Принц Х Царевич - 2

— Сложившееся положение следует хорошенько обмозговать! — заявил дядька Патрикей и вознамерился удрать на рыбалку, ибо в тишине на лоне природы думается плодотворнее всего. Но царь не дозволил. — Дума боярская думает, столько времени ничего путного придумать не может! — рыкнул Берендей Иванович, и все притихли. — Хватит думать! Решать что-то надо! Принимать меры в срочном порядке! Вечером на совет в кабинет государя было созвано всё царское семейство. Даже Забава сидела с важным видом, будто впрямь изо всех сил размышляла о судьбе державы. Светополк по обыкновению зевал во весь рот и то и дело скрёб щетину на подбородке. Василиса Никитична, нервничая, вывязывала третий носок в паре, длиннее двух предыдущих. Кириамэ и Пересвет сидели рядышком, тихие, будто двоечники в воскресной школе. И все сидели в молчании, все усердно обдумывали сложившиеся обстоятельства. А поломать голову было над чем! Поутру в терем явился нарочный с почтой, и всё давешнее благодушие с царя-батюшки от полученных новостей слетело, как цветы с сакуры под северным ветром. Впрочем, если быть точным, то ветер был однозначно юго-восточный и дул понятно откуда. Ну, говорить откровенно — с Кадайских границ и поддувало. Хороший сквозняк получался, нечего сказать! Всё Тридевятое от таких порывов скрипело и трещало. Во-первых, переговоры между послами и кадайским императором, на которые Берендей возлагал большие надежды, проходили туго. А прямо сказать — никак. С кадайским властителем говорить — что крокодила за хвост тянуть! Похоже, послы до сих пор при головах оставались исключительно из уважения к Нихонии. Но мало этого — следующие новости оказались не лучше. По всем Тридевятым-Тридесятым землям вдруг принялись учиняться всяческие катастрофы и несчастия. Конечно, лето выдалось жарким и засушливым — но не до такой же степени, чтобы над каждым княжеством и уездом дым коромыслом от пожаров?! То где-то лес полыхнёт, то поля со спеющей пшеницей или ячменём огонь слизнёт. А то и мельницы взрываются, как хлопушки! Отчёты о такого рода происшествиях сыпались на рабочий стол к царю теми же вишнёвыми снежными лепестками, с каждым днём всё больше, чаще и неприятнее. Местные князья, доверенные лица государя, едва справлялись с ситуацией. Однако над народным возмущением даже они не были властны. А народ единогласно обвинял во всех несчастиях поджигателей кадайцев и рвался в ответ пожечь иноземские слободы и разорить купеческие лавки. Единственное, чем могли престольные князья предотвратить назревший международный конфликт — под предлогом официального расследования оцепили кадайские кварталы, посадив под домашний арест купцов, рвущих на себе жиденькие козлиные бороды и клянущихся в несправедливости обвинений. Что самое неприятное — в этом купцы были правы, ведь никаких доказательств причастности к поджогам не имелось. На международный суд предъявить было нечего! Но это бы еще полбеды. Куда большую головную боль доставила государю единственная дочка, Войслава Берендеевна. Почти два месяца минуло с побега, царь с царицею поуспокоились и готовы были простить беглянке сумасбродство. Тем более с южных границ исправно приходили депеши, в которых царевна бодро отчитывалась о военных успехах, расписывала, как ловко она гоняет вражину шеморханскую по степи, да отпускала ехидные шуточки: мол, куда там бородатым воеводам с амазонками тягаться! — явно причисляя себя к последним. Казалось бы, еще чуть-чуть — и вернётся царская дочка в столицу с триумфом. Ан нет, вместо вести о долгожданной победе, прислала вдруг непонятную записку: «Не ждите! Не вернусь, пока не установлю в мире мир, благоденствие и равноправие полов и конфессий! Ц. Войслава.» А следом с почтовым голубем прилетела другая записка, еще короче: «Войслава у меня, примите к сведению. Целую, обнимаю». И подпись: «Генерал-девица Ясмин ибн Хан из Шемора». И постскриптум: «Еще спишемся! Не прощаюсь». Обе