Принц Х Царевич - 2

За дверями кабинета Шеморханка взяла принца под локоток, шепнула на ушко ехидно: — Безусловно, робкая невинность тебе к лицу! Но стоит ли заигрываться? Иначе ж никто не поверит, что ты в страшной сече полсотни воинов единолично на окрошку порубил! Принц оглянулся на задержавшегося на пороге царевича, не спускавшего с них глаз. И рукою талию Ясмин обвил, голову к ней склонил ближе, едва щеками не соприкоснувшись: — Зачем же в семье держать себя так же, как с врагами на поле боя? Сама подумай — неужто выйдешь замуж и станешь с супругом обращаться, как со своими зомби? — Замуж? — изумилась Ясмин. — Ты беспокоишься о моем замужестве? Значит ли это, что ты разрешаешь мне взять в мужья Пересвета?! — Не мечтай, вот этого я не говорил. — А другого подходящего жениха я тут не вижу, — с моментальной скукой пожала плечами она. Поравнявшийся с ними царевич с подозрительностью глянул на доверительно шушукавшуюся парочку. Шеморханка точно в воду глядела. Спустя две недели в столицу возвратились князья с войсками. По случаю долгожданной победы над южным агрессором объявили праздник и, как было заведено, для дружинников и горожан на площадях выкатили бочки с медовухой, а военачальников царь пригласил к себе на пир. На праздничном ужине воеводы, с которыми принцу довелось сразиться рука об руку, не смогли узнать Кириамэ. Сами изумлялись, расписывая государю, как рубили печенегов вместе, и сами не верили, что такое хрупкое создание в парадных шелках могло лихо отсекать головы одним ударом! А принц лишь скромно стрелял насмешливыми взглядами из-под густых ресниц и застенчиво просил сменить тему. Князья в ответ хохотали и требовали выпить по-братски за дружбу народов. Принц не отказывался — пил, не хмелея, разрешал троекратное лобзание в обе щеки, терпел дружеские хлопки по плечам. Смеялся над солдатскими шутками, шутил сам, охотно рассказывал о нихонской армии, о заведенных там порядках и укладе, об оружии. Был очарователен, общителен и дружелюбен. Князья признали его героем, победившим печенегов и освободившим их из позорного колдовского плена. А про Пересвета все забыли. Пересвет быстро напился. Кажется, побратался с кем-то, с каким-то дальним родственником. Помнится, хотел с кем-то подраться. Вызвал на дуэль. Но подрался или нет — память данное обстоятельство не удержала. Одно успокаивало: проснулся утром, как всегда, в объятиях супруга. ____________ После первого полета на огненном змее про принца поговаривали, будто он колдун. Потом полет повторился. А затем еще и дружинники в столицу прибыли, рассказывать начали, как лихо помог им нихонец верхом на змеях печенегов разогнать. Теперь же, когда появилась Шеморханка и стала его телохранителем-двойником, по столице поползли слухи, что принц — оборотень. И не просто оборотень — а на самом деле грудастая баба! Народ не верил и переспрашивал: откуда грудь вдруг выросла — приехал же плоский, как доска?! Народ же и отвечал: да забеременел от Пересвета! Скоро родит неведому зверушку. Народ не верил, народ присочинял всё новые подробности… Слава нихонского принца-колдуна росла. — …А так и нету! Никаких огненных змеев! — Окстись! Сам же видел, как по небу летели? — Видел! А кого, скажи, видел? Это ж сам принц самурайский в змея и превращался! Вот его и видел! — Брешешь? — Вот те крест во всё пузо! — Алебарду держи, дурак, уронишь… Кто тебе такое сказал-то? — Сам догадался! — Головастый выискался! А откуда тогда второй змей взялся? Медный? — А это нихонец своего полюбовника