Принц Х Царевич - 2

Вторая история: Шеморханская девица — Не открывай глаза. Первое, что услышал царевич, проснувшись, был жаркий шепот принца. Ёширо прильнул к его плечу, справа, и от него было очень жарко. Пересвет локтем ощущал часто колотящееся сердце. Понятно: опять убийца в спальне. Царевичу не требовалось открывать глаза, чтобы по малейшему шороху определить — очередной ниндзя навис на потолке над постелью. Ну, что за страсть у этих наёмников — по потолкам лазить, точно тараканы? — Сделай вид, будто нежишься в моих объятиях, — соблазнительно мурлыкнул Ёширо, придвинувшись еще ближе. Легко поцеловал в уголок рта. — Обещал же не лезть с поцелуями на людях! — проворчал царевич преувеличенно сонно. По-прежнему жмурился: пусть ниндзя думает, что всё еще невидим. Угу, черный мужичонка на фоне расписных золотом сводов опочивальни. Это ж вам не Нихония, двойных потолков не строим, уж извините. — Это для дезориентации противника, — проворковал Ёж. Рукой скользнул по груди супруга, по напрягшемуся животу, откинул одеяла в сторону. Интересно было бы посмотреть, как округлялись в предвкушении пикантного зрелища узенькие глазки наемника? Пересвет, будто бы поддаваясь ласкам, согнул в коленях освободившиеся от одеял ноги — на самом деле подобрался для контратаки. Ёширо затеребил нежными пальцами завязки от пижамных подштанников, словно бы собираясь развязать — а по правде вводя убийцу в еще больший ступор и заставляя потерять бдительность. Теперь и Пересвет мог подсмотреть сквозь ресницы: в прорези черной маски виднелась раскрасневшаяся от смущения физиономия. Ниндзя позволил себе дышать — сосредоточенно запыхтел, справедливо полагая, что занятые друг другом молодожены его не услышат. Пересвет правой рукой приобнял налёгшего на него принца. Оба делали вид, что увлеченно целуются, благо длинные волосы Ёширо служили надёжным занавесом. А левая рука царевича, под прикрытием простыней, из-под края перины достала катану в ножнах. — Нет, — шепнул Пересвет, следя за силуэтом на потолке. — Нет еще… Ёширо, ласкаясь, провел рукой по плечу супруга, по локтю вниз — ладонь легла на рукоять меча. — Нет… — следил царевич, а принц спиной чувствовал взгляд убийцы. — Нет… Давай! Вжикнули тонкие шелковые шнуры: наёмник, точно паук на нитях, рухнул на них сверху, собираясь пронзить обоих сразу, насадить двух мотыльков на одну булавку. Но Пересвет не позволил отравленному клинку коснуться даже волос супруга. Подобравшись, царевич встретил нападающего-падающего ступнями в грудь — как ярмарочный медведь бревно! Одновременно клинок, освободившийся из ножен, описал над постелью дугу, с равной легкостью рассеча воздух и шею убийцы. Выдохнув, Пересвет с силой отбросил тело подальше от кровати, пока из горла не пролилась кровь на белые простыни. — Уже третий за неделю! — с раздражением сказал Пересвет. Ёширо сидел в постели, не выпуская меч. С опущенного клинка, с кончика, сорвалась капля крови, утонула в ворсе прикроватного ковра. Пересвет понял, что и сам всё еще сжимает опустевшие ножны — отбросил в сторону. Неуклюже, по волнующейся мягкой перине, на коленях подобрался к принцу, ободряюще обнял сзади за плечи. Он уже узнал, что, несмотря на кажущееся ледяное равнодушие, каждое убийство, пусть и вынужденное, уносит частичку его сердца. — На этот раз это был нихонец, — произнес Ёширо. — Как ты отличил? — удивился Пересвет. — Они же все одинаковые! Этот — точно такой же, как те кадайцы… Постой, а зачем тебя свои-то убивать станут? Принц тряхнул волосами: — Будто на меня дома мало покушались? Им недостаточно того, что я уехал. Им нужна полная уверенность, что я никогда не вернусь. — Зачем? — не понимал хитростей внутренней политики царевич. — Нихонец? — раздалось из-под кровати. — Это хорошо. Появившийся домовёнок деловито вытер полотенчиком кровь с клинка принца. — Из-за ваших кадайцев цена на человечину на черном рынке безбожно упала. Может, нихонца я смогу загнать подороже? — проворчал домовой, по-хозяйски примерился к трупу. Пересвет больше не заглядывал под кровать, пытаясь рассмотреть, каким образом оттуда исчезают тела наёмников. Просто проваливаются в темноту — и ладно. Не ему вникать в уловки мелкой домашней нечисти. Домовой хоть и отличался кошачьим размером, удивлял грузоподъемностью — мог в мгновение ока утащить под кровать хоть пятерых за раз. Едва спальня очистилась от посторонних, приотворилась дверь: — Ребятушки? Вы проснулись? — заглянула царица. У матушки была привычка заходить к родным по-домашнему, без стука. Она и сама еще была не одета — в цветастом кадайском халате, с растрепанной со сна косой. — Хочу посоветоваться с Ёжиком на счет подарка свату-Мисомото… Странное дело, Василиса