Принц Х Царевич - 2

Пересвет проснулся от ощутимой прохлады. Так и оказалось — змеи уползли с макушки Лысой горы. Вон, летают-кувыркаются под облаками, расцвечивая голубоватое предрассветное небо золотыми зарницами. — …Дайте, я его убью! — шипел, сдерживая голос, принц. — Для него же лучше принять достойную смерть от клинка, чем опозорить себя нелепым безумием перед всей столицей! — На себя-то погляди? Чем сам лучше, когда на братца вешаешься? Такой же сумасшедший! — шепотом фыркнула Войслава. — Мне можно! Он мой муж! — сквозь зубы процедил принц. — Да где ж запропастился? Ничегошеньки не вижу! — с досадой негромко призналась Шеморханка. Пересвет приподнялся на локтях. Со сна повел хрустнувшей шеей, разминая затекшие мышцы. Вон они, трое, чуть поодаль. Принц настороженно выставил перед суровым лицом оба клинка, в боевой стойке подняв локти. А сестрица с дубьем да новая телохранительница с парой кинжалов — впереди него, защищают от… неведомо кого. Перед ними, напряженно вглядывающимися в прозрачные сумерки, никого и не было. И что это значит? Пересвет огляделся повнимательней. Чего-то не хватает… Кого-то! Дядьки воеводы не видать. Позади принца зашевелилась трава. Хотя ветра не было. — Ёж! Сзади! — выкрикнул царевич. Принц живо развернулся — махнул клинком на шорох, почти что наугад. Но не прогадал! Шапка-невидимка подцепилась на кончик катаны — и слетела с плешивой головы мгновенно проявившегося лунатика. — Владычица! — застенчиво проблеял безумец-дебошир. — Щи-нэ-э!! — рявкнул принц. [умри] И отрезал бы дурную башку, честное слово! Да Войслава каким-то чудом опередила — дубьем дядьку шарахнула, тот как подкошенный рухнул на траву. Тем самым сберег целостность своей шеи (ну и бороды, разумеется). Кириамэ с раздраженным вздохом вложил клинки в ножны. Поднял с травы волшебную шапку, отряхнул брезгливо. — Повелительница! — робко тянул к нему руку лунатик. — Дозволь хоть разок облобызать уста твои сахарные! Сладки твои ланиты, пока очи смежены сонной негой! Но уста хранят медовый вкус пьянящий!.. — Пересвет, прости, что разбудили. — Лицо супруга просветлело неподдельной искренностью. — Он что же, поцеловал тебя? — ошеломленно уточнил Пересвет. — Не успел, — буркнул Кириамэ, моментально возвращаясь к беспросветной мрачности. — Стащил вон шапку, подползти хотел. Да я от пыхтения проснулся. И машинально потер обслюнявленную, обесчещенную щеку, в которую угодили похотливые губы лунатика-невидимки. — А если бы подарил поцелуй, авось и рассеялся бы дурман в башке старой! — заявила Шеморханка не без издёвки. — Ты его одурманила — тебе и целовать! — огрызнулся Кириамэ. Воевода и такой перспективе обрадовался — с готовностью зажмурил глаза и губы дудочкой вытянул. Ясмин поглядела, скривилась. Вспомнила о контракте, подумала, уточнила: — Это приказ, о милосердный господин мой? Ёж пожалел: — Нет. Если конечно у тебя имеются другие способы его расколдовать. — Имеются! — живо откликнулась та. — Но, пожалуй, оставим сию проблему до возвращения в славную столицу. А пока что она завязала лунатику глаза платком, чтобы посмирнее был, не видя в опасной близости объект вожделения. На хвосте змеевом висеть клещом он и с завязанными глазами мог прекрасно. Наоборот — лучше удержится, не отвлекаясь. Солнце забрезжило над горизонтом. Пора было отправляться в путь. Завидев в небе над столицей огненных змеев, люд по улицам не заметался, стражники за арбалеты-копья-пушки не схватились: — А, царский зять, знать, вернулся, — с утренней ленцой переговаривались в толпе. — Ух, нехристь нихонская! Вот ведь колдуна на нашу землю бог послал… Э-ге-гей! Доброго утречка, твоё высочество!! Добро пожаловать домой!!.. Что б тебя, язычника глазастого, царь-батюшка квасом перебродившим