голоден, гордо отворачиваясь. Вот только второй бутерброд тоже находит своего едока, и теперь малолетки жадно уписывают мою еду, а Робин Гуд нашего городка роется в моем холодильнике. Вскоре на свет появляются масло, молоко и начатая банка варенья. Там еще есть чем поживиться, но благородный разбойник не собирается обчищать меня до нитки. - Так, все взяли? Тогда пошли. Успеваю заметить у каждого малого по два пакета с ворованной едой, когда Робин Гуд выпускает их через заднюю дверь в кухне, собираясь последовать за ними. - Не так быстро. Мой голос звучит для воришек с силой стартового пистолета, потому что они срываются на бег в сторону забора. Вернее, малыши срываются, а вот их старший приятель застывает в дверях, повинуясь моему приказу. Шипя и ругаясь, он пытается оторвать ноги от пола. Даже пытается себе руками помогать. Безрезультатно. Пока я не отпущу, он так и будет стоять на пороге кухни в виде живой статуи. В невидимости теперь нет необходимости, хотя демонстрировать свою истинную сущность я тоже не собираюсь. Обхожу свою добычу кругом, внимательно разглядываю. - Так - так. А вы, молодой человек, знаете, что воровство – грех? - Морить детей голодом тоже грех, - огрызается он, прекращая дергаться. В глазах его упрямство, вызов и готовность биться до конца. Мне нравится. Делаю еще один круг, только теперь останавливаюсь вплотную к нему, так, чтобы наше дыхание смешивалось, и замираю от хлынувшего на меня чувства тепла. Я даже глаза прикрыл и чуть не застонал от удовольствия. Вглядываюсь внутренним взором в его судьбу. Увы, но жить ему осталось ровно неделю. Машина. Он спасет ребенка, но погибнет сам. Смерть его легкой не назовешь, но все же это лучше, чем медленное умирание день за днем от того, что твоя иммунная система прекращает работать и десяток болезней разом пожирают бренное человеческое тело. Да, вот такая она - Божья милость. И судьба этого человека предрешена. Даже если кто-то умудрится изменить ход его жизни так, что он окажется в то самое время в другом месте, он все равно погибнет, может, прожив лишние час или два, но уже под колесами другой машины. Открываю глаза и встречаюсь взглядом с его серыми выразительными глазами, изучающими меня с не меньшим любопытством. В следующую секунду меня осеняет идея, как я могу использовать этого человека, пусть и совсем недолго. - Значит так. Предлагаю тебе сделку. Я не обращаюсь в соответствующие органы, и вас не арестовывают за воровство. Вместо этого я обязуюсь снабжать детей едой три раза в неделю, в течение трех лет. Хлеб, крупы, макароны, консервы, свежее мясо, птица и рыба, а по праздникам еще и конфеты. Все это будет исправно доставляться в указанное тобой место в оговоренных заранее количествах. - А взамен? – в его глазах настороженность, но я уже чувствую, что он согласится. - Ты будешь спать со мной всю эту неделю. В глазах непонимание, смятение, капелька страха и решительность. Он согласится, но для вида все же артачится, показывая характер. - Ты что, педофил? - Фу, какое нехорошее слово, - морщусь, демонстрируя кривую улыбку, - нет, мой мальчик, я имел в виду именно сон и ничего более. Я буду спать с тобой, как дети спят с плюшевым медведем. Ты будешь приходить вечером, скажем часов в десять, а уходить утром, когда я проснусь. - И это все? - Все. Без подвоха и обмана. Можем даже составить письменный договор. - А почему на три года? Я хочу на пять лет, а лучше на шесть. - А еще лучше – пожизненно, - понимающе смеюсь я. Он улыбается в ответ и волны тепла исходящие от него становятся сильнее. - Нет. Три года – достаточно. Потом в вашем приюте или поменяется начальство, или его совсем закроют. - Откуда ты знаешь?