Никитична не смущалась, застигнув, например, Забаву со Светополком в моменты страсти. Но каждый раз, увидев младшего сына в постели с супругом, краснела и начинала запинаться. — Да мы просто с вечера заболтались! — убрал руку с плеча принца Пересвет и торопливо отполз в угол кровати. — Болтали о том, о сём… Вот и заболтались. Вообще-то Пересвету служанки каждый вечер готовили постель в смежных покоях. Но принц всякий раз находил причину и способ, чтобы заставить его остаться. — Заболтались? — кивнула царица. — У Ёжика удивительные способности к языкам! За такое короткое время так освоился! — Ну, я тоже понемногу учу нихонский! — заявил Пересвет. — Верно, Ёж? Аригато-кудасай-коничива-охаё-онегай, нэ? [примечание: случайный набор слов] — Хай! — солнечно улыбнулся Ёширо. — Ай-сщитэру! [я люблю тебя] Пересвет сердито шмыгнул носом. Уж эту фразу он прекрасно успел заучить с его помощью! — Хе-хе… — неуверенно рассмеялась царица. — Молодцы, мальчишки. Иностранные языки, они всегда в жизни пригодятся… Только не забудьте спуститься к завтраку. — Мне кажется, нам с тобой пора отправиться в свадебное путешествие, — сказал Ёширо, когда родительница их покинула. — Нужно дать всем от нас отдохнуть. — Это точно, — со вздохом согласился Пересвет. Уехать хотя бы на время — удачная мысль. Пока они живут здесь, по царскому терему как тараканы шныряют убийцы. Поневоле станешь маяться бессонницей, опасаясь не столько за себя, сколько за родных и близких… Вскоре повод к путешествию нашелся сам собой. Вообще-то царь с царицей тоже очень волновались за сына. Про чужеземных убийц они, слава богу, не подозревали. Поначалу им хватало беспокойств из-за одного нихонца. Они оба поседели, переживая ночь свадьбы. А утром, когда узнали, что принц легко разгадал брачную аферу — только успевали друг дружку сердечными каплями отпаивать. Правда, Кириамэ покричал немножко, повозмущался. Но оказался парнем отходчивым и понимающим — охотно пошел на компромисс. Даже за моральный ущерб никого не потребовал казнить. Согласился с планом царицы отослать придуманную царевну в монастырь к бабушке. (Пересвет прокатился наряженным, переоделся в карете и вернулся в город через другие ворота.) Но за обман принц потребовал себе личную свиту — в лице одного разъединственного царевича. На том и порешили. А нихонские послы, согласно уговору, отправились к кадайскому правителю торговаться на счет долгов Тридевятого царства. Берендей Иванович вздохнул с облегчением. Даже не верилось, что всё так легко разрешится… С отъездом послов, ведение дипломатической переписки с Нихонской империей взял на себя принц Кириамэ. — «…Посему, уважаемый августейший коллега и брат, дорогой сват Мисомото, считаю необходимым заверить в самых дружеских намерениях…» Записал? Кириамэ кивнул. И царь продолжил вышагивать взад-вперед по кабинету, диктуя пространное послание для венценосного родственника. Ёширо, откровенно сказать, к бубняжу тестя прислушивался не более, чем к гудению мухи на окне. Он выводил идеальные иероглифы на рисовой бумаге кистью с тонким-тонким кончиком, изящно придерживая левой рукой широкий правый рукав кимоно. Кисть лениво порхала над белоснежной гладью, оставляя крошечные штришки, аккуратные точки, замысловатые росчерки — будто крошечные жучки наследили, пробежав от чернильницы. По правилам этикета письмо непременно следовало начинать с вежливых рассуждений о сезонном цветении. Но о чем тут напишешь? В далекой Нихонии сейчас должны распускаться гортензии, вовсю полыхать пионы, благоухать прекрасные розы, под ветерком качаться гроздья глицинии. Сад императорского дворца в эту пору равен по красоте небесной обители богов — по ровным дорожкам гуляют прекрасные дамы в красочных кимоно, с замысловатыми прическами, украшенными пышными шелковыми цветками, не уступающими тонкостью настоящим… А здесь? В этой варварской стране нет подобного обычая любования природой. Здесь в городе — чахлые пыльные палисаднички перед теремами и огороды с овощами на задворках. А за городской стеной — чащи и буреломы с болотами. Разве поля синие от васильков и розовые от клевера — но кто ж на них любоваться станет, если они сорняки? Можно было бы написать дорогому брату о том, как прошла свадьба, или о новой семье, в которую он вошел. Но зачем тратить тушь? Перед отъездом послы составили пространное послание с подробными отчетами и восторженными описаниями. Письмо принца к императору не потерпит суесловия. Кириамэ тем более не станет писать, как легко его приняли в царствующем семействе, несмотря на странный брак. Сделали не то младшим сыном, не то дочерью, взамен сбежавшей на войну Войславы. К слову сказать, своенравная царевна и сама в семье скорее