по случайности напоил… Весть пролетела по улочкам быстрее самих змеев. На приветственные крики из окон царского терема выглянули сам государь с государыней. Берендей Иванович протер глаза заспанные (вчера до поздних курантов с патриархом о государственном рассуждали за стопочкой горькой). Василиса Никитична принялась лихорадочно папильотки с кудрявой челки сдергивать. — Привезли? Вернули? Слава тебе, господи! — зачастила царица, завидев спрыгнувшую на землю беглую дочурку. — А это еще кто с ними? — нахмурился царь. — Барышня какая-то восточная, темненькая, — разглядела царица с сомнением. — Барышня! — передразнил жену государь. — Шеморханка это сама и есть, не иначе! Вот удальцы мальчишки! Не только Войславку из полона вызволили, но и вражьего лидера прихватили! Орлы! Пересвет за шкирку стащил временно ослепленного дядьку-воеводу с хвоста — и змеи рванули обратно в небо. Сделали прощальный круг и унеслись восвояси, яркими золотыми молниями. — Маманя!! Батяня!! — заверещала Войслава, кинулась к спешившим встречать родителям. — Дитятко! Миленькое! Родненькое! Бедненькая! Похудела! Загорела! Не болела? — затараторила Василиса Никитична, обнимая и расцеловывая возвращенную кровиночку. У обеих глаза на мокром месте от радости. — Чего обниматься лезешь, предательница отечества? — ворчал царь, которому поцелуев тоже досталось от души. — Из-за тебя чуть мировая катастрофа не случилась! А ты — обниматься! Выпорю тебя на конюшне за несанкционированный отъезд на фронт военного конфликта! И высморкался украдкой. Чай, отцово сердце тоже не каменное. Победоносно возвратившихся героев проводили в терем, засыпали расспросами, осыпали похвалой. К Шеморханке сперва царь хотел было стражу приставить или того паче — в темницу отослать до суда и разбирательства. Но по слову любимого зятя даровал амнистию. Тем более охотнее простил, когда пристальнее к красавице пригляделся. Да и что ж не простить? Бедная сирота была одурачена кадайскими мошенниками, столько времени в голодной-холодной степи промучилась ни за грош! А уж царица до чего рада была, всё мужа в бок локтем незаметно пихала: Ёжик в дом девушку привёл! Да ладную какую! Да талантливую, умницу! Да вместе они как прекрасно смотрятся!.. Пересвет только хмыкал, слушая. Хотел было заикнуться, что принц не просто так искусницу-отравительницу при себе решил оставить, а в качестве охраны. Однако супруг на ногу больно наступил и глазами страшный знак сделал помалкивать. И спохватился царевич: верно, про телохранительницу родителям знать ведь не нужно, равно как и про кадайских убийц, шныряющих по терему. — Согласен, — подвел итог царь, обведя взглядом мигом притихших отпрысков и зятя. — Разрешаю оставить супротивницу с условным сроком, раз уж вы втроем за нее дружно ручаетесь. У всех ошибки в жизни случаются, что ж поделать. Но коли есть раскаянье и желание учиненные беды честно искупить — пусть будет не пленницей, но нашей гостьей. А теперь пора бы и позавтракать. Мать, распорядись там! — Оголодал от переживаний! — тихим шипом одернула мужа царица. — Дай хоть детям с дороги себя в порядок привести! Умыться-переодеться. Идем, Войславушка. И ты, детка… Ясмин? Жасмин то бишь по-нашему? Какое душистое… то есть милое имя! Идемте, переоденетесь! Нельзя же в таких восточных нарядах к столу выходить. Срамота вульгарная, а не наряды, прости господи… Пока деловито командующие служанки хлопотали над притихшей от обрушившегося на нее внимания Ясмин, Войслава улучила момент, с невинным видом поинтересовалась у матушки: — Ма-ам? — Да, Войславушка? — Царица вынырнула из сундука со старыми своими нарядами. По росту ведь можно и подогнать, подрубить длину, а в груди вышитые сарафаны Шемороханке как раз впору. На фигуре