- его глаза потрясенно расширяются, но я отрицательно качаю головой. Не все тайны я могу раскрывать простым людям. - Хорошо. Только в договоре будет написано не «три года», а «до смены руководства или закрытия». - Согласен, - прищелкиваю пальцами и моя персональная грелка на семь дней свободна. – Пошли со мной. Договор мы составляли в моем кабинете. Он придирчиво изучил каждую строчку, подолгу размышляя, но ничего лишнего не нашел. - Годится. Поставив размашистую подпись там, где я ему указал, юноша вопросительно посмотрел на меня: - И что теперь? Часы пробили девять раз. На улице уже стемнело, но для наших планов это не помеха. - Теперь ты идешь к своим пацанам, а то они там от беспокойства уже все макароны сырыми сгрызли. Относишь свою часть добычи и возвращаешься сюда. Что ты им скажешь – твое дело. Главное чтобы к одиннадцати ты был у меня в кровати. На сегодня я разрешаю тебе задержаться и прийти на час позже, но чтобы в дальнейшем это не повторялось. И еще. Раз ты смог так виртуозно преодолеть мой забор, приходить в дом, будешь тем же путем. Рядом с кухней есть ванная. Дверь из красного дерева, не пропустишь. Прежде чем идти ко мне, принимаешь ванную и облачаешься в халат, который будет ждать тебя на вешалке. Где спальня, я тебе сейчас покажу. Пошли. Он вошел в дом за полчаса до назначенного срока, причем по тяжелому дыханию я понял, что всю дорогу он бежал. Вошел через кухню, как мы и договаривались, нашел ванную и быстро привел себя в порядок. Даже зубы почистил. Нет, я не подглядывал. Мне это не надо. Лежа в кровати, я просто раскинул сеть сознания по дому и четко знал кто, где и чем занимается. При должной тренировке ею можно даже комаров отследить и тараканов, хотя их в моем доме нет и быть не может. Без десяти он выключил душ, вытерся приготовленным для него полотенцем, высушил волосы, облачился в халат и ровно в одиннадцать переступил порог моей спальни. - Молодец. Люблю пунктуальных людей. Ложись, Робин Гуд, - откидываю угол одеяла, указывая ему, с какой стороны лечь, - только халат скинь. - Меня Денис зовут, а под халатом у меня ничего нет. - А мне все равно в обоих случаях. На твое тело, как и на твое имя, я не претендую. Ложись скорее, я спать хочу. Конечно, я слукавил. Сон, как таковой, был мне не особо нужен. В это время я давал отдых телу, тогда как сознание мое бодрствовало, но ему это знать было совсем не обязательно. Сбросив халат, он покраснел как рак и быстро юркнул под одеяло, сразу же напряженно замерев рядом со мной. Словно деревянный, честное слово. Пришлось самому придвигаться к юноше. Он задеревенел еще больше, но для того, чтобы согреться, мне хватило и этого. От него шло столько тепла, что я даже улыбнулся, чего со мной уже очень давно не было. Полночи он пролежал рядом, имитируя сон, но для меня было главным тепло его души, а что именно делал человек, пока находился рядом – волновало мало. Потом он все же заснул, провалившись в тяжелое сновидение, и расслабился, позволяя не просто лежать рядом, а перекатить его на бок так, чтобы он почти лежал на мне. Да, так значительно теплее. От его кожи шел восхитительный жар, и аромат после душа был приятный, так что я наконец-то смог полностью расслабиться. К сожалению, утро все же наступило. Как только он проснулся, я разрешил ему уйти, приказав прежде позавтракать. - А то голодное урчание в твоем животе не давало мне спать ночью. Да, я соврал. Но ведь я не белокрылый, чтобы говорить только правду, а он действительно голоден и слишком горд, чтобы попросить. - И не забудь, сегодня ровно в десять. Он пришел, как и в прошлый раз, за несколько минут до назначенного срока, чтобы привести себя в порядок. И как приходил все последующие разы, чтобы сыграть роль моей грелки. Мы не разговаривали. Ни к чему это было. Договор выполнялся, и будет выполняться даже после его смерти. Если мне надо было что-то сверх его услуг, я говорил, а он выполнял, не спрашивая и не пререкаясь, вот и все общение. Время нашего рандеву немного сбилось только в среду, когда мне пришлось срочно уйти по работе и я смог вернуться домой только после часа ночи. Юноша спал в моей кровати, обхватив руками мою подушку, так что я тихо разделся и опустился на кровать позади него, обнимая руками его тело и вдыхая аромат жасминового мыла. Не мужской, в общем-то, запах, но ему удивительно шел, как ни странно. Утром он ничего не спросил, а я ничего не сказал. Вечером наша встреча прошла без изменений, как и все последующие встречи. В эти семь ночей мне было тепло. Впервые мне было так тепло с тех пор, как я получил свои крылья. И очень жаль, что я не могу продлить наши совместные ночи. Безмерно жаль. *** Утро последнего дня его жизни. Сколько таких вот жизней промелькнуло мимо меня — и не сосчитать. Длинные и совсем короткие, равные одному мгновенью, счастливые и несчастные, веселые и тоскливые - все