была сыном, чем дочкой, отличаясь мальчишескими повадками и полным отсутствием интереса к нарядам и прочим девичьим заботам, чем всегда огорчала матушку. Возможно поэтому Василиса Никитична с особым воодушевлением занялась составлением полного гардероба для принца, которому что кружево, что вышивка — всё было к лицу. Привыкший к строгим традициям нихонского двора, Кириамэ понимал необходимость соблюдать приличествующую благородной особе тщательность в облачении — в отличие от родных отпрысков царицы, вечно ей досаждающих. Те что в детстве с челядью в лужах кувыркались, что теперь в нештопаном исподнем по терему разгуливать могут без зазрения совести. Нет, обо всём этом, разумеется, императору писать не стоило. Тем более нельзя было раньше времени открывать сюрприз, который готовила для далекого родственника Василиса Никитична. Узнав об особенностях нихонской архитектуры, (а конкретно — о бумажных стенах), государыня пришла в возмущение. И решила собственноручно связать для замерзающего императора зимнюю юкату из козьего пуха. Никаким уверениям очевидцев царица верить не желала — полагая императора человеком значительным, размахнулась с размерами халата от всей души. Ну что ж, в конце концов, братец Мисомото сможет передарить подарок — нарядит статую Будды на Новогодние праздники. [примечание: юката — легкое летнее кимоно] Представив золоченого истукана в козьем пухе, Ёширо едва не ляпнул кляксу. — Ого! — царь крякнул, заглянув через плечо. — Я уж битый час письмо диктую, а у тебя всё в пять столбиков убралось! Вот же хитрые у вас закорючки, куда уж нашим буквицам. Кириамэ отложил кисть и вместо подписи поставил личную печать, квадратный оттиск красными чернилами. Пробежал глазами написанное: ничего лишнего, коротко и по существу. Такое послание лучше любых дипломатических пустословий заставит брата позаботиться о соблюдении интересов дружественного Тридевятого царства. «Дорогой брат! — значилось в послании. — Ссылка моя обернулась счастьем, ибо обрёл я здесь любовь всей своей жизни. Мы сочетались браком, но чтобы завоевать взаимность, мне придется приложить немало усилий. Пожелай мне удачи и прикажи выслать все необходимые мне вещи (список прилагаю)». По нихонским меркам письмо вышло хамским. Однако Ёширо был уверен, что старший брат нисколько не обидится. Принц свернул лист в свиток, замотал шелковым шнурком с кистями, капнул на узелок сургуча, разогрев палочку оного на свечке, припечатал перстеньком-печаткой — и, положив в длинную бархатную коробочку, передал явившемуся по царскому зову гонцу. Слуга с поклоном принял, но воззрился в недоумении: — Эдакую депешу в шапку не спрячешь! — Поговори у меня тут! — цыкнул царь. И скорохода след простыл. — А по кадайски писать умеешь? — с надеждой спросил Берендей Иванович. — Конеснё, васэ веритеству, — кивнул Ёж. — Веть у нас с кадайсами один арфавиту. Торько титаем по-разному. — Ух, смышленый ты малый! — довольно просиял царь. Еще бы, родной человек теперь дипломатической почтой заведовать будет, а не хитрые чужеземные толмачи-вруны! Берендей хотел по-отечески хлопнуть принца по спине — но одумался, тихонько опустил руку, потрепал по плечу. Всем хорош зять — да тронуть боязно, аки кукла фарфоровая. Появление служанки, присланной от Василисы Никитичны, избавило принца от еще одного нудного диктанта. — Ладно, ступай, — проворчал Берендей. — Заждалась поди, не терпится на тебя обновки примерить. И как ты всё это терпишь-то? Ведь это железные нервы надо иметь, чтобы с бабами по стольку времени тряпки обсуждать! Царь оказался прав, — впрочем, на то он и царь всё ж! — матушка-государыня вызывала в связи с подгонкой нового наряда. Однако, войдя в апартаменты царицы, Ёширо чуть замешкался, задержался в тени ширм. Царица беседовала с Пересветом о какой-то деликатной проблеме, понизив голос. Принц не хотел помешать семейному разговору. Но у нихонца был чуткий слух. И вместо того, чтобы тактично отступить назад и вернуться через минуту-другую, он счел интересным остаться. — Я тут заметила, — неуверенно бормотала царица, — что вы с Ёжиком иногда… время от времени… то есть каждый день… вернее ночь… ночуете вместе… в одной постели. Пересвет с лица спал. Разговор грозил случиться не из легких. — Да… То есть нет… Я… То есть он… — в ответ принялся запинаться царевич. — Матушка, ты только не пойми превратно! Он не какой-нибудь извращенец! Он не пристает ко мне! Ну, только разве в шутку… От таких слов у царицы глаза квадратные стали. — Да ты что! — зашептала она возмущенно. — Ёжик приличный мальчик! Как у тебя в голову только такое?!.. — Ты ж первая начала, — буркнул царевич. — Он… Он просто один не может ночью оставаться. — Пересвет лихорадочно