записки прошли по кругу: члены царского семейства внимательно изучили и почерк, и бумагу, и надписи. Однако сказать было нечего. Василиса Никитична записку дочери к сердцу приложила, вздохнула. А на послание вражины плюнула издалека, символически, а в руки взять не пожелала. К Кириамэ записки попали в последнюю очередь, поэтому он не торопился: сравнил клочки бумаги, потёр пальцем, помял уголок, даже обнюхал. Но ничего не сказал, ведь его пока никто не спрашивал. — Ох ты ж батюшки! — причитала царица. — Что ж делать? Делать-то что?.. От нервов спицы так и мелькали в пальцах, клубки в корзинке крутились, от разноцветного мельтешения в глазах рябило, смотреть больно. — Положение сложное! — хлопнув ладонями по коленкам, заявил дядька Патрикей. — Скоропалительных выводов делать нельзя никак. Следует хорошенько обдумать… Хотел было встать да удрать, пока царь на него не смотрит — но теперь Светополк успел: на длинную полу кафтана каблуком наступил. Кхекнув, первый министр послушно сел на место. — Какие-то требования от Шеморханки поступали? — деловито спросил Светополк. — В том и беда! — покачал головой Берендей Иванович. — Сколько уж времени на границе бесчинствует, тать эдакая нехристианская, а чего ей от нас надобно — леший разберёт! Прыщ на заднице, а не девка! Ни вверх не идёт со своим войском, ни восвояси не уходит. Будто ждёт чего-то? — Переговоры, сам знаешь, вести не желает. А уж кого только к ней не подсылали, — добавил дядька Патрикей. Царица отложила вязание, принялась загибать пальцы, считать: — Сперва, когда только объявилась со своей кучкой бандитов, кузен Изяслав пошел ее приструнить. С ним была сотня дружины. — Дядька Изя пропал сразу, едва к становищу подошел, — вспомнил Светополк. — Ни одного голубя с донесением прислать не успел. — За ним племянники отправились, со своими ратями, — продолжила считать Василиса Никитична. — Велеслав, Бронеслав, Мирослав. И младший, Васечка. Все пропали! Сложили буйные головушки, степь сожрала белые косточки… — Царица попричитала, горестно вздохнула и вновь взялась за спицы. — А вражье войско только прирастает и прирастает. Откуда только лезут, засланцы? — вздохнул и царь, закручинился. — Выжидала Шеморханка, ждала — и дождалась, — ворчала царица. — Войславку дождалась. С нею она сейчас нам такие переговоры устроит, мало не покажется. — С таким козырем в рукаве верёвки из меня вить будет! — горевал царь. — Знает, зараза, что любой выкуп запросить может, вот и не торопится, придумывает, какую бы цену заломить! А в казне хоть шаром покати. Чем платить-то станем? — Силу против агрессора применить не сможем, — подлил масла в огонь дядька Патрикей с разнесчастным видом. — Войслава Берендеевна последних богатырей увела. В резерве остались лишь старики да недоросли. Если беда грянет — от кадайцев государство защитить некому будет. — А ты не каркай! — осерчала царица, недовязанным носком замахнулась было, да всхлипнула и им же слёзы принялась утирать. — Эх, Войславушка, как же ты там?.. — А я так скажу! — открыла рот Забава. — Не бабское это дело — воевать! Сбежала Войславка без дозволения — вот и получила по заслугам! Пусть теперь в плену посидит, авось одумается. Поймет, что женщине на конях скакать не пристало. Порядочные бабы дома должны сидеть и мужей ублажать! Да, дорогой? — и под локоток к цесаревичу подластилась. Царь только сплюнул на глупость невестки. Кириамэ покосился на сосредоточенно запыхтевшего младшего царевича. — Ты чего задумал? — тихо спросил с подозрением. Будто боясь, что принц его отговорит, Пересвет решительно вскочил с лавки: — Позвольте мне! Разрешите поехать! Я верну сестру! Все воззрились на него с изумлением. — Сядь, — велел царь. — На твой поход у меня дружины нету, разве непонятно? — Мне не надо дружины! Я один поеду! Ведь это моя вина, — признался Пересвет. — Я видел, как она сбежала — и не попытался остановить! — Ты? Видел? И не сказал? — царь сурово