*
В Токио идут дожди. Небо серое, температура падает всё ниже, побуждая реже выходить на балкон и не выключать тёплый пол. Аизава кутается в плед и заваривает чай в промышленных количествах. Однако, несмотря на стрёмную погоду, настроение лучше некуда. Может, дело в том, что в Нагое сейчас очень солнечно? И тепло. И красиво со всеми отцветающими клёнами на фоне дворцов и храмов. Или в милых котиках, что ему то и дело присылает Шинсо? Их переписка, начавшаяся с фотографий из иллюминатора самолёта и редких (раз в два-три часа) дежурных сообщений об окружающем мире, перетекла в знакомое уже русло «Сэнсэй, бля, ты чё, ещё спишь? Проснись скорее, я такое расскажу!» Только Шота уже, конечно, не «сэнсэй», а Шинсо без вопросов и зазрений совести звонит ему поздно вечером, рассказывая о невероятных (не особо, если честно) приключениях одного бизнесмена и одного программиста в Нагое. А Шота буднично выслушивает про дешёвые бары и скудный выбор виски, неожиданно вкусную еду в забегаловках с покорёженными вывесками и стрёмные морды программистов, которые похожи на зомби больше, чем актёры в фильмах о зомби-апокалипсисе. «I think I just lost my bughunter, I dunno where he went», или «Сука, кто знал, что за две тысячи йен можно отведать таких божественных осьминогов в соусе?”, или «Гляди, как клёво красные клёны отражаются в поверхности пруда. Можно было бы подремать под деревом, присоединишься? Кст, мой программист снова куда-то проебался». Поначалу Шота тактично не стал забрасывать его вопросами, чем именно таким важным он там занят — хотя само собой, ему было интересно. Фактически он совершенно ничего не знает о том, чем ежедневно занимаются большие боссы на своей работе, кроме того что сутками ведут переговоры, не вылазят из делового костюма, распивают дорогой алкоголь и всеми силами стараются держать лицо. Но потом в процессе переписки всё выяснилось само собой. Вопреки его домыслам, оказалось, что в поездке львиную долю дня Хитоши просто бездельничает, гуляя по осеннему городу и периодически отвечая на звонки из главного офиса, а ближе к ночи («Бля, я конечно знал, что программисты народ особый, но даже я не смог бы спать до 5 вечера!») вместе с этим своим багхантером Шигараки встречается с какими-то жутко важными шишками из сферы информационной безопасности. И никаких деловых костюмов, как оказалось, тоже. Пару раз Хитоши присылал Шоте собственные фото на фоне каких-то сомнительных забегаловок «Смотри, что я нашёл для тебя» — и фото с покосившейся вывеской «САКЕ. ВАСАБИ» (паршивец! Шота ненавидит васаби) или с уличными котами у ног, и был одет… буднично. Типичный праздношатающийся старшекурсник на каникулах — не отличишь. Мятые клетчатые рубашки, какие-то безразмерные худи и штаны с множеством карманов. Шота даже пошутил, в самом ли деле Хитоши уехал работать, а не развлекаться ото всех подальше, на что Шинсо язвительно ему ответил «куда я поеду развлекаться без тебя» (oh, is he flirting?), и добавил, что здесь его костюмы никто не оценит. Поэтому смысла каждое утро влезать в наглаженную рубашку он не видит, тем более, что всё, что от него требуется — это кивать и делать вид, что он хоть что-то понимает в диалоге на восемьдесят процентов состоящем из программисткой тарабарщины. В обычной одежде Хитоши как никогда похож на того самого Хитоши из прошлого. Может, чуть более опытного и самостоятельного, но до ужаса привычного. Своего в доску. Такого Хитоши хочется просто сгрести в охапку, обняв со спины, и коснуться колючего ёжика волос у шеи губами. Аизава ненавидит себя за подобные мысли, но даже они не портят настроение. И от этого он ненавидит себя ещё больше. Где-то на грани сознания всё ещё сложно смириться с тем, что Хитоши с ним флиртует. И с тем, что он флиртует в ответ. И с тем, что это нормально. С Шинсо просто. Дурацкие мемы, сообщения, в которых каждый пытается укусить другого, и фотографии. Шота свои шлёт довольно редко — ему нечего показывать. Ничего из того, что может поймать его камера, Хитоши не удивит. Зато фотографии самого Хитоши превосходят все ожидания. Коты, боже, как их много в Нагое! Небоскрёбы, сияющие, как рождественские деревья над ночным небом. Алые кроны клёнов, отражающиеся в зеркальной глади озера, крохотные аккуратные улочки, такие чистые, какими в Токио подобные улочки уже никогда не будут. И каждая фотография сопровождается дурацкими подписями в духе «лол, смотри, их логотип похож на покосившийся сарай, у таких только дома и покупать» или «если этот котяра бездомный, то я, пожалуй, бросаю работу и присоединяюсь к нему, кормят тут, похоже, отменно». Однажды он прислал «I wish you were here» вместе с фотографией цветущих сакур. Осенью! Воздушные розовые облака цветов среди багряных кленов. В тот момент Шота тоже очень захотел там оказаться. Но Шота в Токио. Тут серое небо, которое всё никак не может разразиться дождём, тяжёлый сырой воздух и пронизывающий ветер, заставляющий посадить железного коня на цепь и кататься на метро. А ещё здесь ноющий о большом количестве работы Даби, Твайс, который завёл черепашку (точнее её завела Тога, но следит за ней Твайс), и студенты с новой интересной привычкой сдавать все свои долги разом. И не смотря ни на что, у него вполне себе солнечное настроение. Даже противно как-то. Все такие хмурые, сонные и умирающие от нехватки кофе, а он широко улыбается каждому новому писку телефона и многозначительно заваливает студентов семинарами и самостоятельными. Потому что нужно успеть созвониться до вечера, ведь вечером Хитоши уходит на свою таинственную работу, где не нужны костюмы, а Шота занимается делами, стараясь завершить всё перед ночным созвоном. И это пиздец. Безумно знакомый пиздец.*
Среда выдаётся богатой на работу. Студенты оккупируют его, пытаясь сдать долги, деканат терроризирует отчётами, и даже Ямада, который обычно становится оплотом тишины и моральной поддержки, вежливо осведомляется, не сможет ли Аизава быть настолько любезен и не поможет ли ему с установкой подставки для телевизора, а сам Ямада в качестве благодарности приготовит им ужин. И Шота осознаёт, что таки-да, он чрезвычайно любезен после утреннего видеозвонка, где и он, и Шинсо пили кофе и заспанный растрёпанный господин вице-президент хлопал краснючими глазами и сонно мычал (но был таким пиздецки милым), а во-вторых, он закалебался жрать полуфабрикаты (со студенческими долгами особо не поготовишь), и с радостью соглашается. На самом деле, он бы и без ужина согласился, что там с этой подставкой-то? Делов — десять минут с нужной отвёрткой и всеми шурупами. К тому же, Шоте нравится гостить у Ямады. Квартира Хизаши чем-то напоминает его собственную старую квартиру в Накано — одна большая комната разделена перегородкой на спальню и гостиную-кухню — только чище. Выхоленная, вылизанная, словно сошедшая со страниц дизайнерского каталога, с кучей разнообразных вещиц для создания уюта. Свечи, диванные подушки, фотографии со стандартными пейзажами на стенах. Небольшой обеденный стол, широкий диван и огромный ковёр с пушистым ворсом на полу — Шота бы, наверное, пролил на него пиво в первый же день, да так и оставил. Just your usual perfect citizen’s home. Но «гостить» — здесь ключевое слово, ибо вечером крайне желательно всё-таки собраться и уехать домой, иначе утром его будет ждать ранний подъём и чужой укоризненный взгляд на его растворимый кофе и утреннюю сигарету. Утром его коллега обычно отвратительно бодр и прямо-таки светится позитивом и верой в новый день. В этом, конечно, нет ничего плохого, но сам Шота к такому как-то не слишком привычен. Ему бы глаза продрать, да до ванной дошлёпать, чтобы там окончательно прийти в себя — желательно, в полной тишине. Это место сквозит ощущением правильности. Аизаве нравится приходить сюда и с наслаждением осозновать, что он настолько далёк от правильности насколько это возможно. В пасмурный вечер среды находиться в таком по-бытовому уютном месте особенно приятно. Оказавшись дома, Ямада тут же смущённо прячется в крохотной спальне, чтобы скинуть с себя чёрно-белый костюм и переодеться в домашнее, а затем скрывается хлопотать за ширмой, отделяющей гостиную от маленькой кухни. С той стороны доносится тихий звон тарелок и мерный стук ножа, пока Шота, одетый в буднично-парадный серый лонгслив, в котором можно и на работу, и в бар, увлечённо возится со сборкой подставки и прикручивает крепление на телевизор. Вообще-то ничего сложного этой работе нет — Хизаши мог бы и сам справиться — но для того, чтобы водрузить огромную хрупкую панель прямиком на подставку, явно лучше воспользоваться не одной парой рук, а двумя. Они перекидываются дежурными репликами, делясь новостями с работы, пока каждый занят своим делом. Хизаши хвастается успехами своих подопечных на стажировке и сетует на то, что некоторые студенты приходят на его пары поспать, а Шота в ответ только посмеивается и говорит, что Ямада иногда бывает с ними слишком мягок, и тут же рассказывает, как закинул своим ученикам одну интересную идею, и потом четверть часа просто сидел и слушал увлечённую дискуссию о том, что общего между инстаграмом и проблематикой в «Портрете Дориана Грэя». — Ну вот, — Шота поднимается на ноги, откидывая с лица выбившуюся из высокого хвоста тонкую прядь, и обозревая плоды своих трудов. — Готово! Из-за ширмы вопросительно выглядывает Хизаши, вытирая мокрые руки кухонным полотенцем. — Теперь мне не обойтись без твоей помощи. Хозяин квартиры молча кивает и подходит к нему. Вместе они перетаскивают собранный столик для телевизора прямиком к стене, а затем аккуратно закрепляют панель в специальных пазах на подставке. — Отличная работа! — Шота хлопает Ямаду по плечу. Тонкая ткань тёмно-зеленой футболки с широким круглым вырезом сминается под его ладонью и кончики пальцев касаются гладкой кожи ключицы. Хизаши словно бы смущается и осторожно отходит от него. — Ну работал-то по большей части ты, — улыбается он. — Да, и я большой молодец, а с тебя — один умопомрачительно вкусный ужин, — Шота распускает волосы и встряхивает головой, чтобы перевязать растрепавшийся хвост. — Не знаю, насколько он вышел умопомрачительным, но набэ ждёт тебя,— Хизаши заправляет светлую прядь за ухо и кивает на обеденный стол, где на маленькой портативной плитке уже дымится горшочек с аппетитно пахнущим содержимым. Как и полагается в холода (хоть сейчас и не так уж холодно, спасибо тёплому полу), это ёсенабэ: мисо суп и сборная солянка из морепродуктов, тофу и овощей. Еда, которая объединяет. Аизава падает на стул и с удовольствием втягивает носом воздух. Холодная бутылка Бадлайт ждет его вместе с отдельной миской, палочками и ложкой. Хизаши устраивается напротив, забравшись на стул с ногами. Притягивает к себе бутылки, открывает сначала Шоте, потом себе и, дождавшись пока Шота наложит себе еды, принимается вылавливать мясо и овощи из горшочка. Аизава зачарованно наблюдает за его длинными пальцами. Вот такой Хизаши в домашних серых штанах и застиранной футболке, с ногами на стуле нравится ему куда больше выхоленного Ямады-сэнсэя в пиджаке и галстуке. — Как вообще прошёл твой день? — спрашивает Хизаши, расправившись со своей порцией в считанные минуты. Он отпивает из бутылки и внимательно смотрит на Аизаву. — Слышал, ты наорал на деканат, потому что они не могут найти твоего студента? Шота улыбается. Наорал? О, да… За повседневным диалогом и пивом он расслабляется, закатывает рукава лонгслива, обнажая хвост дракона, вытягивает ноги и, в целом, чувствует себя охуенно. Ямада во всех смыслах приятный собеседник. Он умеет слушать, умеет задавать вопросы — сразу видно, журналист. Он вытягивает тебя на разговор вне зависимости от того, хочется тебе болтать или нет. It controversies with his typical modest behavior and lets you think that there is more of Yamada than you know. You just need to dig deeper. В кармане пиликает телефон, Шота замолкает на полуслове, извиняется и торопливо лезет проверят сообщения. Вообще-то Хитоши (а кто ещё это может быть?) сегодня мега занят, поэтому они болтали по видео с утра. Вечером у него какие-то особенно важные переговоры в особенно дешёвой забегаловке, и если всё пройдёт, как надо, то его рабочий день закончится уже в баре, где они уже вряд ли смогут созвониться. В сообщении фотография. На деревянном столе устроилась украшенная цветами керамическая стопка для саке и несколько керамических бутылочек с идентичным оформлением. 