пытался подобрать слова в оправдание, что-то придумать правдоподобное, чтобы выкрутиться. — Понимаешь, у них при дворе постоянные интриги, войны, распри. Его в детстве столько раз убить пытались… Даже приходилось в девчачье кимоно наряжаться, чтобы в гареме прятаться. Короче, психологическая травма на всю жизнь теперь. — Бедняжка! — всплеснула руками царица. — Вот ведь варварская страна! Но почему с тобой? Почему, в таком случае, не ночевать с какой-нибудь милой девушкой? — предложила матушка, густо краснея. — Я могла бы подобрать хорошую, понимающую служанку. — Это невозможно, — мрачно отказался Пересвет. Ни одна девушка не захочет просыпаться в комнате с подосланными убийцами. — То есть, он не согласится. Он вбил себе в голову, что раз дал священную клятву, то будет мне верен до конца своих дней и не ляжет в постель ни с кем другим. — Он такой милый мальчик! — умилилась царица. Дольше Кириамэ уже сдерживаться не мог. — Коничива! [добрый день] Василиса Никитична, увидев предмет обсуждения, вновь залилась краской, пробормотала жалостливо в сторону: — Бедняжка! Надо же, какое детство тяжелое было!.. — И громко, раздельно, будто для глухого: — Ты подожди чуток, Ёжик, милый! Я сейчас шитье принесу, примеряем на тебя! — Да, матуська, — поклонился принц вежливо. — Как позераетесу. Царица вздохнула сердобольно, рукой махнула и убежала. — И охота тебе язык ломать! — проворчал Пересвет. Ёширо ничего не ответил. Посмотрел спокойно, как будто сквозь него. — Ты… всё слышал? — понял царевич. — Извини… Прости, я не знал, что сказать. — Поэтому ты решил рассказать всё, что услышал от меня в постели? — холодно уточнил Ёж. — Я соврать хотел, но ничего в голову не пришло… Постой, так ты злишься, что я про женское кимоно рассказал? — дошло до царевича. — Или нет? Из-за чего тогда? Принц раздраженно фыркнул. — Я мог бы и один ночевать, — произнес он, пожав плечами. — Я чутко сплю, не беспокойся, нападения не застанут меня врасплох. Уж мне ли привыкать? Так что, если ты только терпишь меня, если я тебе настолько неприятен… В покои вернулась царица, служанки семенили следом, с недошитым кафтаном на руках. Пересвет не успел ответить, пришлось прикусить язык, чтобы еще больше не напортачить. Он был порядком задет таким непониманием… Хотя, как еще можно было понять его разговор с матерью? Но ведь он не специально же!.. Кириамэ опять словно бы надел на себя кукольную маску: мило улыбался, коверкал слова, позволял вертеть собою как угодно — зашпиливать булавками, подворачивать рукава, прилаживать воротник. Даже послушно встал на табуреточку, чтобы портнихе сподручнее было полы кафтана подравнять. Главной портнихой была дряхлая нянька, выпестовавшая самого Берендея. Посему во дворце ее так и звали — Нянька (с большой буквы). Старуха уж совершенно оглохла от старости, почти ослепла от шитья и постоянно норовила ткнуть иголкой в мягкое место. В свое время Пересвет и сам от нее натерпелся изрядно. Впрочем, как и всё царское семейство. Но от дел Няньку отлучить было невозможно, ибо за бездельем четко видела старуха свою безвременную кончину от скуки. Приходилось заслуженную работницу терпеть. Однако глухота портнихи в этот раз царевича не раздражала. Едва матушка с прочими белошвейками вышла за дверь, (выбрать пуговки да позументы), Пересвет мог заговорить без опаски: — Ты обиделся, что ли? Ёширо, вздернув нос, отвернулся — заставив и Няньку, подшивавшую полы кафтана, с ворчанием переместиться следом. — Ну, прости, пожалуйста! Ну не дуйся! Царевич хотел взять его за руку, повернуть к себе лицом, чтобы объясниться. Но принц с досадой отмахнулся. От резкого движения колченогий табурет заходил ходуном, Ёширо потерял равновесие… Но царевич подставил плечо. Ёж, вынужденно обняв его за шею, взглянул на супруга в кои-то веки сверху вниз. Не обращая внимания на вцепившуюся в подол и тянущую на себя Няньку: — Ужо всё вертеться, егоза! — Простишь? — спросил Пересвет. Поморщился, шеей чуя в рукаве кафтана булавку. — Не прощу, — буркнул Ёширо. — Я доверил тебе личное, а ты… — О, привет, молодожены! — с порога пробасил цесаревич Светополк. — Всё обжимаетесь? Дядьку Патрикея не видали? Всё утро его ищу! — Ой, какой бархат! — завистливо запищала из-за его спины Забава. — И я тоже хочу! — Не видели! — откликнулся Пересвет. — Я не хочу, чтобы моё прошлое обсуждали, — сквозь зубы процедил Кириамэ, отстраняясь — с осторожностью, чтобы не сверзнуться с ненадёжного пьедестала. — Нянька! Дядьку Патрикея не видала? — заорал, встав над старухой, цесаревич. — Чегось? — подняла та голову. — Дядьку! Патрикея!! — еще громче заорал Светополк. — Когда? — не поняла Нянька. — И тем более не потерплю, чтобы меня жалели, — продолжал