насупил брови. — Никуда ты один не поедешь, — тихо, но твёрдо сказал Кириамэ. — Верно-верно, — закивала царица, мельтеша спицами. — Собрался еще! — Я поеду с тобой, — сказал принц. — Я тоже отчасти виновен. Ведь это из-за нашей свадьбы она решилась на побег. Царица уронила вязание на колени. Царь со вздохом прикрыл ладонью лицо, устало потёр пальцами лоб: — Хороши спасатели выискались. Как бы вас самих спасать не пришлось. Жена! — обратился он к государыне. — Что-то у нас совсем дети от рук отбились! Раздай им подзатыльники, сделай милость. А то у меня рука тяжелая, боюсь, ненароком последний разум вышибу. Пересвет еще выдюжит, а вот Ёжик вряд ли. Ёширо в досаде прикусил губы, опустил голову. У Пересвета нехорошо засосало под ложечкой. Очень уж он не любил, когда злился отец. Но когда злился принц, ему почему-то становилось еще страшнее. — Позворьте мне объяснить, — упрямо заговорил Ёширо, и от волнения картавить стал не наигранно, а по правде, безбожно путая эр и эл. — Наскорько я могу судить, Пересвет единственный черовек, с которым царевна обсуждала свои праны. Она доверяет своему младшему брату. И, сколей всего, плисрушается к его мнению борьше, чем к уплёкам лодитерей. — Верно, — перебил Патрикей Дормидонтович. — Пересвет всегда знал, что у Войславки на уме. Знал — но молчал! Больше скажу — помогал и покрывал хулиганку! И лошадей вместе свёкольным соком красили под единорогов. Помните? И альбионским послам в табакерки перца насыпали. И еще на пару… — Допустим, — прервал поток неуместных воспоминаний царь. — К чему ты клонишь-то, Ёж? — Я подозлеваю, что царевна не плосто попала в прен, — огорошил Кириамэ. — Несговорчивая Шеморханка на этот раз пошла на переговоры. И, боюсь, взяра Войславу в ходе дискуссий не сторько в плен физический, скорько идеологический. — Свят-свят! — ошеломленно закрестилась на незнакомые слова царица. Забава последовала ее примеру, но зыркала заинтригованно то на принца, то на государя. — С чего ты взял? — усомнился царь. — Эти записки и есть доказатерьство, — парировал Кириамэ. — Неадекватное заяврение царевны о лавенстве полов впорне в духе амазонок. Наверняка эта мысль уже давно жила в селдце вашей дочери и получила допорнительный толчок к лазвитию от врияния Шеморханки, которая не просто на сровах, но и на деле показала царевне, как женщина может бороться с мужчинами и побеждать их. — Ерунда, — не слишком уверенно отмахнулся Берендей. — Эти записки отолваны от одного ристка бумаги, — указал невозмутимый принц на неровную линию края. — Они написаны одними челнирами, тем же пером. Видите характерный штрих, проявляющийся при особом накроне кончика пера? К тому же, бумага плопитана духами — одним и тем же ароматом. Очень дорогим, известным искрючительно в Шеморской сторице. Это значит, что пелвую записку царевна писала, уже находясь во вражеском стане. И при этом она не считала себя захваченной в плен, но полагала дорогой гостьей. Сражённые предъявленными уликами, никто не нашел, чем возразить. — Есри у Шеморханки борьшое войско, — продолжил Ёширо, — есри она сумела ласпорожить к себе царевну, то нет смысра посылать на выручку дружину. Даже есри бы она у нас была в ласпоряжении. Поедем мы вдвоём с Пересветом. Во-первых, мы проникнем в стан врага незаметно. Во-вторых, Пересвет сможет переубедить царевну, заставит отказаться от вредных идей. — Интересно, как это я смогу сделать? — вот здесь уже усомнился сам Пересвет. Усомнился шепотом, так чтобы никто, кроме Ёширо, не услышал. На что принц ответил ему страшным взглядом: «Молчи!» — Как же вы сумеете подобраться незаметно? — спросил царь. — Там же степь — всё, как на ладони! — Верхом на огненном змее, — сказал Ёширо. — На змее? Незаметно-то? — хохотнул Светополк. Но царь не засмеялся, задумался. И ржание сошло на недоверчивое хмыканье. А вот Пересвет при упоминании о змеях слегка позеленел лицом. Лететь? На змеях верхом — на границу царства?! Всё его