превратил. Думаешь, ему сложно, что ли? Да раз плюнуть! — И не жалко тебе на Пересвета Берендеевича напраслину городить? Постыдился бы! — А чего стыдиться? Им не стыдно шуры-амуры разводить непотребные — а мне стыдиться?! — Почему ж непотребные — раз он бабой оказался. — И то верно. А чего царевича жалеть-то? Их, царевичей, у нас много. Вон шесть штук, государыня постаралась с запасом. А такое чудо-юдо колдовское — оно у нас одно. Вот, прикинь, нападут кадайцы на восточную границу родины — а нихонец их всех один пламенем адским спалит! — А он сумеет? — А то ж! — А станет? — Конечно! — Да что ему за выгода? Родного деда по матери палить! — Э-э, брат, глуп ты. У него ж тут любовь! А за любовь, братец, не то что деда — кого хочешь спалишь. — Ну ты скажешь… Пересвет наслушался — и проходить через эти ворота передумал. Хотел улизнуть из терема на рынок, погулять, потолкаться среди торгового люда. А замешкался за углом стены, из сапога камушек вытряхивая — да случайно подслушал разговор стражи, державшей караул у задних дворцовых ворот. И что-то гулять в толпе горожан ему резко расхотелось. Если уж персонал, работающий при тереме, такие небылицы сочиняет, то и знать не хочется, какие слухи по городу ходят. Поплелся обратно в свои покои. Вспомнил, что в покоях наверняка опять засели Шеморханка с принцем, разбирают старые нихонские наряды, которые для телохранительницы перешить можно. И развернулся в сторону сада. Не угадал. В саду, в беседке, уютно устроились Василиса Никитична с Войславой. Первая шаль довязывала. Вторая ей пряжу сматывала в клубок. Пряжу держал, надетой на руки, Кириамэ. А чтобы честной компании не было скучно, Шеморханка, сидевшая рядышком, наигрывала на гуслях восточные мелодии и негромко напевала. Голос у нее был красивый, глубокий, чарующий. Идиллия, кссо-о... — О, братец! — заметила его Войслава. — Иди-ка сюда! Помоги пряжу смотать! Делать нечего. Придется подойти. Хоть ноги туда не несут… Освобожденный от мотка Ёж с облегчением повел плечами. Забрал у Ясмин гусли, принялся поднастраивать. А сам на приближающегося царевича украдкой с улыбочкой поглядывает — неужто Пересвет не замечает его лукавых глаз! И к Шеморханке эдак склонился, шепнул ей что-то забавное. И прядку ей черную, выбившуюся, за ушко заправил, нежно, деликатно. Пересвет встал столбом. Сглотнул. — Эй, тебя долго ждать? — недовольно окликнула Войслава брата. Кириамэ начал играть. Гусли звенели печально и волнующе. Короткий взгляд, вновь искоса, вновь украдкой… А Ясмин через гусли наклонилась к Войславе, руки для пряжи предложила. И груди над руками принца, как дыни-груши-яблочки, нависли… Ёж засмеялся, попросил ее пересесть. Она тоже засмеялась, заизвинялась кокетливо… Пересвет дёрнул в сторону. Сил его нет на них любоваться! Снюхались! Спелись! Сговорились! Бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше! Как видел их вдвоем — так в памяти всплывала картина той ночи, подсвеченной лунной дорожкой… А по отдельности по терему и прилегающей территории они в последнее время не ходили — всё парочкой, на радость надеющейся царице. Всё вместе, всё под локоток. И кудри Шеморханка распрямила утюгом — служанки удивились требованию, но постарались на славу. И маячили теперь день-деньской перед несчастным царевичем одинаково длинные, гладкие, струящиеся, высоко заколотые в хвосты, каскады шелковых волос… Черных волос… И ночью Пересвет не мог найти покоя. Ёж давно притих и уютно сопел на своей стороне кровати. А он всё пихал локтем