шипеть принц, держась за плечо Пересвета. — Кого? — не могла взять в толк старуха. — Я сын императора Мотохиро, брат императора Мисомото, внук императора Хунь-Юаня… — продолжал кипеть Ёж. — А еще — ты мой муж, — легкомысленно отмахнулся от именитой родни Пересвет. — Правда, кое-кто тут считает, что это не я «замуж» за тебя вышел, а ты моей жёнушкой стал. — Чё?.. — захлебнулся в возмущении принц. Резко развернулся — и табурет с хрустом ушел из-под ног. Но Пересвет ловко подхватил супруга на руки. Пола кафтана вырвалась из пальцев старухи, иголка со звоном куда-то отлетела. — Да шо ш такое! — Нянька оскорбилась неуважением. — Совершенно шить спокойно не дают! Уволюся к лешему отсюдова! — Ой, дорогой! — запищала Забава, запрыгала на месте. — Я тоже на ручки хочу! Возьми меня! Ну возьми! — Не «чё», а чю-ю! — шутливо потянулся с поцелуйчиком Пересвет. Ёширо потрясенно смотрел на него широко распахнутыми глазами, всё более и более наливаясь румянцем. Позор униженного положения отошел на задний план по сравнению с дилеммой. Пересвет прилюдно держит его на руках, в крепких объятиях. И предлагает поцеловать? В шутку, конечно, ведь после свадьбы Ёширо поклялся никогда в жизни при посторонних не целовать его… Это испытание такое? Царевич проверяет, насколько крепка клятва? Ёж изнутри весь пылал от негодования, от унижения, от… Ужасно хотелось влепить ему пощечину! И поцеловать. — Пересвет Берендеевич! — строго окликнула вернувшаяся матушка. Брови ее сошлись морщинкой в переносице, и это не обещало ничего хорошего. Царевич с виноватым видом поставил принца на ноги, неохотно подошел к родительнице. — Что такое, Пересвет? — тихо, но леденяще сурово осведомилась Василиса Никитична. — Что за глупые шутки? Зачем ты пристаешь к бедному мальчику? — Это я к нему пристаю? — опешил царевич. — Еще как пристает! — бессовестно подтвердил братец. — Мам! Не видала дядьку Патрикея? — Он к отцу пошел, — отмахнулась царица. — Да я ж только оттуда! — плюнул великий князь, развернувшись. — Вот неуловимый старикашка! — Зачем ты дразнишь Ёжика? — продолжала отповедь государыня. — Мальчику и так тяжело — на чужбине, один-одинёшенек, вдали от родных! Если он другой национальности, если меньше тебя ростом, если плохо понимает язык… Пересвет хрюкнул, но сдержался, промолчал. — Если он выглядит, как девушка, если слабее тебя!.. — несло царицу. — А вот это зря! — не выдержал Пересвет, возмутился. — Нихрена не слабее! Еще как может двинуть — искры из глаз! — Ты с ним еще и дрался?! — изумилась Василиса Никитична, напрочь забывшая о предсвадебных испытаниях. — Господи, кого же я воспитала! Одна из дома сбежала! Другой собственного мужа третирует! — Нет, я… — забормотал Пересвет, но нашелся: — А ты-то сама, матушка, зачем его как девицу наряжаешь? Он вам не кукла! Зачем для него кружева купила? — Так я… это… — стушевалась от нападения царица. — Они же черные! Вот, смотри! — А если он заколки в волосах носит, зачем ему бабушкин кокошник подарила? — наступал сын. — Это что за шутки? — Так переделать можно! Жемчуга снять, там сапфирики еще! — возразила матушка. — Ёжику сапфиры пойдут в заколки. Верно, Ёж? Все обернулись. Но Кириамэ в покоях уж не было. Только на полу осталась кучка иголок-булавок, да сброшенный кафтан валялся в углу. — Вот! — заявил Пересвет. — Из-за твоих тряпок и Войслава из дома сбежала! Царица онемела от несправедливого обвинения. — Войславку вспомнили? — спросил царь, явившийся в дверях. Василиса Никитична сглотнула — то сын хамит, теперь еще муж пришел, весь бурлит от раздражения и желчи, давненько она его таким не видела. — А мне тут от беглянки-грубиянки письмецо пришло! Препакостное письмецо! Аж руки зачесались, до того выпороть дочурку охота. Вот никогда не шлёпал — а тут ремнем бы!.. Эх, зря видать, не шлепал, пока поперек лавки убиралась. Теперь поди поймай ее, в степях-то!.. — Ёжик сбросил иголки и сбежал в густой лес… — бубнил Пересвет себе под нос. Он обыскал весь терем, все хозяйственные постройки во дворе, облазил чердаки и чуланы. Спустился даже в погреба — проверил сохранность запаса сакэ, оставленного послами. Сакэ оказался не тронут. Поначалу царевич чувствовал себя неловко, хотел поскорей извиниться. К обеду ему начала надоедать эта игра в прятки, он забыл об извинениях и очень хотел отругать супруга за ребячество. Ближе к ужину он всерьез стал беспокоиться, не случилось ли беды — ведь для наёмников это был прекрасный шанс выполнить своё задание! Пересвет в очередной раз проверил по-прежнему пустующую спальню и, раздраженно пыхтя, вышел на балкончик, проветриться. Солнце, наливаясь медной краснотой, медленно опускалось в глубокий овраг за березовой рощей, что зеленела