существо, от нутра до разума, возопило протестующе. Однако, сглотнув комок в горле, Пересвет промолчал. — Мда, — протянул Светополк, отхрюкавшись. — Теперь я верю в россказни нихонского толмача, будто бы наш фарфоровый Ёжик в тринадцать лет четыре крепости штурмом взял. От этих слов Кириамэ сник, поёжился, словно ему были неприятны эти воспоминания. Голову опустил, предоставив всем любоваться не на свои чуть покрасневшие щеки, а на сапфировую заколку на макушке, прелестно мерцающую в свете свечей. — Правда, что ли? — спросил царь. — Нет, — буркнул принц. — Ну, вот видите… — хотел было вздохнуть Берендей с облегчением ли, разочарованием ли. Да не успел руками развести. — Торько два замка, — поправил Кириамэ, неохотно поднимая глаза на тестя. — Не штурмом — осадой. И два города, мареньких, переговорами. Собравшиеся переглянулись. — Батюшки-святы, — расстроилась царица. — Вот ведь страна суровая! Ажно детей воевать заставляют! — Слыхал я, что нихонцы сыновей с малолетства военному искусству обучают. Но чтобы так сразу на практике… — покачал головой дядька Патрикей. — Вот, бери пример! — пихнула Пересвета Забава. — Человек в тринадцать лет мятежное княжество приструнил! А ты? В шестнадцать с родной сестрой не справился! Упустил — вот теперь расхлёбывай! Пересвет лишь вздохнул. Расхлёбывать-то он согласен. Да без поддержки принца его вряд ли бы вообще из дома выпустили. Вот, значит, какое у них будет «свадебное путешествие»? — А что, мысль дельная… — сосредоточенно обдумывал предложение царь. — Ежели эдак налётом, врасплох… — И как ты себе это представляешь? — осведомилась Василиса Никитична сухо. — Наденут наши добры молодцы кольчуги латные, нахлобучат шлемы булатные, оседлают коней быстрых… тьфу, змеев летучих. Прилетят во чистое поле — и вдвоём против несметных ратей биться будут? — Тебе же, мать, сказано, — возразил Берендей Иванович. — Операция будет секретная, никто ни с кем биться не станет. — А если рассекретят? — повысила голос царица. — Знаю я ваши операции! Чуть что — и всё! — Что — всё? — не поняла Забава. — Всё! — объяснила царица. — Ни секретов, ни лазутчиков! Так что никуда они не поедут. — Но, матушка! — попробовал вставить слово Пересвет. — Мать сказала нет — значит нет! — рявкнул царь. И кулаком для пущей убедительности стукнул. — Дома сидите, малявки вы еще, оба! За троих мне выкуп платить будет точно нечем! На одну Войславу наскрести бы средств. И тем более с братом его, со сватом Мисомото в случае чего я объясняться не желаю! — он кивнул на притихшего принца. Пересвет с такой постановкой вопроса был крайне не согласен. Он не молокосос и тем более не малявка! Он взрослый человек и осознаёт свои права и обязательства! Он решил, что вернёт сестру из плена — и он сделает это! Сам! Без посторонней помощи!.. — Не велено выпускать. Перед носом царевича лязгнули скрестившиеся алебарды стражников. Понятно. Ему, значит, не то что город — дворцовый терем покидать запретили. — Да как вы смеете?! — зашипел царевич. Аж хор трещавших сверчков в траве заткнулся на минуту. Но стражникам-то что? Отвернули морды бородатые да стоят на своём: — Приказ царицы! — Что и следовало ожидать, — негромко подал голос Кириамэ. Он-то к воротам не полез, наблюдал в сторонке, скрестив руки на груди, притулившись к углу бревенчатого сруба. — Отец с братом меня точно так же запирали, было дело, на женской половине дворца. — А нечего поперёк старших встревать!! — заявил неожиданно царь, собственной персоной. Свесил бороду с перил верхней галереи: как раз мимо проходил, вот шум и услыхал. — Молодцы, ребята! — крикнул он караульным. — Рады стараться, батюшка государь! — грянули стражники. Притопнули браво, грудь колесом выпятили, алебарды на плечо… Но Пересвет юркнуть в освободившийся проём не успел — козырнув царю, стража мигом вернулась в исходное положение «оружие крест-накрест». Царевич с досадой плюнул и, обидевшись, пошел к себе. Кириамэ последовал за пыхтящим супругом молча, не собираясь усугублять раздражение разговорами. — Под домашний арест вздумали заключить? Шиш вам с маслом, а не арест!.. — бушевал царевич, потроша сундуки со своим гардеробом. Как на зло, под руку постоянно попадалась совершенно неподходящая одёжка: слишком яркая, слишком светлая, слишком броская. Он-то вечно на Ежа ругался, что тот цветасто одевается. А сам-то, оказывается, не лучше! Одно слово — царевич! Кушаки алые, кафтаны голубые, рубашки белоснежные… Ну что за напасть! — Не всегда нужно быть прямолинейным, — мурлыкал Ёширо. Пока Пересвет рыскал по опочивальне, устраивая кавардак, принц сидел на кровати в позе лотоса, прикрыв глаза, предаваясь медитации. Мечи свои за ненадобностью отстегнул вместе с поясом, но положил рядом, чтобы под рукой были. Привычка. — Встречая камень на пути, не уподобляйся второму камню, дабы избежать трещин и расколов. Действуй, как вода, а не камень. И преград на твоём пути не останется непреодолимых. — Нашёл! — обрадовался Пересвет. Показал пропахший сушеной лавандой черный кафтан принцу: — Подойдёт? Не как у твоих шиноби, конечно, но мимо стражи под покровом темноты прошмыгнуть сгодится! Пересвет торопливо облачился во всё чёрное: черная рубашка, черные штаны, кафтан, мягкие замшевые сапожки. Поверх напялил кольчугу — старенькую, латаную. Но парадный доспех стащила Войслава. Придётся довольствоваться этой, тренировочной, потускневшей от времени и ученического пота нескольких поколений царской семьи. Впрочем, такая даже уместней — сверкать и звенеть не будет. Царевич смутился, наконец-то ощутив на себе пристальный взгляд супруга. — Чего? — буркнул, обернувшись. — Нандэ-мо най, — откликнулся принц. [прим: ничего] А как же «ничего», если Пересвет прекрасно видит, какие чёртики резвятся у него в глазах? Искры аж сквозь опущенные ресницы сверкают! — Нет, ну чего? — допытывался царевич. — Ш-ш! — Кириамэ приложил палец к губам. Без суеты спрятал под подушки мечи вместе с поясом. Протянул руки, подозвав царевича к себе. А едва тот подошел к кровати — обнял его за талию, буквально повис на опешившем царевиче и запричитал, причем довольно громко: — Нет! Я не отпущу тебя! Дзэттай ни чигаймас! Ты никуда не!.. [прим: ни за что!] Вошедшая в горницу царица от представшей картины на миг дар речи потеряла. Увидев на пороге Василису Никитичну в сопровождении ее домашней свиты, Кириамэ талантливо ахнул, смутился, отпихнул царевича. И, не слезая с кровати, бухнулся в поклон, изящно приняв традиционную нихонскую позу «нижайше прошу прощения», по покрывалу картинно разметались волосы да рукава. [примечание: поза крайней вежливости: сидя на коленях, низко нагнитесь вперед всем корпусом, положите ладони перед коленями, соединив кончиками указательные и средние пальцы правой и левой руки друг с другом, локти чуть оттопырьте, голову пригните] — Куда это ты собрался? — грозно осведомилась государыня, сверля взглядом залатанную кольчугу. Женщины и девицы царицыной свиты, кто подхихикивая, кто в волнительном смятении, на царевича даже не смотрели, любуясь изящным смущением нихонца, который из поклона разогнулся, но застенчиво лицо рукавом прикрыл, только глаза сверкали. — А почто вы меня, матушка, аки птицу в клетку заточили? — высказал обиду Пересвет. — Вот сиди, голубь мой, и не курлыкай, — сурово отрезала Василиса Никитична. — Прежде чем на подвиг сбегать, подумал бы, во что это геройство нам всем обойдется. Войслава вон сбежала, не подумала! Так тебе вместо нее жениться пришлось. А ты сбежишь? Знаешь, какие последствия будут? — Не знаю. Какие? — растерянно захлопал глазами царевич. Подобная логика не приходила ему в голову. — Вот и я не знаю! — вздохнула царица. — Так что снимай кольчужку, почистить ее надо. Пересвет вопросительно глянул на принца, и тот незаметно кивнул. Пришлось подчиниться. — Боже ж ты мой, — оглядела она критически кафтан сына. — Где ты это откопал? Хотя