19:50 <Toshi>: Напомнило мне о нашем походе в ресторан. Шота фыркает. 19:50 <Shouta>: Никак амброзию пьете, господин вице-президент— отписывается он. 19:50 <Shouta>: А что, обед уже схрустели? Лепестками не подавились? Он закусывает губу, чтобы не заржать вслух на пришедший недовольный эмоджи. 19:50 <Toshi>: А чем питаются профессора классической английской литературы сегодня? Лапшой быстрого приготовления или замороженным бургером? Ха, как же. — Я сделаю фотографию, если ты не против? — Аизава поднимает телефон над горшочком. В кадр попадают изящные пальчики Хизаши, потянувшегося за второй порцией. На недоуменный взгляд он только мотает головой. — Да так, показываю кое-кому, что такое нормальная еда. 19:52 <Toshi>: О вау, ты вспомнил, что умеешь готовить или тебя угощают? — Всё в порядке? — осторожно уточняет Ямада, и Шота тут же вспоминает, что вообще-то сидеть в телефоне, будучи в гостях, не очень-то прилично, но Хитоши так мило кусается… — Да, извини, — он тут же кладет телефон экраном вниз. — Если что-то срочное, ты можешь позвонить. Шота качает головой. Ему хочется поговорить с Хитоши, но, во-первых, не ясно, насколько он занят, а во-вторых, сейчас он всё же общается с Хизаши. Телефон, вопреки его чувству хорошего тона, тут же начинает звонить. — Я отойду пока, — хозяин квартиры поднимается из-за стола и направляется в сторону уборной. Шота хватает телефон, словно непутёвый студент на контрольной, когда преподаватель вышел за дверь. — Сильно занят? — раздаётся в трубке. — Я вышел покурить, думал, вдруг мне повезёт и ты можешь немного поболтать. — Ты чрезвычайно везучий, — фыркает Шота, делая ещё один глоток своего пива. — У меня есть пара минут. Тоже покурить иду. Он машинально проверяет в кармане штанов портсигар и зажигалку. Широкие накладные карманы всегда очень кстати. — С кем тусишь? — спрашивает Хитоши, когда Аизава выходит на балкон и закрывает за собой дверь. Снаружи немного прохладно, но пару минут можно и потерпеть. Уже стемнело, и в доме напротив глаза-окна сияют жёлтым. — С Ямадой, он попросил помочь кое с чем. Как твои переговоры? — он приваливается боком к балконному ограждению и достаёт из портсигара самокрутку. — Думаю, через час можно выдвигаться в бар, — довольный голос Шинсо вызывает у Шоты улыбку. — Напьюсь в говно и буду слать тебе стрёмные пьяные смс-ки и названивать в третьем часу ночи. — Если будешь в состоянии, — передразнивает он, закуривая и выдыхая дым. — Какие планы дальше? — Надо уладить ещё парочку дел здесь, — Хитоши вздыхает. — Надеюсь, это не займёт много времени. Если мне придется ещё хотя бы день подкладывать этому компьютерному задроту протеиновые батончики, потому что есть он отказывается, я психану и найму ему няньку. Шота фыркает. Хотя судя по голосу, шуткой это не является. — Как тусовки с Ямадой? — переводит тему Шинсо. — Не умираешь от скуки? — С чего бы? — Он же как из учебника хороших манер. Только монокля с цилиндром не хватает, — в ответ Аизава тихо смеётся, он готов поклясться, что Хитоши сейчас кривится. Хочется зарыться рукой в его волосы и слегка сжать, намекая, чтобы парень держал себя в рамках. Ну типичный Шинсо. Хизаши… он такой — простой и понятный. Немного безынициативный правда, но зато от него не приходится ждать никаких сюрпризов. Ты ему сказал что-то, он и сделал. Это не Хитоши, который берётся готовить ужин и чуть не сжигает всю кухню, не Хитоши, который зовет тебя на свидание, а в ресторане на тарелке вам приносят блядские цветы. Не Хитоши, который сначала отхватит кусок, и только потом подумает, что именно он попробовал, или кого именно он укусил. С Хитоши никогда не будет просто и понятно, но если бы Шота предпочитал выбирать простые пути, он бы похоронил все свои мечты на каменном поле ещё в детстве и остался тухнуть в своём простом и понятном фермерском городишке навсегда. — Это да, он не обзывает людей бомжами при первой встрече и не сжигает чужие сковородки… — подначивает его Аизава. — Но у каждого свои достоинства. Хитоши хмыкает. — Ты вечно мне будешь это припоминать, да? — с каким-то усталым смирением уточняет он. — It depends, — загадочно тянет мужчина, касаясь шарика индастриала в ухе. — On what? — в чужом голосе загорается неподдельная надежда. — If you gonna have more interesting fuck-ups to bug you about, — он слышит отчаянный стон и начинает смеяться. — Anyway, did you call me to talk about Yamada? — No, I called you… — Хитоши замолкает на мгновение. — I called you… «Босс! Нам пора!» — прерывает его приглушённый голос с той стороны. — Fuck… I.. shit, I'm sorry, — скороговоркой бросает он. — I gotta go. I call you when I can. — Окей, — только и успевает сказать оторопевший Шота прежде чем в трубке повисает тишина. Охуенно поговорили. И зачем было утруждаться звонком? Но куда больше его волнует: а так будет всегда?.. Он глубоко затягивается. Его никогда не привлекала идея третьего в отношениях, особенно, когда этот третий — работа. Последнее, что ему бы хотелось, это смотреть как его любовник вскакивает среди ночи и натягивает штаны, спеша решать какие-то важные дела. Но Хитоши его сразу предупредил… поэтому он и не заводит отношения. Тогда всё, что им остается — это редкие встречи по выходным на пару часов?.. Ещё одна глубокая затяжка. А надо ли оно ему?.. Облокотившись на перила и рассеянно изучая окна дома напротив, он уныло рефлексирует на тему того, что глава компании — это тебе не члены в учебнике рисовать. В одном из тёмных окон загорается красный свет. Аизава ловит его в фокус. Желто-чёрный паттерн разрывается одним единственным красным пятном. Красный. Почему красный? Почему не зелёный там, голубой? Разве в красном свете можно хоть что-то увидеть? Лава-лампа в старой квартире в Накано тоже была красной. И плывущие в ней шарики красиво переливались золотом. Телефон снова пиликает, оповещая о пришедшем сообщении. «Мы забили на бар», — сообщает Хитоши и присылает в доказательство фотографию, где видно его руку с бутылкой вина, колени в свободных штанах темно-зеленого цвета и чью-то джинсовую ногу на фоне травы. Аизава хмыкает. 20:15 <Toshi>: Сидим на скамейке и ебашим вино с горла по требованию моего коллеги. Навевает воспоминания И сразу за ней новая фотография: довольная Хитошина моська с короткой щетиной и блестящими глазами, в которых отражается свет уличных фонарей. Шота улыбается, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло. Он, наконец, понимает, зачем Шинсо звонил. Он старается. Да — по горло в работе, да — постоянно на телефоне, но быть с Шотой ему важно, и он старается, насколько это возможно. В голове (не) кстати всплывает их свидание. И как Хитоши заворожённо на него смотрел, и как смущённо зарывался рукой в волосы… Распускал свой хвост, как павлин, но сразу же нерешительно прятал, не зная, как лучше. И злился на неугомонную работу. So cute. Он пытается быть ближе. Так что Шоте лучше бы прекратить быть таким эгоистом, и тоже попытаться. Подчиняясь какому-то внезапному романтическому порыву, Аизава включает камеру и делает снимок: тлеющий огонек самокрутки, зажатой между пальцами, на фоне чёрно-жёлтого улья с единственным красным пятном. Несколько секунд медитирует над сообщением, но в итоге ни к чему интересному не приходит и отправляет в чат одно лишь фото. Хитоши должен быть тут с ним. Курить рядом, приобняв за плечо и согревая ненавязчиво. Но Хитоши где-то там, и он тоже думает об Аизаве. А потом он просто стоит, широко улыбаясь и вертя в руках зажигалку, пока холодный ветер не начинает обжигать лицо, и только тогда слух улавливает приглушённое бормотание телевизора из зала. Шота, наконец, вспоминает, где находится, и возвращается. Ямада, перебравшийся на диван, поднимает на него глаза и взволнованно уточняет: — Всё хорошо? Тебя долго не было. — М-м, да, — довольно тянет он, не переставая улыбаться. Беспокойство на лице коллеги сменяется пониманием. — Случилось что-то хорошее? — Типа того, — похоже, Шота откровенно палится, потому он старается перестать так широко улыбаться, но в голове уже крутятся планы, чем занять господина вице-президента, когда тот вернётся. И одна идея слаще другой. Он делает глубокий вдох и осматривается, чтобы отвлечься: грязные тарелки исчезли со стола, как и его недопитая бутылка пива, где ещё оставалась пара глотков. Его не было всего-ничего, неужели обязательно было от всего избавляться? А если бы он добавки захотел? — Пиво ещё осталось? Хизаши кивает на холодильник. — Я не стал доставать, тебя ждал. Возьми и мне. Шота достает пиво, забирается на диван с ногами рядом с коллегой и улыбается. — Ну что, готов умирать от ужаса? Давай проверим, насколько круче теперь смотреть Заклятие.*
Вечер четверга неожиданно тёплый. Небо чистое, безоблачное, слабый ветерок играется опавшими листьями под ногами и звенит декоративными бляшками на кожанке. Аизава поправляет на плечах свой новый рюкзак, подаренный Полночью, и прячет руки в расстёгнутую куртку, снисходительно улыбаясь. Случайно выловленный у выхода из корпуса третьекурсник Ямамото неловко поводит плечами, натягивает капюшон и втягивает голову в шею, стараясь сделаться незаметным. При его практически баскетбольном росте попытка выглядит жалкой. — Мои занятия для вас шутка, да, Ямамото-сан? — усмехается Шота, не сводя внимательного взгляда со студента. — Кажется, последний раз, когда мы виделись, волосы у вас были голубые. Но красный вам больше идёт. — Аизава-сэнсэй… — неуверенно начинает парень, неловко оглядываясь, словно надеясь сбежать. Куда там. От Шоты ещё никто не сбегал. — Покурим? — предлагает Аизава, кивая в сторону клочка зелёного газона со знаком для курения. — И ты мне расскажешь, что такого важного происходит у тебя вместо учёбы. В его неформальном обращении скрытый намёк. Намёк на то, что если незадачливый студент откажется, то студентом ему более не бывать. Несчастный кивает, покоряясь судьбе, и безропотно плетётся к курилке. Шота выуживает телефон и отправляет короткое сообщение Ямаде о своём местонахождении и о том, что можно не торопиться. Он был очень удивлён, когда блондин ни с того ни с сего предложил подбросить его до метро, и хоть погода выдалась тёплой, отказываться не стал. Вообще он планировал созвониться с Хитоши, но сегодня тот чем-то очень занят. Только и спросил с утра, до скольки Шота работает, и сказал, что даст знать о себе ближе к тому времени. И вот работа уже закончилась, господин вице-президент, видимо, всё ещё занят — так зачем же отказывать себе в компании коллеги? Хизаши заканчивал разбираться с какими-то документами, когда Аизава вышел. Он намеревался просто подышать свежим воздухом, дожидаясь его (глубоко в душе он надеялся, что, может, Шинсо объявится, но даже самому себе не хотел в этом признаваться). Блудный студент, с которым он столкнулся на выходе, мгновенно вытеснил все посторонние мысли. Это чудо природы Шота пытался разыскать не один день. Сообразительный парень с оригинальным мышлением, отличник, стипендиат, живёт в общежитии — и вдруг пропадает почти на треть семестра, а когда возвращается, на парах появляется как попало, отвечает невпопад и бегает курить чаще, чем профессора после выговора от декана. Забить бы на него и просто отчислить — в конце концов, не рёбенок уже, а ответственный взрослый, — да не получается. У парня явно что-то случилось — просто так никто не превращается из задрота в бэд-боя за несколько недель (кроме самого Шоты, но он скорее ждал подходящего случая). Отчислить его — не проблема, проблема в том, чтобы не позволить растерять свой талант в алкоголе и клубах — или чем-там он вместо пар занимается? — Ну… Рассказывай, — Шота достаёт из кармана свой портсигар и выуживает оттуда самокрутку, пристально глядя в виноватые глаза напротив. Откинув косу за спину, он щёлкает зажигалкой и прикуривает. Шота привык помогать своим талантливым и ершистым ученикам. Вправлять им мозги и показывать верную дорогу он, конечно, не рвётся, но выхватить из