подушку. Пыхтел. Ворчал на одеяло. Искал в перине комки. Аж устал до невозможности… И не заметил, как провалился в сон. Не в кошмар, против обыкновения! (В последнее время постоянно кошмары мучили, просто беда, выспаться невозможно.) Сон сошел на него мягкими крыльями переливчатой бабочки… Не сон — грёза! Мечта. Идеальный образ, высеченный на сердце потаёнными фантазиями. Дева-сказка волшебной красоты. Она манила его, улыбалась ему. Невзаправдашняя. Такой нет в реальном мире. Фигура богини, точь-в-точь как у Шеморханки. Губы чувственные, сахарные уста степной девы. Но кожа бархатистая, как первый снег, свежая, нежная. И глаза не карие, пряные — синие, как жгучий лёд. И волосы, как у Кириамэ — гладкие, как струи летнего ливня… (Сколько утюгом не разглаживай, а кудрям такой гладкости не видать.) Царевичу дыхания не хватало. Она! Его Грёза! Здесь, сейчас, перед ним — руку протянуть! Она. Его. Сбылось! Волшебство! Невозможно поверить!.. Но во сне веришь в то, что видишь. Царевич спал, и думать не думал, что это всего лишь фантазия. Он слышал ее теплое дыхание. Он чувствовал поцелуями густые ресницы. Он пил ее вдохи, он гладил ее плечи, он сжимал ее в объятиях — слишком настоящую для пустого сна! Неужто его мечта воплотилась? Где ж найти смелость поверить в чудо? Нет, это сон — и пусть же он длится до рассвета… Царевич совсем обнаглел — ведь это его собственный сон! — и решился прикоснуться к пышному бюсту. Он видел его перед собой в волшебном неземном сиянии: тяжелые, налитые соком пьянящие дыньки. Идеально ложащиеся в его ладони… Черт. Найти вожделенные перси и ощутить восхитительную упругость почему-то не удавалось. Досадно. Царевич шарил руками, но дыньки ускользали, будто дразнящий мираж. Губы — вот они. Талия — вот. А тут — нет. Что за ерунда? Под ладонью колотилось сердце, ребра от сбивчивого дыхания ходили ходуном под нежной, горячей кожей… Пересвет моргнул. Нереальное сияние сновидения сошло с глаз, сменившись ночной темнотой. Теплый воздух спальни, мягкие одеяла, обнимающие плечи… И он всей тяжестью навалился на горячее живое тело, вдавливая в податливость перин. Под ладонью не упругая вожделенная дынька, а совершенно плоская грудь. Шелковые локоны рассыпаны по подушкам в чувственном беспорядке. С губ срываются жаркие вздохи, синие глаза смотрят влажно, призывно. Сдавленный стон сошел на протяжный выдох: — Ох… нет… Ты проснулся? — зашептал взволнованный принц. — Тебе снился чудесный сон. Ты беспокойно ворочался, пока не накатился на меня. Я хотел тебя спихнуть, но ты стал целоваться, лапать меня… Продолжай? Пожалуйста... Царевич, приподнявшись на руках, застыл, как бревно на козлах для распилки. Попытался вникнуть в суть слов, произнесенных жарким шепотом. Но чувствовал только руки, обвивающие его плечи, мягко тянущие назад, вниз. Видел в темноте только блеск глаз. Блеск зацелованных губ. Бледное сияние кожи. Черную паутину рассыпанных ореолом прядей… — Охренеть, — выдавил из себя Пересвет. Скатился с супруга на свою половину кровати. Немного побился головой о подушку. Не помогло — подушка была слишком мягкой. Но по изголовью биться не решился — слишком шумно, на стук могла и прислуга прибежать. С рычанием завернулся в одеяло. Кириамэ разочарованно тяжко вздохнул. — Прости что… разбудил, — прогундосил Пересвет невнятно. — И за то, что… напал на тебя… тоже извини? — Не извиняйся за это, — снова вздохнул принц. — Мне жаль, что ты, напротив, слишком рано проснулся. Он придвинулся. Положил ладонь вздрогнувшему царевичу