Крылья

— Ты знаешь, Петь, — Света сидит в его съемной квартирке, разглядывает рисунок на клеенке и подбирает слова, — иногда мне кажется, что я создана только для того, чтобы стоять рядом с великими. С Дианой, со Славой. Но не быть такой. — Прости мой французский, но хуйня это полная. Какие «Снайперы» без тебя? — Да, но тексты Динькины и музыка чаще всего. И народ ее любит. — А она любит тебя, и в этом разница. И с чего вообще этот бред лезет в твою голову? — Я вчера со Славой виделась. Он в кино снимается, концерты дает. Дианка в последнее время не обращает на меня внимания, и знаешь, такое чувство, будто я сначала потеряла его, а теперь постепенно ее. Они идут вверх… и оставляют ненужное. — Кто кого еще оставляет, — Петька хмыкает, пытаясь окончательно проснуться, поднятый звонком Светы без предупреждения. — Насколько помню, со Славой ты сама разбежалась. — Не цепляйся к словам, мне и без того тошно, — непривычно срывается Света. Выдает первое, что приходит в раздраженный ум, но быстро берет себя в руки. — Ты, наверное, думаешь, что я драматизирую, но не могу выбросить из головы эту мысль. Она пропадает с кем-то ночами, а я, как идиотка, делаю ремонт в нашей комнате. Света чувствует себя Славой, желающим всеми правдами и неправдами удержать любимую женщину. Разговор с Петькой как-то не вяжется: этих игр он решительно не понимает — разорвать нормальные отношения и ввязаться в непонятное нечто со студенточкой, кажется ему, такая глупость. Еще более запутавшейся Света выходит из его дома. Ноги несут в знакомый двор. — Света, а ты чего так рано? — Лиечка кутается в жилетку, встречая дочь на пороге. — Только Диана звонила — и сразу ты здесь. — Диана звонила? — Ага, искала тебя. По голосу слышно, что пьяненькая, конечно, — Лия Давыдовна по-доброму подтрунивает над ней и отходит от двери. — Чего мы вообще как не родные-то стоим, заходи давай. Разуваясь, дочь с улыбкой щурится: — А можно шутку про неродных? — Даже не вздумай, Светлана, — грозится ей Лиечка и проходит в кухню. — Я тебе такую шутку покажу. — Ладно, ладно, отставить шутки, иначе расстрел, — она поднимает руки в качестве белого флага. На плите закипает облезлый советский чайник с цветочными узорами, когда Света делится происходящим в жизни. [Всем, кроме Дианы.] Лиечка разливает ромашковый чай по кружкам, которые достает из серванта только в особые дни, и садится напротив. — А в чем на самом-то деле проблема? Не просто ведь так ты приходишь с утра пораньше. Значит, беспокоишься о чем-то. — А что, просто так обычно не прихожу? — Обычно ты вообще звонишь. Выкладывай, что случилось. Света, закусив губу, раздумывает, как все преподнести, и в итоге выпаливает на одном дыхании о ссорах с Динькой, только отношения с ней по-прежнему умалчивает. Боится, что закаленный советский ум не воспримет всерьез и спишет на молодость. — А ты себя в двадцать один вспомни, — в конце пламенной речи спокойно отвечает Лиечка. — Вы много работаете, чтобы добиться успеха, так дай девчонке им насладиться. Не многие через это проходят. — Я чувствую себя ее задним планом. — Так перестань, — отмахивается Лиечка. — В любых отношениях есть тот, кто выходит на первый план, и скажу тебе так, — она кладет руку на запястье дочери, — это обычно хорошо. Один поддерживает, а второй тянет их вперед. И все довольны. — Но я — нет. — Значит, надо поговорить с Дианой. Быть может, у нее есть ответные претензии к тебе. Я тебе не советчик здесь, Светочка. Хрустальный мир ее содрогается: гораздо проще искать ответы в других, чем, возможно, разбиться о резкие слова бесконечно любимой Дианы. Они разговаривают с Лиечкой еще совсем немного — о бытовом, о ничтожно малом в сравнении с тем, что придется открыть для себя вечером. Шатаясь еще несколько часов по Питеру, Света настраивается на нужный лад и, когда приходит в коммуналку, морально собирается с силами: — Привет, — входит в комнату крадучись, будто не