огня за секунду до того, как всё нахуй взорвётся — пожалуй, да. Так было с самого первого года работы. Так было с парнем, чьему отцу он набил лицо, обнаружив на ученике очередные синяки, которые уже никак нельзя было списать на «упал», так было с Хитоши, когда каждое «Твою мать, Шинсо!» встречалось холодным взглядом и неохотным выполнением необходимого, так было с Даби — и так бывает сейчас. В университете, конечно, намного реже случаются подобные ситуации. Студенты — уже не дети. Но иногда и им не помешает понять, что в этом огромном центре знаний, где приходится рвать друг другу глотки за место под солнцем, тоже можно найти поддержку. Студент смущённо достаёт пачку «Лаки Страйк» и торопливо закуривает, прежде чем начать. Сначала он скорее мямлит, чем говорит, но Аизава слушает, не перебивая. Только дым выдыхает и поглядывает в сторону корпуса: не идёт ли Ямада? Расхрабрившийся Ямамото рассказывает про больную бабушку и про ночную подработку в баре, где приходится держать ухо востро, чтобы тебя не приняли за грушу для битья, и про то как сильно поругался с девушкой из-за того, что не может уделять ей внимание, и про сломавшуюся приставку, и про то, как сильно ненавидит омлет, а кроме него почти ничего себе позволить не может. Он всё говорит и говорит, а Шота кивает и добавляет в паузах короткое, но содержательное: «Жопа». — Такие дела, Аизава-сэнсэй. Понятия не имею, что со всем этим делать… — вздыхает студент, закончив свой рассказ. Он уже успел стянуть капюшон, обнажив тёмно-красный ёжик коротких волос. — Ну, для начала объявиться в деканате, — Аизава замечает Хизаши и машет ему рукой. — Тебе нужен список предметов, по которым ты отстаёшь, а затем ты находишь профессоров и договариваешься, как будешь закрывать свои долги, — он делает последнюю затяжку и тушит бычок об урну. — Мы же тоже люди, а не звери какие-нибудь, и всё понимаем. Если будет особенно тяжело, дай мне знать, уж с преподавателями я договориться смогу. — Спасибо, Аизава-сэнсэй! — воодушевившись, парень низко кланяется и уже собирается что-то добавить — но внезапный громкий рёв мотора с парковки сбивает его покаянный настрой. Ямамото удивлённо вскидывает брови и вместе с Шотой оборачивается на звук, но из курилки ничего толком не видно — только размытое ярко-красное пятно за густой листвой кустарника. Совсем недалеко от корпуса есть небольшой парковочный пятачок, где машина может остановится на пару минут — удобно если нужно кого-то забрать или что-то доставить. Видимо, какой-то мажор приехал за своей дамой сердца — никто из преподавателей не ездит на подобных машинах. — Кто бы это мог быть? — любопытствует Ямамото вытягивая шею. Шота фыркает. Сейчас только за чужими машинами смотреть. Но сердце предательски ухает в груди. А где его мажора носит?.. — Аизава-сэнсэй, — Ямада в коротком бежевом пальто с коричневой кожаной сумкой на изгибе локтя наконец подходит к ним. При ученике он, конечно же, держится деловито-вежливо и на личности не переходит. — Идём? — Да, — он снова проверяет телефон — сообщений нет. Интересно, чем таким можно заниматься весь день, чтобы даже не отреагировать на скинутый мем с котятами. Кто вообще игнорирует мемы с котятами?! — Давай, Ямамото-сан, не проеби свой шанс, — Шота хлопает нерадивого студента по плечу, прощаясь. Тот снова низко кланяется и торопится к парковочному пятачку удовлетворять своё любопытство. — Твой загулявший стипендиат? — уточняет Хизаши, когда они направляются вслед за парнем — парковка преподавателей в той же стороне. — Ага. Пришлось немного побыть жилеткой, позволить человеку выплакаться. — улыбается Аизава, перекладывая косу на плечо. Она уже изрядно потрёпанная — переплетаться между парами времени не было, но его увидят только случайные прохожие, которым глубоко срать. Ямада прищуривается, смеривая его многозначительным взглядом. Yes, mister perfect, some of us do more then just inspire perfect students like you have been once. Шота лишь молча приподнимает бровь. Он мог бы спросить в лоб, но тогда получил бы уклончивый ответ о том, что его коллега не понимает его методы обучения. И завяжется спор. Последнее, что ему хочется, пока они идут к машине, так это спорить о чем-то. — Хочешь кофе выпить перед метро? Там сейчас час пик, — внезапно улыбается Ямада, тут же забывая про Ямамото. — Пожалуй, — кивает он, краем глаза замечая толпу на маленькой парковке — Ты домой не торопишься? Всё закончил? — Да, возникли некоторые проблемы с системой, кажется, сейчас все пытаются закрыть документацию, — улыбается Хизаши. — Ты уже всё сдал? Ха. Ха. Бля. — Практически, — нагло врёт Аизава, который последний раз документы открывал две недели назад. В кармане вибрирует телефон. Шота проверяет его мельком и замирает. 16:30 <Toshi>: Missed me? — белыми буквами на сером фоне. Так это… — Сука! — восхищенно выдыхает он. Вот же ж… — Что случилось? — беспокоится Ямада. Шота поджимает губы, стараясь не заржать и кивает в сторону толпы. — Полагаю, это за мной, — подчёркнуто холодно цедит он, игнорируя свербящее внутри теплое чувство. На самом деле он конечно же рад, но не бежать же со всех ног прямиком к Хитоши, чтобы его неожиданное воодушевление обсуждал потом весь университет — Шинсо? — в голосе Ямады прорезаются какие-то незнакомые до сих пор нотки. Раздражение? Злость? Разочарование? Или, может, дело в том, что необычно слышать от коллеги чью-либо фамилию без уважительного обращения? — Пошли, поздороваемся, — кончики пальцев начинает покалывать. От предвкушения. Вблизи становится ясно, что машина не просто «мажорская», это самый настоящий Мустанг — красный и блестящий, словно только что сошедший с выставочного подиума. Американский автомобиль здесь, в Японии?.. Помнится, Шинсо как-то затирал ему ещё в школе по пьяни, что хочет красный Мустанг, но Шота только посмеялся над клише и не воспринял парня всерьёз, и как оказалось — зря. Сам Шинсо стоит рядом, с правой стороны, вальяжно прислонившись задницей к сверкающему в закатном солнце капоту, и ловит стёклами чёрных очков золотистые лучи. Выпендрёжник хренов. В синих джинсах и светло-голубой рубашке с закатанными рукавами он такой неожиданно будничный, словно пытается слиться с окружающей его толпой. Но сияющие белизной кеды, приспущенный галстук и самодовольная улыбка на губах выдают его с головой. Толпа студентов, сгрудившаяся около машины, восхищенно перешёптывается. Кто-то фотографирует саму машину, кто-то тайком пытается сделать селфи на её фоне. Однако профессоров пропускают вперёд без лишних слов. Нахальная улыбка Шинсо становится шире, когда Шота и Хизаши подходят к нему. — О, Ямада-сэнсэй тоже тут? — он приспускает на нос очки, чтобы одарить блондина насмешливым взглядом. — Вечер добрый. — Шинсо-сан, — кивает Ямада, неожиданно холодно. Его лицо становится безэмоциональной маской. С чего бы он так? — Какими судьбами, господин вице-президент в нашу скромную обитель в столь поздний час? — Шота скрещивает руки на груди и недовольно сжимает губы. Сарказм в его взгляде, как он надеется, чётко отражает внутренний крик: You really thought to make a show would be such a good idea, instead of waiting at the corner, so we can properly greet each other? Genius. Хитоши, игнорируя его явное недовольство, лишь зубасто улыбается, находит что-то в телефоне и протягивает Шоте. — Проезжал мимо, подумал, раз ты вот-вот закончишь работать, может, захочешь составить мне компанию? Да-да, конечно — мимо он проезжал. Шота смотрит в экран, где висят два билета на последний день бродвейского шоу «Убить пересмешника». Он видел афиши, думал сходить, но билеты были раскуплены ещё месяц назад. Как он… — А что же так скромно, Ваше Высочество? — подавив в себе порыв восторга, Шота снова поднимает глаза на скалящегося Шинсо. После такого эффектного появления он прекрасно понимает, что слухи пойдут уже в любом случае. — Надо было на вертолёте. — Да площадку не смог найти, на крыше столько народу, не хотелось их пугать, — ничуть не смущается Хитоши и тут же кусает в ответ. — А что, сэнсэй, земной вид транспорта тебе больше не мил? Либо под землёй либо над ней? — Not the best weather to be a rider, — фыркает Шота. — Really? I haven’t noticed…— он вдруг замолкает и наигранно удивленно добавляет, словно бы его только что осенило, — Oh, you mean your bike? Шоту на мгновение выбивает из реальности вспыхнувшая перед глазами картина, в которой нет ни лошади, ни байка, но Шинсо-наездник и… блять. Пока он ищет, что ответить, отгоняя яркие образы подсознания, Ямада решает, что вокруг слишком много лишних ушей, и командует всем расходиться. Недовольные стоны зевак слышны где-то на периферии сознания. — Мог бы и предупредить, у меня вообще-то есть и свои планы, — Шота чуть склоняет голову на бок в сторону занятого разгоном зевак Ямады. — Oh, how unthoughtful of me, — наигранно расстраивается парень, и разводит руками в стороны. — But now you have a choice. What is it gonna be a red pill, — Шинсо похлопывает машину по красной крыше, — or, — он кивает на Ямаду. — The blue one? Аизава теребит серебряное колечко в мочке, делая вид, что выбирает между очередным походом в кафе с Хизаши и возможностью увидеть постановку одного из любимейших произведений в компании человека, по которому, откровенно говоря, скучал. И вот он, наконец, здесь, приехал за ним… — Ты Матрицу в самолете, что ли пересматривал? В ответ только неопределённое пожимание плечами. Шота вздыхает и закатывает глаза, словно бы, действительно, переступает через себя. — Чёрт с тобой, — он оборачивается к Хизаши. — Извини, похоже, наш кофе переносится на завтра. Губы растягиваются в извиняющейся улыбке. Блондин непонимающе хмурится, словно бы не может поверить в такое поведение коллеги, но но тут же натягивает вежливую улыбку. — Не забудь про отчёты, Шота, — кивком прощается он. — Bye, — наигранно печально машет ему вслед Шинсо и тут же поднимает на Шоту чёрные лужицы очков. — Now get your ass in the car, we have traffic to beat. Он распахивает дверь перед ним и делает приглашающий жест рукой. С правой стороны? Но… Ах да, в американских машинах руль же слева. Шота неодобрительно хмыкает, подавляя сильное желание по-настоящему укусить его за щёку в отместку за развязное поведение. Но та часть студентов, что ещё косится на них, заставляет сесть в машину без лишних пререканий. Ничего — вечер долгий. Опрометчиво считать, что из-за одного поцелуя можно приезжать к нему на работу и вести себя так, будто они встречаются уже год. В салоне тепло и пахнет кожей, он закидывает куртку вместе с рюкзаком на узкое заднее сиденье, оставаясь в чёрной водолазке. Хитоши занимает водительское место, и к запаху кожи примешиваются тонкие цитрусовые нотки. Quite pleasant — So, did you miss me? — повторяет парень свой дурацкий вопрос, подаваясь к Шоте туловищем через сиденье и улыбаясь ещё шире. Зеркальная чернота очков отражает небритое Аизавино лицо, и мужчина сдирает их одним резким движением, оголяя самую ядовитую радужку на свете. Хитоши моргает, но взгляда не отводит. Глубокий аконит в обрамлении густых ресниц разбавлен золотом засыпающего солнца, и это так чертовски красиво, что Шота безвозвратно тонет, забывая и подкол, который собирался сказать, и что они всё ещё на университетской парковке. Он тянется провести рукой по гладкой коже щеки, скатиться пальцем к приоткрытым губам, но вовремя одёргивает себя и откидывается на сиденье. — Do i need to bite your tongue off or you stop fooling around on your own? — наигранно рычит Шота, отворачиваясь к окну. Его водитель довольно хмыкает и заводит мотор. Машина ревёт, словно встающая на дыбы лошадь, и начинает разворачиваться. — Давно вернулся? — Пару часов назад. — И что, тебе больше нечем заняться сегодня, кроме как понтоваться машиной перед студентами? — Шота снова оборачивается к нему. Парень самодовольно улыбается, не сводя взгляда с дороги. Мустанг ползёт мимо студентов и учителей, торопящихся к выходу. — Я почти всю неделю провел с угрюмым программистом, захотелось нормального человеческого общения и приличной культурной программы. — Ну и вкусы у тебя, если ты считаешь меня приличным, — Шота хмыкает, но не может сдержать улыбку. — Ну