позади дворцового сада. Так… Беседку он проверял в первую очередь… Пересвет обвел окрестность взглядом, прикидывая, куда еще мог бы подеваться его принц. И понял: — Вот я дурак! Полдня машинально бубнил привязавшуюся глупую фразу, а подумать, что она означает — не подумал! Ну куда еще может удрать ёж?! Да в лес конечно! А за неимением леса — в ту же рощу! Издалека, сквозь шелест листвы Пересвет услышал тихий перезвон струн. Гусли неуверенно, нотка за ноткой, подбирали замысловатую мелодию с восточным акцентом. Мелодия эта и привела царевича к полянке. На полянке, среди березок, расцвеченных закатом в малиновые пятна, принц смотрелся премило в своем кимоно лилового цвета. С гуслями на коленях. На почтительном отдалении, полукругом под кусточками, на траве расселись зачарованные музыкой слушательницы — девицы-служанки. Полдюжины. Ну, конечно, слетевшиеся на звуки струн, эти курицы остались, зачарованные хмурой сосредоточенностью принца. А он совершенно не обращал на них внимания, будто и не видел вовсе. Благородное воспитание, что тут скажешь, прислугу в упор не замечать… Однако Пересвет чуть зубами не скрипнул, поглядев, с каким выражением на мордочках девицы благоговейно взирают на его мужа. — А ну брысь отсюда! — шикнул на кур царевич. Те обиженно расфырчались, но ослушаться не посмели. Кириамэ мрачно зыркнул на усевшегося рядом Пересвета. Но негромкий голос прозвучал безукоризненно любезно: — Прости. Я доставил тебе хлопоты, — повинился Ёж. — Я поддался минутному порыву. Я забыл о том, какая разница между нашими культурами. Я не должен был так… — Ёширо Мотохирович! — заверещал мальчишка из дворовых, выбегая на полянку с новыми гуслями под мышкой. — Вот! Купил вам вторые! А вы чего, вдвоем играть будете? — с любопытством кивнул мальчуган на царевича. — Спасибо, — принц принял гусли, отложил рядом на траву. — А сдачу? — протянул мальчишка кулачок с монетами. — Оставь себе, — отмахнулся принц. Мальчишка просиял. Хотел удрать — да Пересвет его за шкирку вовремя поймал: — Ну-ка, покажи? Мальчишка насупился. Но Пересвет-то знал, что гусли столько не стоят. Да и экономическое положение в стране не позволяло разбрасываться средствами. И в воспитательных целях к халяве приучать незачем. Он забрал пару монет покрупнее — мальчишке и мелочи за глаза хватит. Отбежав за кусты и пересчитав остаток, мальчуган показал царевичу язык. И ускакал восвояси, довольно подпрыгивая в предвкушении разгула. Всё, в тереме его теперь неделю никто не увидит. — Я тебя целый день искал, между прочим! — заявил Пересвет. — Сумимасэн, — невозмутимо ответил Кириамэ, продолжая терзать струны. — Мне нужно было помедитировать в тишине. — Угу, — кивнул царевич. Усмотрел за спиной принца толстую березу — ствол ее был на три аршина от земли облуплен в щепки, ни одного целого клочка коры. — Это вот так ты медитировал? Принц обернулся взглянуть, куда указал Пересвет. Кивнул: — Перед самопогружением необходимо успокоить течение Ци. — Ты не Ёж! Ты бобёр какой-то. Катану, поди, всю зазубрил? Принц снова зыркнул из-под волос. Одарил самой очаровательной из всех своих фальшивых улыбок: — Катана — это не топор. Клинок священен. Его можно обнажать, лишь чтобы вдоволь напоить кровью врагов. Но не березовым соком. — Тогда этой, как ее, своей вакидзачей порубил? — продолжал допытываться царевич. Сам понимал, что околесицу несет, но почему-то ему казалось важным расшевелить своего невозмутимого супруга, чтобы тот не взорвался изнутри, как перекипевший самовар. Зря он так. Короткий удар — жалобно тренькнули струны. Ладонь принца ребром перешибла лежавшие на коленях гусли. Надвое. Ровненько эдак, аккуратно. Царевич ёкнул. Сказал уважительно: — Мда. Зря мальчишку гонял! Надо было сразу два инструмента заказывать, про запас. Кириамэ вежливо улыбнулся шутке. Сложил обломки в сторонку, взял новые гусли, принялся настраивать. — Скоро комары повылезут, — между прочим протянул царевич, усаживаясь поудобнее, задумчиво устремил взгляд на закат. Солнце почти совсем исчезло из вида, только алые искры слепили сквозь казавшуюся черной листву. — Ты не проголодался? Ужинать пора. А ты даже не обедал. — Я не хочу есть, — сказал принц, не поднимая глаз. — Я хочу повалить тебя на траву и зацеловать до синяков. — Чего?! — подпрыгнул Пересвет. — Ты этого не сделаешь! Нет? — добавил тревожно. — Нет. — Кириамэ с легкой печалью покачал головой. Конечно, нет. Он должен держать себя в руках, если хочет, чтобы Пересвет оставался рядом. Он, нихонский принц, который привык, что его желания исполняются с полуслова, должен обуздать свои порывы. Он должен скрывать свои чувства от окружающих. И это так странно! Ведь до того всю жизнь придворные вокруг