Солнце за окном по-летнему тёплое, яркое, прямо как улыбка Эммы. Норман думал об этом, сидя у окна, сложив руки на подоконнике. Солнце, тонкие лучики которого пробивались сквозь белые занавески, одним только своим видом напоминало ему Эмму. Такую яркую и взрывную, немного безумную, но очень добрую Эмму. Девочку с непослушными рыжими кудрями, в которую он, Норман, был искренне влюблён.
Её должны были забрать завтра — Норман подслушал разговор Изабеллы с семейной парой, которая уже несколько месяцев присматривалась к ней. Одна только мысль о том, что завтра его любимая Эмма покинет стены их приюта, приводила его в тихий ужас. Норман просто не мог представить жизни без неё, такой родной и тёплой. Он не знал совершенно, что будет делать, когда она уйдёт. Боялся её отпустить. Но самым страшным для него было даже не это. Больше всего на свете Нормана пугала перспектива того, что они с Эммой никогда не увидятся. Что она попросту забудет о нём, как и о всех остальных. У неё будет новая жизнь, новые друзья, возможно, даже вторая половинка. А он, Норман, останется где-то в прошлом, станет просто ей не нужен.
Когда Норман думал об этом, его начинало мелко трясти, а на глаза и вовсе наворачивались жгучие слёзы. Они катились по щекам, обжигали кожу, падали на подоконник, оставляя на нём мокрые пятнышки, но Норману было всё равно. Голова забилась совсем не этим. Все его мысли были заполнены Эммой, такой любимой и нужной Эммой. Даже сейчас он думал только о ней. Он просто не мог выбросить её из головы. Да и не хотел, чего уж.
Сидя у окна и тихонько, чтобы никто не услышал, всхлипывая, Норман прокручивал у себя в голове все воспоминания, связанные с Эммой. Он вспоминал, как они вместе играли в догонялки, как читали книжки с детскими сказками, воображая себя их героями, как пили зимними вечерами горячий шоколад, кутаясь в тёплый плед. В памяти всплывало множество различных моментов: плохих и хороших, грустных и весёлых, и все они грели душу, но вместе с тем и причиняли невыносимую боль. Сердце сжимали тиски каждый раз, стоило Норману подумать о том, что всего этого больше не будет. Слёзы тогда начинали течь с новой силой.
— Но-о-орман! — знакомый девичий голосок заставил Нормана дёрнуться, и он тут же стал быстро вытирать с глаз солёные капельки. Однако обладательница голоса вбежала в комнату раньше, чем он успел скрыть все следы безутешных рыданий. — Вот ты где, а я тебя повсюду ищу, — радостно протянула она, но выражение её лица сразу же изменилось, стоило ей взглянуть на друга. — Норман, ты что, плачешь? — уже более серьёзно спросила она, подходя к нему.
— Н-нет, — это жалкое и неправдаподобное «н-нет» было единственным, что смог выдавить из себя Норман. Он и сам не знал, зачем соврал, ведь Эмма поймала его с поличным, и отвертеться так просто у него уже не получится.
Взгляд у Эммы внимательный, обеспокоенный. Норман неожиданно для себя почувствовал укол стыда за то, что он заставляет её волноваться. Он даже опустил взгляд в пол, дабы не встречаться с ней глазами, словно нашкодивший ребёнок. Ему было неловко смотреть Эмме в лицо, в эти изумрудные омуты, особенно, когда он так жалко выглядит. Ему не хотелось, чтобы она видела его таким. На мгновение в его голове промелькнула мысль, что сейчас он наверняка упал в её глазах, и его тонкие пальцы инстинктивно сжались в кулаки. Он прикусил губу, пряча за чёлкой красные от слёз глаза.