хоть с программой всё ясно. Внезапно он осознаёт, что они едут в театр, и что на нём совсем не подобающая для выхода в свет одежда. Водолазка не самая приличная, джинсы такие заношенные, что ему и в универ-то в них ходить стыдно — но всё остальное, увы, в стирке, а его заплетённая наскоро коса вся растрёпана. — А домой я заскочить успею? Хитоши качает головой, и, словно прочитав его мысли добавляет: — Не переживай, ты отлично выглядишь и без макияжа . — Try smart talking me again, brat, — предупреждает его Аизава с лёгким рычанием. — Why, gonna bite me? — и блядский огонёк в чужих глазах выводит Шоту окончательно. Хитоши вскрикивает от болезненного щипка за ляжку (он бы и его и за жопу ущипнул, да пространство не позволяет) и начинает смеяться. Его смех оказывается заразительным. Только сейчас Шота понимает, что был чертовски напряжён. То ли от того, что не знал как себя вести — не лезть же целоваться на людях — то ли от того, что Шинсо держался подчёркнуто на расстоянии, словно бы в прошлую пятницу между ними ничего не произошло. Но эти идиотские подколы успокаивают. Весь остальной путь они разбавляют непринужденной болтовнёй и слушают поп-роковский Шинсов плейлист, пока мир за окном медленно погружается в темноту. Шота следит за парнем украдкой — он ещё ни разу не видел, как Хитоши водит. В прошлом он, бывало, выпендривался, что если бы в Японии можно было водить с шестнадцати, как в Америке, он бы уже давно сам гонял в школу на машине, и Аизава представлял себе эдакого Безумного Макса, сжигающего шины на поворотах и распугивающего пешеходов. Но в итоге таким оказался Даби. Этот и в свой уже давно не подростковый возраст любит поиграть в лихого гонщика. Хитоши же спокойно рулит одной рукой, второй переключает скорости, успевая при этом активно жестикулировать, аргументируя свою точку зрения. Он сосредоточен, но не напряжён, повороты выходят плавными, как и внезапные остановки — в потоке машин особо не погоняешь. Пальцы легонько барабанят по обшивке руля, ожидая возобновления движения, свободная ступня постукивает по полу в такт музыке. Жесты такие привычные, видно, он сам часто водит, а не только на заднем сидении по телефону болтает, как положено большим боссам. К слову о телефоне — он, прилепленный на магнит к решетке кондиционера, ещё ни разу не зазвонил, даже не пиликнул сообщением. То ли Хитоши инсценировал свою смерть, то ли все дела внезапно разрешились сами собой. Шоте любопытно уточнить, но не стоит лишний раз играть со вселенной. Вдруг она просто забыла, что важному начальнику положено двадцать четыре часа в сутки оставаться на связи. Опустившаяся на город ночь заливает Сибую огнями, когда они, наконец, подъезжают к зданию театральной парковки. Многоэтажное строение битком набито машинами, и, пока они колесят по этажам, Шота не может не подметить, что большая часть припаркованных транспортных средств далеко выходит за ценовую категорию «отвезти ребенка до школы и метнуться в магазин за покупками». На самом верху оказывается эксклюзивная парковка для предприятий. Размеченные прямоугольниками места увенчаны вывесками с названиями фирм. У CS их здесь целых три — на стене висят три одинаковых таблички со стилизованными мордами трехглавого Цербера в шипастом ошейнике. — Отец любил водить сюда друзей, — поясняет Хитоши в ответ на Шотин немой вопрос, паркуясь. Заглушив машину, он проверяет наручные часы (чёрный ремешок и неброский циферблат — все критерии безумно дорогих часов, которые не отличишь от дешёвых). — У нас ещё есть время, покурим? У театра курилки сейчас битком забиты. А здесь у выхода целая площадка на свежем воздухе. Шота кивает. — Часто тут бываешь? — уточняет он. — Пару раз ходили с Руми, когда только приехали. Потом стало как-то не до этого, — Хитоши быстро поправляет галстук, смотря на себя в зеркало заднего вида, и перегибается через сиденье, чтобы взять их вещи. На мгновение он оказывается так близко, что Аизава мурашками на щеке ощущает тепло чужого тела, а знакомый аромат парфюма с бергамотом соблазнительно щекочет ноздри. Шота прикрывает глаза, подавляя внезапное желание притянуть парня к себе и уткнуться в чужую шею носом, чтобы различить каждую нотку в букете запахов. Не заметивший его порыва, Шинсо возвращается на своё место и вручает ему куртку, а сам надевает тёмно-синий пиджак. Аизава мотает головой, отгоняя наваждение, и выходит из машины, чтобы надеть кожанку. Рюкзак он, пожалуй, брать с собой не будет — вряд ли чужие рефераты понадобятся ему в театре. Через мгновение появляется и Хитоши. Одной рукой он одёргивает полы пиджака, пока другой уже что-то набирает в телефоне. — Идём? — он приглашающе кивает в сторону лифта и тут же снова утыкается в телефон, — Извини, это быстро. Главное чтобы их вечер не закончился быстро. Входя в кабину, он прячет телефон в карман и смотрит на Шоту, довольно улыбаясь, будто сожравший канарейку кот. — Хорошие новости? — Аизава, который отнюдь не мелкая птица, игнорирует мурашки, сбежавшие по спине, и нажимает на кнопку первого этажа рядом с собой. — It depends,— мурлычет парень, облокачиваясь на стену лифта и пряча руки в карманы джинсов. Такая нарочито расслабленная поза охотника, приманивающего добычу. —They are for me, but definitely not for the CEO of the company CS’s just bought. Ну да ну да, кто-то покупает кофе, а кто-то — кофейни. Он скользит взглядом по отворотам пиджака наверх к воротничку рубашки, кадыку и розовым губам, которые так охренительно было целовать. Рассматривает чёткие линии скул, гладкие щёки и натыкается на внимательные бездонные глаза, следящие за ним. — Что-то не так? — спрашивает Шинсо, чуть склонив голову на бок. Самодовольная ухмылка расплывается на губах, говоря, что вопрос риторический. Он на сто процентов уверен, с ним всё в порядке. Шота вопросительно изгибает бровь, делая вид, что это не он только что пожирал своего бывшего ученика глазами. — Или тебе просто нравится на меня глазеть? — добавляет он. — Может быть, — Шота поправляет косу на плече. От него не укрывается, как чуть опускаются уголки губ парня, меняя широкий оскал на недоверие, и как дёргаются плечи, будто бы отгоняя какие-то мысли. Всё это длится одно короткое мгновение, почти неуловимое, если не ловить каждое микродвижение. Охотничий оскал возвращается на место, и в больших аконитовых глазах загорается игривый огонек. Let’s play предлагает это взгляд. И Шота с удовольствием идёт на поводу, вставая к нему вплотную. Пламя в чужих зрачках взрывается, распадаясь на миллионы крохотных вселенных, притягивая и завораживая, дыхание мурашками теряется в животе, стискивая грудь, так что удары сердца становятся гулче и ощутимее. Он легко касается талии парня, пробираясь под пиджак. Мягкая рубашка кажется настолько тонкой, что подушечки пальцев улавливают тепло чужого тела, словно высокочувствительные сенсоры. Нахальная улыбочка наконец исчезает с чужого лица. Хитоши коротко выдыхает через рот и кладёт руки на плечи Шоты. Их носы соприкасаются, когда он подается вперёд, прикрывая глаза и прижимаясь грудью к груди Аизавы. I missed you — Шота понятия не имеет, говорит ли кто-то из них эти слова, по крайней мере, его уши не воспринимают никакой информации, но разум генерирует алые английские буквы, которые тают перед его внутренним взором, как мороженное в сорокоградусную жару. Воздух в кабине тяжелеет и уплотняется, занимая все свободное пространство, прижимая их друг к другу сильнее, и кажется, Шота чувствует дрожь чужих ресниц… Бесячая телефонная трель, разбивает волшебный момент единения, заставляя сердце неприятно кольнуть, а тело резко отстраниться. — Чёрт, извини, — сипло шипит Шинсо, нервно пытаясь вытащить непослушными пальцами адский аппарат из кармана, и, не взглянув на экран, прикладывает его к уху. — Да? Аизава закатывает глаза и мысленно обещает однажды расхерачить это творение сатаны об асфальт. И зачем он вообще про него вспомнил в машине?.. — Мам? — в его голосе, всё еще дрожащим от возбуждения, проскальзывает настоящее изумление, когда он узнаёт своего собеседника. — Да, я вернулся, я же отчитался отцу… — в купе с ярким румянцем на щеках и расширенными зрачками, хорошо заметными на фоне фиолетовой радужки, быстрая сбивчивая речь кажется даже забавной. — Всё хорошо, мам, зачем ты звонишь? — Он так удивлен её внезапным звонком, что любопытство Шоты тут же пересиливает недовольство. Видимо, мама — последний человек, которого он ожидал услышать. Аизава прекрасно его понимает. Он бы жутко перепугался, если бы его семья вдруг решила дать о себе знать — так просто родители никогда бы не позвонили. — Нет, я не хочу говорить о Сэнгуке… Мам, я… Лифт мягко останавливается. Шинсо бросает удивлённый взгляд на цифровую панель. До первого этажа они ещё не доехали. Разъезжающиеся двери являют им двух мужчин в классических чёрных смокингах. Их краткому моменту близости тут же приходит конец. — I gotta go, call you back, — быстро бросает Хитоши в телефон и отключается. — Вниз? — уточняет Шота, когда мужчины входят. Неожиданно становится очевидно, насколько плохо продуман этот общественный лифт. Во-первых, в нём всего одна панель с кнопками, а во-вторых, он достаточно узкий для чётырех взрослых мужчин. Резкий обжигающий запах парфюма одного из только что зашедших горечью оседает на языке. Чуткий нос Аизавы пишет завещание, а его глаза наполняются слезливой пеленой. Твою мать, что за издевательство! — Будьте любезны, — коротко кивает один из них, и его тяжёлый изучающий взгляд неприятно колет плечи. Вдобавок к удушливому парфюму в воздухе повисает липкая тишина с невысказанным вопросом: «Что это чучело делает в лифте гостевой парковки?» — И Шоте приходится стиснуть зубы, что не ответить на него вслух. Незнакомцы, к счастью, отворачиваются, давая ему возможность проморгаться всласть. Ещё два этажа жуткого мучения. Тёплые пальцы касаются его запястья, привлекая внимание. Хитоши делает многозначительное движение рукой у носа, недовольно кривясь. Шота согласно кивает, не переставая смаргивать выступающие слёзы. Когда двери раскрываются снова, они позволяют незнакомцам уйти вперёд, чтобы больше не пришлось дышать этим ужасным запахом. Улица встречает их относительно свежим воздухом и яркими рекламными вывесками. Театр через дорогу призывно манит жёлтым светом сквозь огромные стеклянные окна. Шота делает несколько глубоких вдохов, надеясь, что рецепторы умерли не окончательно, и ему еще удастся унюхать в своей жизни хоть что-то. — Кроме родителей и избранной тройки человек, никто не знает, что я вернулся, — поясняет Шинсо, кладя руку ему на поясницу и направляя к курилке. Его прикосновение: осторожное, лёгкое, чтобы в любой момент можно было отдёрнуть ладонь и сделать вид, что просто смахивал грязь или что-то в этом духе. — Так что меня не должны сегодня беспокоить. — И добавляет чуть тише: — Извини. — Ну, что тут поделать, я понимаю — у больших боссов большая ответственность — в носу всё ещё неприятно покалывает, а потому разочарование в голосе скрыть не получается. Но честное слово, как будто им даже поцеловаться не удастся без какой-либо предварительной договорённости. А дальше что? Встречи по расписанию на определённое количество часов?.. — В точку, — с сожалением соглашается Хитоши. Он всегда очень хорошо ловил Шотино настроение, даже когда оно было куда менее очевидно. Но большую часть времени ему просто было пофигу. «Хочешь или нет, я иду к тебе бухать». — But hey, we have the whole night ahead! We can catch up. Шота фыркает. Catch up to what? Театр — это не клуб, в тёмном уголке не уединишься. Шинсо пропускает его вперёд под стеклянный навес курилки — рука исчезает с поясницы. Кроме них здесь никого нет, и только мерный шум улицы разбавляет повисшую тишину. Хитоши достаёт из кармана пачку сигарет и любезно предлагает ему, но Шота мотает головой и выуживает свой портсигар с зажигалкой, щёлкает Зиппо и протягивает Шинсо, позволяя прикурить. Парень благодарно кивает, делает затяжку и щурится, смотря вдаль. Золотой свет уличных фонарей заливает его лицо, стирая все подробности, оставляя только силуэт: прямой нос, линия губ, острый подбородок… А он красивый. Почему Шота так редко