сидят ладно — лучше, чем на родной дочке-каланче! Вот не зря она берегла столько лет, не выбрасывала хорошие вещи! — А ты вправду веришь, будто Ёжик на Ясмин глаз положил? — Хм. А кто ж его знает, чем дело обернется? Пути господни… Всякое может статься. Сердце мне подсказывает, что девушка она хорошая, к перевоспитанию податлива… Приоденем, причешем, косы заплетем. Красавица получится — всем на загляденье! Вдруг да что и завяжется? — Ма-ам? — Войславушка, ты заметила, как Ёжик стал чисто говорить по-нашему? Такой молодец! Это наверное потому, что ты с ним болтала без умолку, да? Не то что с Пересветом — тот ведь у нас молчун!.. — Мам? Ты разве не видишь, что Ёж в Пересвета по уши влюблен? Царица хлопнула крышкой сундука, чуть руку не прищемила. Зашипела, ладонью замахала, на пальцы подула. — Ма-ам? — Ну что? — откликнулась Василиса Никитична ворчливо. Сарафаны еще эти под ногами путаются, по всей опочивальне разбросанные… — У меня же есть глаза, не слепая. — И что-о? Войславе редко приходилось увидеть родную маменьку столь смущенной. Царевна сидела на подоконнике, болтала ногами и с любопытством ждала ответа родительницы. — Да ничего, — отрезала царица. Бросила найденную связку цветастых шалей на постель, выпрямилась. Сложила руки на груди, критически окинув взглядом разгром, собственноручно учиненный в светлице. — Слишком глуповат твой братец, чтобы понять затаённые чувства Ёжика. А Ёжик слишком деликатен по натуре. Не станет он пугать Пересвета шокирующими признаниями. Не захочет, чтобы тот от него шарахаться стал, как от чумного. — Ну да… — протянула Войслава, спрятав ухмылочку. — Ну да, ты права… Ма-ам? — Чего? — Ты считаешь Ёжика извращенцем? — Что?! Господь с тобой! Слова-то какие выдумала! — Слова как слова. — Где такой пакости нахваталась? Стоило только из дома тебя выпустить, греха теперь не оберешься! — Так что, считаешь или нет? — Детство у него было трудное. И период сейчас тяжелый. Сама подумай — в одночасье прежней привычной жизни лишился, родину бросил, сюда приехал, на чужую сторону, к чужим людям! Вот бедный мальчишка разумом слегка и тронулся. Но это ничего, это не опасно. Он своей влюбленностью никому не навредит, так что пускай себе ходит влюбленный. Может, со временем поуспокоится, обживется тут, попривыкнет. Да авось и пройдет наваждение? Вон, послы рассказывали, будто у себя дома он страшным бабником слыл! Так что надежда есть. Вдруг встретит красавицу себе по сердцу — да и очнется. Поправится он, не переживай. — Думаешь? А что отец? — А что он? — переспросила государыня. — Будто он лучше Пересвета! Откуда ему догадаться? У него в голове и мысли такой не возникнет несуразной, будто между родным сыном и названным может возникнуть что-то кроме крепкой мальчишеской дружбы. Да, отец уж Ёжика сыном называет, не удивляйся. Дорожит он им. Не заикнись отцу даже о своих подозрениях, ни дай боже! Не поверит, да еще тебе велит всыпать по первое число, за глупость. Вы ж все для него как есть карапузы еще мелкие. Дети. Какие еще извращения, бог с тобою… — Эй, бабы! В дверь сунулся Берендей Иванович собственной персоной. — Тьфу ж ты черт, легок на помине! — подскочила на месте Василиса Никитична. Дочке подмигнула, брови нахмурив. А чтоб наверняка поняла, предупреждение заметила — пальцем погрозила, чтобы лишнего не сболтнула. — Чего тебе? — осведомилась царица, развернувшись к отпрянувшему мужу. — Видишь, переодеваемся! Не мешай! — Что-то случилось? — была рада вырваться из рук служанок Ясмин, выглянула из-за двери смежного к опочивальне будуара. Царь покосился на преображенную степную владычицу. Платье на кокетке со струящимся подолом как по ней шито! Фонарики на рукавчиках, жемчужные заколки в волосах. В памяти всплыло