на плечо и, наклонившись над ухом, вкрадчиво добавил: — Пусть ты видел во сне кого-то другого, но мне всё равно было приятно. В тебе столько затаенной страсти! Он отстранился. Отвернулся, явно собираясь продолжить спать! Бессердечный. Пересвет, стиснув зубы, проглотил сокрушенный стон. Съежившись, уполз головой под подушку. Самое ужасное, что ему не снился кто-то другой! Та, кто ему снилась, была слишком похожа на Кириамэ! Пугающе похожа!.. Наваждение. Он проклят на всю свою жизнь, до последнего своего вздоха… Очнувшись от смурых снов под утро, Пересвет долго лежал, не смея ворочаться — боясь разбудить, боясь взглянуть в глаза… Но принца разбудили не его тяжкие вздохи. Горничная робко поскреблась в дверь: с просьбой от царя как можно быстрее явиться в кабинет. Прибыла почта из Нихонии, надобно де прочитать-разобрать. И Ёж ускользнул из постели, на цыпочках ушел из опочивальни, чтобы только не потревожить якобы спящего (и громко сопящего) супруга. Когда дверь бесшумно затворилась и смолкли удаляющиеся голоса, Пересвет со стоном сграбастал подушки, накрыл лицо, поорал-порычал в пух. Он такой трус! Он беспросветный, никчемный, слабовольный, малодушный… Он боится отвечать за собственные поступки! Он трусит попросить прощения у своего самого близкого человека!.. Да, леший раздери, Ёж его лучший друг! Единственный друг за всю его никчемную жизнь! А он с ним… вот так… Черт, хоть самому себе есть воля признаться?! Да, он его лапал!! И целовал взасос!! И теперь не знает, как ему в глаза смотреть!!! Как он мог?! Пусть даже во сне — как он мог так с ним поступить?!.. — Представляешь, какая радость? У Ёжика племянница родилась! — от переизбытка чувств кинулась обниматься матушка. Пересвет поморщился, Василиса Никитична по утру всегда отличалась особенной сентиментальностью. — Не племянница, а две! — поправил царь, шуршавший свитками. — Двойняшки?! — изумилась царица. Похоже, она явилась в кабинет за минуту до самого Пересвета, потому толком не успела выспросить подробностей. — Вот императрица отличилась! Вот молодец! — Это у Ёжика уж восьмая и девятая племянница, — сказала Войслава. — Да ты что?! — присела царица в кресло. — Это ж получается, она даже меня обошла плодовитостью? Вот даёт! — Угу, двойняшки, — хмыкнул из своего угла похмельный, небритый Светополк. — Одна весной родилась, другая летом. — Это как? — обернулась к нему обескураженная царица. — А почта запоздала, вот вместе новости и пришли! — оскалился старший царевич. — У императрицы только один сын, старший, наследник, — решил вмешаться-таки в разговор Кириамэ, разбиравший дипломатические депеши. — Все остальные от наложниц. Радость царицы малость поумерилась. — Да? Ну… Значит, сват-Мисомото молодец, — пожала она плечами. — Столько детишек настругал… Пардон, родил. — Хорошо у них там устроено! — мечтательно потянулся Светополк. — На одной женишься по расчету, а с остальными от души гуляешь! Полусонная Забава, устроившаяся на подоконнике заплетать свои куцые косички, не вынимая изо рта шпилек, молча, но красноречиво погрозила мужу кулаком. Пересвет не смотрел на занятого бумагами принца прямо, не решался. Но исподтишка хмурых взглядов хватило, чтобы понять, что новости о племянницах его не сильно порадовали. Даже, похоже, расстроили? Занимаясь с отчетом нихонских послов, присланным от кадайского двора, Ёж то и дело на мгновение замирал в рассеянной задумчивости, устремляя глаза на празднично расписанный цветами-птичками свиток с радостным известием. — Хорошую