тебе идёт чёрное. Надо будет новый пошить, у меня как раз и сукно хорошее припасено, для зимы пойдет в самый раз. Царица повернулась к принцу — и тот вновь поспешно ткнулся лбом в покрывала: — Сумимасэн, матушка! — Ну будет, что ты, Ёжик, — милостиво велела ему подняться государыня. — А где твои мечи? Что-то я их не вижу. Пересвет хмыкнул: чтобы не обидно было, матушка не только кольчугу решила забрать, но и Кириамэ обезоружить. — Просю просщения, — в волнении принялся ужасно коверкать слова Ёж. — Но я отправирь и катану, и вакидзачи к оружейнику, на затотьку. Гомэнесай. — А, хорошее дело, — согласилась Василиса Никитична. — Оружие надо в боевой готовности содержать. Ты у меня мальчик умный, не то что некоторые, — с намёком метнула строгий взгляд в покрасневшего сына. — Уж присмотри, будь добр, за нашим голубем, чтобы не улетел, куда не просят. — Вакаримаста, — поклонился принц. — От меня не улетит, будьте спокойны. Царицу такой ответ удовлетворил. А вот за устроенный в комнате бардак Пересвету влетело отдельно. Хуже того — Василиса Никитична велела одной из своих служанок остаться и прибрать всё незамедлительно. Попросту сказать — приставила к сыну доглядчицу. И только приняв все необходимые на ее взгляд меры, матушка со спокойной душой удалилась, пожелав доброй ночи. Когда посторонние покинули спальню, Кириамэ из позы сожаления растянулся на кровати в позе невозмутимого кота. С вялым интересом стал наблюдать за передвижениями горничной. Девушка под пристальным взглядом смущалась и путалась, металась от сундука к сундуку, мешая кафтаны с нижним бельем. Спохватывалась и краснела еще пуще. Пересвет тихо злился и чувствовал себя униженным до крайности. Устав ходить взад-вперёд — и поминутно натыкаться на не смеющую поднять глаза служанку, — он плюхнулся на кровать рядом с принцем, закинул руки за голову, вытянул ноги. В отличие от царевича, принцу напряженное молчание, кажется, ничуть не мешало. Служанка вздыхала и шуршала в сумерках плачущих воском чахлых свечей. Пересвет пыхтел и мысленно матерился, Ёширо почти явственно слышал эти тяжелые думы. Закончив в одном углу, девушка перешла к последнему сундуку, по другую сторону от кровати. Чтобы не упустить ее из вида, Кириамэ не постеснялся облокотиться на глухо заворчавшего мужа. Заметив его маневры, несчастная стала дышать часто-часто, точно загнанная в ящик мышь. Ёширо нравилась эта реакция, на его губах играла откровенно лукавая улыбка. — Я закончила, — прошелестела девушка, с поклоном обратившись к мрачному царевичу. — Могу я еще что-нибудь для вас сделать? Пересвет раздраженно фыркнул, мысленно за нее продолжил: «Смилуйтесь! Поручите мне еще хоть какое-то дело, иначе придется всю ночь просто караулить под дверью!» — Уже поздно, — мурлыкнул Ёж. — Приготовь воду для умывания. И помоги мне раздеться. Его томный голос не только у служанки дрожью в коленках отозвался, но и привыкший, казалось бы, Пересвет мурашками покрылся — от беспокойства за девушку, как поспешно объяснил себе это царевич. Девушка торопливо притащила серебряный тазик и кувшин теплой воды — и вернулась к ним с видом овцы для заклания. Кириамэ поднялся с супруга с ленивым вздохом сожаления, слез с кровати. Встал перед служанкой, предоставляя ей самостоятельно разбираться в хитростях нихонского облачения. Дрожащие пальчики довольно легко и уверенно справились с шелковым поясом, небрежным бантом завязанным на боку. Верхнее кимоно волной сползло с плеч, шурша, упало к ногам принца. Он наклонил голову, проводив задумчивым взглядом ускользнувший шелк — позволив красной, как рак, девушке вдоволь полюбоваться на идеальную линию шеи, измерить взглядом длину опущенных ресниц. Та не упустила возможности — измерила. И почувствовала, как из ушей вот-вот пар пойдет, как из перекипевшего чайника. Для Кириамэ это не было неожиданностью. Он заранее озаботился данным вопросом, заблаговременно разведал, кто из обитателей терема