Методы поощрения за службу Отечеству по К. Рылееву

— Не бойся. Я держу. Давай еще раз. — Я не боюсь. — Вот и не бойся. Так… На льду, гладком, как зеркало, под светом мощных прожекторов цеплялись друг за друга две синие тени. Тень поменьше, юркая и ловкая, то и дело откатывалась, делала пару незамысловатых поворотов и подъезжала обратно, тем самым вовремя пресекая падение тени побольше — длинной, шаткой и беспомощно путающейся в километровых ногах. Последний сеанс завершился практически час назад, колонки молчали, окошки ярмарочных домиков были наглухо закрыты ставнями до следующего утра. Светился только обвешанный гирляндами ГУМ — и украшенная Манежка вдалеке, а за ней никогда не спящая Тверская. Кондратий мягко сжал окостеневшие от волнения руки, намертво вцепившиеся в его варежки. Отпустить хотя бы одну Сережа наотрез отказывался — мотал головой, смотрел на него полными ужаса глазами и только сильнее впивался пальцами. Все это складывалось в картину то ли забавную, то ли до чертиков трогательную: всегда безупречный президент Трубецкой в классических брюках со стрелками, строгом черном пальто и изысканно повязанном шарфе был совершенно не в состоянии удержаться на коньках без посторонней помощи. — Давай вместе? Плавно оттолкнувшись, Кондратий тронулся назад привычной, расслабленной «змейкой», постепенно выпрямляя руки. Сережа споткнулся, согнулся, попытался выпрямиться, отчего чуть не повалился назад, и только тогда смог наконец уговорить ноги соблюдать некое подобие прямой траектории — и даже оторвать взгляд от собственных коньков. Кондратий напротив ободряюще улыбался, сверкая счастливыми глазами из-под упавшей челки и пушистого меха на капюшоне. Его улыбки и взгляда было достаточно, чтобы обрести уверенность в своих силах. А разве когда-нибудь бывало иначе? К слову: Трубецкой сам признался ему, что не умеет. Собственными руками подписал себе, можно сказать, приговор (он не жаловался — просто как факт). Дело было в конце прошлой недели, когда они вышли в обеденный перерыв прогуляться. На Красной площади было удивительно мало людей, Кондратий затащил его на карусель с лошадками у арки на Никольскую, потом заставил фотографировать себя держащим на ладошке подсвеченное здание Думы (эта фотография тут же пошла в дело — он написал что-то вроде «Сфоткай, как поддерживаю парламент», пост завирусился меньше чем через пару часов). А потом, когда они уже возвращались через площадь обратно, Трубецкой, глядя на веселящихся на катке подростков, зачем-то ляпнул: «Я вот так и не научился». Кондратий округлил свои возмутительно честные глаза, и Сергей понял, что ему конец. Виноват был, конечно, рост — рост и пропорции: трудно удержаться на двух тонюсеньких кусках металла, скользящих по отполированному льду, при заданном росте, прилагающейся длине ног и имеющейся ширине плеч. Легко было говорить Кондратию, маленькому и гармонично сложенному, прямо-таки созданному для того, чтобы и изящно парить над катком (чем он и занимался — Трубецкой не преувеличивал, вовсе нет. Что бы сам Кондратий ни говорил). Ощущение собственного превосходства давало ему отличное основание для веселья. Он тащил Сергея за собой через весь каток, приговаривая: — Надо научиться! Вот приедет премьер-министр Норвегии, куда ты ее поведешь? Не в аквапарк же! — Уверен, госпожа Сулберг будет более чем довольна ужином в «Пушкине», — пробормотал Трубецкой, пытаясь справиться с ногами. Они опять разболтались и пытались ехать в разные стороны. — Долой стереотипы. Президент России не обязан заниматься всеми зимними видами спорта сразу. А вдруг я родом из Сочи. — Я ни на что не намекаю, — хмыкнул Кондратий, — но две тысячи четырнадцатый год, родной. И все начиналось заново. Впрочем, из Кондратия получился отличный учитель. Он не злился — только смеялся и терпеливо объяснял заново. Трубецкой понимал, что процесс приносит ему удовольствие, да и себе больше не лукавил: самому нравилось. Особенно когда через некоторое время он все-таки решился отпустить руку и под чутким руководством, под заботливым присмотром Кондратия пересек весь каток — сначала поперек, а затем и вдоль. Несколько последних кругов дались ему практически без труда, пусть и ехали они медленно, а отпустить Кондратия от себя дальше, чем на метр, Сергей так и не решился. — У тебя отлично получается, — похвалил Кондратий уже позже, когда машина, аккуратно лавируя на разрешенных участках между немногочисленными другими, катила в сторону резиденции. Время шло к часу ночи, но рабочий день завтра начинался только в девять, и Сергей поймал себя на том, что совершенно не жалеет. В теле накопилась приятная усталость, а вот в голове, напротив, было по-хорошему пусто. — Для новичка? — спросил он с усмешкой, сжимая Кондрашину руку. — Нет, — ответил Кондратий. — Не для новичка. А просто — отлично. Уже сцеловывая с любимых губ улыбку, Сергей почувствовал, как его пальцы сжались в ответ.