воспоминание: были дни, когда это платье сама Василиса Никитична носила, и было оно тогда ей в талии широко… Не то что теперь… — Ну так за чем пришел-то? — одернула мужа государыня. — А… Так это… Там во дворе Изяслав обнаружился, родственничек твой сгинувший. Стоит как столб, с завязанными глазами. Фемиду из себя изображает, с места не сдвинуть. На вопросы не отвечает, бормочет что-то непонятное про «повелительницу сердца, властительницу дум». Лунатик одним словом. Чего с ним вообще такое стряслось, а? Хоть бы убрать его оттуда как-нибудь, а то челядь потешается. — А может быть всё-таки знахаря позвать? Аптекаря? Травника? — шепотом предложил царь. — Лекари — хуже баб сплетники! Тут же весть по всей столице разнесут! — возразил Пересвет, хоть это предложение уже и было обговорено не раз. — Челядь уже его видела, как скроешь такое? — сокрушался Берендей. — А мы слух пустим, будто бы воевода нарочно дурака валял. Будто бы проигрался в карты, и вместо того чтобы петухом из-под лавки кричать — вот, сонеты любовные по памяти бубнил. Царь покивал одобрительно — Патрикей Дормидонтович глупости не присоветует. — Что ж, пожалуй, так и сделаем. Царь не зря настаивал пригласить придворных лекарей — Кириамэ с Ясмин уж полдня над противоядиями бились. С самого завтрака консилиумом в царском кабинете засели. (Дядька Патрикей и Светополк с Забавой тоже присутствовали, из любопытства.) А толку всё нет! Принц из своих запасов порошки ядообезвреживающие принёс попробовать, Ясмин слуг на базар, в аптечный ряд двадцать раз гоняла. Болезного воеводу какими только смесями гадостными не поили — да не в коня пойло. От первого противоядия он икал полчаса без передышки. От другого — захмелел. От десятого — вырубился мертвецким сном и отхрапел два часа без просыпу. А все остальные опробованные снадобья никакого эффекта вовсе не возымели. — Да что ж ты будешь делать! — сокрушалась царица. — Навсегда ведь дураком останется! — Если уж Ёжик с Ясминкой вдвоем подобрать противоядие не сумели — то наши доморощенные травники тут тем более не помогут, — обреченно вздохнула Войслава. — Безнадежный случай. Неизлечимая одержимость. — Господи, беда-то какая! — вздыхала царица. — Что ж, ничего поделать нельзя? Никаких больше способов не осталось? Горе-то какое, горюшко… Причитала, и спицами мелькала со всё нарастающей скоростью. Всем уж очевидно было, что носок получился вдвое длиннее связанной ранее пары, но никто царицу останавливать не собирался — пускай нервы успокаивает. — Осталось последнее средство, — со вздохом призналась Ясмин. Все с надеждой уставились на нее. — Нужно дать зачарованному то, чего он хочет. Получив желаемое, он должен освободиться от заклятия. — В каком смысле — ж-желаемое? — побледнела царица. Клубок в корзинке для рукоделия сошел на нет, а она всё мельтешила спицами в холостую, не замечая. — Он же вон… много чего желает! Как же ему?.. Это ж неприлично… — Обойдется поцелуем, кобель шелудивый! — хмыкнув, отрезала Шеморханка. Все присутствующие в царском кабинете затаили дыхание. Кто за процедурой следил с отвращением, кто-то с откровенной завистью. Но даже страстный поцелуй в губы не помог. Воевода облизнулся, оценил, но продолжал безучастно пучить рыбьи глаза. — Не помогло, — констатировала Ясмин, утерев рот рукавом. — Хотя этого следовало ожидать. Пациента переклинило! На нем! — Она указала пальцем на спрятавшегося за спиной Пересвета принца. — Пусть он теперь пробует. — Нет! — тихонько запротестовал Кириамэ, цепляясь за мужа. Но Пересвет безжалостно выставил его вперед себя. — Прекрасная владычица моего сердца! — оживившись, восторженно возопил воевода. — Нет! Я не хочу! — упирался Кириамэ. — Я и так на него столько противоядий перевел зазря! — Надо