него носили маски угодливости и благочинности. Теперь же маску невозмутимости обязан носить он сам. В то время как его новое окружение не стесняется в выражении чувств… Как будто после встречи с Пересветом весь мир для него перевернулся с ног на голову! Хотя если взглянуть с другой стороны, царевичу совсем не легче. Его мир скакнул с пяток на уши. Вряд ли он с малых лет мечтал выйти замуж за принца? Тем более по расчету. Тем более за такого приставучего принца… Но ведь терпит. Сидит рядом, не шарахается… Хотя косится настороженно. — Мне следует извиниться перед Василисой Никитичной? — произнес Кириамэ. — Я поставил ее в неловкое положение. — Да я бы тоже сбежал, — пожал плечами Пересвет. — Она и сама поняла, что с кружевами — это уже ни в какие ворота. — Не в кружевах дело, — ровно сказал принц. Пересвет отвел глаза. Ясен пень, не в них. — Если вам будет приятно видеть меня в таких нарядах, я стану носить и кружева. Мне не привыкать к пышным одеждам. Если тебе будет приятно, — поправился он с особенным выражением. Пересвет поморщился, как от горчицы. Чего тут не понять? Намёк ажурно прозрачен! Если царевич заикнётся — так и кринолинами не побрезгует! Только цену свою назначит, не упустит… Нет уж!! Пересвету и обычных многослойных шелков хватает! Если еще и кружева прибавятся, он на мужа вообще смотреть не сможет. Уж лучше пусть нормальную одежду носит. Будет на парня похож, а не на цветок оранжерейный. Ну, в крайнем случае, эти кадайские платья с глухим воротом царевич стерпеть готов. Там хоть штаны нормальные есть, а не эти не-пойми-что хакама! Хотя и такой наряд тоже… гм… Эти узорные атласы и нежные переливчатые бархаты, в пол, с разрезами до бедра, они так облегают… Черт. От Кириамэ не укрылось, как нахмурились светлые брови, как дернулся подбородок. Принц затаил улыбку в уголках губ и мысленно сделал определенную заметку на будущее. — Не понимаю, как ты это всё носишь, — протянул Пересвет с нажимом на неприятие. — Ведь штаны с рубахой куда удобнее! Вот я… — Он помахал рукой, полагая, что выразился ясно. — А ты? Три халата, два пояса, не знаю, что там еще… — Показать? — ожег улыбкой принц. — Да я к слову! — насупился царевич. — Как так вообще можно ходить? Это же неудобно! Да просто жарко! — Ошибаешься, — мурлыкнул принц. — Ничего не мешает, ничего не стесняет. Я написал брату, он распорядится прислать тебе мужское кимоно. Тогда сам увидишь. — Я? — опешил Пересвет. — Ты хочешь, чтобы я тоже такое носил? Мало мне свадебного было? — Но ты же не отказывался мерить одежду своей сестры? — лукаво напомнил Кириамэ. — Чем же тебе самурайский наряд хуже? — Так это совсем другое дело! Я ж тогда не по доброй воле! Пересвет осёкся. Улыбка вмиг исчезла с лица принца. Дрогнувшая рука рывком перетянула струну, та порвалась, тоненько звякнув. Кириамэ резко нагнулся — в тот же миг в ствол облупленной березы воткнулся пучок остро оточенных звездочек. Малейшее промедление — и одна из них угодила бы ему ровнёхонько промеж глаз. — Сюрикены? — вякнул царевич, опознав оружие. Принц дернул его за шиворот, впечатав носом в траву. А сам выхватил из рукава тонкий нож, замахнулся, отправив клинок в тень за кустами, за спиной царевича. Узкий клинок в воздухе разминулся с другим, встречно летящим клинком. Кириамэ снова уклонился — широкий тесак с треском вонзился в березу. Нож принца безошибочно нашел цель, сдавленный вопль из кустов подтвердил это. Раздался треск ломаемых сучьев — оставшийся невидимым наёмник свалился по крутому склону на дно глубокого оврага. — Да ёж вашу грушу… — разогнувшись, выдохнул Пересвет. — Кссоу!.. — в ответ матюгнулся Кириамэ, бросаясь на царевича. Охнуть не успев, Пересвет снова очутился на траве, положенный на обе лопатки, стукнувшись затылком о землю-матушку. А сверху, прикрыв его собой (или, учитывая разницу в телосложении, вернее будет сказать — ворохом одежд), на него навалился Ёж. Оглушительный треск древесины, жалобный шорох всплеснувших ветвей — удар тесака для облупленной березы оказался последним испытанием. Дерево переломилось, разрываясь по живому зубьями-зепками, и повалилось, накрыв трепещущей кроной всю поляну. Пересвета окатило шепотом листвы — будто огромный банный веник огладил с головы до пят. Мгновение — и воцарилась тишина. Только сбивчивое дыхание над ухом. — Ты живой? — Пересвет выпутался из-под широких рукавов кимоно. Кириамэ оглянулся, неуверенно тряхнул волосами. Они оказались накрыты зеленым шалашом, сквозь ажурные своды которого проглядывало бирюзово-золотистое небо. Просто счастье, что ни одна крупная ветвь не задела их. Берёза не угробила, а будто обняла. Ёширо откинул волосы назад, чтобы не мешали. Только этот нервный жест выдал