и каким образом реагирует на его особу. Сия особь женского полу реагировала на его особу особенно остро. Что ж, прекрасно. Под верхним кимоно было надето второе, более светлое. Потайные завязочки-шнурочки на нем оказались для служанки пугающим открытием. Пока она боролась с узелками-бантиками, Кириамэ изящно зевнул, прикрыв рот запястьем, откинул волосы с плеча отточенным жестом — и занялся заколками. Вытащил спицы-шпильки с подвесками — и девушка вздрогнула от вида рассыпавшихся плащом прядей. Покраснела, невольно покосившись на свою заурядную косичку. — Пересвет-кун! — капризно-томно позвал на помощь принц. — Таскетэ-кудасай! [помоги пожалуйста] Пересвет, неодобрительно шмыгнув носом, поднялся с кровати. Что ж, если Ёж хочет играть в эти игры от скуки, пусть забавляется. Ему-то что, подыграет, не развалится. Согласно повелевающему жесту принца он зашел за спину к служанке — и, встав вплотную, принялся выпутывать драгоценную заколку, зацепившуюся узорчатым навершием. Кириамэ пришлось наклонить голову так низко, что его щека едва не прикасалась к виску замершей девушки. И еще на плечо царевича руку положил, притянул к себе поближе. Служанка вздохнуть боялась, зажатая между ними двумя. Так в обморок и упала, испустив жалобный тоненький писк. Из носа струйка крови брызнула фонтанчиком, прочертила алой линией через губы, подбородок — накапала аж принцу на рукав. — Держи ее, — принц деловито передал обмякшее тело девушки царевичу. — Ни стыда у тебя, ни совести, — проворчал Пересвет, поднял ее на руки, отнес в кровать. — А усыпить с помощью дурманного зелья было бы честнее? — парировал Ёж, самостоятельно куда как ловко выпутал заколку из волос. — Так она хотя бы удовольствие получила. Да и утром голова болеть не будет… Кссо, теперь точно переодеваться придётся! — брезгливо поморщился, заметив кровь на одежде. — Затянула мне все завязки… Помоги, а? Пересвет тяжко вздохнул. Кровь на одежде принца была не просто досадным пятном. По нихонским традициям, кровь считалась крайне нечистой субстанцией! Тем более женская — тем более для потомка божественного императорского рода. Другое дело, если бы то была кровь врагов, порубленных в честной битве — и то пришлось бы потом проводить ритуалы очищения, поститься, медитировать. А тут… Хорошо хоть на кожу не попала, иначе даже не особо суеверный Ёж сразу бы удрал в баню, отмокать пару часов в ледяной воде с благовониями. А сейчас время терять никак нельзя! — Не прикасайся! Я сам, — остановил он принца, присел перед ним на колено. Девчонка от нервного волнения успела из нескольких тесёмок косичек наплести. — И чем вы тут заняты? — ехидно поинтересовался домовой. Проявился из воздуха, удобно присуседившись на спинку кровати. Пересвет дёрнулся было, но стиснул зубы и довел дело до конца — распустил-таки заковыристый узел. Жаль, далеко не последний… Кириамэ же ничуть не смутился, даже напротив, обрадовался и принялся распоряжаться — велел домовому снарядить сумки для путешествия: — Много брать не нужно, — рассуждал принц, будто бы не замечая, с какой намекающей улыбочкой домовая нечисть взирает на сосредоточенного Пересвета, который от порыва усердия развязал не только завязки второго кимоно, но уже приступил к короткой нижней безрукавке, планомерно избавляя супруга от одежды. —Положи, кстати, смену одежды, на всякий случай. Что-нибудь легкое из еды, два раза перекусить. Мы надолго не задержимся, да у змеев в пещере кое-что захватим полезное… Домо аригато, дальше я сам, — улыбнулся Ёж царевичу. Тот понял, что перестарался, густо покраснел, насупился… Домовой обернулся в мгновение ока, принц едва успел переодеться в темно-синий, кадайского покроя наряд. Длинный ряд пуговок у верхнего платья, от пояса до высокого стоячего воротничка, пришлось торопливо застегивать опять Пересвету. Кириамэ в это время занимался своими волосами — ловко стянул высокий хвост шнурком с кисточками, туго завязал хитрыми