новость обсудили? — мрачно крякнул царь. — А теперь вот вам новость не веселая. Хунь-Юань отказался вести переговоры касательно наших долгов через нихонцев. Мол, наши долги — нам и отвечать. Но из уважения к вмешавшимся соседям даёт нам отсрочку… Гм. Невеликий срок, но всё ж. — Вот вредный дед, — фыркнула Забава. — Нельзя так, тоже ведь родня! — шикнула на нее царица, незаметно кивнув на Кириамэ. Но тот вроде бы даже не услышал бестактности в адрес своего предка по материнской линии: отложил прочитанную депешу и теперь хмурился, потирая переносицу пальцами. — Итак, деньги собирать всё-таки придется, — продолжал царь. — Где взять? Имеются предложения? Дельные предложения! Повисла пауза. Берендей Иванович этим вопросом уже который месяц боярскую Думу на каждом собрании пытал. До того устал слушать пустые бормотания, что лютовать начал — за каждую глупость отправлял пороть на конюшню! С семьей он, конечно, таких жестокостей не учинит, но всё ж боязно. — Собрать долг с тех, кто задолжал вам, — произнес Кириамэ. Государь и все присутствующие простую мысль восприняли, взвесили. — В теории-то оно конечно неплохо бы, — сказал царь. — А на практике фиг кто отдаст. — Кузен Василий с Царьграда нам порядочно задолжал, — вспомнила без особой надежды в голосе Василиса Никитична. — Порядочный прохвост наш кузен, — проворчал Берендей. — Он не то что возвращать не собирается — он опять клянчит! На войну с Шеморским ханством — притесняют его, видите ли, на морях! — А с Иверии спросить должок? — Спросить-то можно, да толку? — Да они отдадут с удовольствием! Только вином, — хохотнул Светополк. — Окромя вина с них взять больше и нечего. — Даже не заикайся, — проворчал царь. — Мне армию кормить надо, а не спаивать! — Мда, с ближними соседями разговор о долгах лучше вообще не начинать, а то еще больше выпросят. — На Запад мы много зерна и пушнины нынче слали, — покивал дядька Патрикей. Все вздрогнули — первый министр сидел так тихо, будто дремал, все про него уж и забыли. — Считай, всю зиму обозы шли. А оплаты от них с осени не поступало. — Дёшево меха продавали, — отмахнулся Светополк. — Много долгов не стребуешь. — А кайзер Мейнхард приезжал, помнишь? — осенило царицу. — Он у нас под новое дело занимал. Много занял! Прибыль обещал заоблачную — авось уж платежеспособен стал? — С тюрильцев столько-то… — бормотал дядька Патрикей, чиркая на листочке счет, брызгая с пера чернилами. — С байвернцев за пушнину… С триентийцев за рыбу… С бриксенцев за ячмень, пивное эдакое королевство, у них неурожай случился в том году, вот плача-вою было-то… С гразцев за пшеницу… За лес-дрова, тоже ведь товар… Итого выходит… — Не трудись, — прервал расчеты мрачный царь. — Немного выходит, эти курфюрсты куркули еще те. — Но попробовать стоит, всё же деньги, как никак. Всё пригодятся. — Удобно будет всех за раз и объехать, — рассудил Светополк. — Зараз? — захихикала Забава. — У соседушек королевства мелкие, так что семь верст не крюк! — договорил цесаревич свою мысль. — А если потребовать оплату адамантами и яхонтами — то и везти не в тягость. — Осень на носу! — напомнила царица. — Если дождями в грязь пути размоет, быстро не управиться. — А если верхом? Без карет? — предложил Кириамэ. — На огненных змеях — так вообще махом облететь можно! — оживился Берендей. — Заодно и припугнёте, чтобы не артачились, — хмыкнул Светополк. Принц намёк понял, взглянул вопросительно на супруга. — Я поеду! — гаркнул Пересвет. Все аж вздрогнули, уставились на него. — Один! — снова