на него смотрел? Точнее сказать, позволял себе на него смотреть. Да и не осталось в нём больше той самой подростковой угловатости, подчёркнутой нарочито бунтарским цветом волос. Он вырос в настоящего мужчину... — Это всё ещё так странно, — нарушает тишину Хитоши. Шота замирает, не донеся самокрутку до рта. — Что? — на секунду ему кажется, что парень скажет что-то о них. О том, как странно, что они вот так просто вместе столько лет спустя, а потом снова напомнит, как Шота исчез в школе, потребует объяснений... А сам Аизава совершенно не представляет, что ответить, и... Но парень только вздёргивает подбородком, кивком указывая куда-то вдаль на залитую мягкими огнями фонарей площадку у театра. — В Токио темнеет так рано. Даже летом. Знаешь, я всё ещё вспоминаю Кембридж, где летом вообще светло, как днём, часов до девяти. — Да уж, — саркастически фыркает Шота с облегчением. Так он об этом. — Ага, очень странно, что тебя это удивляет. Где Токио, а где Кембридж. География и никакой мистики. — География — не мой конёк. На ней я обычно переписывался с тобой или спал, — дразнит парень в ответ. — Да и вообще меня на ней почему-то никогда не спрашивали. — И чья же это вина, интересно? — он затягивается, прикрывая глаза. — Географа, полагаю. Ли-сэнсэй всегда меня особенно недолюбливал, — невозмутимо сваливает вину на другого Шинсо, хлопая ресницами. Шота только хмыкает. Учителя, конечно, питали к нему неприязнь, но уж точно не до такой степени, чтобы игнорировать весь год. — Very mature of you to put a blame on someone else, — добавляет он, а сам думает, что странно на самом деле то, что они почти трахнулись в его коридоре, но всё ещё не могут шутить о старых временах без этого вездесущего чувства неправильности происходящего. Аизава затягивается, краем глаза замечая приближающиеся к ним фигуры. — You’d be surprised how often I actually have to blame somebody, — усмехается парень. — Но, конечно, в школе…. — он не договаривает, заслышав оклик одной из фигур. «Эй Шинсо! Я знаю, что это ты! Твой Мустанг я ни с чем не спутаю! — Изуку? — удивлённо выдыхает Хитоши, оборачиваясь. — А он что тут забыл… Да еще и с Яги?.. Знакомые Шинсо?.. Шота хмурится. Четверо мужчин подходят к ним. Два бритых качка с хмурыми безразличными выражениями на мордах останавливаются чуть поодаль и поворачиваются к ним спиной. Аизава идентифицирует их как охрану каких-то важных шишек. Собственно важные шишки: сутулый высокий мужчина в надвинутой на глаза шляпе, тёмно-бордовом костюме и с тростью в руке и широко улыбающийся парень возраста Хитоши в чёрном костюме, — ныряют под прозрачный козырек курилки. Оба в длинных кожаных плащах, накинутых на плечи, оба в кожаных перчатках. Довольно экстравагантно для рядового бизнесмена. — Яги-сан, Изуку, как неожиданно вас здесь видеть, — Шинсо вежливо улыбается гостям. «Если Шинсо не идёт к работе…» — мысленно бурчит Шота, затягиваясь. Хитоши ведь не придётся куда-то бежать? Снова… — Тоши! — жизнерадостно восклицает парень, идентифицируемый Шотиной обывательской логикой, как «Изуку». — Ты же только вернулся. Думал, дома будешь валяться. Как тебе городишко? Страшная дыра, не так ли? Тоже пришёл посмотреть «Пересмешника»? А кто твой спутник, кажется, мы не знакомы? Все эти вопросы сыплются на него, как сухие листья в сильный ветер. Хитоши явно неловко: он зарывается в волосы рукой, бросает смущённый взгляд на Шоту и неопределённо кивает. Possibly, the last thing you need, being a young promising businessman, to stumble upon your work acquaintances while accompanied by a forty-year-old-punk having a bad hair day — Аизаву снова начинает напрягать его явное несоответсвие моменту, впрочем, он довольно быстро приходит в себя — если бы Шинсо это волновало, он бы позволил ему привести себя в порядок. — Яги-сан, Изуку, позвольте вас познакомить, — Хитоши кладёт руку на плечо Шоты. — Аизава Шота, мой… — Аизава Шота! — выпаливает Изуку, застывая с наполовину вытащенной из пачки сигаретой. — Тот самый, о котором ты всё никак не мог перестать… — он делает театральную паузу, поймав тяжелый взгляд Шинсо. — I mean, it is a pleasure to finally meet you, Aizawa-sensei. Я Изуку Яги — если коротко, друг этого тормоза. — I bite your tongue off, — приторно сладко улыбается Хитоши, чуть сжимая руку на плече Аизавы, словно бы боится, что тот сбежит. Яги-сан тихо смеется и кивает Шоте в знак приветствия. Изуку спохватывается, словно опомнившись, перестаёт довольно скалиться и поспешно снимает перчатки, протягивая своему спутнику сначала сигарету, а потом зажжёную зажигалку, прикрывая огонёк от ветра. Шота обращает внимание на чёрный иероглиф, вытатуированный на внешней стороне его левой ладони. Какой-то клановый знак?.. Подкуривая, высокий мужчина приподнимает шляпу, и Аизава узнаёт его. Они виделись на приеме у Шинсо. Забавный старикан, ненавидящий светские рауты. — Мы знакомы, — подтверждая его догадку, произносит он, выдыхая клубок дыма. — Не так ли? Шота обалдело кивает. Вау, его помнят. — Нам не удалось представиться по всей форме, — продолжает мужчина. — Меня зовут Яги Тошинори, я директор компании One for All. У него даже дыхание спирает. Так значит… Именно этот пожилой мужчина заведует компанией, которая занимается в Японии абсолютно всем — от производства любимых Аизавиных вафель до строительства отелей и морских перевозок?.. — А этот оболтус, не умеющий держать язык за зубами, — он неодобрительно щурится на Изуку, — мой наследник. — О-о-чень приятно, — Шота кланяется, припоминая, как они поливали грязью саму идею светских приёмов и как его пригласили на покер. Так это был директор самой One for All? Самой крупной компании Японии, протянувшей свои сферы влияния абсолютно везде?.. — Аизава Шота. Преподаю английскую литературу в UA. — Вы знакомы? — Изуку, ничуть не смутившийся «оболтуса» со стороны своего отца (он же правильно понимает, это его отец?), удивлённо смотрит на мужчину. — Да, я же тебе рассказывал, молодой человек, которого я встретил на приеме у Шинсо, мы отлично поболтали — жаль недолго. — А, да-да, припоминаю. Ты его ещё на наш рождественский покер пригласил! — на этой фразе Шинсо заходится кашлем. Рука с плеча исчезает. — Вау… — выдыхает, прокашлявшись он. — Это новость. — Вижу, вы всё-таки нашли более подходящее место для встреч, — одобрительно кивает Яги, всё так же широко улыбаясь. Изуку удивлённо переводит взгляд с него на Шоту и понимающе ухмыляется. — I see you didn’t waste your free time, — обращается он к Хитоши, машинально убирая сигареты в карман. То ли он вовсе не курит, то ли так увлёкся, что вообще забыл о том, что хотел закурить. — I never do. And also never forget, — многозначительно отвечает Хитоши. — А теперь, если вы нас извините, нам нужно идти. Он кидает свою недокуренную сигарету в мусорку и коротко кланяется своим знакомым, прощаясь. — Наслаждайтесь вечером, — Яги кивает, Изуку бросает насмешливое «Пока-пока», а суровые телохранители провожают их тяжёлыми взглядами, которые Шота чувствует буквально спиной. Он позволяет себя увести. Не слишком хотелось бы вести светскую беседу с одним из самых богатых людей Японии, будучи одетым в престарелую кожанку и застиранные джинсы. Однако, почему Шинсо так заторопился? Даже не докурил. Что-то произошло?.. Они останавливаются у узкой однополосной дороги, пересекающей их путь к театру, возле входа которого уже видно стекающуюся со всех сторон толпу. Вряд ли все дружно пришли смотреть «Убить пересмешника», в таком большом театра проводятся несколько представлений сразу, но всё же интересно, как много из них не пройдут дресс-код, как Шота... И вообще, какого чёрта Хитоши снова потащил его в место, где его преследует работа, если о его приезде знают лишь несколько человек?.. — Итак, — Шота скрещивает руки на груди. — кажется я понял. Хитоши недоумённо поворачивается к нему. — Ты украл меня с работы, чтобы я развлекал тебя, пока работаешь ты, не так ли? — сарказмом в его голосе можно кормить волков, чтобы поднять в них процент агрессивности. — Извини, — снова повторяет Шинсо, опуская глаза в пол. — One for All — последние кого я ожидал здесь сегодня встретить. Ты хоть покурить успел? А то я тебя так быстро утащил. И не давая Шоте ответить, оправдывается: — Этим двоим только волю дай, они бы вцепились в тебя и не отпустили, пока не выпытали все подробности твоей жизни — от рождения и до сегодняшнего вечера. — Ах, так ты меня спасал, — Аизава наигранно тянет слова, словно бы осознал невероятную истину. — А я было подумал, что ты испугался, что они сейчас всем растрезвонят, что ты вернулся, и тебя снова утащат работать. Но раз ты их так хорошо знаешь… — Изуку входит в список избранных, так что беспокоиться не о чем, — Шинсо отмахивается от этой идеи и кивает на опустевшую дорогу, аккуратно приобнимая Аизаву за талию. — Идём. К слову, Изуку ты тоже знаешь. Помнишь, я тебе про него рассказывал? В школе мы тусили втроем: я, он и Тень, то есть Токоями. А вот что интересно, так это когда Яги успел пригласить тебя на покер? Аизава пожимает плечами. — Да мы встретились на твоём крутом приёме, поболтали. Я же не знал, кто это, — он разводит руками. — обычный мужик, шутил про то, как его бесят подобные мероприятия, а потом… Не знаю, мы немного поболтали, он узнал кто я, что там делаю и сказал, что хочет показать мне свое недавное приобретение — первое издание Диккенса. Ну и… визитку свою вручил. — Впервые слышу, чтобы Яги кого-то вот так запросто пригласил, — Хитоши восхищённо таращится на него. — Кажется, ты произвёл на него неизгладимое впечатление. Только… ты же понимаешь, что тебе теперь придётся прийти, — его взгляд становится неожиданно серьёзным. — Яги подобными вещами не шутит. Шота фыркает. — Что такого произойдёт, если я вдруг нарушу своё обещание? Меня отыщут и привезут силой? По внезапно нахмурившемуся Шинсо становится ясно, что его шутливое предположение вполне может оказаться правдой. — Яги… из тех людей, которые прокладывали себе путь на вершину, не гнушаясь любыми способами. Он человек простых правил, соблюдения которых требует ото всех, — многозначительно добавляет Хитоши, но тут же улыбается. — В любом случае, у тебя бы и не было выбора, я бы не попёрся на Рождество к нему один! Шота неопределённо пожимает плечами. До Рождества еще куча времени, конечно, но не то, чтобы ему прям так хотелось проводить его дома у якудза, если он правильно истолковал чужой намёк. Пусть там и Диккенс… Они подходят к лестнице, ведущей к центральным дверям, и Шота неосознанно задерживает дыхание. Сколько бы раз он не был в театрах, всегда в самый последний миг накатывает какое-то волнительное чувство, похожее на предвкушение. Двери в театр — вход в волшебный мир. Все зрители — Алисы, бросившиеся за белым кроликом, а актёры их безумные шляпники, мартовские зайцы и Красные Королевы. Кто выйдет их встречать сегодня? Какое очередное безумие они устроят? И где прячется Чеширский Кот?.. — Последний раз я тут был лет пять назад, — признаётся Шота, когда они проходят в двери. Мир озаряется сотнями ламп, отражающихся от белого мрамора стен и пола. — Неужели? Что смотрел? — оживляется парень, озираясь украдкой. Он и сам тут не часто бывал. Напоминает ему того самого Хитоши, который впервые угодил в Токийское метро. Вроде бы и знакомое всё, но совсем другое. Интересно, но и не хочется демонстрировать это. — Это была местная постановка. Кажется, какая-то современная интерпретация популярной японской книги, — сам же Шота оглядывает гостей: кимоно, вечерние платья, строгие костюмы, повседневные костюмы с галстуками, — он по сравнению с ними буквально сошёл с корабля на бал, и неприятное ощущение отчужденности ползёт по плечам, но он быстро его стряхивает. — Честно, уже не вспомню. Он усмехается дебильному секундному желанию влиться в толпу (с чего бы вообще?!) и опускает голову. Собственное размытое отражение в мраморном полу кажется серым уродливым пятном. А потом он замечает синие джинсы рядом. И окончательно расслабляется, вспоминая, что пришёл сюда в таком виде только ради Хитоши — или ради Бродвейского шоу?.. — Ты знаешь, куда нам идти? — уточняет он, кладя подбородок на плечо уставившемуся в телефон