знает наверняка, кто может в ней оказаться. — Наконец-то, — Диана в растянутой футболке «Олимпиада 1992» с цветными кольцами на груди прыгает к ней в объятия. — Умеешь ты давать повод для беспокойств. Пропадаешь на целый день — и ни привета, ни ответа. Ищи ее по всем знакомым. — Ты тоже, Диана Сергеевна, умеешь. Сбегаешь после концерта, ничего не сказав, а потом еще и список недовольств предъявляешь, — Света не обнимает ее в ответ, и этот жест хладнокровия Диана читает сразу. Старается игнорировать — выходит плохо. — Что происходит, Свет? Ты отстраняешься от меня… Та снимает Дианины руки с себя и проходит к кровати. Садится на застеленное одеяло: — Лучше ты мне скажи. — Я тебя не понимаю, — Диана садится рядом на пол. Поглаживает колени Светы, как бы пытаясь ее успокоить [или себя, занимая руки]. — Что не так? — Снайперы. Ты. — Снайперы. Я. А конкретнее? — В последнее время мне кажется, что они тебе дороже меня. Ты выбиваешься вперед, и это здорово. Я горжусь тобой. Ты многое делаешь для группы, но… я теперь чувствую себя просто фоном. Диана слушает ее, и чем больше та говорит, тем более четкая улыбка появляется на лице: — Светка, — Диана кладет голову ей на колени, — я тебя обожаю. — Это к чему? — Это просто так. Пальцы перебирают осветленные волосы Дианы. Они выжжены до желтоватого оттенка и секутся книзу. Она думает срезать их под ноль. — И это все? — Не все, — Диана закрывает глаза. — Мне жаль, если ты правда думаешь, что Снайперы мне дороже тебя. Я всегда думаю о группе, как о чем-то особенном, созданном нами. Что только между тобой и мной. А по поводу фона… меня иногда заносит. Прости. Я, наверное, жутко невыносимая в такие моменты, — она поднимает свои лисьи зеленые глаза. — Если честно, придушить хочется. — Светлана Яковлевна, вы что, БДСМ увлекаетесь? — пытается рассмешить ее Диана. — А вообще понимаю, уж я-то знаю, какой высокомерной задницей могу быть. Света тяжело вздыхает: — Да. Это ровно то, о чем я подумала, когда с тобой познакомилась. — Я старалась, — вздергивает голову Диана и перебирается на кровать. — За сцену прости. Мне порой сносит крышу. — Довольно часто. Она обиженно вскидывает руки: — Признаюсь и каюсь. Как мне заслужить прощение? — Я еще подумаю. — Идет. А в остальном… у нас все хорошо? — тревога ее носит конкретное имя. — Конечно, — Света разглядывает серьезное Дианино лицо. Оно настолько редко бывает таким взаправду, что это вызывает непонятный смех. — И что смешного? — Ты. — Если тебе от этого легче, смейся сколько угодно, — она падает на бедра Светы, разглядывая потрескавшийся потолок. — А хочешь, я весь следующий концерт вообще не буду отсвечивать? В милитари оденусь, чтобы меня не было видно. — И только гитара повиснет в воздухе… — Прикольно же. — Нет, Диана, оставайся собой, только немного сдержаннее. — Это несовместимые понятия, но я постараюсь. Света опускается к ней за поцелуем, сгибаясь пополам, и все встает на места. Картинка складывается пазлом во вполне предсказуемый исход. В коридоре перегорает лампочка, пьяный сосед пинает пластиковые тазы и ругается матом. — Свет. — А? — Дома есть нечего. Может, заглянем к Лиечке в гости? — Можно. Но, если она будет пытаться нас помирить, просто знай: я пожаловалась ей на тебя. — Ничего, — весело отмахивается Диана, — я на тебя тоже. — Моей маме? — Нет, половине бара. Или чуть больше, чем половине. — Здорово, — поджимает губы Света с выработанным спокойствием. В совместной жизни с Дианой оно появляется как способ выжить. — Пойдем собираться, а то сосед сейчас опять начнет свой пьяный концерт с «Любэ» и водочкой. — Видишь, какая коммуналка у нас творческая, все концерты дают. — Некоторые лучше пропустить, — Света накидывает легкую олимпийку, прячет волосы под кепку с белой галочкой спереди. — С тобой сложно не согласиться, — Диана хватает по пути портфель, выскакивая в коридор. «Я не делю любовь пополам, я никогда не поставлю тебя на весы».