гаркнул он. Громче, чем нужно бы. Царь с царицей в сомнении переглянулись. — Почему нет, — со вздохом пожал плечами Кириамэ. — Прояви себя героем. — И верно, почему нет? — поддержал инициативу Берендей Иванович. — Мальчишку? За деньгами? — возмутилась царица. Но возражения не принимались. — Тогда возьмешь с собой дюжину богатырей, — решил царь. — Съездишь, деньги соберешь. Заодно мир повидаешь. Парень ты рассудительный, обсчитать-облапошить себя не позволишь. — Я не подведу, — пообещал Пересвет. А сам на принца покосился. Но тот молчал, глаз на него не поднимал. У дверей кабинета Пересвет не выдержал: — Да что с тобой сегодня? — Со мной? — удивился Ёж. — Гэнки дэс, домо аригато. [Всё хорошо, спасибо] — Какие гренки? — вклинился между ними Светополк. По-братски обнял за плечи: вернее, обоих подмял к себе в подмышки. — Это из-за того, что я хочу поехать один? — продолжил допытываться Пересвет. — Нет. Поезжай, — безразлично ответил принц, отведя глаза. — Разлу-ука, эх, разлука-а! Чужая сторона-а! — загундосил в полголоса Светополк, издеваясь. — Братец, отстань от нас! Дай поговорить спокойно! — возмутился Пересвет. — Чу! В постели не наговорились?! — вылупил тот глаза. — Я тоже хочу с вами поболтать, чего ты! А то вы всё парочкой да парочкой! Не разлепишь! — Значит, ты из-за племянниц расстроился? — не отставал Пересвет. — Почему? — С чего ты взял? — спросил принц. — С ними всё будет хорошо. Одну уже просватали за наследника прославленного клана. Вторая станет верховной жрицей. — Прямо из пеленок в монастырь?! — опешил Пересвет от непонятного обычая. — За что с ней так? — Не в монастырь, а в храм! Временно, на двадцать лет. Жрецы у нее родинку нашли, — пожал плечами Ёж. — Какую еще родинку? — раздражаясь, переспросил царевич. — Э, милые бранятся — пух и перья летят! Невменяемые к человечьему разговору, — преувеличено расстроился Светополк и, махнув рукой, поспешил догонять свою жену. — Вот такую. Кириамэ быстро оглянулся, чтобы никто не подслушал, (но в галерее остались они одни) — и ладонью приподнял прядь волос надо лбом. Сбоку у виска, над концом тонко изогнутой брови, и вправду нашлась крошечная родинка. — Из-за этого?.. — растерялся царевич. Их лица оказались слишком близко. Принц наконец-то взглянул ему в глаза, прямо, испытующе. А царевич не знал, что сказать. Извиниться? Значит, поднять в памяти то, что было вчера… Но следует ли это делать? Что ему вообще следует делать? Чего от него ждет Ёж? — Ты… не против, если я поеду один? — робко спросил царевич. — Не против, — отрезал принц. Тряхнул волосами, отошел на шаг. — Ты не станешь мне перечить? — Как же я могу? Хорошие жены не перечат супругам, а сидят дома и терпеливо ждут возвращения. — Что ты такое… — Ты же хочешь хорошую жену? — Я… пойду собираться? — Скатертью дорожка. — Что?.. В каком смысле?.. — Не забудь самобранку. В придорожных тавернах обычно ужасно готовят. — Тогда, прощай? — Саёнара. Кириамэ отвернулся к окну. Из галереи был чудесный вид на сад. Пересвет помедлил. Но кивнул на прощанье и зашагал прочь. Когда он ушел, Ёширо с силой саданул кулаком по простенку. Ни один мускул на лице не дрогнул. Но внутри клокотала ярость, кажется, еще немного — и разорвет грудь. Перетерпит. Ночью отыграется. Этой ночью он будет один в спальне. Один, в слишком просторной для одного постели. Разумеется, шиноби не упустят такой удобной возможности. Разумеется, он не даст им ни шанса. Бессонная ночь не пройдет в бесплодной скуке. КОНЕЦ ВТОРОЙ СКАЗКИ Продолжение следует