парню. Насколько он сам помнит, зала здесь три. Один прямо — по коридору, два других на верхних этажах. — Эм… — Хитоши как раз изучает электронные билеты. От прикосновения он вздрагивает и напрягается, ладонь крепче сжимает телефон. Парень явно теряется, потому что сразу под QR-кодом указан путь до их зала. Шота, впрочем, не собирается подсказывать. Ему нравится стоять посередь холла и смущать людей вокруг. Приятный парфюм щекочет ноздри, а короткие частые вздохи вызывают довольную улыбку. — Как ты вообще достал билеты? — любопытствует он, всё же сжалившись над парнем и отстранившись. — Удивительно на что способен человек, который очень хочет сохранить рабочее место, — выдыхает тот, нервно облизывая нижнюю губу и, наконец, замечая спрятанное на карте сокровище. — Так, у нас малый зал. Вход в ложи на третьем этаже! Ложи? В смысле… Те уютные балкончики по бокам? Билеты на которые стоят, как его месячная зарплата?.. Впрочем странно после всего ожидать от Хитоши иного — выпендрёжник и есть, куда бы деться. По широкой мраморной лестнице они поднимаются навстречу пантеону древнеегипетских богов, выстроившихся на небольших стеклянных островках по обеим сторонам площадки второго этажа. Довольно странное декоративное решение в театре, где в основном выступают с японскими постановками. — К чему бы это? — вторит его размышлениям Тоши. — Это попытка настроить зрителей на нужный лад? Или метафора какая-то? — Или у декораторов странный вкус, — Аизава пожимает плечами в ответ. — Но если нам принесут гладить котов на время представления, я им это прощу. — Чёрт, это была бы отличная идея! — улыбка Хитоши тонкая и робкая, а щёки чуть розовее, чем должны быть — или так просто кажется из-за света? Когда они добираются до нужного этажа, их встречает облачённый в местную униформу молодой человек. Широко улыбаясь, он сканирует их билеты и ведёт по коридору к одной из множества одинаковых дверей. — Прошу, господин Шинсо, — вежливо кланяется он, пропуская их внутрь. Шота видел такое только в кино. Ложа при ближайшем рассмотрении оказывается небольшим балкончиком с обитыми тёмно-красной тканью стенами, высоким деревянным столиком сбоку и удобными креслами — разумеется, тоже красными, но с золотистыми вензелями на спинке. — Господа желают шампанского? — уточняет их проводник. Хитоши бросает на Шоту вопросительный взгляд, но тот качает головой. Он прекрасно помнит, как легко может унести с шампанского, а пьяные приставания – последнее, что ему нужно в торжественной обстановке. Интересно, ни одно пафосное мероприятие не обходится без шампанского или это Шинсо выбирает такие? С другой стороны, не шоты же людям в театре херачить. — Хочешь чего-нибудь другого? Виски? — Шинсо сама вежливость. В ложе довольно светло, и его внимательные аконитовые глаза пристально изучают лицо Аизавы. У Шоты снова появляется то странное ощущение непричастности, что и в библиотеке CS, когда Шинсо предложил ему дорогущий виски, в котором он ничего не понимает, и внимательно следил за его реакцией, ожидая выловить что-то очень конкретное. Тогда он казался чужим и непонятным в своём идеальном костюме, бравирующий вещами, от которых Шота очень далёк. Дело в театре? Шинсо пытается соответствовать выбранному месту? — Нет, благодарю, – от этого и у него самого прорезается что-то высокопарное в голосе, как будто на нём не джинсы и кожанка, а дорогое изысканное кимоно. Молодой человек, улыбаясь, откланивается, исчезая за шторкой, скрывающую дверь. Стоит им остаться наедине, Хитоши вопросительно приподнимает бровь. — Что-то не так? — опять это безошибочное умение распознать его настроение. Он всего в полушаге, весь такой идеальный и уместный даже в джинсах. Но взгляд отстранённый, задумчивый. Кажется, это ему нужно ответить на свой вопрос. Что у него не так? — Нет, хочется насладиться представлением с ясной головой, — выдаёт первое попавшееся Шота. Да и перед сном ему не помешало бы ещё раз глянуть отчётные документы — разумеется, трезвым. Он снимает куртку, вешая её на спинку кресла, и отходит к краю балкона, чтобы осмотреть зал. Он действительно небольшой, так что все зрительские места, как и сцена хорошо просматриваются. Соседей по бокам ему не видно, но тех, кто сидит напротив — очень даже. Люди внизу снуют по рядам туда-сюда, здороваясь друг с другом и заливисто смеясь. Кажется, здесь собралась вся токийская элита. Дамы в вечерних платьях заискивающе касаются друг друга, обсуждая, стало быть, выбор своего наряда. Джентльмены кланяются и сухо что-то обсуждают, едва ли позволяя своим ладоням подняться в воздух. Хитоши встаёт рядом и тоже всматривается в заполняющийся зал и красный занавес сцены. — Знаешь, большая часть всех этих людей приходит сюда только чтобы поглазеть друг на друга, убедиться, что они по прежнему следуют моде, и показать своим партнёрам по бизнесу, что они ещё и культурно образованы, — очень глубокомысленно заявляет он, словно бы читая мысли Аизавы. — Правда? Полагаю, мы тогда не сильно выделяемся из общей массы, — ехидно добавляет мужчина. — I think we’re making a statement. You know, like show is a show regardless of how fashionable your tie is, — он чуть склоняет голову набок, ловя Шоту в фокус и широко улыбается. — Ну твой-то галстук из моды не выйдет, — кивает тот. — Ага-ага, — продолжает улыбаться парень, прихватывая обсуждаемый предмет между пальцев. — И в пир и в мир, и если что-то стянуть понадобится…. Многозначительный блеск в его глазах даёт понять, что он не имел в виду ничего приличного. Аизава снова фыркает. — You sure have some experience in discovering your tie functionality, — как бы между прочим замечает он, подавшись туловищем вперед, чтобы оказаться ближе к Хитоши. — You were the one always telling me to unravel the full potential of things, — мурчит парень, бездумно ощупывая свой галстук. Схватить бы его за него и… Трель звонка оповещает о начале представления. Шинсо неловко передёргивает плечами, в миг серьёзнея, и торопится занять своё место. Шота, усаживаясь, замечает, что пустующая доселе ложа напротив, наконец, обрела своих гостей в лице элегантной пары: дамы в голубом платье и мужчины в тёмно-голубом костюме.. Хитоши, проследив за его взглядом, облегчённо выдыхает. — Я уж начал беспокоиться, что с моим везением Яги и Изуку окажутся прямо напротив нас. Шота хмыкает. Похоже, встреча с представителями One for All несколько подпортила ему настроение. А чего он ожидал? В первый раз что ли выбирается куда-то в свет не по работе?.. А может, к слову, и в первый. Но если он не хотел появления на публике, зачем надо было тащить его сюда? Почему просто не пригласить к себе? Или не предложить поехать к Шоте? Зачем все эти танцы с бубном?.. Свет в зале приглушается. Занавес начинает подниматься. Чем отличается Бродвей от среднестатистической театральной постановки? Размахом, качеством, вокалом, стилем и яркостью. У Бродвейского театра очень специфическая атмосфера. Что-то в духе: собрались пятеро школьных друзей из театрального кружка, позвали всех своих знакомых и родственников и поставили для них некую сценку прямо на заднем дворе дома. Только один из этих пятерых был Шекспир, который и написал сценарий, второй — Тим Бёртон, который всё срежиссировал, самый душераздирающий момент отыграл Иан МакКеллен, а пели Брайан Джонсон и Фредди Меркьюри. С самых первых минут события на сцене захватывают тебя, окуная в совершенно другой мир, где мотивы героев, их мысли, их поступки — всё наружу, всё гиперболизировано до тривиальности, но этим и цепляет. Однако в этот раз что-то идёт не так. Шота то и дело отвлекается. То его тянет посмотреть по сторонам, то задуматься о завтрашнем рабочем дне, то украдкой изучить парочку напротив. Собственное тело тоже никак не расслабится: ботинок нервно постукивает по полу, благо неслышно, руки то поглаживают бархатные ручки кресла, то перебирают серёжки в ушах. А вот сидящий рядом заведующий японским филиалом одной из самых больших мировых компаний по информационной безопасности вице-президент Шинсо Хитоши, кажется утонул в постановке с концами. Ни одной грязной шуточки, ни одной нахальной ухмылочки. Даже парочка на балконе напротив них умудряется перешёптываться. А тут… Шинсо сидит, нахмурившись, не двигается, не дышит даже, кажется. Только глаза бегают, ловя движения на сцене. Did you really get me here to watch the show and… and that’s it? Шота склоняет голову на бок, внезапно куда более заинтересованный в своём спутнике, чем в постановке, на которую изначально так хотел попасть. Но Хитоши не реагирует даже на его пристальный взгляд. Да что с ним вообще такое? Почему он ведёт себя так, будто это не он приехал и сорвал Аизаве все планы, чтобы провести с ним время? То есть да, выпить с коллегой кофе и поехать домой проверять рефераты — планы не ахти, да и время они, конечно, проводят — спектакль, знакомство с большими шишками — это всё замечательно, но… Но почему Шота чувствует себя так, словно бы только он помнит, что они даже дверь в квартиру не успели закрыть, прежде чем вцепиться друг в друга в прошлую пятницу и будто бы только он заинтересован в продолжении?.. Наивно полагать, что этот любитель грязных шуток вдруг ни с того ни с сего заделался праведником. Он снова смотрит в зал. Так много людей… Зачем тащить его в театр? Можно ведь было просто посмотреть кино, или пройтись, или выпить кофе… Почему именно театр? Как будто Шоте, действительно, нужны все эти свидания и красивые жесты. Он же не девочка из неуклюже прописанных романов. Это в книгах ходят в дорогие рестораны и пафосные театры, а потом красиво занимаются любовью на шёлковых простынях в лепестках роз, и на утро идеальный мужчина всех скучающих домохозяек готовит завтрак в фартуке на голый зад. Шота как-то попроще. Бар, милая болтовня, пара бокалов, «к тебе или ко мне». И Шинсо будто бы ни разу не… До него, наконец, доходит. Он ведь понятия не имеет, что делать, да? Скорее всего, и о свиданиях он узнал только из редких фильмов или разговоров с друзьями. Шота вспоминает Руми. Вот кто точно с удовольствием сходил бы и в дорогой ресторан, и в театр. Денки… Он всегда был тем ещё пронырой. Глупая улыбочка и невинный взгляд, но умение выхватывать нужное и использовать это в своих целях у него отменное. Но даже если добрые друзья подкинули идей, то принцип поведения едва ли объяснили. Отношения у Шинсо были исключительно деловые по большей части, и вряд ли там приветствовалась поспешность. В бизнесе, наверное, как в шахматах. Ты сделал ход и ждёшь, чем тебе ответит оппонент. Поэтому и не «Я в городе, давай проверим на прочность твою кровать», а театр. Поэтому и нервные улыбки, напряжённость и отстранённость. Он уже сделал свой ход, поцеловав его на прошлом свидании. Теперь очередь Шоты. Так? Аизава улыбается одними уголками губ. Парень всё так же внимательно следит за представлением, его рука сосредоточенно сжимает подлокотник кресла. Стоит ли начать действовать самому? Приобнять Хитоши, промурлыкать ему на ухо пару милых глупостей, показав, как в самом деле надо действовать… Но кто знает, что это за парочка напротив них? Может, ещё одни знакомые господина вице-президента? Да и театр — это не задний ряд крошечного кинотеатра с третьесортным фильмом в прокате, когда ничего более интересного чем изучать своего спутника руками не придумаешь. Совсем не для этого люди ходят на бродвейские шоу. Однако… Решившись, Шота как бы невзначай накрывает ладонью сжимающую подлокотник руку Хитоши. Парень вздрагивает, словно бы его выдернули из глубокого сна и переводит взгляд на Шоту. — Тётя Александра довольно интересно показана, как думаешь? — выдает первую попавшуюся идею тот. Глубокие аконитовые глаза в полумраке кажутся чёрными. Они бессмысленно бегают из стороны в сторону, собирая необходимую информацию. — Э, да… — невнятно мычит парень в ответ. Значит, происходящее на сцене волнует его немногим больше чем самого Шоту? Занятно… Они перекидываются ещё несколькими фразами, пока Аизава легко поглаживает большим пальцем чужую ладонь, чувствуя, как та расслабляется. Наконец, парень перестает проверять на прочность местную мебель, усаживается в кресле поудобнее и широко