волнение. Пристально всмотрелся в глаза царевича, но не торопился слезать с него. — Ты, кажется, обещал не кидаться на меня? — хмыкнул Пересвет. — Гомэнэсай, — застенчиво улыбнулся Ёж. Приподнялся, опершись ладонями о грудь царевича. — Тебя опять из-за меня чуть не убили. Смогу ли чем-нибудь, когда-нибудь загладить свою вину… — вздохнул он скорее лукаво, чем виновато. — Может, слезешь с меня для начала? — предложил царевич. Ему было не тяжело, но, признаться, как-то неудобно. Ёж покачал головой. Снова прильнул к груди, шепнул на ухо: — Не могу. У меня кимоно ветками пришпилило. — Э-э… — растерялся Пересвет. — Давай я тогда… э… из-под тебя вылезу. За топором к садовнику сбегаю — и вернусь, освобожу? — Ты хочешь оставить меня? — напустил трагичности в шепот Ёж. — Одного? Беспомощного, как мотылька на булавке? Ночью, в лесу? — Ну-у… Солнце только что село, даже сумерки толком не начались, — замямлил царевич. Чувствовать, как длинные волосы наклонившегося принца щекочут ему щеку, было невыносимо. — И ты всё-таки мужчина. Пять минут продержишься? Кириамэ обидчиво прищурил глаза, отодвинулся. И безжалостно принялся выдирать подол кимоно из-под вонзившихся в землю сучков. Роскошный шелк с жалобным треском рвался на лоскуты. — Что ты делаешь! — возмутился варварством царевич. — Хоть вышивку пожалей! Но принц уже выбрался из-под шатра ветвей. И его за руку выдернул. — Не стой! — поторопил он Пересвета. — Идём ужинать, я ужасно проголодался. Или хочешь сам стать ужином для комаров? Не дожидаясь ответа, пошел вперед. — Да ладно тебе, не обижайся? — Теперь беспомощным ощущал себя почему-то Пересвет. — Я не обижаюсь, — холодно бросил принц, но не обернулся. Странно. Царевич почувствовал себя последним гадом. Хотя, что такого он сделал-то?.. Порванное кимоно назойливо сползало с плеча, через шаг приходилось поправлять. Распустившиеся из ослабевшей заколки волосы струились длинной вуалью по спине… В сгущающихся сумерках Пересвету упрямо чудилось, будто впереди него идет прекрасная девушка. Девушка его мечты… Царевич поморгал, с силой зажмурил глаза… И едва не растянулся на земле, запнувшись о подвернувшийся корень. Хорошо Кириамэ вовремя обернулся, удержал — вернее, подхватил подмышки, так что царевич повис на нем, вбороздившись носом в ворот. — Крот! — обозвал его принц. — Ночь еще не наступила, а ты уже ничего не видишь. Пересвет поспешно отскочил. Неловко протянул руку, попытавшись поправить учиненный собственным носом беспорядок, но сделал только хуже. Мучительно покраснел. Принц просто стоял и смотрел на него. Наверняка со стороны его действия выглядели просто нелепо… Но Ёширо сделал вид, будто ничего особенного не произошло. Взял его за руку и повёл через рощу и сад, точно маленького. Царевич кусал губы от досады. Но послушно шел на шаг позади. Окончательно съехавшее с плеча кимоно не давало ему смотреть под ноги. Боже, он проклят на всю жизнь! Проклят собственной мечтой… Боже, если их сейчас кто-нибудь встретит, в таком-то виде, подумают невесть что! То бишь, подумают известно что, это самое и подумают. И обвинят его, царевича, невесть в чём! Ну, в этом самом и обвинят… А Ёж от таких необоснованных предположений взбеленится. Причём, именно от их необоснованности. Представить страшно, какие громы и молнии посыпятся на несчастную, ни в чём не повинную голову царевича! Пересвету аж заранее самого себя стало жалко. По счастью, им никто не встретился ни в саду, ни во дворе, ни на черной лестнице. А вот в спальне их поджидала царица. Разумеется, матушка была обеспокоена — ни того, ни другого ни на обеде, ни на ужине не видела! — Вы где пропадали? — накинулась она на парочку курицей-наседкой. — Ёжик, что с тобой?! Ты в таком виде! Тебя волки драли? Пересвет!!! Ты-то где был? Почему не досмотрел?! — Под ним и был, — тихо буркнул царевич. — Не беспокойтесь, матуська, — смущенно отбивался от заботы Кириамэ. — Со мной всё хоросё! Я просто занимался медитатьсией в росще, слутяйно заснурь — и сварирся в овраг. Вот кимоно и порварось. — Чем ты там занимался? — переспросила с подозрением царица. — Медитацией, — подсказал Пересвет. — Духовными практиками. Ну, размышлениями о сути бытия. — Ах, господи, — с облегчением выдохнула родительница. — А я-то не разобрала… А что, дома этим заниматься нельзя разве? Приказал бы стол накрыть, позвал бы вон хоть патриарха Фёдора — и рассуждайте о духовном на здоровье, сколько душе угодно! В компании хорошей, поди, веселее было бы, чем по оврагам! На следующий же день в рощице застучали молотки. По царицыному приказу крутой склон отгородили крепким заборчиком. По счастью, мертвеца на дне оврага уже не было. Как доложил домовой, его уволокли лешие, на холодец.