они были и все прошли. Растаяли, словно снег, иногда даже памяти о себе не оставив. А вот его будут помнить. Те мальчишки будут. Лежу на боку, подперев голову рукой, и смотрю в его лицо. Я разучился смотреть людям в лица. Забыл, какие они. Гляну мельком, чтобы успеть заметить основные черты для заметки, и тут же считываю, что у человека на душе. Лицо человека очень редко отражает то, что собой представляет человек, исключением являются разве что глаза, а тут все открыто. Он весь как на ладони. Вроде бы ничего особенного, и в то же время его лицо чем-то притягивает взгляд, такие люди вызывают доверие, потому что человек инстинктивно чувствует, что его не обманут. Не надо ему это. Ни к чему. Почувствовав мой взгляд, он проснулся. Первое время его серые глаза затуманены, но постепенно сознание возвращается к человеку. Он смотрит на меня так пристально, словно хочет запомнить на всю жизнь. Хотя, может так оно и есть. - Мне уже пора уходить? – тихо спрашивает он, и я киваю. - Да. С сегодняшнего дня я не нуждаюсь в твоих услугах, но наш договор остается в силе. Пока руководство приюта не поменяется, ребята будут получать еду в установленном месте и в установленном количестве. Завтрак на кухне. Одевайся и уходи. Не дожидаясь его ухода, я быстро оделся и ушел из дома, не желая больше видеть его. Этот мальчишка что-то всколыхнул в моей давно замерзшей душе, зацепил за живое, заставив чувствовать тот кусок льда, в которое превратилось мое сердце. До полудня я бесцельно ходил по городу, вглядываясь в лица людей, но никого, кто хоть бы отдаленно напоминал моего Робин Гуда, так и не нашел. Маленькие дети не в счет - они безгрешны при своем рождении, ибо души их не имеют за собой грехов прошлой жизни, сгоревших в пламени очищения. Исключение составляют только те, над кем довлеет родовое проклятье, но это уже не моя епархия, да и не так уж их много. Чем выше поднимается солнце, тем четче я чувствую, как утекают секунды чужой жизни. Ноги сами несут меня на другой конец города. Вот он, тот самый перекресток. И вот стоит на переходе парень по имени Денис. Загорается зеленый. Люди идут через дорогу, и он идет. Он перешел, но заметил, что у него развязался шнурок. Наклоняется, чтобы завязать. Зеленый свет мигает и в это время мальчишка, что переходил дорогу вместе с мамой, теряет свой мяч. Он вырывает руку и не успевает женщина опомниться, как ребенок оказывается на дороге, прямо на пути черного джипа, торопящегося переехать дорогу на загоревшийся желтый. Денис стартует прямо из нижней позиции, как настоящий спринтер. Он толкает наклонившегося за мячом ребенка, буквально выкидывая его из под колес, а сам… Сердце отчаянно бьется в груди, а потом замирает, когда страшный удар подкидывает его в воздух. Джип пролетает, не останавливаясь, а изломанное тело катится по дороге под аккомпанемент криков десятка свидетелей произошедшего. Машины останавливаются, но только не виновник аварии. Его судьба ждет его дальше. На мосту. С которого он рухнет в реку, не справившись с управлением. Но он меня не интересует, а вот мой Робин Гуд… Вокруг парня собирается толпа зевак. Кто-то звонит в скорую, кто-то в милицию, но все они боятся даже подступиться к изломанному телу, лежащему на дороге. Из-за поворота показалась скорая. Люди бросаются к ней, размахивая руками, и машина останавливается. Врач, совсем молодой парень, еще не успевший очерстветь на своей работе кидается к лежащему на асфальте парню, неся с собой чемоданчик с красным крестом. Я знаю, что все напрасно, что его не спасти, но все равно подхожу к ним, наложив на себя заклятие невидимости. Люди меня не видят, но инстинктивно стараются держаться от места, где я стою, подальше, совершенно не понимая почему. Кровавое пятно на асфальте. Денис с хрипом пытается вдохнуть, но кровавые пузыри на губах говорят о том, что сломанные ребра пробили легкие. Это очень больно. Я помню. Каждый вздох или выдох сам по себе становится пыткой, а воздух превращается в палача. - Множественные внешние повреждения. Возможны обширные внутренние повреждения с кровотечением. Легкие… Я не слушаю, что говорит врач, потому что в этот момент Денис открывает глаза и смотрит прямо на меня. - У тебя крылья, - умудряется прохрипеть он, несмотря на пузырящуюся