улыбается. Постановка сразу становится интереснее. Герои кажутся ярче, а события начинают разворачиваться быстрее. Хитоши теперь свободно комментирует происходящее горячим шёпотом Шоте на ухо. Аизава тоже увлекается, забывая где он, и что он — это он, а не один из героев или даже все сразу, как это случается каждый раз, когда представление достаточно интересное, чтобы поглотить его. Он растворяется в событиях, переживая чувства персонажей и проигрывая в подсознании собственное поведение в похожей ситуации. А что бы сделал он? А как бы он ответил? К приближению финала Шинсо снова начинает нервничать: постукивает по полу белоснежным кроссовком и оглядывается по сторонам, будто, ему срочно нужно куда-то бежать, а пальцы свободной руки делают некое движение, будто что-то перелистывают. — Что такое, боишься, что без тебя твое королевство рухнуло? — подкалывает его Аизава, наклоняясь к уху. Хитоши дёргается от неожиданности. — В плане? — Ты так рукой двигаешь, давно телефон не проверял? — А, — он смущённо смотрит на него. — Надо признать, так долго телефон на беззвучке я ещё не держал. — Скажи, ты даже дрочишь с телефоном на вытянутой руке? — наигранно серьёзно спрашивает Шота. Впрочем, он не удивится, если это действительно так. Губы парня дрожат, когда он пытается сдержать улыбку. — А ты нет? — спокойно отвечает он и тут же опускает голову, стараясь не заржать вслух, его плечи дрожат от беззвучного хохота. Аизаве приходится закусить губу, чтобы тоже не рассмеяться, когда он понимает, что именно Шинсо имеет в виду. — Я не об этом! Придурок! Хитоши выпрямляется, поправляет упавшие на глаза волосы и невинно улыбается. Шота неосознанно сжимает чужую ладонь, которую так и не отпустил, сильнее. И всё же он рад, что его сюда притащили. Пусть это не совсем то времяпрепровождение, которое он ожидал, но… Хитоши тут с ним, и им хорошо, да и Бродвей, как всегда, на высоте — тем более, что Шота, действительно, хотел его посмотреть. Когда финальные аккорды заключительной песни затихают, зал подскакивает с мест, взрываясь аплодисментами. Несколько вызовов на бис спустя ответственному за поднятие занавеса всё это, похоже, наконец, надоедает, и представление действительно заканчивается. Свет в зале снова разгорается, и зрители начинают пробираться к выходу. — Надо бы… покурить? — глубокомысленно изрекает Хитоши, зарываясь пятерней в собственные волосы. — У парковки? — кивает Аизава, накидывая кожанку. — А… там, наверное, народу будет сейчас… Тут есть внутренний парк, может, там что-то найдём? — осторожный тон его голоса подсказывает, что дело вовсе не в народе. — Это ты так невзначай предлагаешь пройтись? — угадывает Шота, проходя в открытую для них дверь. — Допустим… Шота только качает головой. Этот человек несколько минут назад шутил про порно с телефона, а теперь стремается пригласить его в парк? Блядские качели. Впрочем, Хитоши всегда таким был — тут он, похоже, не изменился. Из соседних дверей высыпаются пёстрые люди, и пространство коридора тут же наполняется гулом, звоном бокалов и смехом. Люди в чёрно-белой униформе суетятся, собирая посуду и предлагая напитки, что-то кому-то объясняя и не переставая улыбаться. По обеим бокам лестницы две молоденькие девушки кланяются и благодарят гостей за посещение. Время Бродвея закончилось, и они вернулись в японскую реальность отличного сервиса. — Ладно, пошли, — сдаётся он. То есть, ему, конечно, хочется побыть с Хитоши подольше, но время уже позднее, а завтра ещё отчёты сдавать, отвести семинар и лекцию на две пары… Они выходят во внутренний дворик театра — скверик со скамейками, будками для курения и таким количеством клёнов, что их опавшие листья застелили ковром широкий тротуар. Шота вдыхает воздух полной грудью. Поднявшийся ветерок приносит запах озона и бросает к ногам алые листья. Похоже, ночью снова будет дождь или уже рано утром… Но сейчас тёпло и не душно, это самое главное. Вид багряного лиственного ковра и чужая рука, успевшая обнять его за талию, навевают какие-то смутные воспоминания. То ли сна, то ли миража… После залитого огнями театрального холла небо кажется бездонным, матово-чёрным, а жёлтые фонари — тусклыми, как запоздалый свет умерших звезд, наконец, добравшийся до земли. На удивление народу в парке не так уж и много. По крайней мере, они умудряются идти прямо посередине аллеи, никому не мешая. Редкие прохожие либо обгоняют их, либо чинно проходят навстречу, не удостаивая даже взглядом. Кажется, наконец-то можно насладиться долгожданным вместе. Хитоши делится своими впечатлениями о шоу. В отличие от Шоты он «Убить пересмешника»” только пролистывал, да и то довольно давно, так что постановка этого незамысловатого сюжета не омрачалась для него первоисточником. — Бля, а когда Аттикус обращался к присяжным, ну что за мощь! — восклицает он, размахивая свободной рукой для более точного выражения своих эмоций. Аизава согласно кивает, едва заметно улыбаясь. Ему всегда особенно нравилось выслушивать мнение Шинсо по поводу просмотренного, прочитанного или просто услышанного. Даже в школе, когда его подростковый кругозор не охватывал той или иной темы, он всё равно выражал своё, часто очень конкретное мнение по поставленной проблеме. — Я даже не знаю, как, если честно, на это смотреть… — продолжает парень. — Раньше меня бесил этот момент, когда мистер Рэддли стрелял в детей в темноте, приняв их за воров, а сейчас… — Ну да, в подростковом возрасте всё проще, есть чёрное и белое, — снова кивает Шота. — Сейчас-то, небось, первым потянешься за оружием, в случае чего, а? Хитоши хитро щурится. — Well, I am a very possessive person, — неопределённо пожимает плечами он и тут же чертыхается. — Да сколько можно! Его недовольный полурык-полустон адресован поднимающемуся с ближайшей скамейки высокому силуэту. — Снова работа? — вполголоса уточняет Аизава, хотя можно было и не утруждаться. Силуэт движется к ним навстречу, оказываясь высоким мужчиной с идеально прилизанными волосами, в элегантном сером костюме и прямоугольных очках. Впрочем, руку с его талии Хитоши убирать не торопится. — Господин Шинсо, неужели это вы? — мужчина сдержанно кивает и даже не улыбается, но в голосе слышится что-то насмешливое. What are you doing here and who are you with? — Слышит Шота в этом голосе. — Господин Сасаки, какими судьбами? — Хитошин приторно-сладкий голос психопата-убийцы ясно дает понять, что именно этого человека он не хотел бы видеть никогда в жизни. По крайней мере в подобной ситуации.— Думал, вы бываете только на премьерах. — Работа-работа, — мужчина разводит руками. Хоть он сам и высокий, его руки и ноги кажутся непропорционально длинными. Наверное, всю одежду приходится шить на заказ. — Впрочем, вы и сами знаете, как это бывает. Когда срываешься в другой город ни с того ни с сего…. — Я должен это знать? — уточняет Хитоши, явно напрягаясь. Кто этот человек? Он знает то, чего не должен? — Слухами земля полнится, — тонкие губы мужчины трогает лёгкая улыбка. Шинсо морщится. — Насколько мне известно, вы ещё не вернулись. — Именно так. — Вот как… — незнакомец задумчиво хмурится и переводит взгляд на Шоту. — Позвольте представиться, Мирай Сасаки, главный редактор Night Eye. Тот самый?.. С которым знаком Ямада? — Аизава Шота, профессор классической иностранной литературы в ЮЭЙ. Мужчина сдержанно кивает. — Вы сегодня как журналист или как частное лицо? — уточняет Хитоши, и Шоте кажется, что вопрос не столько о просмотренном представлении, сколько о том, что происходит здесь и сейчас. — Статью написали сразу после премьеры, — пожимает плечами главный редактор. — Я же решил выкроить время, чтобы проверить, насколько в действительности обстоят дела. — И как вам? — Великолепно, хотя, в статье можно было бы использовать меньше ярких эпитетов, сейчас я это вижу. — Что ж… — Хитоши разводит руками. — Думаю, нам пора. — Разумеется, приятно было вас не увидеть здесь, господин Шинсо. — Взаимно, — голос его явно сообщает об обратном. Стоит им отойти в сторону, как Шота не выдерживает и начинает тихонько смеяться. — Почему сегодня всё так? — устало спрашивает Хитоши, утыкаясь лбом в его плечо. — Ну, наверное, потому что ты выбрался в публичное место, — невинно предполагает Шота. — Никогда не думал, что среди сотен людей твоего круга, которые ходят по подобным мероприятиям, ты можешь встретить знакомых? — Да, но… — рассеянно начинает парень, осекаясь — кажется, он действительно не задумался об этом. Интересно, чем он вообще руководствовался, выбирая место их свидания? Тем, что будет прикольно посмотреть пьесу или тем, что так принято? Ресторан, театр, а потом уже постель?.. — В смысле…. — Давай-ка покурим, пока тебя не выловили ещё какие-нибудь важные шишки, не знающие, что ты вернулся, и ты отвезёшь меня домой. Хитоши поджимает губы и кивает безрадостно. Он явно решил, что Аизаве всё это надоело, так что Шота спешит развеять его опасения: — Так-то можно было бы и ещё народу глаза помозолить, но завтра у меня дедлайн с отчётами, да и должники припрутся с утра, — он даже не лукавит, их колоритная пара должна выбивать многих снобов из колеи, но это можно проделывать в любой свободный вечер, а сегодня у него ещё полно дел. — Да уж, — Шинсо закусывает губу и смущённо оглаживает рукой шею. — Я никак не ожидал такого количества знакомых здесь. Каким-то чудом в ближайшей стеклянной кабинке-курилке им не попадается ни одной знакомой Хитоши физиономии. Кроме них там только парочка каких-то толстяков да три француженки, бойко что-то обсуждающие между собой. Но Шинсо всё равно курит нервно и на обратном пути то и дело оглядывается по сторонам, однако, оторвать руку от Шотиной талии не торопится. Ухватился за неё, как пьянчуга за стену в отчаянной попытке заземлиться и прекратить кружение комнаты. Возвращаются к машине они в какой-то внезапной тишине. Не то, чтобы говорить не хотелось, но Шота залипает сначала на шорох листьев, а потом на резкий контраст улицы с внутренним театральным парком. Улетает мыслями куда-то в сравнения и метафоры — видимо, постановка его всё никак не отпустит. А Хитоши притихает сам собой и только изредка поглядывает на Шоту. О чём он думает? В лифте в этот раз битком набиваются люди — тоже особо не поболтаешь, и только оказавшись в машине, Хитоши наконец подаёт голос, включая навигатор и спрашивая: по улицам или по хайвею? Аизава внимательно изучает красные, жёлтые и зелёные полосы на навигаторе — количество пробок. По хайвею в целом быстрее, даже с пробками, а если ехать по улицам, то до дома внезапно целый час. В любой другой день он бы с удовольствием покатался с Хитоши подольше — и не только покатался, но, увы, уже не сегодня. Можно, пожалуй, ещё поехать по платной дороге — там-то уж точно сейчас никого. Шота решается. — Ты выбрал спортивную машину для того, чтобы в пробках в ней тухнуть? — бесстрастно спрашивает он, скрещивая руки на груди. Его кожанка снова на заднем сидении, в машине едва-едва работает обогреватель. Аконитовые глаза загораются азартом. — Хочешь посмотреть, на что моя девочка способна? — О, я не сомневаюсь, что она способна на многое, а вот настолько же её хозяин хорош в вождении, как в красноречии? — он едва вскидывает бровь, словно бы, действительно сомневается в Хитошиных способностях. — You… Doubting my skills? — уточняет парень недоверчиво. Огонёк в зрачках разгорается в настоящий пожар. — Some of your skills, — стараясь сохранить безразличное лицо, уточняет Шота. Брать Хитоши на слабо всегда было одним из любимейших времяпрепровождений. В школе, будучи наглым, но не сильно уверенным в себе шкетом, он рвался доказать всем и каждому… буквально всё подряд. Его можно было даже заставить мыть гору посуды после вечера готовки ехидным «Ваше Величество, небось, не узнает губку, если ткнуть ей ему в нос?». Сейчас, разумеется, самоутверждаться ему не нужно, но… — Пока что с точностью известно, что болтаешь ты больше, чем делаешь, — ещё раз подначивает Шота. Аконитовые глаза щурятся, губы растягиваются в хищном оскале. — Окей, сэн-сэй, — смиренно соглашается тот, расслабляя галстук. — Вызов принят. Аизава мычит что-то согласное и отворачивается к окну, не в силах больше сдерживать улыбку. Он до сих