было сразу отраву подсунуть, что ж не додумался? — хрюкнул Светополк. — Ёжик! Попытайся, пожалуйста! — попросила Василиса Никитична. — Не можем мы его жене вернуть в таком состоянии! Да и родня он мне всё-таки, жалко! «А меня вам не жалко?» — читалось в глазах принца. — Мо-ий дэс! — умоляюще оглянулся принц на супруга. [не надо] Но тот сурово шмыгнул носом — подтолкнул ладонью в спину. Ёширо невольно шагнул вперед. Вид полоумного воеводы вызывал уже не просто раздражение — омерзение. Противен до тошноты. — Синеокая повелительница моих грёз! — вновь завёл своё лунатик. — Уросай! — рыкнул принц. Пациент понял без перевода, заткнулся. Но потянулся вперед и выставил губы дудочкой, требуя обещанного поцелуя. Ёширо глубоко вздохнул. Все ждали. Все смотрели, не отводя любопытных глаз. От прилюдного унижения хотелось расплакаться и схватиться за катану… Он взял себя в руки. Порывисто наклонился, коснулся губами слюнявого рта. Отшатнуться назад не позволили цепкие лапы коварного старикашки. Мерзопакостный лунатик с довольным мычанием засосал отбивающегося в глубокий поцелуй. — Эй!! Поимей совесть!! — кинулся расцеплять объятия Пересвет. Кое-как вырвал супруга из загребущих грабель — царю за шкирку лунатика придержать пришлось! Освобожденный Ёж, всхлипывая, оттащил царевича в дальний угол кабинета, где затих у того на груди. Пересвет успокаивающе погладил вздрагивающие плечи. Черт, лишь бы получилось снять морок! Второй раз он Кириамэ на бесчеловечные эксперименты не отдаст! Это не с Шеморханкой целоваться — тут душевную травму заработать можно!.. Обоим. И Ёжику, и царевичу тоже, глядя на это безобразие. Воевода некоторое время продолжил по инерции размахивать руками и бессмысленно тянуть губы, причмокивая. — Не помогло? — огорчилась Василиса Никитична. — Эх, только зря над Ёжиком надругались… Дядька Изя, всё продолжая причмокивать, жмуриться перестал. Открыл один глаз, другой. Обвел кабинет взглядом. Мотающиеся в воздухе руки угомонил, чинно сложил на коленях. Глянул на хмурящегося государя, на расстроенную царицу. Губы закатал, поджал, задумчиво пожевал. — Мда, — сказал он. — Кхе-кхе… А что случилось? По какому поводу высочайшее собрание? Услышав осмысленную речь, Кириамэ перестал дрожать и льнуть к супругу, робко оглянулся. — Прекрас!.. — возопил было, но на полуслове подавился воевода. Залился до лысины малиново-лилово-фиолетовым окрасом. — А… кто сия красавица? — застенчиво поинтересовался у стоявшей рядом Шеморханки, кивнув при этом на Ёжа. — Ах ты кабан старый! — с размаху влепила та звучную пощечину. Стуча каблучками, подошла к бледному принцу, обняла за плечи: — Идём отсюда, наша работа выполнена! И гордо вскинув носик, покинула кабинет, уведя за собою своего перепуганного хозяина. Разумеется, следом поспешил и царевич, от прощального взгляда которого бывший лунатик опасливо вжал голову в плечи. Василиса Никитична подошла к ничего не понимающему родственничку, со слезой в голосе спросила: — На кой черт ты духи-то лопал, пьянь бессовестная?! — и по-родственному хлестнула вязаным чулком. — Какие духи? Когда?! — изумился непонятно за что побитый воевода. Да царица тоже кабинет покинула, разговаривать не хотела. — Эх ты, непутёвый! — вздохнул царь. — А я еще тебе дружину доверил! Совсем ничего не помнишь? Воевода смущенно потупился, пробурчал: — Ну, кое-что припоминаю… А что за девчушка была с Пересветом, ась? — Тьфу ты ж! — плюнул царь. — Поди, кадайскую принцессу прислали, да? — продолжал допытываться воевода. – Говорят, у тамошнего императора этих принцесс — что овец. Шлёт их кому не попадя. Э, а может, пошлешь меня с посольством в Кадай, а? Нет, ну а чем я тебе не посол? Ну скажи? Ну пошли, а? — Ух, я тя пошлю!.. На хутор бабочек ловить!