узелками, чтобы никакой ветер не смог растрепать. Никаких заколок, шпилек, булавок. Никаких украшений, кроме, разумеется, обручального кольца. Необычно было Пересвету видеть своего супруга таким решительным — впрямь как на войну собирается! Кроме дорожных сумок, домовой предупредительно принёс два мотка бельевой веревки. — Длины хватит, не извольте волноваться, — заверил нечистик. — В сенях лакей дежурит, так что валяйте прям отсюдова. Ну, поцелуйтесь, что ли, на прощание, прежде чем из окошка сигать? Кириамэ улыбнулся — и к облегчению царевича, чмокнул в пушистую щечку самого домовика. — Да я ж это, пошутил! — заворчал тот, оттираясь лапкой. — Стой! А кольчугу можешь мне вернуть? — спохватился Пересвет. — Зачем тебе лишняя тяжесть? — отмахнулся принц, подпоясавшись мечами. Вспомнив, несколько склянок из заветного своего ларчика за пазуху спрятал, на всякий случай. — Лучше у змеев в пещере подберем тебе хороший клинок по руке. — И то верно! — поддакнул домовой. — Маневренность — вот первое в драке оружие! Ежели спину аль живот под удары подставлять будешь — кольчуга от синяков не сбережет. А ежели зазеваешься и вражья стрела или секира в голову угодят, тут уж никакие латы не помогут. Взобравшись на подоконник, домовой долго махал им лапкой вослед — пока они осторожно спускались по верёвкам: — Держись крепче! — подбадривал царевича, а тот и без советов судорожно цеплялся в веревку. — Не смотри вниз, не то грохнешься! Косточек не соберем! — Не волнуйся, у тебя отлично получается, — посмеиваясь, уверял Кириамэ. — Тут совсем невысоко, всего шесть саженей от силы. Вот в императорском дворце меня запирали в самые высокие башни! Там голова кружилась из окна выглянуть, не то что здесь. — Тебе легко говорить, — мямлил царевич. — А я как-то не думал, что заранее нужно было упражняться в побегах… Войславку частенько запирали, а меня вот никогда раньше… Оставшись в опустевшей опочивальне, домовой задул все свечи. И, забравшись на постель, по-кошачьи обнюхал служанку. Та, от легкого прикосновения шерстинок, беспокойно засопела, мотнула головой, нахмурилась. — Спи! — приказал домовой, лапкой по лбу провел. — Завтра будешь от Василисы Никитичны бегать, так что набирайся сил. Сам улегся ей на живот, свернулся клубочком. Во дворе было темно и безлюдно. Месяц поминутно прятался за серой вуалью бегущих облаков. Царский терем погрузился в сонную тишину. Но принц, а за ним и царевич, всё равно крались вдоль стен, пригибаясь от каждого шороха. Ёж давил смешки, а Пересвет не в шутку волновался и завидовал его опыту ночных похождений. И стоило только царевичу подумать, что они доберутся до конюшни без происшествий, только хотел вздохнуть с облегчением — путь им преградил зловещий силуэт. — Кхе-кхе, — покашлял «силуэт», чтобы обратить на себя внимание. Не успело прозвучать второе «кхе» — вжикнула сталь, высвободившись молнией из ножен. И незнакомец замер, не увидев, но шеей почувствовав острейшее лезвие. — Мда, братец, шустрый у тебя муж! — протянул незнакомец знакомым баском. — Светополк? — опознал царевич. А тут и месяц из облака вынырнул, осветил двор. — Убери свою бритву, Ёж, — попросил цесаревич. — Я Забаве небритый нравлюсь больше. — Гомэн, — буркнул принц. — Что ж вы так долго копались? — попенял Светополк. — Я уж вас заждался. Вон, коней снарядил, а вы всё не торопитесь! — Извини, — ответил Пересвет и бессовестно сдал супруга: — Мы бы и раньше собрались, да Ежу приспичило служанку соблазнить. — Что? — изумился великий князь. — И как успехи? — Мы довери ее до обмолока и оставири отдыхать в постери, — отплатил принц той же монетой, игриво подмигнув надувшемуся мужу. — Думаю, проспит до обеда. — Ну вы спелись, голубки! — заржал братец. — Тихо, стражу разбудишь! — шикнул Пересвет, недовольный тем, как ловко его шутка обратилась против него самого. Но Светополк ржал в голос, одобрительно хлопая казалось бы безнадёжного братишку по спине. * * *