кровь на губах. Рядом какая-то женщина начала плакать навзрыд, дальше ей вторит другая, а он вдруг улыбнулся, превозмогая боль. - Красивые… - шепчут его губы, пока доктор что-то колет ему в вену на уцелевшей руке. В это время подоспевший санитар приносит носилки. Дениса укладывают на них, и он теряет сознание. - Быстрее, расступитесь! – кричит доктор, но люди и так расходятся, давая пройти к машине. Кто-то даже помогает нести носилки. Что ж, это зачтется вам, люди. И тем водителям, что не уступают дорогу автомобилю скорой с воющей сиреной, тоже зачтется. Сижу в дальнем углу и слышу, как санитар пытается остановить врача: - Да не суетись ты так. Видно же, что парень - нежилец. Но молодой доктор все же продолжает что-то колоть, подключает аппарат искусственной вентиляции легких. Он борется до конца. Настоящий врач. Истинный. От бога. Жаль, что таких людей мало кто из начальства любит, зато людские благословения всегда будет греть его душу. Он достоин. И то, что кровь ВИЧ-инфицированного человека попала на его руки, это не будет иметь последствий, несмотря на кошачьи царапины на пальцах. Он слишком нужен здесь, на земле. Денис снова приходит в себя, стонет от боли, и это слышно через маску, как и его бормотание: - Пацаны… Ты… выполнишь?.. - Да, - отвечаю я. - Ты… за мной? - Нет. Но уже скоро. - Хорошо. Больно. - Потерпи, скоро станет легче. Врач и санитар не могут понять, что он хрипит, да их это и не касается. Боль плещется в его глазах, несмотря на обезболивающее, вколотое доктором. Постепенно серые глаза светлеют, боль сменяется мертвым холодом и душа устремляется к небесному свету, для которого стены и крыши – не преграда. Прибор на стене машины противно пищит, сообщая о смерти пациента. Больше мне здесь делать нечего. *** Закат. Сколько их было в моей жизни, а после смерти еще больше, но ни один из них так не притягивал взгляд, как этот. Багрово-красный диск солнца медленно и величественно опускается за горизонт, возвещая о приходе ночи. Холод, мой вечный спутник, снова со мной и нет от него спасения, но я привык. Почти. Смотрю на небо. Звезд пока не видно, но скоро они проявятся на темной сини, привлекая взгляды влюбленных и мечтателей. Я тоже когда-то мечтал, как и все молодые, а теперь не могу вспомнить ни одной своей мечты. Словно и не было их никогда. Только пустота и холод окружают меня. Снова. Прохладный ветер дует в лицо, чуть ероша короткие темные волосы. Последний солнечный луч исчезает за горизонтом, и мир окутывает сумрак, становящийся все плотнее. Человек умер, но жизнь не остановилась. Она продолжается и будет продолжаться, потому что рождение и смерть - это вечное движение мировой энергии, и нам не дано прервать его. Высоко в небе летучая мышь, вышедшая на охоту за ночными насекомыми, чуть не столкнулась с припозднившимся голубем. Глупая птица испуганно забила крыльями, но ночной летун не ест столь крупную добычу, так что птица отправляется к себе домой, а вот маленькое белое перышко из ее крыла, медленно кружась, словно в танце, опускается на землю. Я не даю ему упасть, подставляю ладонь - и перышко опускается на нее невесомым грузом. Одно мгновение неподвижности и вот порыв ветра срывает его с моей ладони унося прочь. Это напоминает мою мимолетную встречу с Денисом. С Робин Гудом, как я называл его про себя. Вот так, на короткий миг, он вошел в мою жизнь, чтобы исчезнуть из нее безвозвратно. Улетел прочь, подвластный высшей воле, и нет возможности вернуться назад, чтобы что-то изменить или исправить. Надо просто жить дальше и идти своим путем. Вспоминаю Дениса. Его лицо, глаза, голос. И на душе становится чуточку теплее. Совсем немного. Словно слабенькая искорка зажглась среди ледяной пустыни. Но это уже немало, если она, та искра, смогла потеснить холод хоть на миллиметр. Вдыхаю ночной воздух, смотрю на звезды, и легкая улыбка касается моих губ, а я думал, что давно разучился улыбаться. Сигнал о нарушении Божьего закона пришел как всегда неожиданно. Расправляю черные крылья, темные, как сама ночь, и прыгаю вниз с крыши многоэтажки, на которой я провожал солнце. Нет покоя для Пастуха грехов, ведь жизнь продолжается, а значит, всегда найдутся люди, готовые хитрить и обманывать. Вот только я всегда буду на страже. Мы будем! Конец 1 части.