— Норман, — снова негромко позвала его Эмма, мягко накрывая его ладони своими. — Ну что случилось? Ты можешь мне рассказать, ты ведь знаешь…
Голос у неё мягкий, успокаивающий. Но Норману всё равно чудятся в нём нотки волнения, которые Эмма, кажется, даже и не пыталась скрывать. Собственно, именно так всё и было. Эмма искренне переживала за него, ведь никогда ранее не видела, как он плачет. Обычно Норман был спокойным и сдержанным, даже в какой-то степени застенчивым, а тут рыдал, словно младенец. И это при том, что обычно его можно было увидеть улыбающимся, реже — хмурым, но никак не грустным, а уж тем более рыдающим. Вот она и беспокоилась.
Норман ей не ответил. Просто не нашёл, что сказать. Только молча уткнулся лицом в её плечо и крепко-крепко обнял, сцепив пальцы в замок у неё за спиной, чтоб уж точно не отпустить. Его до сих пор била мелкая дрожь, и Эмма прекрасно это чувствовала. Она, кажется, даже слышала, как громко бьётся его сердце. Физически ощущала на себе каждый его удар. Словно бы это не чужое, а её собственное сердце так бешено бьётся. Это вызывало в ней весьма противоречивые чувства.
Норману же казалось, что он сейчас сгорит от стыда. Эмма видела его таким слабым, таким ничтожным, и от осознания этого ему становилось только хуже. Он чувствовал себя отвратительно. Внутри смешались все эмоции и страхи, создавая собой гремучую смесь. По вискам сотнями громких колоколов билась одна единственная мысль: ты жалок, ты ничтожен и никчёмен. Это сильно давило. Мешало свободно дышать.
Но Эмма, как ни странно, не отстранялась, а даже наоборот. К его великому удивлению, она всё так же стояла рядом, одной рукой перебирая белоснежные волосы, а другой ласково поглаживая его по дрожащей спине. Она никуда не уходила, не бросала его тут одного, наедине со своими страхами. Она нежно обнимала и шептала что-то на ухо, что-то такое, от чего Норман успокаивался.
У Эммы прикосновения нежные, какие-то даже трепетные, и Норману это даже нравится. Ему хотелось бы стоять с ней так вечность, чувствуя эти мягкие касания на бледной коже и волосах. Хотелось остановить время хотя бы на немножко, хотя бы на чуть-чуть, чтобы Эмма подольше так гладила. Норману хотелось утонуть в этих объятиях, забыться в этой нежности и больше никогда-никогда не отпускать Эмму. Чтобы она никуда не уходила, чтобы всегда была рядом.
Но отпустить всё же пришлось.
Когда Норман окончательно успокоился и перестал всхлипывать, Эмма мягко отстранилась, но его рук всё же не отпустила. Она всё так же крепко сжимала холодные ладошки в своих, совсем маленьких и очень тёплых, и иногда поглаживала тыльную сторону большими пальцами. Взор её необыкновенных зелёных глаз был устремлён прямо в его голубые. Никто из них не решался разрушить зрительный контакт. В особенности Норман. Ему нравилось смотреть в эти изумрудные омуты. Будь у него такая возможность, он бы с радостью утонул в них.
— Так что случилось, Норман? — снова задала волнующий её вопрос Эмма, по-прежнему не прерывая зрительный контакт.
— Ничего, — только помотал головой Норман. — Просто… Просто мы с тобой завтра прощаемся и я…
— Не прощаемся, а расстаёмся на неопределённый срок, — вдруг перебила его Эмма.
— А? — он уставился на неё удивлёнными глазами, явно не ожидая такого ответа.
Она отпустила его руки, но лишь для того, чтобы скрестить их на груди. Её лицо вмиг приобрело недовольное выражение: тонкие брови сдвинулись к переносице, пухлые губки обиженно надулись, а в вечно добрых и радостных глазах и вовсе блеснул укор. Это ещё сильнее обескуражило Нормана.
— Кто тебе сказал, что мы прощаемся? — нарочито строго спросила она. — Говоришь так, будто бы мы больше никогда не увидимся.
Норман вздрогнул и стыдливо опустил взгляд в пол. А ведь и правда, с чего он так вообще решил? Они с Эммой были вместе всю сознательную жизнь, и вряд ли процедура усыновления способна их разлучить. Ну, если только на какое-то время. Но точно не навсегда. Глупо было с его стороны думать, что всё сложится как-то иначе.