пор так мило ведётся… В замке поворачивается ключ зажигания, ревёт мотор (ух, Даби на стенку полезет, когда узнает, на чем Шота катался), машина резво разворачивается и торопится к выезду с парковки. Однако… Не одни они пытаются попасть домой. На нижних этажах уже собралась очередь, машины всевозможных цветов, типов и марок толпятся в несколько рядов, а особо недовольные даже сигналят. Хитоши пользуется моментом, чтобы положить руку на колено Шоты, привлекая его внимание. — Lemme get to an empty road and you’ll see just how skillful my hands can be, — бархатный голос вместе с пристальным, завораживающим взглядом, пускает мурашки по спине Аизавы. То ли от наглой ладони, поглаживающей колено, то ли от обещания в этом голосе. Совсем никак не связанного с быстрой ездой… Может, к чёрту его рефераты с отчётами? Может, стоит всё-таки затащить Шинсо к себе?.. Мимолётное желание борется с логикой в его голове. — И давно у тебя Мустанг? — любопытствует Шота, стараясь отвлечься, когда они преодолевают парковочный затор и выезжают на не менее забитую дорогу Сибуи. Рука с его колена исчезает и думать сразу становится как-то легче. — Отец подарил на поступление в университет, — кивает Шинсо. — То есть… технически на выпуск со школы, но сесть за неё я смог уже только в Кембридже. Она мне так же дорога, как тебе твой байк. Прокатал на ней по всей Америке, потом перевёз сюда. — И после этого всего она в таком хорошем состоянии, или ты несколько раз её заново собирал? — Шота говорит одно, а думает совсем другое: лично ему на его выпускной отец вставил дичайших пиздюлей. Отхуярил ремнём так, что до сих пор по спине неприятные липкие мурашки при одном только воспоминании. И всё только потому, что Шота пришёл домой пьяный. А уж когда он узнал, что Шота купил себе байк вместо машины… — Ну, что-то, конечно было заменено… Тормоза, шины… — парень недовольно прокашливается, и Шота едва улавливает за этим кашлем: «кусок бампера», и усмехается. — Было бы нереально, если бы ты со своей способностью сжигать даже овощи, состоящие на девяносто процентов из воды, не угодил в аварию хотя бы раз. Что-то серьёзное? — Да так… — Хитоши неопределённо пожимает плечами и делает вид, что полностью сконцентрирован на дороге. Но похоже, пристальный взгляд в его щёку всё-таки выводит его на чистую воду: — Окей, окей. Я был пьян и не смог объехать дерево. Задел совсем чуть-чуть. — Ну-ну, — фыркает Шота. — Ой, ты свою первую аварию вспомни! Небось, несколько недель в больнице потом провалялся? — Я только руку сломал, да и не было у меня денег на больницы. В общаге лежал и искал способы разодрать сраный гипс, чтобы почесаться. Хитоши усмехается. Он, насколько Шота помнит, тоже в детстве успел конечности переломать. — Как-то в Нью-Йорке уже, я играл на площадке с не особо вежливыми пацанами… — начинает он, переключая скорость. Дорога, на которой они оказались, действительно, более-менее пуста, и Шинсо пользуется этим. Лавируя между машинами, парень пересказывает историю своей сломанной руки, а Аизава, вцепившись в ручку двери, старается делать вид, что совсем не ощущает ускорения. Спорткар ревёт, проносясь между плетущихся домой минивэнов, хетчбэков и седанов. — Неплохо, да? — усмехается Хитоши, предусмотрительно сбрасывая скорость перед поворотом. Его самодовольная ухмылка заставляет Шоту показушно зевнуть, демонстрируя, что не особо-то он и впечатлён. Хочешь поиграть? О да… — Хоть немного развеялись, а то я уж думал, засну от твоей езды — такая неспешная, — подначивает его Аизава. Парень недовольно цокает языком. — Ну знаешь! Некоторые думают и о своих пассажирах, — упрёк явно к тому времени, когда Шота из вредности погнал свой байк на огромной скорости с вцепившемся ему в бока пацаном на заднем сидении. А нечего было выпендриваться потому что. Он как раз собирается ответить, когда с рядом с ними выравнивается ещё один спортивный автомобиль. Его основное предназначение — демонстрировать крутость хозяина — безошибочно опознаётся в подчёркнуто хищных формах. В свете ярких фонарей хайвэя его хромированный фиолетовый корпус отливает чёрным. — О-о-о, — тянет Хитооши, моментально отвлекаясь. — Это же Skyline, какая красавица. Midnight purple, редкая штучка. Шота согласно мычит. Редкая штучка тем временем, поддерживает их скорость и многозначительно мигает фарами. — Мустанг против Скайлаин… — Аизава наигранно задумчиво почесывает подбородок. — Кажется, это неплохой способ продемонстрировать свои способности, м? Хитоши только скалится и мигает фарами в ответ. Скайлаин рыкает и пускается вперёд, а Шота едва успевает крепче вцепиться в дверную ручку, когда Шинсо переключает скорости и бросается за ним. Его вдавливает в сидение, а рёв двигателя оглушает, едва не разрывая барабанные перепонки. Дух захватывает от того, как быстро Мустанг разгоняется, стрелкой спидометра опускаясь ниже ста. Шота смотрит вперёд на пустую дорогу, боковым зрением отмечая проносящийся скупой уличный мотив: фонари, небесная чернота и далёкие многоэтажки, сливающиеся в длинные полосы света. Несколько секунд, которые кажутся приросшему к креслу Шоте вечностью, слышно только рёв двигателя вместе с воем ветра и резкие щелчки переключаемых скоростей, а потом Скайлайн оказывается всё дальше в боковом зеркале, и Мустанг под громкое Шинсово «Eat shit!» несётся по прямой на каких-то заоблачных скоростях, пока вдруг резко не сбавляет скорость перед поворотом, так что Шоту кидает вперёд — благо, ремень останавливает от столкновения со стеклом. Хитоши смеётся и победно смотрит на Шоту, ожидая реакции. А мужчина залипает на то, как в его глазах неоновые огни отражают какую-то параллельную вселенную. Он улыбается, глубоко вдыхая, чтобы успокоить зашедшееся в приливе адреналина сердце. — Охуенно, да? — уточняет парень, выруливая на обычную трассу и перестраиваясь в крайний ряд. Эта гонка прилично сократила их путь, и вот уже в нескольких метрах нужный съезд. — Да, — он поправляет косу на плече. Кажется, или волосы встали дыбом? — Что ты теперь думаешь о моих способностях, сэн-сэй? — довольно мурчит Хитоши. Будь он котом, он бы сейчас начал чистить уши, делая вид, что его победа эта и не победа вовсе, а так, рутина. — Что у водителя Скайлайна руки из жопы, это точно, — уклончиво отвечает Аизава, признавая чужое мастерство. Машина съезжает на дорогу, снижая скорость до сорока, и теперь кажется, что они ползут, а не едут. — На самом деле, у Мустанга тут есть преимущество, — уже спокойнее поясняет Хитоши. — Он мощнее, а потому на длинных дистанциях хорошо себя показывает, но в короткой гонке у Скайлайна определённо фора. Он легче, ему не требуется лишних оборотов двигателя на старт. Так что… — Хитоши скромно поправляет воротник рубашки. — Были бы мы на треке, меня бы обошли на первом повороте. — Well, now you just spoiled your own moment of victory, — хмыкает Шота. — Я уже собирался сказать, что не так и далеко твои действия ушли от того, что ты вечно несёшь, но… Он разводит руками, словно бы и правда разочарован. Мустанг проползает мимо призывно горящих забегаловок с традиционной кухней, и Шота вспоминает, что дома снова нечего положить в рот. Хорошо, хоть, за шумом вокруг не слышно урчание его желудка. — Не могу же я поступиться правдой ради желания казаться самым невъебенным, — пожимает плечами парень, поворачивая на узкую дорогу, ведущую к одной из многих одинаковых многоэтажек в районе Шоты. Ха, а раньше бы… — Знаешь, мне определённо нравится это твоё новое качество, — ухмыляется мужчина. И раз уж зашёл разговор о выпендрёже… — Раз так, скажи мне, Ваше Величество… Ты таскаешь меня по всяким ресторанам и театрам, а дальше… — он делает паузу, позволяя Хитоши переварить информацию, — что, планируешь дарить мне блядские цветы с открытками и коробки конфет в форме сердечка? Не ожидавший такой прямолинейности Хитоши слишком резко нажимает на тормоз рядом с нужным подъездом, так что машина покачивается, останавливаясь, а их с силой кидает вперёд. — Чёрт, извини, — взволнованно шипит парень, молниеносно поворачиваясь к нему и включая свет в салоне — В смысле… — до него, похоже, доходит сказанное. — Что ты?.. Он испуганно хлопает ресницами и нервно облизывает губы, пока Шота молчит, наслаждаясь произведённым эффектом. — Я имею в виду, — Шота высвобождается из ременного плена и подаётся корпусом к Хитоши. — Что всё это, конечно очень мило и эффектно… Его голос опускается до мурчащего полушёпота, а рука пускается в путешествие по отворотам чужого пиджака, пока глаза пристально изучают чужое растерянное лицо. Он такой невероятно милый в эти моменты. Когда между ними расстояния — на выдохе, когда никто их не видит. С него слетают все его маски, все его затянутые в галстуки манеры, оставляя только жадную до внимания и ласки суть. И Шоте хочется насладиться этим подольше. — Все эти рестораны, театры, пафосные сцены возле моей работы, — пальцы перетекают на рубашку, проходятся по мягкой тонкой ткани, прихватывают галстук и с удовольствием его ощупывают. Прохладный и гладкий, но прочный — действительно удачный вариант: и в пир, и в мир, и связать запястья или завязать глаза… Эти самые, аконитовые, которые сейчас заворожённо ловят каждое его движение. — Но что на счёт поменьше шоу и побольше приватности в следующий раз?.. Он тянет за галстук, заставляя парня чуть наклониться к нему, и не дав тому опомниться, нежно касается его губ своими. Не поцелуй даже, а дразнящее прикосновение, мимолётное и едва ощутимое — но возбуждение всё равно болезненной молнией пронзает всё тело, острокрылыми бабочками рассыпаясь в животе. Он тут же отстраняется, не позволяя этому чувству усилиться и нагло улыбается распахнутым в полном замешательстве глазам. — Don’t look at me like that, mr. vise-president, I don’t bite. For now. — заговорщически шепчет он, поглаживая чужую щёку большим пальцем. Сбившееся Хитошино дыхание мурашками оседает на коже, заставляя сердце сбиться с ритма. Жаль, что к завтрашнему утру ему так много всего нужно сделать… — Ты… — неуверенно начинает Шинсо, перехватывая его запястье, чтобы не позволить отстраниться, но Шота только качает головой. Он мог бы плюнуть на всё и затащить его к себе прямо сейчас, но Хитоши определённо заслуживает большего, чем быстрый отчаянный трах с последующим выдворением перед рабочей ночью. Хочется долго и неторопливо изучать господина вице-президента пальцами, выискивать каждое правильное движение, которое пускает молнии по его телу, рассматривать его, позволяя мельчайшим деталям отпечататься на сетчатке, вслушиваться в гамму его неровных вздохов и тихих стонов. Нет, Хитоши нужно наслаждаться, а на это явно требуется больше времени, чем остатки ночи. И еще… Он уверен… После этого ему никуда не захочется его отпускать. — I wish we could make this night last, but… — слова буквально режут легкие, отказываясь произноситься. Шота неосознанно закусывает губу, убирая руку с чужой щеки. — Work is calling, so... Перегнувшись через сидение, он забирает свои вещи и открывает дверь. — See you later, Toshi. — See you, — отзывается парень тихим отрешённым эхом. Похоже, поступок бывшего учителя сильно выбил его из колеи. А чего он ожидал — что Шота и дальше будет играть в увлекательную игру «я делаю вид, что не помню, как горячо ты меня целовал в моей же прихожей»? Подавляя острое желание обернуться, Аизава передёргивает плечами, словно бы убеждая сам себя в том, что поступает правильно, и открывает подъездную дверь. Он даже не сомневается, что Хитоши будет торчать у его дома ещё какое-то время, приходя в себя. Не сомневается, потому что прекрасно помнит, каково это: когда только-только начинаешь встречаться с кем-то и осознаёшь, что, да, блять, твои чувства не отвергают. И более того — они взаимны. Он помнит, как гуляют по спине мурашки, как долго горят губы от поцелуев и сколько всяких мыслей проносится в голове за секунду. Впрочем, ему нечему завидовать. Потому что у него самого сейчас внутри такой ёбаный водоворот чувств, что приходится сделать несколько глубоких вдохов, а всё равно никак не отпускает. Шота прикрывает глаза, прислоняется лбом к стенке лифта, а на его губах расплывается совершенно идиотская улыбка.