— Прости, Эмма… — негромко прошептал Норман, неловко теребя край своей белоснежной рубашки. — Прости, прости меня… Я такой дурак…
— Не дурак, а дурашка, — поправила его Эмма, и на её лице снова засияла лучезарная улыбка. — А, точно. Я ведь хотела позвать тебя играть с нами в прятки. Пойдём, — в своей привычной манере затороторила она, хватая его за руку и утягивая за собой на улицу.
Норману не оставалось ничего, кроме как послушно последовать за ней. Но на его лице наконец-то за весь день появилась лёгкая улыбка.
***
Пускай слова Эммы и успокоили его, но заснуть этой ночью Норман всё равно не смог. Слишком сильно переживал. В голове роилось множество мыслей, из-за которых он не мог сомкнуть глаз. Он обдумывал каждую, даже самую мельчайшую и незначительную деталь. Думал о том, как часто они с Эммой будут списываться и будут ли вообще. О том, что ждёт в будущем его самого. Размышлял он и о том, что скажет Эмме, когда они снова встретятся. Тщательно обдумывал прощальную речь, скрупулёзно подбирал, взвешивал каждое слово. Он хотел, чтобы всё было просто идеально.
Наверное, для десятилетнего Норман загоняется даже слишком сильно. Другие дети в его возрасте не задумываются так глубоко над вещами, которые искренне его беспокоили. Впрочем, в этом весь Норман. Он всегда был не от мира сего, словно бы прибыл сюда из прошлого, а то и позапрошлого столетия. Вундеркинд и прагматик, что с него взять.
Так, пребывая в глубоких раздумьях, он пролежал всю ночь. Уснул только под утро, когда на горизонте начало появляться солнце. Правда, поспать нормально ему не дали. В шесть часов утра оглушительно зазвонил колокол, вырывая его из сладкой дрёмы. Организму тех жалких нескольких часов забвения было недостаточно, и мозг настойчиво требовал продолжения сна. Однако уснуть снова Норману было не суждено.
— Норман, поднимайся! Сегодня твоя очередь дежурить! — послышался громкий голос Изабеллы из коридора.
— Уже встаю… — сонно протянул Норман, нехотя вылезая из-под тёплого одеяла.
***
— Норман, с тобой всё в порядке? — Эмма легонько ткнула пальчиком в щёку друга, отчего тот вздрогнул.
— Да, я в норме, — как-то отстранённо ответил ей Норман, и из его груди вдруг предательски вырвался зевок, заставляя мальчика смутиться.
Эмма снова недовольно нахмурилась.
— Ты чем всю ночь занимался? — опять нарочито строго спросила она. Норман не любил этот её тон. Когда она так говорила, он просто не мог солгать ей, даже если ему было это необходимо. Вот и в этот раз тоже не смог.
— Я не мог уснуть, всё время думал о сегодняшнем дне… — честно признался Норман, пристыженно опустив глаза в пол. Когда Эмма так отчитывала его, он чувствовал себя неловко. Будто бы ему пять лет и он в чём-то провинился, а Изабелла ругает его за это. В этом плане Эмма недалеко от неё ушла. Сразу видно, с кого она берёт пример.
— Ты до сих пор переживаешь из-за этого? — её детские черты лица смягчились, и в голосе послышались нотки беспокойства.
Норман неуверенно кивнул. Честно сказать: ему было стыдно. В первую очередь перед самой Эммой. Внутренне он даже корил себя за такую слабость. Чёрт возьми, он же мужчина. Он должен быть сильным, в конце-то концов. Иначе кто, если не он, защитит Эмму?
Эмма внимательно глядела на него, будто изучая. По выражению её лица было видно: она о чём-то задумалась. Даже её вечно стоявшая торчком антенна склонилась вниз, будто бы задумавшись вместе с ней. Однако вскоре она просияла, словно ей в голову пришла какая-то отличная идея, и на её губах заиграла радостная улыбка.
— Придумала! — воскликнула она, и Норман перевёл на неё заинтересованный взгляд. — Можешь меня не ждать, я надолго, — добавила девочка и стрелой вылетела из комнаты.
— Э-Эмма, ты куда? — только и смог выдавить из себя ошарашенный Норман.
— Скоро узнаешь! — только услышал он, а вскоре в коридоре раздался громкий хлопок двери.
***
Норман ходил задумчивый уже час. До приезда новых родителей Эммы оставалось не больше получаса, поэтому он несколько переживал. Всё время ходил из комнаты в комнату, нервно перебирая пальцы, — он всегда делал так, когда волновался. Другие дети замечали изменения в его поведении, как и Изабелла. Последнюю это особенно сильно волновало. На завтраке он клевал носом, почти ничего не съел. А ведь сегодня давали его любимый омлет с горошком. Однако Норман практически не притронулся к еде. Только выпил чай и съел маленький кусочек хлеба.
А теперь он и вовсе бродил по дому, не находя себе места. Даже с детьми не играл, хотя обычно после завтрака они вместе с Эммой бежали с младшими детьми на улицу. Изабеллу это беспокоило. Что же происходит с её ребёнком?
— Тебя что-то беспокоит, милый? — мягко обратилась она к нему, подходя поближе.
— Если честно, то да… — признался Норман, поднимая на неё обеспокоенный взгляд. Дождавшись в ответ кивка, он робко продолжил: — Знаешь, мама… Я всё время думаю об Эмме… То есть о том, что буду делать, когда она уедет, — смущённо поправился он. — Я никак не могу перестать думать о том, всё ли с ней будет в порядке, сможем ли мы писать письма друг другу, встретимся ли мы вообще когда-нибудь… Если честно, то мне страшно даже подумать о том, что я больше никогда её не увижу…
Изабелла внимательно слушала его. Сейчас она видела в нём маленькую себя в тот период, когда уехал Лесли. Ей тогда тоже было очень плохо и грустно, поэтому она прекрасно понимала, каково это — расставаться с дорогим и любимым человеком. И, кажется, она знала, чем можно ему помочь.
— Знаешь, — начала она, когда Норман затих, — когда мне было примерно столько же, сколько сейчас тебе, в семью забрали близкого мне человека. Я тогда всю ночь проплакала. Думала, что никогда его не увижу. Но совсем недавно я встретила его в городе, — на этом моменте Изабелла мечтательно улыбнулась, вспоминая приятные эмоции от встречи с Лесли. — А вы с Эммой всегда вместе. Я думаю, что вы обязательно сможете найти друг друга, если очень того захотите. Просто всему своё время. Тебе не о чем волноваться, милый.
— Ты правда так думаешь? — мальчик с надеждой взглянул на воспитательницу.
— Я не думаю, Норман. Я знаю.
После разговора с Изабеллой Норману стало гораздо лучше. Он снова воспрянул духом, и к нему вновь вернулась былая уверенность. Теперь он был решительно настроен разыскать Эмму, когда станет постарше. Он обыщет хоть весь Нью-Йорк, но её найдёт обязательно.
А вскоре за Эммой приехали родители. Она как раз закончила делать что-то у себя в комнате. Новым родителям, правда, пришлось ждать несколько дольше планируемого, поскольку прощание со всеми детьми затянулось. А когда Эмма с трудом оторвалась от последнего малыша, она отвела в сторону Нормана и завязала у него на запястье браслет, сделанный из пластмассовых ромашек.
— Вот, этот браслет будет напоминанием обо мне, — сказала она, а после показала ему своё запястье с точно таким же браслетом. — Эти браслеты — символ нашей дружбы.
— Я буду бережно хранить его, — пообещал Норман. — И ещё кое-что. Эмма, поклянись, что мы обязательно встретимся снова.
— Клянусь, — поклялась Эмма, оттопырив мезинец.
Их клятва, данная на мизинцах, была стимулом для Нормана двигаться дальше. И он на все сто процентов уверен, что обязательно исполнит её.
